Александр ЛЕОНИДОВ (Филиппов). «ПРЕКРАСЕН НАШ СОЮЗ!». Полемические заметки

 

Александр ЛЕОНИДОВ (Филиппов)

«ПРЕКРАСЕН НАШ СОЮЗ!»

Полемические заметки

 

Споры о судьбе и функциях Союза писателей начались в 1990-91 годах, и с тех пор более 30 лет движутся по замкнутому кругу. Как, впрочем, и все остальные вопросы. «Перестройка» (а я всё помню, у меня хорошая память!) представляет из себя «заколдованную страну», замок спящей царевны, в котором время остановилось, и сегодня копья ломаются ровно вокруг того же самого, вокруг чего их ломали в прошлом веке. И нет никакого выхода, ибо спорщики в ловушке «объективности субъективного». И мы можем ещё сто лет повторять одно и то же «на колу мочало, начинай сначала», если не осознаем суть ловушки, в которую пойманы наши умы…

 

«А вот на Западе Союза писателей нет!». Есть многочисленные и слабосильные «пен-клубы» по интересам, нашу литературу  либералы тоже пытались организовать по такому же принципу, отчего она стала «вдруг» умирать, превращаясь в совсем никакую…

Объясняю разницу: в России литература воспринимается и понимается, как священнодействие, служение, подобное храмовому. На Западе литература воспринимается, как клоунада, шоу-бизнес. В зависимости от того, какую точку зрения вы разделяете – вытекает и ваше личное отношение к Союзу писателей России, его функциям, перспективам и роли. Он однозначно нужен – если речь идёт о священнослужении, если литературный процесс сакрален, а его высшие итоги представляются священными. Точно так же ему не найти места в обществе, если литературный процесс – скоморошество, развлекательный жанр, в котором кто во что горазд.

Если вы видите в писателе жреца – тогда писательская организация однозначно нужна и очевидным образом вписывается в общую картину мира. Видите в писателе клоуна – зачем тогда клоунская организация?

Если рассматривать литературу либерально (а её одно время наши бойкие реформаторы законодательно относили к «сфере обслуживания»), если помещать её в шоу-бизнес, то вся она сведётся к отношениям паяца и его спонсоров. Профессионализм паяца заключается в способности развлечь публику, притянуть её внимание, и в таких профессионалов балагурства вкладываются богатые люди, с чисто-коммерческой целью: заработать на инвестициях. Умей растормошить публику, чтобы она массово хихикала на досуге – и, скорее всего, тобой заинтересуются инвесторы…

Разумеется, общенациональная и единая писательская организация не может (да и не должна!) работать на таких принципах. Она уместна только там, где идейность и общественное служение автора первично, приоритетно по отношению к его развлекательному дару. Тут и сокрыта пружина «перестроечной» ловушки, положившей считать единственной объективностью множество субъективностей, сосредоточенных на самокопании и рассматривании собственных пупков.

Идею противостояния художественности (как чего-то высокого) идейности (как чего-то низкого, примитивного) ввёл в мировое литературоведение Владимир Набоков. Писатель-эмигрант, потерявший национальные и социальные корни (а по сути, как аристократ высшей пробы, никогда таких корней и не имевший), по сути, лишь транслировал в литературную критику белогвардейщину по имени «непредрешенчество». Либерал и демократ, Набоков был чужд энергичным, деятельным, идейным монархистам (которые, к тому же, убили его отца «за либерализм»).

«Белые» в рамках «непредрешенчества» предлагали своим сторонникам убивать и умирать… неизвестно за что. Это сделало «белых» непопулярными, и поделом. Я, извините, буду подставлять свою грудь под пули, чтобы потом какое-то Учредительное Собрание решило, как мне жить?! Так, может, если оно решать будет, пусть оно и воюет?!

«Белое дело» пыталось выстроить себя на голом отрицании (в его случае – большевизма), не умея – или «стесняясь» выразить собственную программу. Однако из того, что кто-то другой плох – вовсе не вытекает, что ты хороший. Какими бы ни были большевики – они кидали лозунги вроде «земля – крестьянам», а единственным лозунгом «белых» оказалось «потом разберёмся»…

А Набоков перенёс это в литературоведение. Надо, мол, очистить «художественность» от «идейности», тут-то и получим мы высшие образцы художественного слова! Чисто практически, мне кажется, Набоков такое выдумал не от хорошей жизни. Идеи, охватившие его собственный народ, ему очень не нравились, а своих идей у него то ли не было, то ли нельзя было обнародовать – вот он и придумал: надо превратить литературу в миражи опиумокурильни, напрочь оторванные от жизни, от текущей реальности, от волнующих людей злободневных вопросов…

Казалось бы, логически верно: уходя от сиюминутности, вроде бы приближаешься к чему-то вечному, раз оно у тебя «не-от-мирное», то всем поколениям будет интересным, ибо вне времени и пространства…

А что, если наоборот? А что – если никому?! Однажды, пытаясь сформулировать для себя задачу творчества, я вывел такое правило талантливого писателя: «отразить колорит времени через призму вечности». Именно в таком сочетании, полагаю я, рождаются великие книги, увлекательные и полезные народу. Если же книга народу бесполезна – то она, на мой взгляд, и увлекательной не будет. Исчезнет тот момент сопереживания персонажам, в которых видишь самого себя – и тогда это будет восприниматься, как история ни о чём…

Художественное произведение трёхмерно, оно измеряется глубиной идей (поучений), остротой сюжетных поворотов (увлекательность) и красотой авторского языка. Иногда бывает, что книга очень умна, но языком корява (на это самокритично сетовал наш великий фантаст Иван Ефремов), иногда бывает авантюрно-увлекательна, но бездумна. Например, потрясающий сюжетист и оригинальный выдумщик Френк Герберт, автор романа «Дюна». Вот уж кого из рук не выпустишь, следя за изощрёнными перипетиями сюжета, но в конце поразишься бедности идей. Много на свете есть авантюрных романов, которые позволяют скоротать время, развлечься, но для ума – как жвачка без калорий…

А ещё есть на свете великие мастера слова, стилисты от Бога, которых смакуешь, как дорогое выдержанное вино, наслаждаясь бесконечными  и блестящими гранями слова в их умелых руках. Дочитаешь – и невольно себя спросишь: «А зачем он мне всё это рассказывал?!». То есть рассказал блестяще, дал увидеть и пальцами потрогать мельчайшие предметы описываемого быта… А зачем?! Таковы поздние произведения Ивана Бунина, весь Набоков, проза Мандельштама. Про Иосифа Бродского недоброжелатели говорили, что его стихи – «шлифованные до блеска костяшки мамонта», и понятно, что недоброжелатели имели в виду: сделано так тонко, что не поймёшь, как? Однако ж и зачем делал – тоже не поймёшь…

Если мы возьмём высшие достижения русской литературы, например Фёдора Михайловича Достоевского, – то там «три в одном». Достоевский умел выразить на языке лучше набоковского идеи, которые глубже Канта и Ницше, и умудриться при этом ещё завернуть детектив острее, чем у Конан Дойла! 

Нетрудно заметить, что в русских литературных традициях много веков (от самого начала) из трёх слагаемых высокого качества книги первенство отдавалось идейности. Что касается языка и сюжета, то они – важные и приятные бонусы, но «факультативны». Есть – очень хорошо. Нет – печально. Однако «человек разумный» просто в силу имени своего обязан всё мерить в первую очередь глубиной мысли, и лишь потом обращать внимание на «упаковку конфеты». Никто не призывает упаковывать конфеты неряшливо или блёкло, но согласитесь, обидно: развернуть красивый фантик, и ничего не найти внутри!

В русской традиции писатель – прежде всего Учитель, Наставник, во вторую очередь – Друг, и только в третью – развлекающий нас в часы скуки затейник. Что касается Запада, то там иерархия ценностей выстроена наоборот. Там писатель сначала массовик-затейник, потом, если прошёл этот уровень и если мозгов хватит, – немножко Друг, и только в третью очередь – Учитель чего бы то ни было.

В этой разнице отношения кроется и разница в отношении к Союзу писателей. Для писателя в России первая задача – служение обществу, общественному благу. А вот выдающийся американский писатель Стивен Кинг неоднократно формулировал дело так: «Главная задача писателя – рассказать историю».

Имеется в виду – интересную, захватывающую. Это – пропуск в профессию, а уж всякого рода идеи и красоты стиля – бонусы, приятное, но необязательное приложение. Причём говорит это человек, который и по глубине идей, и по искромётной живости языка может дать фору любому автору! Но – у них там такие приоритеты. Как говорится, «их нравы»… Стивена Кинга зовут «королём ужасов», по мне – так необычайно узкий ошейник для такого масштаба личности, сведение мировой литературной величины в печную трубу узкого прикладного жанра… Но пусть они сами у себя там разбираются, а нам ближе наши дела!

Художественная литература будет бесплодной (и стала бесплодной) там, где она лишь «веселящий газ» для человека праздного, ленивого и глупого, и не желающего развиваться. В этой среде судьба литературы незавидна – она очевидным образом «сходит на нет». Держится лишь на старых, раскрученных именах. При таком подходе – когда клоун должен развлечь зевак – литература обречена проиграть кинематографическим блокбастерам и компьютерным играм (а также обжорству в ресторанах и непосредственности порнографии).

И тут нет никакого противоречия: общество без будущего порождает литературу без будущего, а как иначе? Ведь литература часть общества, и если общество зашло в тупик, то и литература вместе с ним…

Развлекательный жанр сам по себе неплох, мы все на нём выросли, обожали его (лично у меня самым читаемым автором в школе был незамысловатый Жюль Верн, как и у всех моих одноклассников). Плох развлекательный жанр только тем, что, «высвобождаясь» по-либеральному из «оков» идейности и эстетической состоятельности, он склонен вырождаться. Идеи выбросили, слово упростили до примитива, а в итоге – сами не заметили, что сюжет стал дурацким, откровенно глупым!

Сегодня в искусстве Запада несколько очень простеньких сюжетов снова и снова повторяются, утратив всякий запрос на авторскую оригинальность, и, по сути, в поделке (её уж не назвать «произведением») ничего, кроме имён и внешности персонажей, не меняется по сравнению с предыдущей поделкой. Одних «Форсажей», где герои весь фильм ездят на автомобилях, сняли уже восемь штук, но таким путём и 80 снять недолго!

Когда и читатель, и общество, и власть в итоге спрашивают «а зачем нам это нужно?» – важно понимать, что этот их, вполне закономерный вопрос вырастает из либерального вырождения искусства. Удаляя и все смыслы, и даже всякую авторскую оригинальность, штампуя поделки, как на фабрике, – что в итоге оставляют книге или фильму? Только убийственное сходство с уже читанным-виденным…

И действительно, зачем это нужно? В книжных магазинах (которых осталось очень мало, и все принадлежат 4-5 монополистам) полки заставлены снизу доверху, количество предложения впечатляет – но достигнуто оно за счёт качества. Ведь ответственный автор, прежде чем писать, должен очень и очень серьёзно подумать – что он хочет сказать обществу? Есть ли ему чего сказать? И если тебе нечего сказать из важного, жгучего – тогда лучше помолчи. И не забивай ослиным рёвом голоса других, тех, кому есть чем поделиться полезным с людьми!

«Литературный негр» на потогонке коммерческого книгоиздания – именно что ревущий ишак, по принципу «громко и ни о чём». Этого ишака постоянно подстёгивают, хочет он или не хочет, но, чтобы кушать – обязан прореветь по четыре романа в год. И ему не в радость, и для читателя эта лавина пустословия носит сметающий характер, но уж в такой мир мы попали…

Если вы ещё принадлежите к виду «хомо сапиенс», то вообразите, как потерялся бы молодой Достоевский среди 80(!) детективных романов той или иной раскрученной дамочки, строчащей криминальные сюжеты бригадным подрядом! Кто там, в этом завале, сможет нового Достоевского (и даже нового Стивена Кинга) найти, скажите?!

Если литература говорит с нами голосом светлого разума – её польза всякому очевидна. Но если она ревёт ослом, с утра до ночи, то от неё общество пытается избавиться, что мы и наблюдаем в западных типах обществ.

Святитель Филарет Московский в своё время подтрунивал над ложными «исихастами», пытавшимися достичь близости к Богу дыхательными упражнениями. «Вообразите, – говорил прославленный святитель, – что я ваш друг и пришёл вас выслушать… А вы вместо того, чтобы по человечески рассказать мне, что вас волнует, стали вдруг принимать разные позы, дышать то в левую, то в правую ноздрю…».

Но именно такими «ложными исихастами» выглядит большинство(!) современных коммерческих авторов, которые вместо разговора с читателем о волнующей его реальности – выделываются перед ним в позах йоги и дыхательной гимнастики.

Запад рассекает триединство литературного качества, сводя всё к плоской одномерной оценке сюжета. Для западной литературы сейчас вообще ничего, кроме накрученной остроты сюжета, не существует (а так ведь было не всегда). С другой стороны литературу атакует сверхпопулярная у наших критиков теория Набокова, с его «пчёлами против мёда», сиречь, художественностью против идейности.

Язык, как бы богат и прекрасен он ни был, – существует, как средство передачи мыслей. Идей. Понимаете? Он средство – а не самоцель. Русский язык в совершеннейших его филигранях позволяет нам передать все оттенки и глубины идеи, оформить её эстетически, и в этом его великое значение.

Но если мы начинаем «заплетать ни о чём» - то, в числе прочего, дискредитируем и красоту языка. Читатель, в итоге осознав, что его водили за нос, ничего не сказав по существу, – назовёт ухищрения слова нехорошим словом…

С моей точки зрения всякая художественность, если её лишить идейности (не спрятать в ней идеи, а именно лишить) – не жилец. В итоге и никакой художественности не останется. Ибо – вычурность выражений есть свойство многих психических заболеваний, но никогда не было свойством, присущим гениальности.

Если говорить предельно честно – то общенациональные Союзы писателей (как и других творческих профессий) есть отражение идейности в искусстве. Они нужны (и очевидно необходимы) там, где писатель рассматривается как служащий, и – в хорошем смысле слова – государственный служащий. Служение предусматривает координацию, иерархию, и – не будем закрывать глаза – мягкая иерархия Союза позаимствована была изначально из духовной сферы. Именно на таких принципах выборного, демократического централизма строятся традиционные церкви. Духовная сфера не может быть организована жёстко, как в армии, но и совсем не организованной она тоже быть не может – ибо превратится тогда через хаос в бездуховность.

Атака на идейность как со стороны коммерческой литературы, так и со стороны набоковского эстетства (не говорю «декаданса», ибо декаденты упивались идеей гниения: дрянь идея, но была) – разумеется, пошатнула и ослабила позиции Союзов писателей везде, где они есть.

Альтернативы, однако, мрачноваты – и для писателей, и для читателей.

Коммерческая литература вообще не нуждается… в авторе! Механицизм рекламной раскрутки таков, что совершенно неважно, как автор пишет и пишет ли он вообще. Неоднократно приходилось сталкиваться с ситуациями, когда писатель уже умер, и давно – но, поскольку издательство вложило деньги в раскрутку имени, оно находит «спичрайтеров», и книги покойного автора продолжают выходить, как ни в чём не бывало.

Пиар-компании превратили литературу в арену амбиций и произвола денежных мешков. Автору не только перестали платить гонорары, но и хуже того: у него выскребли личность, сводя всё к вопросу: «кто и сколько за твоё продвижение заплатит?». Финансово-промышленные и даже просто криминальные группировки соревнуются в «конструировании имён», зажигают фальшивые звёзды на фальшивом «литературном небосклоне», который они сами же и возвели в качестве декораций.

И если бы не голос Союза писателей – эти игрища стали бы единственной реальностью литпроцесса. Когда меняются не талантами, а толщиной кошелька и группами поддержки…

Поймите меня правильно, Союз состоит из людей, людям свойственно ошибаться, но без такой общенациональной инстанции коммерсанты-издатели (давно уже не оплачивающие, а наоборот, требующие оплаты от авторов за «издательские услуги») превратили бы ситуацию в сумасшедший дом. Отчасти и превратили: достаточно зайти в любой книжный и посмотреть, что предлагается под видом «хитов»…

Порой в сердцах скажешь: чем такая литература, так лучше уж никакой!

Противостояние эстетствующих «набоковцев» низкопробной масс-макулатуре – на самом деле кажущееся, обманчивое. Заявка на элитарность, выраженная в асимметричном множестве кружков и пен-клубов, отчётливо отдаёт мертвечиной, неизбежной в ситуации тщательно оберегаемой безыдейности.

По сути, писателю предлагается выбирать между ролью грубого балаганного клоуна (западное отношение к литературе, как шоу) и клоуна-арлекино из арт-декадансных кругов. Такова плата за отказ от служения народу, как бы автор его не понимал. В цирке можно быть популярным – или обиженным, забившемся в подсобку, но природы цирка это не отменяет.

И нечего обижаться: тот, кто выдумал, что «пишет для себя» – о своём пупке вместо общественно-значимых идей, придёт в то же место, куда и тот, кто думает бездумно развлечь «почтеннейшую публику».  

Туда, где Союз писателей не нужен – как, впрочем, и все другие достижения человеческой цивилизации…