Александр ДОБРОВОЛЬСКИЙ. СЛИТОК. Стихи (пунктуация - авторская)

Александр ДОБРОВОЛЬСКИЙ

СЛИТОК

 

* * *

словно куколки бабочек воли

деревья вобравшие трепет вовнутрь

их покровы листвы полнотой отвердели

запахнув в свои сети минуты

и сверкания звезд словно зори

стоя вровень

и

от ствола тишины листья стелятся морем...

лай собаки зеркален объемом

 

* * *

словно родинка

там, где сгиб

согнутого локтя,

ты,

так что и не наглядеться

на тебя, и раскутывать кожу

не хочется.

 

…лестница гаснущих спичек,

площадка пламенеющей луны.

 

* * *

лава листьев, багряно застывших

со стреловидной тягой шпилей по краям

где розовость подушечек кошачьих лап с когтями

растаявшими в обнимающих ступаниях

подобно галкам в кулисных шевелящихся складках

свежего как ломоть арбуза пурпура заката

роскошного пестро словно крылья у птицы

в их миг широчайшей расправленности

и проверки воздуха

как перед входом дотрагиваемся до озера,

и скрещенные тени

как решетка слива

когда сбегает вода –

трафаретом неба колыхания над их теплицей которого

как медсестра дающая наркоз

глотка одиночества, готикой осени

достигшего универсальной всеобщности

и приземлившегося на парашюте сводов

уже объятием

осознающим хрупкость

 

* * *

Но подумаешь ты,

какое же все это

имеет значение,

если лист, как чеканка на меди, осенний

не скользит на колени к тебе,

не идет на сближенье,

отнюдь?!

Эхо тела.

Наверное, так.

 

КАЛИ-ЮГА

топорик – железная скрипка, и вот

в костерке – огонь

щебечет на звезды

и осьминогом прозрачным

вода, спустя рукава,

шевелится в бочке,

а наша планетка, вся,

как сказал человек,

посмотревший

                           очами

 (так хочется перевести: очагами)

                                                      Бога –

сейчас, прямо в этот час,

в Космическом оркестре

звучит

(точнее, Его ушами), поет,

свербит

как сверчок

за печкой

(и чай с медом,

на крыше железной,

покуда угольки –

шкварчат, звенят, льются,

скворчат, сверчат,

ударяясь медно в друг друга).

  Сверчок за печкой.

 

* * *

иногда

я вижу не людей –

а их детей:

огромные пространства,

где я люблю

не супермаркеты –

а маленькие магазинчики,

в которых продавщицы

тебя помнят,

отпустят в долг товар,

подарят словом;

парикмахерские, где от щедрот

погладят по макушке,

утопая в проблемах;

где луна –

только что уложенное

на шоссе

асфальтовое новое покрытие,

огни застоявшихся кранов подъемных

над стройкой –

влажно-теплые, через легкий туман,

огоньки, –

и только

               шелест протуберанцев,

спрессовываясь в одну ноту,

доносится

                   с небес полночи;

в «Бункере» – вечер

памяти Рэя Бредбери,

где кто-то подумает

что пространство – плод сердца.

Спасибо!

 

АВТОСТОЯНКА

блеск машин на автостоянке

под распахнутым словно сквозняк

неподвижно пылающими желтыми фонарями

небом луны

выбравшей на каждой машине

самое яркое место

и это

одним звуком вращается перед

словно колесо велосипеда

или великий немой

и иногда

перекатываются бренча

жестянки из-под пива

да ночь вдалеке

в матовых очках теней

и летят на застывший асфальт с сигареты

осколки сна

где все перевернуто

и небо – внизу

…блеск машин наполняет ровногладкий

квадратный вакуум вакуум автостоянки

в ожидании солнца

которое наполнит

 

литургия света о да

 

потом

подумай о том

что ты просто был тогда

когда кто-то сложно колебался

ты смотрел на вакуум и знал

что вместе с ним созревал

алхимик и атанор

 

Литургия Света о Да

 

К ДОМУ

без меня мой дом

мечтает о моем

и я снова в него возвращаюсь

чтобы так или иначе

подбросить свежую охапку дров

в его следующий за мной

верным взглядом

шуршащий чутко домовыми незабвенный огонь

на котором с крепким чаем совместно

заваривается душа

зная что пока я блуждал

он не передвигал мои вещи

…он построен на моем корне

над угловатою чашкой в руках – пар:

восхищенный бутонообразный сполох

в молитвенной ауре

 

* * *

снежинки как вилочки камертонов

в морозом упругом воздухе

снежинка першит в ноздре

и снеговики едят мороженое

 

сучья как повисшая в воздухе музыка

качаясь восходящая выше и баюкающая

схожих с негорящими фонарями и надутых

вовнутрь теплом раздуваемым птиц

 

и гравюра деревьев и снега

как упаковывая хрупкие предметы

укутавшего небо и землю

прочерчивается сквозь них

 

на одной ветке раскрыто

как в открытую форточку видим

малиново-розово

пылает снегирь:

 

глубочайшее сердце зимы

 

* * *

И города огни

встают во весь свой рост

одним созвездием

внутри моей груди,

там где-то моя девочка бежит –

босиком, и по тонкому черному льду,

хотя в сапожках, но,

все равно, и давно

пуговицы курточки

болтаются на нитках,

вот-вот совсем

оторвутся,

и огни – нависают над ней,

а созвездие – только во мне,

город сам – далеко, как в груди.

 

Даже если на кухне сидит –

по скользкому льду бежит.

 

* * *

огромные снежные плоские хлопья

падают словно письма

в почтовый ящик

и из них высыпаются

цветные открытки,

как распущенный хвост павлиний,

с лицами друзей

и марками: счастье!

стоит только представить себе

следы вокруг дома

среди сугробов

подобные корабликам бумажным

а ртуть в термометре

ни дать ни взять

стоит как стойкий оловянный

солдатик – и жгу огни

как следы вокруг дома

и баюкаю на коленке письмо

последнее нераспечатанное

наверное, с порнографической открыткой

 

ТАЙНА

ночь – объятая белым пламенем

облаков

которое перекидывается

через меня

с севера на юг

вдоль пути

наклоняя березы

точно яхты в заливе –

обнимает и меня вместе с ними:

прорубь без-дна

которой развевается

синяя лента –

как небеса

становятся все шире –

необъятно-прямые –

в меня –

 

ПАГАНИНИ

луч смычок

мелькает протягиваясь

над скрипичными эфами

свивающихся лент дыма

туда-сюда

лунные шпалы в комнате

и проносятся на потолке

фар машин поезда

а ты лежишь поперек меня

как дорога

и тебя зовут – Муза

и дельфином идет колесо

от которого я – колея

 

жизнь жизни

 

я лгу вам?

нет, лишь с упорством

достойным лучшего применения

пытаюсь высказать воздух

которым мы все дышим:

 

жизнь жизни (трижды)

 

все что ты тщетно готовишь к изгнанью –

жизнь жизни, жизнь жизни

легкий перст над преступлением вчерашним

сегодня – жизнь жизни, жизнь жизни

два минуса сложенных вместе:

жизнь жизни жизнь жизни

Вознесенского классический привет

в этих строках вполне

а в пробелах сильнее белей –

жизнь жизни, жизнь жизни

Уза, да что это ты

улетаешь так быстро

что твое «навсегда»

отзвучит как «всегда» –

это за пределами кавычек

жизнь жизни, жизнь жизни

то что мне внове страшно

сужаться до ленивой правоты

только своей – это все жизни жизнь, жизнь жизни

и все, что напрасно,

сквозь шелест свистящий, –

жизнь жизни, жизнь жизни, жизнь жизни

и после дна и после конца

после пустоты

хотя можно было и до –

жизнь жизни, жизнь жизни

я забыл, ты не знал(а),

но находит сама –

жизнь жизни –

жизнь жизни

мы стоим, тянем солнечно руки –

что до срока таил

светлый горб Отчизны?! –

только жизнь, жизнь жизни

вот оно главное что написал:

жизнь жизни, между нот

…наутро или в пурпурном потом

в сердце невидимом

очнется видимым перо то –

жизнь жизни ведь –

луна, дорога, Муза, я и вы:

 

торжествующие!

 

* * *

мои цвета  мои флаги

моя волнистая

                          свобода

ты надуваешь паруса

деревья эти – как фрегат

со стапелей

скользящий в воду,

все эти зори – паруса,

над крышами –

парит фольга:

мои флаги, мои цвета,

и бутылка шампанского,

грянув о киль,

разлетается – гомоном птиц,

и осколки, подобные

                       отскочившим когтям, –

летят как свирели,

 

где небо – реет/пламенеет.

 

РОЖДЕСТВО

Звезды как бы расширяют небеса,

что и зимою почки зеленеют

внутри деревьев,

морозным светом как огнем дыша.

 

А гибкий ветер, мусор унося,

что можно снова начать жизнь,

не прекращая жить,

поет, движеньями похожий на пловца.

 

Меж двух краев течет, переливается

волна времен, сверкая новизной,

чей блеск святой

теперь на месте жажды загорается.

 

Сейчас потрогать можно, как уже

сияет, весной жизни просквозя,

счастье от тебя

на самом дорогом тебе лице.

 

МАЙ

только дети

могут держать

солнечный лучик

как леденец

на ладошке

пока лучит как чистит перышки

развернув оперение-спектр

так что личико – зеркало радуг

в разные стороны

только березка

тонко трепещет листьями

как мыслимыми ресницами

 

ЖЁЛТОЕ ОКНО

взором вверх, из косматой травы –

ярко-черная птица летит и летит,

с опереньем резным

как узорные наличники изб;

взором прямо –

и занавески вырываются из окон,

языками огня радости невесомой

слизывая марлевую слезу

 

сядем, будем чай

пить с вареньем,

а общее сердце

прямо в центр стола поставим

со стуком молота о наковальню,

как переносную звезду,

римскую свечу; туда – обратно

как узел света

пускай она мотается сквозь нас

неторопливой мощью разговора

и, силу набирая, пронесется

пусть через все те солнца, что сполна

одно другого и сиятельней, и больше,

и розой пламенной сюда перевернется

через оранжевые тени абажура –

так чтобы ребра мерно трепетали

как птица клювом чистит оперенье, –

сядем и будем чай

с абрикосовым пить вареньем

 

над крышей, что сама как оперенье,

и цвета мышей и сена –

птица неба стамеской

врезана;

как стоит, обращенный кверху,

ослепительно-черный зрачок

 

ПОЦЕЛУЙНЫЙ ДОМ

снег мягко сыпется,

как в птичие кормушки:

крупа и сахар вперемежку,

ломтик сала…

ветви изгибаются,

протягивая пряник…

даже ветки уж настолько

шелковы и насквозь солнечны сегодня,

что хочется тебе

кормить с руки их, –

песней, на нас похожей,

и лаской –

от нас, прохожих:

 

натаскали, как сороки,

стеклышек цветных,

алых бусинок миров,

да перьев – лесенок приставных,

синих ленточек небес

(в волосы вплести), –

 

этих ребер наших горсть,

соколиный пух,

много пищи для гостей

(в доме бы – уют),

много радостей-смолы

в клювах принесли

(травам и цветам – искрить,

как желаем мы)…

 

так, теперь открыт для нас

поцелуйный дом,

и – повсюду и везде

наш поцелуйный дом…

(поцелуй-целуй-целуй,

как у елочек салатный

маникюр)

 

(и много магнитов

на холодильнике

от разных городов –

само собой)

 

* * *

звезд, тихо качающихся,

непомерные звенья

их алмазная мощь, непрерывно

высекающая их драгоценные лики

из мрака глыбы

и летящие искры сердец

в своей глуби

как сосуды, аорты, кольчуга и купол

той же белой на черном ветру

и хлопающей объемами ткани

полных

лучиносной боевой

песнью мира

что мыслит протяжно

о ликах новых

 

ЗИМНЯЯ СКАЗКА

снежные хлопья слипаются

словно стая птиц в одной туче –

как салфетки бумажные,

после банкета

скомканные на столе…

перекати небо поле –

тополиный пух

вдоль бордюров

слипаясь, светится

как река

по которой плывут облака…

 

метель – оригами ветра:

журавлики на яблоневых ветках

 

перекати поле небо

 

СЛИТОК

Всё небо стало – синий луч,

живой, лоснящийся, как из

фиалок, незабудок – кит;

и в нем живая масса звезд

переливалась призмой глаз

восторженных, и человек

под ним стоял:

сердец букет

(себя же ощущая – розой).