Александр БАЛТИН. РУССКИЙ МОЛЬЕР. К 400-летию классика мировой литературы

 

Александр БАЛТИН

РУССКИЙ МОЛЬЕР

К 400-летию классика мировой литературы

 

…Булгаков мечтал у памятника Мольеру в Париже произнести: «Здравствуйте, господин Мольер! Я о вас книгу написал…».

Не довелось.

Последнее, за что возьмётся носитель большого литературного дара, – это биография; случай Булгакова уникален…

Уникален, как сам Мольер, умерший на сцене, обедавший с королём, породивший, помимо неветшающих пьес, много легенд о собственной жизни – жизнью.

Одноактная комедия «Смешные жеманницы», открывающая парижский период творчества Мольера, оригинальна и смешна, и резкий, почти фехтовальный выпад, сделанный драматургом против салонного мировосприятия – с его вычурностью речи, манерностью и манерничаньем, – не затухающе свеж: ибо и ныне подобные слои общества отличаются тем же – при другом историческом антураже.

 …Фарс, воспроизводящий все особенности этого жанра: фарс кипящий, блестящий, социально значимый не меньше, чем литературно.

«Школа мужей» – и параллельно идущая «Школа жён»: тут метафизический лабиринт, которым шёл французский гений, делает резкий поворот: от фарса к социально-психологической комедии воспитания.

Сатира остра – нападки со стороны врагов многочисленны: носители пороков не любят яркого освещения.

Сатира ранит – она же является мазью, наносимой на раны и расчёсы общества.

Такая двойственность логична: ибо само бытие отличается амбивалентностью.

Сколь уверен Тартюф в правомерности своего поведения?

…Суеверное преклонение перед «правилами» Аристотеля высмеяно Мольером жёстко; новые удары врагов драматург парирует «Версальским экспромтом».

Из интеллектуально-словесных баталий, вызванных «Школой жён», Мольер выходит победителем: упрочившим свою славу.

Жанр комедии-балета был разработан Мольером с учётом пристрастия придворных именно к балету: наилюбимейшему развлечению.

…Фарс быта, бытовой фарс, разнообразие типажей, утончённость юмора…

Как блистал русский вариант «Мещанина во дворянстве»; Владимир Этуш, вспоминающийся сразу, словно создал эталонный образ.

Сколько этого было в девяностые, разносившие советскую Россию: рьяно, грязно, нелепо! Сколько подобных Журденов мелькало на экранах: косноязыкие, ничего толком, кроме хапка, не знающие и не умеющие, учившие других жить…

Журден сходит со сцены, отправляясь в реальность, за которой – вечное будущее; хотя в нашем варианте что-то уж слишком технологичным стало оно – до чудовищности.

Самое большое будущее – у денег и технологий, этих братских сторон стяжательства.

Возможно, «Мещанин во дворянстве» самая популярная из пьес Мольера в России; хотя феномен нувориша, жаждущего получить иной социальный статус, сильно окрашен в тона всеобщности, именно вариант Журдена очень похож на множество персонажей, мелькавших в российской истории.

 …Мольер сотрудничает с Корнелем, хотя и кажутся они противоположными; но, сотрудничая, создают они «Психею».

Вершина ли «Тартюф»?

Их много, конечно, у Мольера: хватавшего пороки человеческие за скользкие хвосты, дабы вытянуть их на ярко освещенное пространство.

…Жаль – хвосты отрываются, и пороки остаются пороками.

Сочный плод Тартюфа шлёпается в вечность, переворачиваясь и разбрызгивая вокруг себя гнильё ханжества, лицемерия, разврата, предательства, доносительства, клеветы…

Мольер не любил духовенство – было за что…

Однако – именно мудрый монах разрубает узел интриги, подводя, таким образом, к вполне счастливому финалу…

 …Сколько пустых святош вокруг!

Сколько Тартюфов продолжают подлую свою работу…

«Дон Жуан, или Каменный пир» обрушивается на феодальное дворянство, и бродячая испанская легенда о невыносимо обаятельном соблазнителе приобретает под пером Мольера оригинальные тона и оттенки.

Беспринципность, лицемерие, наглость, цинизм, отрицание всех устоев: тугая гроздь, вызревшая с языковым великолепием, – отправлена в грядущее: и, каковым бы оно ни было, мера всех этих прелестных качеств не становится меньшей.

Логичен «Мизантроп» – он вырастает из трагической почвы, храня дух трагедии, как тяжёлую ценность.

Диалог здесь преобладает над внешним действием, и ничего от фарса, столь любимого драматургом, не проступает сквозь словесную ткань пьесы.

Альцест протягивает руку Чацкому; но… сколько не произноси монологов, изменений не воспоследует; что не относится к понятию «шедевр», конечно.

Шедевров Мольер оставил много: блестящих, кипящих, с гирляндами персонажей, с точно рассчитанным механизмом действия, с солнцем духа, пронизывающим такое сложное творчество, такое великое наследие.

Глубокого и серьёзного «Мизантропа» зритель, вечно жаждущий развлечений, встретил холодно.

 Спасая пьесу, Мольер присоединяет к ней блестящий фарс «Лекарь поневоле», разрабатывая столь близкую ему тему лекарского шарлатанства: и вновь получает шум успеха.

…Вечные образы кочуют по мирам: «Кубышка» Плавта превращается в «Скупого» (на дальнем плане русского Мольера просматривается скукоженный Плюшкин).

…Смертельно больной Мольер пишет одну из самых своих весёлых и жизнерадостных пьес – «Мнимый больной».

Арган, исполняемый Мольером, чувствует себя дурно: пьеса прервана, Мольера переносят домой – через несколько часов он умирает.

Он умирает, оставляя человечеству огромное пространство своих пьес: лучащихся и текущих желчью, истовых и искренних, бурлескных и шампанских, бесконечных и отменяющих понятие времён…

…Влияние Мольера на мировой театр было чрезвычайно велико: именно его творчество – его сумма сумм – послужили стимулом для создания национальной комедии в ряде стран: в Англии, в эпоху Реставрации возникают, великолепно заражённые духом Мольера, Уильям Уичерли и Уильям Конгрив, а в дальнейшем Генри Филдинг и Ричард Шеридан; германские авторы много берут у него и, кажется, переливающийся искромётностью Карло Гольдони просто невозможен был бы без фейерверка Мольера.

По преданию царевна Софья Алексеевна, сестра Петра I, разыгрывает в своём тереме «Лекаря поневоле» – всякое предание базируется на отголосках правды: очевидно одно – Мольер был известен в России с конца 17 века.

Дворцовые подмостки поделились с первым казённым публичным театром в Петербурге, возглавляемым Александром Сумароковым: подражавшим в драматургическом аспекте своего творчества легендарному французу.

Школу Мольера проходят и наиболее самобытные русские комедиографы: Денис Фонвизин, Василий Капнист, даже дедушка Крылов не стеснялся в заимствование у него идей, героев, сюжетных поворотов.

Сейчас мало известно, но Гоголь перевёл на русский один из мольеровских фарсов; и в реалистическом бурлеске «Ревизора» вполне можно рассмотреть блики классических текстов француза.

И не является ли Чацкий вариантом «Мизантропа» – абсолютно самостоятельным, однако прошедшим сквозь галереи и анфилады ощущений, испытанных Грибоедовым от чтения пьес Мольера?

 

…Итак, свершив предначертанное, исполнив миссию, Мольер умирает: он умирает в вечность, оставляя бессчётным грядущим поколениям образцовый театр, исполненный высоты, света, мрачности: всей смеси, которую представляет собой человек, социум, сама Вселенная, в конце концов.