Александр СМЫШЛЯЕВ. ЛЕБЕДИ ВЕРНУЛИСЬ… Рассказы

 

Александр СМЫШЛЯЕВ

ЛЕБЕДИ ВЕРНУЛИСЬ…

Рассказы

 

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ

 

Ложились спать в тихую, грустную осень, под усыпляющий шелест последней почерневшей листвы, падающей на палатку. Спали тоже тихо, никто из троих не храпел – привыкли сторожиться, щадить друг друга. А перед рассветом неожиданно захлопали порванным парусом развязавшиеся створки палатки, впустив из чёрного зёва ночи холодный снежный вихрь. Жалобно заскрипела жестью печная труба и тут же свалилась на полотно крыши, открыв кругляш отверстия, через который густо посыпался снег. Из приоткрывшейся дверки металлической печки струёй вырвался пепел, и дымный едкий смрад заполнил всё пространство нашего маленького матерчатого жилища.

Дико, во всё горло заорал испуганный кот Васька, забившийся в дальний палаточный угол. Закашлялся, наглотавшись дыма, тёзка нашего кота техник-геолог Василий Власенко.

– Мужики, это что – шторм? – озадаченно спрашивал сонным голосом геолог Виктор Лабышев, пытаясь побыстрее выпростаться из тесноты спального мешка. Кашляя и чертыхаясь, отмахиваясь от дыма, мы с Василием тоже спешно покинули тёплые постели и теперь пытались в темноте отыскать одежду.

– Надо же, первый снег, и сразу с шальным ветром! Как мы его прозевали? – сердито приговаривал Василий, путаясь в штанинах.

Я, так и не нащупав под спальником рубашки, накинул на голое тело ватник и, вбив ступни ног в чьи-то тапочки, выскочил в ночную кутерьму, чтобы водрузить на место печную трубу. В глаза хлёстко ударило сырым ветром, ноги по щиколотку утонули в снегу. Пританцовывая, в несколько мелких прыжков я добрался до трубы, валявшейся у стенки палатки, попробовал засунуть её на место. Но мало вставить трубу в отверстие, надо ещё и закрепить. Чем? Юркнул назад за мотком алюминиевой проволоки, который, я помнил, валялся у входа.

Виктор и Вася отчаянно боролись с дымовой завесой, портянками выгоняя её наружу за распахнутые палаточные створки.

– Рано зимушка нагрянула! – уже весело кричал Вася. – Я думал, к дождю хмурится, а вишь что получилось!

– Вот тебе и конец сентября! – вторил ему Лабышев. – Высокогорье, однако!

– А, развеселились, очухались, бродяги! – порадовался я за друзей, чувствуя, что и мой испуг прошёл и тело налилось упругой энергией, готовое к борьбе. Так всегда происходит в момент нагрянувшего происшествия.

С трубой я справился, раскрепив её проволокой, которую наскоро привязал за углы палатки. Ребята выгнали печной угар. Кот Васька вылез из своего убежища. Накрепко завязав вход в палатку и засветив керосинку, мы сидели, каждый на своих нарах, и долго заливались смехом, вспоминая недавний испуг.

Печь не топили – дрова остались на улице, под снегом, а несколько сухих поленьев, с вечера оставленных в палатке, берегли. Да и нельзя топить в такой ветер – опять наглотаемся дыма.

Отсмеявшись и успокоившись, залезли в спальники досыпать до рассвета.

Разбудил расшумевшийся Василий, уже бодрый от холода, притащивший с улицы охапку дров и пытающийся разжечь печку. Его остановил Виктор:

– Васёк, там ещё дует?

– Дует.

– Тогда не топи, опять дыму наглотаемся.

– А как же завтрак?

– Тушёнка есть.

– Но я чаю хочу.

– Перебьёшься.

– Ладно, – миролюбиво соглашается Василий. – Тогда надевайте фуфаечки, скоро радиосвязь, а мачту с антенной повалило.

Я спохватываюсь: срочно ставить! Связь – дело почти святое.

– Ну вот, теперь наш маленький отряд – сугубо автономная организация, мы сами себе хозяева, – грустно шутит Виктор.

– Представляю, как будет ругаться Евдокимов, когда узнает, что мы не вышли на связь, – говорю я о начальнике нашей партии Игоре Евдокимове, сидящем сейчас в такой же палатке на другом участке работ, в восьмидесяти километрах от нас.

– «Проспали, черти!» – подражая голосу Евдокимова, смешливо произносит Василий.

– Да, не поверит, если у него не то же самое...

– Начальство, вы как? – неожиданно доносится за палаткой голос горнорабочего Николая Гудкова. – Живы?

– Живы, Николай. Заходи.

Пригнувшись, в палатку вваливается одетый по-зимнему Гудков, садится на пихтовый лапник у входа.

– Снегу сантиметров тридцать, – докладывает он. – И продолжает валить. Рабочий люд интересуется: работать будем?

– Однозначно, – отвечаю я, как начальник отряда. – Земля не мёрзлая?

– Не мёрзлая.

– Ну а что тогда мешает?

– Ничего. Наоборот, жаждем потрудиться.

– На той же линии отмеряйте себе через двадцать метров шурфы и – вперёд! – говорит Лабышев. – После обеда Василий подойдёт, проверит и задокументирует.

– Добро. Я пошёл?

– Иди.

Гудков уходит. Мы тоже покидаем палатку, чтобы поправить антенну.

Ветер уже не беснуется, но заснеженная тайга шумит. Пихты, раскачиваясь, сбрасывают с себя снег, и он веером разлетается окрест, непроглядной пургой пеленая всё вокруг. С одной из пихт свисает обрывок нашей проволочной антенны.

– Вон куда забросило! Придётся лезть, доставать, – чешет лоб Василий. – Я полезу. А вам – ставить мачту.

– Может обойдёмся без неё, за пихтушку привяжем? – предлагает Виктор.

– Да, антенну поставим, когда непогода утихнет, – соглашаюсь я.

Через полчаса мы уже сидим в палатке возле рации и слушаем треск пустого эфира. Как раз успели к началу связи. И вот – свист, настройка, и бодрый голос экспедиционного радиста Максимыча, поочерёдно окликающего отряды и партии. Для нас из экспедиции ничего нет, но слышим, как Игорь Евдокимов спрашивает у Максимыча разрешение поговорить с нами.

– Я закончу – говорите, – разрешает радист.

– Как обстановка? – спрашивает нас Игорь, когда стихают чужие голоса в эфире.

– Снег большой выпал, – отвечаю я. – Горняки работать могут, но с маршрутной шпуровкой придётся заканчивать.

– У нас тоже дует, но без снега, – говорит Евдокимов. – Сделаем так: с первым же вертолётом пусть Лабышев и Власенко вылетают ко мне на Базан, а ты, Саша, оставайся с горняками. Там тебя одного хватит. В конце месяца посмотрим, что дальше делать.

– Ясно. Отбой связи?

– Отбой!

Ещё два дня бушевала в гольцах пурга. В последнюю ночь у горняков под тяжестью мокрого снега обрушилась палатка, и они, сонные и напуганные, спешно перебрались в продуктовую, улеглись прямо на земле, подстелив под спальники верхнюю одежду.

А утром выглянуло солнце, тайга успокоилась и празднично заискрилась подмерзшим снегом.

– Эх, жалко, лыж нет! – сладко потянулся Василий, выйдя из палатки на воздух, где уже растирались свежим снегом мы с Виктором.

– На Базан на лыжах бы ушёл? – весело спросил его Виктор.

– А чего? И ушёл бы. Подумаешь, восемьдесят километров. А теперь вот сиди и жди, когда вертолётка прилетит.

Но «вертолётка» ждать себя не заставила, прилетела в тот же день. На Базан, к Евдокимову борт увёз моих друзей геологов, одного горнорабочего, а также каменные образцы и пробы, собранные нами в маршрутах и шурфах.

В палатке я остался один. Но скучать не пришлось, всё моё время занимали шурфы. Погода стояла солнечная, тёплая, снег начал таять, и горные выработки заливало водой. Горняки, мокрые до макушек, держались стойко, благо, что коренные породы залегали неглубоко, и шурфы оказались мелкими, они их щёлкали один за другим, как семечки, нагоняя себе заработок. Зато приходилось мучиться мне, геологу, вычерпывая из каждого шурфа воду обыкновенным ведром, а то и большой консервной банкой, чтобы увидеть залегающие в забое породы и задокументировать их. В палатку я возвращался уже в темноте – мокрый и уставший до судорог в руках и ногах.

Перед сном, жарко натопив своё жилище и развесив над печкой мокрую одежду и портянки, я лежал поверх спальника и слушал радиоприёмник. И однажды из него зазвучал негромкий женский голос. Я в это время о чём-то раздумывал, отвлёкся, но голос заставил прислушаться к нему. Он показался мне не просто удивительным, а волшебным, льющимся прямо в мою душу, наполнявшим сердце, затуманивавшим мозг. Он был нежен и молод, робок и одновременно смел. Незнакомая молодая женщина нараспев читала стихи. Читала мне, и только мне! И я, каменея, перестав не только шевелиться, но и дышать, слушал дивный, зовущий меня голос.

Снегопад свое действие начал,

И еще до свершения тьмы

Переделкино переиначил

В безымянную прелесть зимы.

Дома творчества дикую кличку

Он отринул и вытер с доски,

И возвысил в полях электричку

До всемирного звука тоски…

Нахожу в себе силы и делаю звук громче. И продолжаю слушать, едва сдерживая в груди учащенное биение сердца.

…На горе, в тишине совершенной

Голос древнего пенья возник.

И уже не села, а Вселенной

Ты участник и бедный должник…

Как просто, но как красиво! Как пленительно! Ах, этот молодой и нежный женский голос! Нас, бродяг, таёжных бирюков, романтиков, оторванных от людей, пленяют любые чувственные слова. В том числе – женские радиоголоса. Пленяет всё, что касается любви, движения сердец и душ. Пленяют стихи и музыка. Вот и этот таинственный голос меня заворожил, хотя ни слова не произнёс о любви. Просто я понял, что эта женщина с таким голосом должна быть необыкновенной красавицей, о каких мечтают – вот и всё! Но кто она?

И тут слышу: поэт Белла Ахмадулина. Ах, эта прекрасная Белла! Конечно, я видел в журналах её портреты, но голос слышать не довелось. А он оказался прекрасным, я влюбился в него. Вот что делает одиночество!

Это позже я прочитаю у неё же: «О, одиночество, как твой характер крут!». Но сейчас я лежал, оглушённый прекрасным женским голосом. И думал о том, что ничего мне больше не надо: лишь бы дольше удержать голос в себе. Удержать! Но передача закончилась. И я решительно выключил приёмник, чтобы ничто другое не перебило моё впечатление о дивном голосе.

Ах, Белла, Белла, что ты со мной сделала!

Есть стихи и песни, которые волшебным образом вселяются в человека и живут с ним вечно, возникая во всякое нужное время. Вот и это стихотворение о снегопаде в подмосковном Переделкино влилось в мою душу и улеглось на самом её донышке. Слышу теперь о Переделкино – всплывает в памяти голос Беллы, слышу о снегопаде – тут же возникает её голос. Это сильнее меня, не подвластно мозгу. И даже уход Беллы в вечность не заглушил чудный голос.

 

 

ЛЕБЕДИ ВЕРНУЛИСЬ…

 

Он оставил машину возле преградивших путь огромных округлых валунов, похожих на спины лежащих слонов, и дальше пошёл пешком по руслу затвердевшего грязевого потока, спустившегося когда-то со склона извергавшегося вулкана, перепахавшего округу и принёсшего с водой и грязью эти большие камни, которые теперь казались намертво вросшими в землю. Они перекрыли старую дорогу, и теперь сюда никто не ездил, зато среди этих замшелых камней можно было найти полное уединение. И он приезжал к камням, когда хотелось побыть одному, отгородиться от житейской суеты, от дел и переживаний, или обдумать что-то важное и, возможно, принять решение.

Стоял последний день апреля – ветренный, но солнечный и тёплый. Это тепло и недавние ливни, обрушившиеся на Камчатку, быстро истончили снега, наполнили водой реки, напитали землю, и теперь между валунами стояли талые лужи, в которых играли яркие блики, если солнечные лучи вдруг достигали их, пробившись сквозь густые ветви каменноберёзового леса и прошлогодние пожухлые травы.

Было тихо, и казалось, что кроме солнечных зайчиков нет в этом лесу ничего живого. Но стоило присесть на один из валунов и замереть, как тут же до слуха донеслось тоненькое попискивание вертлявой пеночки, выискивающей перезимовавших личинок на берёзовых ветках, журчание ручья талой воды, нашедшего себе путь в старом русле лахара, а у дороги, там, где он оставил машину, хрипло каркал ворон.

Но эти звуки не задевали Николая Петровича, всецело занятого печалью и досадой, не достигали сердца, не умягчали его. Всё было плохо в последние дни. Плохо с внуком, плохо с женой, плохо с дочерью. Он громко хлопнул дверью в ответ на обидные слова жены «пошёл бы ты куда подальше, зануда», и приехал сюда, чтобы прийти в себя.

С некоторых пор они с женой перестали понимать друг друга. Она винит его за работу, которой он отдался целиком, забыв о семье. Он же считает, что в нынешнее тяжёлое время просто обязан много работать, потому что пенсии не хватает, чтобы догнать камчатские цены, и приходится работать, пока есть силы, а там, глядишь, и внук подрастёт, сам начнёт что-то добывать. Но при этом он и внука не забывает, за которым сейчас нужен глаз да глаз, мальчишке тринадцать лет, возраст сложный, всё ему хочется познать и попробовать, идёт по своей мальчишеской жизни наобум, обжигается, друзья такие же сложные, учителя только жаловаться умеют, помощи от них никакой, компьютерные игры занимают у внука всё его время, и даже домашние уроки он автоматически, без раздумий переписывает из интернета, а в голове ничего не остаётся. На замечания реагирует агрессивно, а если и поддаётся приказу, то старается исполнить его быстро, кое-как, чтобы тут же продолжить свою компьютерную жизнь. Зачастую и связываться с ним не хочется, потому что это сказывается на самочувствии, да и настроение ломается.

Дочка после развода с мужем всё никак не успокоится, часто меняет работы, ни одна ей не нравится, платят мало. И молодых людей меняет. То с одним жила, уже и ночевать к нему зачастила, думали вот-вот переедет окончательно, но днями другой в дверь позвонил, с ним куда-то на выходные укатила. На вопросы отвечает одно: «Папа, дай мне время определиться. Ты же знаешь, какие сейчас мужики».

Ради бога, определяйся, но ведь годы уходят, твои же годы уходят. Хорошо хоть внука за собой по любовникам не таскает, мальчишка у них живёт, комната у него своя, но ведь и не воспитывает его мама, на плечи бабки с дедом скинула. На пользу ли это парню?

Обидно Николаю Петровичу, что жена и дочь его занудой считают. Да и внук этого же мнения стал придерживаться. Конечно, иногда нет сил сдержаться и приходится выговаривать, объясняя свою правоту, но они её не принимают. Жена одно твердит: «Отстань от дочери, лучше внуком больше занимайся». Дочь то же самое говорит: «Что ты к маме пристаёшь со своими претензиями. Занудный ты стал, папка».

Непонимание, духовное и психологическое одиночество угнетают его. Недолгая отдушина – церковь по субботам. Но и там он один. Пытался внука приучать, но тому вскоре надоело тратить время на походы в храм, стал отказываться, из дома, от компьютера его не вытащишь. Постепенно и сам Николай Петрович начал лениться, пропускать субботние службы, оправдывая себя занятостью. Конечно, это неправильно, грешно, но если бы с кем-то ездить, а одному трудно решаться.

От грустных мыслей его неожиданно отвлекли негромкие, но часто повторяющиеся звуки, похожие на всхлипывания ребёнка. Николай Петрович оглянулся, всмотрелся в чащу искривлённых каменных берёз, перевёл взгляд на поле из камней, но никого не увидел. А звуки всё повторялись, становясь чаще и громче. «Курлыканье, что ли?» – подумал он и глянул в небо. Точно! В синем, прогретом солнцем небе плыл длинный, от края до края, клин белых лебедей. Взмахи их крыльев были неторопливыми, плавными, птицы конечно же устали, отмахивая сотни километров, но, перелетев через Охотское море и узнавая под собой Камчатку, свою родину, начали радостно перекликаться, обсуждая, по-видимому, место предстоящего отдыха. Пора, пора остановиться!

Сердце Николая Петровича встрепенулось, захотелось крикнуть птицам: «К озёрам! Летите к Верхним озёрам, до них уже близко!».
А лебеди всё летели, их было много. Николай Петрович начал даже считать, но на сороковом сбился и махнул рукой: «А, ладно, долетели, и хорошо!».

А затем подумал о том, что не знает, где зимуют эти лебеди и почему весной возвращаются на север. Почему бы не наоборот? Там, на юге, наверняка теплее и птенцов высиживать и выкармливать проще, но ведь здесь гнездятся, у нас, на севере. Да ладно бы только на Камчатке, а то ведь и на Чукотку летят, в заполярье.

А затем он подумал о внуке: жаль, что тот лебедей не увидел. Вот бы ему показать! А ведь надо показать, сходить с ним летом куда-нибудь в поход, пусть недалёкий, лишь бы в лапы медведям не попасть – развелось их на Камчатке, но сходить куда-то надо. А то и дочь сманить, и даже жену! Почему бы нет? Завтра первое мая, весна быстро пройдёт, лето настанет. Сходим! А пока с внуком найдём в интернете ответ на вопрос: почему лебеди зимуют на юге, а гнездятся на севере? Возможно, внука это заинтересует.

Николай Петрович глубоко и облегчённо вздохнул, понимая, что успокоился, печальные мысли ушли, и можно возвращаться в машину. Обходя валуны и талые лужи, он то и дело восхищённо восклицал: «Надо же, лебеди прилетели! Вернулись!».

Январь 2022 г. Домик под Корякским вулканом