Иван САБИЛО 
Иван САБИЛО
ДВОЙНОЕ ПРИЗВАНИЕ
К 155-летию со дня рождения Вересаева
2021 год прошёл у нас под знаком 200-летия со дня рождения Фёдора Михайловича Достоевского. Радио и телевидение, писатели и журналисты, читатели и почитатели уделили ему немало внимания. Его вспоминали и цитировали, ставили в пример и восхваляли. И есть за что: по данным ЮНЕСКО наш классик – и сегодня самый читаемый писатель в мире.
2022 год начался другим писательским юбилеем – 155-летием со дня рождения Викентия Викентьевича Вересаева (16.01.1867 – 3.06.1945). И дата, как видим, скромнее, и литературная значимость этого художника слова как будто меньше. Но сравнивать писателей по их значимости – это как сравнивать людей по группе крови.
Литературное творчество Вересаева многогранно. Он писал романы, повести, рассказы, стихи, очерки, пьесы, литературно-философские трактаты; он был публицистом, литературоведом, литературным критиком, переводчиком. Но его любимым жанром долгие годы являлась повесть полумемуарного характера.
Вересаев – псевдоним: фамилия героя одного из рассказов Петра Гнедича; настоящая фамилия Смидович – родился в Туле, в которой тогда проживало около 20 тысяч жителей. Отец, Викентий Игнатьевич, – поляк, из обедневших дворян, врач. К тому же именитый общественный деятель, основатель Тульской городской больницы и санитарной комиссии. Вскоре стал одним из учредителей Общества тульских врачей. Писатель вспоминал: «Отец был популярнейшим в Туле детским врачом, легко умел подходить к больным детям и дружить с ними. Дети так и тянулись к нему… Но мы, собственные его дети, чувствовали к нему некий почтенный страх; как мне и теперь кажется, он был слишком серьёзен и ригористичен, детской души не понимал, самые естественные её проявления вызывали в нём недоумение. Мы его стеснялись и несколько дичились, он это чувствовал, и ему было больно. Только много позже, с пробуждением умственных интересов, лет с четырнадцати-пятнадцати мы начинали ближе сходиться с отцом и любить его. Другое дело – мать. Её мы не дичились и не стеснялись. Звали её Елизавета Павловна. Первые десять-пятнадцать лет главный отпечаток на наши души клала она. Помню, как со свечою в руке перед сном она бесшумно обходит все комнаты и проверяет, заперты ли двери и окна, или, как стоя с нами перед образом с горящей лампадкой, подсказывает нам молитвы, и в это время глаза её лучатся так, как будто в них какой-то свет, самостоятельный свет».
Елизавета Павловна – одна из лучших выпускниц платных фрёбелевских курсов для воспитательниц детских садов. Немецкий педагог Фридрих Фрёбель считал, что ребёнок от природы наделён четырьмя инстинктами: деятельности, познания, художественным и религиозным… Назначение человека – развивать «свою сущность» и своё «божественное начало». Он называл детей «цветами жизни» и считал главным смыслом бытия гражданина – жить для детей. Он же явился родоначальником столь популярных во всём мире детских садов.
Российские деятели образования и воспитания благосклонно относились к трудам Фрёбеля, и на основе идей отечественных педагогов К.Ушинского, П.Лесгафта и других нередко применяли его творческие воззрения. Пётр Францевич Лесгафт критиковал Фрёбеля с его детскими садами. Он считал, что естественной и незаменимой воспитательницей детей дошкольного возраста является образованная мать. А для этого необходимо решить задачу развития женского образования в России. Кроме того, он считал недопустимым на целый день лишать детей матери и закрепощать её производственным трудом.
Елизавета Павловна души не чаяла в детях и организовала в своём доме первый в Туле детский сад. К сожалению, действовал он всего три года – у Викентия Игнатьевича не оказалось средств для его дальнейшего существования.
В семье Вересаевых росло своих 8 детей, и все они получили прекрасное образование – вначале домашнее, потом гимназическое. В доме была большая библиотека, и они начинали рано читать. Особенно полюбил чтение Викентий – он мог днями не отрываться от книги.
Тульская гимназия – первое учебное заведение, которое открыло ему путь к образованию. Учился успешно и закончил её с серебряной медалью. Здесь же, тринадцатилетним, попробовал себя в стихах. Одно из них «Раздумья» напечатал в журнале «Модный свет» в 1885 году, будучи первокурсником историко-филологического факультета Петербургского университета.
Псевдонимом «Вересаев» он впервые воспользовался в 1892 году, подписав им очерки «Подземное царство», посвящённые труду и жизни донецких шахтёров.
Студенческая жизнь для него явилась не просто учёбой. Он участвовал в работе целого ряда кружков, много читал. Особенным его увлечением было творчество великого английского поэта Дж. Байрона (а кто им не увлекался?!). И стихи Викентий писал под его влиянием. И посылал их в различные журналы. Но их не печатали. Часто он сравнивал свои стихи со стихами известных поэтов и понимал, что в своём творчестве значительно отстаёт от многих из них. 18-летним юношей он записал в дневнике: «Несомненно, во мне что-то есть, но это «что-то» направится не в стихи…».
В гимназии и в студенческие годы Вересаев написал более 70 стихотворений. Он в совершенстве знал несколько языков, в их числе древнегреческий. И стал переводить знаменитых поэтов: Гомера, И.Гёте, Г.Гейне, Ф.Горация, Т.Кернера, Ф.Шиллера… Причём делал это, как правило, без подстрочника. Изучал он также труды знаменитых в то время русских переводчиков – В.Жуковского, Н.Гнедича, Н.Минского. Но далеко не всё пригождалось ему из методов, которыми владели они. Жуковский признавался: «Мой перевод не только вольный, но и своевольный», Гнедич использовал слишком много устаревших церковно-славянских терминов, а Минский переводимые им поэтические тексты подменял прозаизмами.
* * *
В детские годы семейный быт, атмосфера, в которой обретал себя будущий писатель, были проникнуты духом православия, деятельного служения ближним. В университете он принимал близко к сердцу идеи народничества, изучал труды Н.Михайловского и Д.Писарева. Он считал, что жизнь образованного человека должна быть максимально приближена к жизни простых людей, к их надеждам и чаяниям. Под влиянием этих идей и видя, сколь преданно служит врачебному делу отец, он по окончании Петербургского университета, где при выпуске получил степень кандидата исторических наук, уехал в Дерпт (ныне Тарту) и поступил на медицинский факультет местного университета. Как человек начитанный, он знал биографии и род занятий многих писателей. И очевидно, не последнюю роль в этом выборе сыграло и то, что врачами были русские писатели В.Даль и А.Чехов. А также зарубежные – Ф.Рабле, Ф.Шиллер, А.К. Дойл. Писатель, как никто другой, должен знать дух и мысли человека, а также его внутреннее устройство – психологию и физиологию.
Он рано для себя решил вопрос – жить ли ему самодовольной, сытой жизнью или приложить свои силы для служения обществу. И понял, что нет ничего выше гражданского долга. Но для его исполнения нужно как можно больше знать о жизни, которой живут соотечественники.
Летом 1890 года во время каникул он приезжает в Донецк (тогда Юзовка), где близко знакомится с бытом и жизнью шахтёров, с их каторжным трудом и частой гибелью в забоях. Через два года он снова приезжает сюда, но уже в качестве медика, и помогает жителям бороться с холерой.
Вскоре свои впечатления от увиденного и пережитого он описал в серии очерков «Подземное царство». В очерке «Товарищи» он представил нам ряд молодых людей, которые в студенческие годы мечтали и готовились отдать все свои силы и знания служению народу, но, оказавшись в реальных жизненных условиях, отступили от своих идеалов и превратились в косных самодовольных мещан.
Самым трагичным произведением в русской литературе многие считают повесть Вересаева «Без дороги», которую он написал в 1894 году. Место действия – провинция, тема – больные и врач. Юный герой повести Дмитрий Чеканов служит земским врачом во время холеры, и сам заболевает. А когда поправился, то выяснилось, что теперь он в качестве врача никому не нужен. Став безработным, приехал в небольшое селение к дяде. Митя сожалеет, что нет у него «сильного ума, который вывел бы его на дорогу…».
Начало повести: «Теперь уже три часа ночи. В ушах ещё звучат весёлые девичьи голоса, сдержанный смех, шёпот. Они ушли, в комнате тихо, но самый воздух, кажется, ещё дышит молодым разжигающим весельем, и невольная улыбка просится на лицо. Начинает светать… Я стою и не могу насмотреться; душа через край переполняется тихим безотчётным счастьем…».
В доме дяди много молодёжи, и среди них одна, как ему кажется, особенная девушка Наташа: страстная, умная, открытая всему прогрессивному, народоволец. Он думает: «Я часто испытываю неловкость в разговоре с нею: Наташа знает, что я мог остаться при университете, имел возможность хорошо устроиться, – и вместо этого пошёл в земские врачи. Она расспрашивает меня о моей деятельности, об отношении к мужикам, усматривая во всём этом глубокую идейную подоплёку. В её разговоре проскальзывают слова: «долг народу», «дело», «идея». Мне же эти слова режут ухо, как визг стекла под острым шилом».
Здесь он пишет заявление на работу в городок Слесарск. Его отговаривают, говорят, что там, и особенно в Чемеровке, жестокие порядки. Точнее, никаких порядков, а опустившиеся в своей нищете и бескультурье люди превратились в пьяную злобствующую толпу. И, скорее всего, увидев врача, обрушат на него всю вину за свои невзгоды. Дмитрий не придаёт значения всем предостережениям и едет работать.
Он подбирает помощников для борьбы с холерой, но болезнь запущена и спасти удаётся не всех. Это и становится поводом озлобленной толпы расправиться с врачом. Теперь он, умирающий от побоев, лежит на кровати.
Конец повести: «Передо мной Наташа. Она горько плачет, закрыв глаза рукою. Мне страшно, неужели Наташа тоже умеет плакать? Я тихо глажу её трепещущую от рыданий руку и не могу оторвать от неё глаз. И говорю ей, чтобы она любила людей, любила народ; что не нужно отчаиваться, нужно много и упорно работать, нужно искать дорогу, потому что работы страшно много… И теперь мне стыдно говорить эти высокие слова. Она жадно слушает и не замечает, как слёзы льются по её лицу. А я смотрю на неё, и тихая радость овладевает мною; и я думаю о том, какая она славная девушка, и как много в жизни хорошего и… как хорошо умирать…».
В 1894 году медицинскую практику Викентий Вересаев проходил в родной Туле под руководством отца, и, как один из лучших выпускников университета, был приглашён на работу в Петербургскую Барачную Боткинскую больницу. Умный, любознательный, он оказывал больным доступную в те времена помощь. Работа отнимала много времени. Но при малейшей возможности он садился к столу и отдавался литературному делу. Результат не заставил себя ждать – в 1901 году увидели свет его «Записки врача». В них он представил не столько романтически-возвышенную сторону взаимоотношений врача и больного, сколько её грубый, часто жестокий реализм. «Записки» стали настольной книгой как для тех, кто ещё только собирался стать врачом, так и для самих врачей. Они читали: «Женщины за свой первородный грех наказаны страшными муками при родах». Или: «Негуманно топтать стыдливость женщины, заставляя её раздеваться догола перед десятками студентов».
«Записки врача», опубликованные в журнале «Мир Божий», сделали Вересаева всероссийски известным писателем. «Врач – если он врач, а не чиновник врачебного дела, – должен прежде всего бороться за устранение тех условий, которые представляют его деятельность бессмысленной и бесплодной; он должен быть общественным деятелем в самом широком смысле слова», – пишет Вересаев, и перед нами предстаёт образ его отца.
Не упускал он из виду этическую сторону врачебного дела. И не только в отношении людей, но и животных. Он пишет: «Да, о вивисекциях можно многое сказать и за и против. Несомненно, они важное подспорье в науке… Всё так. Но как быть иначе, где выход? Отказаться от живосечения – это значит поставить на карту всё будущее медицины, навеки обречь её на неверный и бесплодный путь клинического наблюдения. Нужно ясно осознать всё громадное значение вивисекций для науки, чтобы понять, что выход тут всё-таки один – задушить в себе укоры совести, подавить жалость и гнать от себя мысли о том, что за страдающими глазами пытаемых животных таится живое страдание».
Читаем такое, и чувство боли передаётся нам от всех больных. И чувство боли за всех врачей.
«Записки врача» – труд, в котором проявилась моральная позиция писателя и медика, выступившего против античеловечных опытов на живых людях, в том числе против социальных экспериментов, кто бы их ни проводил – бюрократы или революционеры. Резонанс был такой, что император Николай II велел принять меры и прекратить медицинские эксперименты на людях. Забегая вперёд, скажем, что одним из поводов наградить Викентия Вересаева в 1943 году Сталинской премией первой степени «за многолетние выдающиеся достижения» – как раз были «Записки врача». Шла война, а германские нацисты-врачи (и не только они, но и японцы) проводили чудовищные опыты над несчастными жертвами их подлой деятельности. Вересаев показал убожество сторонников права сильного на испытания якобы «в интересах общественного блага» над «беспомощными членами общества». В том числе над детьми.
Вересаев в «Записках» не только врач, но и мыслитель. Он говорит: «Сифилитики, туберкулёзные, психические и нервные больные, излеченные стараниями медицины, размножаются и дают хилое и нервное, вырождающееся потомство. Все эти спасённые, но слабые до самых своих недр, мешаются и скрещиваются со здоровыми и таким образом вызывают быстрое ухудшение расы. Чем больше будет преуспевать медицина, тем дальше будет идти это ухудшение. Дарвин перед своей смертью не без основания высказывал весьма безнадёжный взгляд на будущее человечества, ввиду того что в современной цивилизации нет места естественному отбору и переживанию наиболее способных. Вместе с тем он весьма подчёркивал роль гигиены в сохранении здоровья человека. А также искусственной иммунизации человека, считая, что суть её действия заключается в упражнении и приучении сил организма к самостоятельной борьбе с врывающимися в него микробами и ядами».
120 лет минуло с тех пор, как эта ясная животворящая мысль была высказана в «Записках врача», но, кажется, так и осталась в них, не выйдя на жизненный простор. И это в наше время, поражённое смертоносным ковидом, где граждане с невеликим умом, но громкими голосами заявляют о вреде прививок и настоятельно рекомендуют их не делать. Многие не делают, при этом заражаются сами и заражают других.
* * *
В автобиографии Вересаев отмечает: «Пришли новые люди, бодрые и верящие. Отказавшись от надежд на крестьянство, они указали на быстро растущую и организующую силу в виде фабричного рабочего, приветствовали капитализм, создающий условия для развития этой новой силы. Кипела подпольная работа, шла агитация на фабриках и заводах, велись кружковые занятия с рабочими, ярко дебатировались вопросы тактики. Многих, кого не убеждала теория, убедила практика, в том числе и меня». При этом он не мог преодолеть приступов скепсиса и пессимизма. Приводила в чувства литературная работа. Он публикуется в журналах «Новое слово», «Начало», «Жизнь».
Но Викентий Вересаев вскоре легко разобрался в конкретной политической обстановке и в сути поборников идеи капитализма. После глубоких размышлений о жизни соотечественников и положении дел в стране стал живо интересоваться революционной деятельностью рабочей молодёжи и её устремлениями на переустройство мира. В 1901 году Вересаев написал повесть «На повороте», которая подтверждала, что марксизм для него не является эфемерным. Активная революционерка-народница Вера Фигнер рассказывала, что политзаключённые Шлиссельбургской каторжной тюрьмы из переданной им повести «На повороте» поняли, что дело в стране неудержимо катится к революции.
Власти давно присматривались к тому, как широко в своих литературно-политических отправлениях распространяется молодой писатель и готовили «розги» для наказания. О «зловредной антигосударственной» деятельности Вересаева шли доносы «наверх», и в апреле1901 года в его квартире проводят обыск. Чашу терпения властей предержащих переполнило то, что он выразил протест против подавления бурной демонстрации студентов Петербургского Политехнического института. Его увольняют из больницы, а в июне постановлением министра внутренних дел врачу В.В. Смидовичу (Вересаеву) запрещается в течение двух лет проживать в столицах. Он выслан в Тулу под надзор полиции. В российских столицах нельзя, а в Европе можно, и он посещает Германию, Францию, Италию, Швейцарию. А весной 2003 уезжает в Крым, где знакомится с Антоном Павловичем Чеховым. Два писателя-врача, есть о чём поговорить и поспорить. Чехов рассказал ему, что получил письмо от какого-то гражданина, который упрекает писателя в том, что по пути из Севастополя в Одессу на пароходе тот приставал к его дочери с «гнусными предложениями». И пояснил: «А я никогда не ездил на пароходе из Севастополя в Одессу».
Вересаев пишет: «Когда Чехов рассказывал, глаза его искрились смехом, но в глубине его души чувствовалась большая сосредоточенная грусть».
Тула оставалась родным городом во всю его жизнь. Сюда он, студент, приезжал на каникулы. Здесь он два года с перерывами прожил после высылки из Петербурга. Литературные современники Вересаева – Лев Толстой, Антон Чехов, Иван Бунин, Александр Куприн, Леонид Андреев – положительно отзывались о его творчестве. Почти что ровесником Вересаева – на год младше – был Максим Горький, который заинтересованно и благожелательно относился к его произведениям.
В период тульской «отсидки» Вересаев по приглашению Льва Николаевича Толстого побывал у него в Ясной Поляне. Великий писатель по какой-то причине заставил гостя долго ждать, а когда вышел к нему, спросил, есть ли у него дети, и, услышав, что нет, утратил интерес к собеседнику. Вересаев был женат на своей троюродной сестре – Марии Гермогеновне Смидович. (Я в молодости знал одну пожилую пару – троюродных брата и сестру – тоже бездетных. – И.С.)
В 1903 время ссылки подошло к концу, и Вересаев переселяется в Москву. В годы разочарований и пессимизма он разделяет взгляды и мнения легальных марксистов (П.Струве, П.Маслова, М.Туган-Барановского). В июне 1904 во время русско-японской войны его как врача запаса призвали на военную службу и направили в полевой госпиталь армейского корпуса в Мукдене.
В 1906-1907 годах он создаёт историческую повесть «На японской войне». Он так начинает первую главу: «Япония прервала дипломатические отношения с Россией. В порт-артурском рейде тёмною ночью среди мирно спавших боевых судов загремели взрывы японских мин. В далёком Чемульпо после титанической борьбы с целою эскадрою погибли одинокие «Варяг» и «Кореец»… Война началась… Русские патриотические газеты закипели воинствующим жаром… Уходившие на восток войска поражали газетных писателей своим бодрым видом и рвались в бой…».
Вопрос о самодержавной власти и власти народной – один из центральных в записках «На японской войне». Первую отличает «бестолочь». В трудную минуту проверяется духовная сила людей, в трудную минуту проверяется и жизнеспособность общества или государства.
В напряжённые дни войны, когда государственная машина должна работать предельно слаженно, «колёсики, валики, шестерни» царской системы управления «деятельно и сердито вертятся, но друг за друга не цепляются, а вертятся без толку и без цели», – «громоздкая машина шумит и стучит только для видимости, а на работу неспособна».
Вересаев отчётливо показывает картину царящего на фронте хаоса. Так, инспектором госпиталей был назначен бывший полицеймейстер генерал-майор Езерский. В начальники санитарной части армии попал генерал Трёпов. Он «отличался разве только своею поразительною нераспорядительностью, в деле же медицины был круглый невежда. В бою под Вафангоу массу раненых пришлось бросить на поле сражения, потому что Штакельберг загородил своим поездом дорогу санитарным командам».
Максим Горький писал: «События русско-японской войны нашли в Вересаеве трезвого, честного свидетеля».
В русской литературе о ней написано много. Только в одном сборнике «Знание» были напечатаны записки Вересаева «На японской войне», «Красный смех» Леонида Андреева, «Путь» Льва Сулержицкого, «Отступление» Георгия Эрастова. Авторы этих произведений с гневом писали о бессмысленности и ужасах бойни, устроенной царским правительством на полях Маньчжурии. Но лишь Викентий Вересаев увидел в бесславном для России побоище свидетельство краха всей самодержавно-крепостнической системы.
* * *
В 1906 году после демобилизации Вересаев вернулся из Маньчжурии в Москву. Сложное послевоенное, послереволюционное (1905 год) время. Много сил и внимания он уделяет публицистике. В 1909 выходит его повесть «К жизни» – о тех, кто делал революцию 1905 года и кто осознал своё в ней поражение. Далеко не всем при этом удаётся сохранить уверенность в правильности избранного пути. Герои повести не могут упокоиться и ведут жаркие идейные споры. Писатель раскрывает истинную политическую сущность представителей различных партий: кадетов, черносотенцев, либералов. Однако главный акцент им сделан не на политической борьбе, а на поисках смысла жизни. Вересаев приходит к выводу, что в борьбе за счастье человека нельзя ограничиваться только освобождением его от классового гнёта. Необходимо научить людей радоваться «живой жизни», каждому её мигу, жить в полной гармонии с природой.
В эти же годы Вересаев публикует книгу «Живая жизнь», которую сам он ставил в ряд своих лучших произведений. Первая часть «О Достоевском и Льве Толстом» опубликована в 1910 году, вторая – «Аполлон и Дионис» (о Ницше) – в 1914. Обе они явились большой неожиданностью для читателей и привели к долгим спорам. В чаду реакции, охватившей русское общество, Вересаев решительно и непреклонно выступал против пессимизма, ницшеанства и декадентства; против звериного инстинкта в человеке, отстаивая и утверждая светлые стороны жизни. Не отпускает его и переводческая деятельность. В 1910 году, чтобы как можно больше узнать о родине древнегреческих великих поэтов, он поехал в Грецию, а вернувшись, с большим вдохновением принялся за переводы: Гомера – «Одиссея», «Илиада»; Гесиода – «Теогония», «Труды и дни» и других. Не чужда была ему и трудоёмкая, но такая увлекательная издательская деятельность. При его непосредственном участии выходят книги Горького, Серафимовича, Короленко; составляется «Народно-школьная библиотека». В 1911 в связи с пятидесятилетием со дня смерти Тараса Шевченко под редакцией Вересаева выходит на русском языке сборник произведений великого украинского поэта – «Песни Тараса Шевченко».
В том же году Викентий Вересаев познакомился в Москве с Иваном Буниным. Они являлись участниками литературного кружка «Среда», проводимого писателем Николаем Телешовым. В «Среде» участвовали видные писатели и поэты: Куприн, Горький, Короленко, Гарин-Михайловский, Андреев, Гиляровский, Бальмонт, Брюсов… По предложению Вересаева было создано «Книгоиздательство писателей в Москве» для помощи молодым литераторам. В нём он выпускает и свои переводы с древнегреческого, за которые в 1919 удостаивается последней (по времени присуждения) Пушкинской премии – высшей литературной награды России.
С Буниным у Вересаева сложились скорее деловые, чем приятельские отношения. Хотя тот и другой высоко ценили творчество друг друга. Похожие отношения были у Вересаева и Михаила Булгакова. Годы спустя Булгаков предложит Вересаеву, как автору книги о Пушкине, совместно создать пьесу о последних днях жизни поэта. При условии, что Вересаев предоставляет материалы, а Булгаков их обрабатывает. Но дело подвигалось туго. Они расходились во мнениях по многим принципиальным вопросам. В том числе по выводимому Булгаковым образу Дантеса, которого, как казалось Вересаеву, тот пытался представить с выгодной для убийцы стороны. Когда пьеса была завершена, Вересаев отказался от соавторства.
И всё же они надеялись увидеть её на сцене в 1937 году к столетию скорби о Поэте. Но по независимым от них причинам этого не случилось. Михаил Афанасьевич ушёл из жизни (10.3.1940), так и не дождавшись спектакля. А первым коллективом, добившимся представления, оказался МХАТ. Премьера постановки под названием «Последние дни» состоялась во время войны, в 1943 году. И в течение 16 лет пьеса не уходила из репертуара театра.
Жизнь в стране после Японской войны и Революции 1905 года быстро налаживалась. Налицо были успехи в экономике и промышленности, в образовании и сельском хозяйстве. А тут новая жуть – Первая мировая! И снова Вересаев призван военным врачом – руководит дезинфекцией военно-санитарных поездов на одном из московских вокзалов.
В этих условиях и при такой занятости, как пишет он в автобиографии: «Я не мог уже, как прежде, отдавать много времени редакторской работе. На правлении новым редактором выбрали И.Бунина. Тут же попросил слово Ю.Бунин. И сказал, что труд редактора – труд большой и ответственный и навряд ли такой труд можно оставлять неоплаченным, – и предложил для начала назначить брату 100 рублей.
Еле владея собою, я сказал Ю.Бунину:
– Юлий Алексеевич, почему, когда я был редактором, вам это не пришло в голову, и вспомнили вы об этом тогда, когда редактором стал ваш брат? Я выхожу из издательства.
И в негодовании вышел из комнаты. Они все очень переконфузились. Просили меня остаться, и Бунину жалованья не назначили. Редактором Бунин пробыл всего, кажется месяца два-три, и потом его сменил Телешов…».
* * *
В тяжелейших условиях войны Вересаев продолжает писать. Но по какой-то причине писательское, художническое чутьё изменяет ему. Его рассказы «Случай», «У чёрного крыльца», «Семейный роман», «Дедушка» неестественны и надуманны. Во многом он заблуждается, подгоняет жизнь под вымышленную им самим реальность. В чём тут причина? Скорее всего, в том, что уродливое бытие военного времени нарушило внутренние правила существования человека, искривило психику и поменяло не только оттенки, но и сами цвета.
Он прошёл все злоключения начала века. Жизнь, в которой пребывала страна, была малоуправляема. Обстоятельства часто складывались так, что человеческая жизнь ничего не стоила. С нарастающей скоростью Россия катилась под уклон. Её уже не спасут никакие лекарства, никакие врачи. Выход один – приложить как можно больше усилий к тому, чтобы повысить нравственность общества и его культуру, считал Вересаев.
После Октябрьской революции птсатель переезжает в Крым и живёт в Коктебеле по соседству с поэтом, художником-пейзажистом Максимилианом Волошиным. Там же он написал тонкий, трогательный рассказ «Состязание» (представляю в сокращении. – И.С.):
«Городское народное собрание объявило, что собирается провести конкурс на самый красивый женский портрет. Победитель получит в награду тройной лавровый венок и звание «Трижды-Венчанный». Никто в городе не сомневался, что победителем окажется Дважды-Венчанный – на весь мир прославленный художник, гордость города. И только сам он чувствовал в душе некоторый страх: он знал силу молодого Единорога, своего ученика.
Собрался Дважды-Венчанный в дорогу, чтобы встретить самую красивую женщину, а проходя мимо дома, где жил Единорог, увидел его. И спросил, когда же и он отправится на поиски. Тот лишь рассмеялся и сказал, что уже нашёл. И показал свою девушку Зорьку. Дважды-Венчанный согласился, что она хороша собой, но… лишь посочувствовал талантливому ученику, что он столь скороспело решил такой сложный вопрос. И в своём любовном ослеплении сам устранил себя с его пути.
Долго ходил по миру старый художник, – всё не попадалась ему та, что краше всех. (…) И однажды увидел, как с предгорного холма, залитая солнцем, спускалась стройная дева в венке из фиалок. И сотряслась душа художника до самой глубины, и сразу, без сомнений, без вопросов, с ликованием воскликнула:
– Она!..
Настал месяц винограда. Площадь Красоты, как море, шумела народом. В глубине площади возвышались два огромных, одинаковой величины прямоугольника. Возле одного стоял Дважды-Венчанный, возле другого – Единорог. Граждане кричали:
– Единорог! Беги со своей мазнёю, не срамись.
Старец в пурпуровом плаще и с золотым обручем на голове ударил палочкой из слоновой кости по серебряному колоколу. Полотно скользнуло вниз.
Высоко над толпою стояла спускающаяся с высоты, озарённая восходящим солнцем дева в венке из фиалок… По толпе пронёсся гул, и вдруг стало на площади тихо.
Божественная дева смотрела на толпу спокойными глазами. Никто и никогда ещё в мире не видел такой красоты…
… Старец в красном плаще протянул палочку ко второй картине. Покров упал.
Ропот недоумения и негодования прошёл по площади. На скамье, обхватив колено руками, подавшись лицом вперёд, сидела и смотрела на толпу – Зорька! Люди не верили, чтобы до такой наглости мог дойти Единорог. Да, Зорька! Та самая Зорька, что по утрам возвращается с рынка и по вечерам доит коз.
И все засмеялись. Раздался свист, кто-то завопил:
– Камнями его!
Но вот шум начал постепенно затихать. Кричащие и хохочущие рты сомкнулись, поднятые с камнями руки опустились. И стало тихо. Один юноша в недоумении пожал плечами и сказал другому:
– А знаешь, я до сих пор не замечал, что Зорька так прелестна. Ты не находишь?
И другой ответил задумчиво:
– Странно, но так. Глаз не могу оторвать.
Высоко подняв брови, как будто прислушиваясь к чему-то, Зорька смотрела перед собой, и вся светилась изнутри. Как будто кто-то, втайне давно любимый, неожиданно наклонился к ней и тихо-тихо прошептал:
– Зорька! Люблю!
Люди смотрели и молчали. Они забыли, что это – та самая Зорька, которая носит в корзине поблескивающую рыбу и серебряные пучки чесноку, не замечали, что лицо её несколько широко, а глаза поставлены немного косо. Казалось, будь она безобразна, как дочь кочевника, с приплюснутым носом и глазами, как щёлки, – само безобразие, освещённое изнутри этим чудесным светом, превратились бы в красоту небывалую.
Как будто солнце взошло над площадью. Радостный, греющий свет лился от картины и озарял всё кругом. Вспомнились каждому лучшие минуты его любви. Тем же светом, что сиял в Зорьке, светилось вдруг преобразившееся лицо его возлюбленной в часы тайных встреч, в часы первых чистых и робких ласк, когда неожиданно выходит на свет и широко распускается глубоко скрытая, вечная, покоряющая красота, заложенная творцом во всякую без исключения женщину.
Прояснилось лицо старого брюзги-погонщика, взглянул он на свою старуху, и толкнул её сухим локтем в жирный бок.
– А помнишь, старуха… Гы-гы!.. У водопоя-то? Ты поила коз, а я перепрыгнул через плетень… Молодой месяц стоял над горой, цвели дикие сливы…
И застенчиво улыбнувшись, взглянули на него с оплывшего багрового лица знакомые, милые, давно забытые глаза, и осветилось её лицо отблеском того вечного света, который шёл от Зорьки. Погонщик хихикал, и казалось ему, – не умел он ценить того, что у него было, и по собственной вине сделал свою жизнь серою и безрадостною.
Это был он, который первым крикнул на всю площадь:
– Да будет Единорог Трижды-Венчанным!».
* * *
…С Волошиным в Крыму у Вересаева сложились дружеские, глубокие отношения. А когда он в 1921 вернулся в Москву, в течение десяти лет, до ухода Волошина из жизни, они вели постоянную переписку. Воспоминания Вересаева «Коктебель» – пример того, с каким теплом и уважением могут относиться друг к другу два русских художественных интеллигента.
Викентий Вересаев состоялся как видный русский писатель ещё до Революции. Сделали его таковым, прежде всего «Записки врача» и «На японской войне». После них он сразу стал одним из властителей дум той части русской интеллигенции, которая с открытой душой встретила новое направление в жизни народа – устремлённость общества к объединению и равноправию. Появилась надежда на то, что государство станет родным для всех, а не только для избранных.
Но революционные события в России не покидают сознание писателя, он постоянно возвращается к жизни соотечественников, пытаясь объяснить причины произошедшего общественного раскола. И пишет роман «В тупике», который вышел в 1922 году. В нём он изобразил семейство Сартановых. Иван Иванович – учёный, демократ, при всей своей образованности и большом уме ничего не понимает в случившейся исторической драме. Дочь его Катя, меньшевичка, не знает, что делать. Оба – по одну сторону баррикады. Другая дочь, Вера, и племянник Леонид – коммунисты – по другую сторону. Трагедия столкновения, споры, беспомощность, тупик.
…Особая ветвь творческого древа Вересаева – его биографические хроники. В 1926 из-под его пера выходит первая из них «Пушкин в жизни». В своём предисловии автор пишет: «Книга эта возникла случайно. Меня давно интересовала своеобразная личность Пушкина. «Ясный», «гармонический» Пушкин, гениальный, «гуляка праздный», такой как будто понятный в своей нехитрой гармоничности и благодушной беспечности, – в действительности представляет из себя одно из самых загадочных явлений русской литературы. Он куда труднее понимаем, куда сложнее, чем даже Толстой, Достоевский или Гоголь. Меня особенно интересовал он как живой человек, во всех подробностях и мелочах его живых проявлений. В течение ряда лет я делал для себя из первоисточников выписки, касавшиеся характера Пушкина, его настроений, привычек, наружности и пр. По мере накопления выписок я приводил их в систематический порядок.
И вот однажды, просматривая накопившиеся выписки, я неожиданно увидел, что передо мной оригинальнейшая и увлекательнейшая книга, в которой Пушкин встаёт совершенно как живой…
…Прежде всего передо мною встал вопрос: какие сведения вводить в эту книгу – всё ли до нас дошедшее, или только критически проверенное?».
Он взял только то, что необходимо, чтобы показать человечность и внутреннюю состоятельность поэта. Он был согласен с самим Пушкиным, который когда-то в письме к Вяземскому сказал по поводу сожжённых дневников Байрона: «Оставь любопытство толпе и будь заодно с гением. Толпа жадно читает исповеди, записки, потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабости могущего. При обнаружении всякой мерзости она в восхищении: «Он мал, как мы! Он мерзок, как мы! Врёте, подлецы! Он мерзок, но не так, как вы – иначе!».
Для многих в Советском Союзе книга явилась открытием. Её обсуждали, о ней страстно спорили, выражали недоумение и восторг; её оригинальность и новизна признавались даже самыми свирепыми оппонентами. Все понимали, что Вересаев – врач, психолог, видный русский писатель – нашёл необходимым выявить в воспоминаниях современников Пушкина не его «подноготную», а то наполнение души, которое сделало стихотворца гением. Трудная задача, но он её решил.
Этим же путём он пошёл в дальнейшем, создавая биографические книги о Гоголе, о спутниках Пушкина, о Толстом и Достоевском. В отличие от Ивана Бунина, который в своей книге «Освобождение Толстого» показал не столько знаменитого писателя и его философские воззрения в последние годы жизни, сколько самого себя, своё отношение к устройству и переустройству мира и человека.
В 1933 году на основе переданного ему дневника сестёр Петровых вышел роман Вересаева «Сёстры» – о судьбах советских людей в эпоху невиданного до сих времён преобразования страны. Родные сёстры Лёля и Нина Ратниковы (в жизни они двоюродные) ведут по очереди дневник. Обе студентки, комсомолки, прогрессивно и целенаправленно настроенные на строительство коммунизма. Старшая, Лёля, в студенческой среде чувствует себя неприютно, ей хочется быть пролетаркой. И желание так велико, что она бросает институт и переходит на завод.
В стране бушует кампания по раскулачиванию селян и организации колхозов. Нину в студенческой бригаде, а Лёлю – в заводской направляют на село. Лёля ни с чем не считается, властно загоняет сельчан в колхоз, а с кулаков сдирает «последнюю шкуру». Даже у четырёхлетнего мальчика она и влюблённый в неё Юра отнимают валенки. Он бежит по глубокому снегу в летних ботиночках вслед за санями, нагруженными кулацким добром, плачет, просит вернуть валенки. Юра глубоко переживает ситуацию, жалеет мальчика; он бы не прочь отдать валенки ребёнку. Но Лёля непреклонна, и они уезжают.
А в это время Нина со своими студентами в другом селе встаёт на защиту крестьян и соглашается с тем, что нельзя отбирать у людей то, что нажито ими честным трудом. Вызывают представителей «органов». Нину отправляют под арест. А Лёля, узнав об этом, вместе с Юрой мчится спасать сестру. А когда приезжает в деревню, видит Нину свободной и весёлой. И не понимает, что происходит. Оказывается, что как раз в этот день вышел из печати свежий номер главной советской газеты «Правда» со статьёй Сталина «Головокружение от успехов». В ней он подвергает жёсткой критике тех, кто с особым рвением бросился «преобразовывать» село. «Отсюда задача партии, – гласила статья, – повести решительную борьбу с этими опасными и вредными для дела явлениями и изгнать их вон из партии».
Юра не может прийти в себя от горя и стыда за свой разбой, в особенности, за валенки, отобранные у ребёнка, и кончает жизнь самоубийством…
Такая вот трагическая история. Автор романа своим произведением словно бы подчеркнул строгость и справедливость руководителя страны. И дал нам повод подумать о том, что высшая советская награда – Сталинская премия первой степени (приравненная к учреждённой в 1966 году Государственной премии СССР), была присуждена ему ещё и поэтому.
Викентий Викентьевич Вересаев ушёл из жизни сразу после Победы – 3 июня 1945 года. Его произведения многократно переиздавались, выходили отдельные книги и многотомники. Некоторые литературные специалисты не причисляют Вересаева к писателям первого ряда. Однако несомненно, что он своим творчеством укрепил гуманистические позиции врачей и значительно пополнил библиотеку великой русской литературы.
В год его 155-летия хочется поклониться ему за верность Родине. А ещё за то, что он берёг красоту и величие русского слова.
----------------------
Литература:
1. Вересаев В.В. БСЭ (в 30 тт.).
2. В.В. Смидович (В.Вересаев). Автобиографическая справка / сочинения в четырёх тт. М. Правда, 1990.
Петербург, 2021