Алексей СМОЛЕНЦЕВ. ВОСТРЕБОВАЛ... Прочтение Михаила Тарковского

 

Алексей СМОЛЕНЦЕВ

ВОСТРЕБОВАЛ...

Прочтение Михаила Тарковского*

 

Русская проза – несравненна. Не сравнима ни с чем русская проза. Сказать бы – порода с высоким содержанием драгоценного состава. Но – нет! Все драгоценно. Пустой породы нет в русской прозе. Удивительно чудо творения Божьего. Удивительно чудо, данное человеку как возможность творчества. Сказать бы – концентрат. Чистая драгоценность. Золотой песок. Но золото – драгоценно, но не живо. А русская проза – жива, живая. Течет, плавится плавно. Россия. Вечность. Плавный ток русской прозы. Ток жизни. Река… ток реки, течение Реки.

Блеща средь полей широких,

Вон он льется!.. Здравствуй, Дон!

От сынов твоих далеких

Я привез тебе поклон.

Как прославленного брата,

Реки знают тихий Дон…

                                       (А.С. Пушкин, «Дон»)

«Тихий Дон». Михаил Александрович Шолохов – да. Но идет-то Тихий Дон от Пушкина. Вот где Истоки.

И вот – Михаил Тарковский: «Дом наш стоял на самом конце деревенской улицы, целящейся на Оку. За домом лежало поле пшеницы, а под ним внизу за сосновым перелеском текла в клубах ивняков Ока, домашняя и игрушечно узенькая. Тогда она казалась широкой и полноводной, а когда увидел её годы спустя, то глаза всё искали за зеленью ивняковых куполов главное русло, словно виднелась лишь протока, а истинная Ока протекала где-то там, поодаль, в зелёной клубящейся дали».

Ока… Река… Как бы Ока – это и есть само понятие реки (Река). А я читаю – само понятие русской прозы. Читаю здесь, на сайте Дня Литературы, прозу Тарковского; она, проза, – как Ока в детстве рассказчика – «домашняя и игрушечно узенькая» вроде бы; читаю и душа не ищет, нет, чувствует, что есть здесь, в этой прозе, и видимая взглядом протока текста, но есть здесь, течет здесь же, потаенная «истинная Ока» да, чуть «поодаль, в зелёной клубящейся дали» русской поэзии и прозы.

Это я вот сейчас так придумал про прозу и поэзию? Нет. Это Тарковский так написал. Ока – это река и Река (Река вообще – созвучие и символ). А для всякого русского сердца – что Ока? Ока – это Есенин. А что – Есенин? Есенин – это Поэзия (Поэзия вообще – символ).   

Тарковского надо читать дословно и пословно. Что значит – надо? Хочется читать. Малыми глотками. Осторожным вдохом.

Вот это уже процитированное: деревенская улица. – «Дом наш стоял на самом конце деревенской улицы, целящейся на Оку». «Целящейся» – удивительно, и сказано в настоящем времени: улица всегда живая, всегда целящаяся. Не просто ведь улица – «деревенская улица», деревня. Но и для всей картины очень точно сказано – «целящаяся». Это ведь через этот «прицел» ищет повзрослевший герой ту, истинную Оку. А где ищут ее, Оку, глаза героя? – «за зеленью ивняковых куполов», ищут – «главное русло».

Вот те раз! За куполами, вообще-то небо находится (отыскивается), хоть ищи, хоть не ищи, оно там – за куполами… Небо… вот о чем Тарковский! – детство, оно не здесь на земле, оно – там, за зелеными куполами (святое, то есть) – в Небе.

Детство – это святое каждого человека, каждой человеческой души – святое.

И да, Ока – Река русской поэзии и прозы – русской литературы главное русло. Где идет оно? по земле ли, по небу ли; исток где, где течение? Целится деревенская улица, видно, знает ответ, погляди и ты, с деревенской улицей вместе, прицелься, может узнаешь, увидишь ответ.

А как начинает он, Тарковский, первой фразой: «Длинными были городские зимы, плотными, и в памяти слёживались в пласт». Слеживались в пласт, как снег слеживались, городские (именно) зимы. А тоже ведь – детство, но плотными пластами лежит…

А это – «Жили мы лицом в поле, которое начиналось сразу за забором. К середине лета за калиткой стояла ровная и словно каменная стена пшеницы».

Жили мы лицом в поле… словно каменная стена пшеницы… – хочется повторять, пробовать на вкус.

Очки замечательно прописаны: «На лицах же, огрубелых от ветра и солнца, очки сидят особо. Толстые, затёртые, будто в подгорелой оправе, они придают лицу запредельную и даже грозную простецкость».

А «Календула»: «Потом читали «Молитву» Лермонтова. Сказала, что, если ругнулся, а потом читаешь стихи – частички грязи остаются на языке и пачкают слово. Спросил: «А если календулой прополоскать?»».

Здесь даже говорить ничего не хочется, слишком больно. Одно дело все эти «детские» «открытия», другое дело – сквернословие сегодня в печатных текстах, сквернословие в кино и сериалах (а это массовое зрелище)… Мы смирились со сквернословием. Мы смирились. Такого ли смирения ждут от нас Небо и Детство? Тарковский не смиряется, делает, что может. Календула, да только как всей бы стране – рецепт этой Календулы у Тарковского вычитать, как?

Вот и – «бускуем»: «Грязь мне нравилась. Я даже звал её «грязька». «Бускует, смори, бускует!» – орал Васька, и мы бежали с такой радостью на лицах, что водитель, усадивший машину, косился на нас почти с ненавистью, а, бывало, прицикивал матюжком». (Это не из «Календулы», это из «Резонанса».)

«Грязька» Тарковского – чиста, и матюжок водителя – чист, ибо по делу, а вот мы в настоящей грязи, в мерзости – «бускуем»…

Выбираться надо, всей страной выбираться из этого…

Да. Тарковский. – «До востребования». Открыл сайт Дня Литературы, востребовал, прочел. Не омылся даже, а отдышался русским словом, русской речью – можно и дальше жить.

Есть русская проза, значит – есть русская жизнь. Неостановимо, не уничтожимо. В России нет писателя, если нет народа. Без народа невозможны в России ни проза, ни поэзия, русская литература – невозможна без народа.

Вот чем, кроме чуда творчества радует, Михаил Тарковский.  Народ – есть, жив народ, жива Россия, жив русский народ, вот о чем тихо плещет о берег души моей чистое течение прозы Тарковского.

Тарковский нашел русский народ в Сибири, он к этой сибирской части, сибирскому составу русского народа душой своей привился и заговорил. И идет проза, жизнь идет. Продолжается русская жизнь, продолжается русская литература.

Черный бык он всегда идет через русскую землю. Черный бык – живая, животная, неуправляемая и неведомая стихия. Могучая стихия. Сродни грозе – «это Илья-Пророк на телеге прогромыхал по каменно-крепким облакам». Стихия естественна и неотвратима. Страшна? – Да. Напоминает о Страхе Божьем? – Да, напоминает. А ведь Страх Божий – очень важное чувство для человеческой души, без этого чувства человеческая душа несовершенна, ущербна.

И грязь-то, вот где она – настоящая: «Упал я боком, вонзившись пятерней в жирную толщу, в шёлковую кашу, в которой непременно острый обломыш кирпича найдёт, и врежется в руку. До сих пор помню смесь грязи с молоком, дрызглый холод сандалий, и как ремешки растягиваются, когда сандаль засосёт. И грязь на штанишках, и на голых ногах, и мокрость там, где пропитало одежду и та липнет» («Черный бык»). 

Смесь грязи с молоком – вот наш сегодняшний день… И черный бык пока проходит мимо.

Слово Тарковского, слово сказанное и опубликованное, необходимо народу в неменьшей степени, чем необходим был народ, чувство народа самому писателю для того, чтобы вызрело в нем и сложилось слово русской прозы. Но где на всю Россию читатель Тарковского? Всероссийский именно читатель? Народ – Читатель? Где он? Он – есть. Самая читающая страна – это ведь не придумка была, читали, и кто читал: русский народ, в Советской стране живущий, читал. Страну разрушили (и народ с этим разрушением согласился), но народ остался. Русский народ он по природе своей – читатель. И сам – сказитель, да, но и читатель. Только читать ему, народу, нечего сегодня. Как нечего? А вот же – Михаил Тарковский?

Но проза Тарковского ему недоступна.

 

Вот и задача. Писателя русской литературы в сегодняшнем дне Михаила Тарковского, прозу его – донести, довести, до народа-читателя. Только донести, не надо ни подсказывать, ни навязывать: народ-читатель сам разберется.

Но как это сделать?

Но Тарковский, вроде, и известен, и проза его доступна? Вроде, так. Лауреат Патриаршей премии – шире круг читателей, есть признание. Все – так. Но народ-читатель, всенародный читатель Тарковского не знает.

Может и глупая моя мысль или наивная, но – почему бы Союзу писателей России не вложиться своим потенциалом, ресурсом (не о финансах, естественно, речь, откуда они у СП, но административный какой-то ресурс есть все-таки?) в продвижение прозы Михаила Тарковского? Все эти – «большие книги» и «ясные поляны» – есть же у СП России возможность сосредоточить усилия на Тарковском, или нет?

Мы привыкли сетовать на «либеральное» засилие в культуре. Но какова главная их ценность? Деньги. Но если Тарковский выйдет все-таки к народу-читателю, то книги его будут покупать, всенародно покупать. А это – деньги.

Не думаю, что задача: «заглушить русское слово», да и любая задача для либералов – «дороже денег». Деньги их приоритет.

Надо только вывести прозу Тарковского к издателям. Пусть зарабатывают на Тарковском, пусть.

Но народ-читатель, читая Тарковского, сможет вместе с писателем крепче врастать «стопами в отчую древность», и тем легче будет народу-читателю «выглянуть, свеситься в окошко нового дня. И не выпасть».

Сначала – «не выпасть», а потом и из грязи будем выбираться, и до календулы дело дойдет.

Даже если я ошибаюсь, и народ-читатель не подхватит слово Тарковского, то Союз писателей России ничего не теряет. Проза Михаила Тарковского – явление русской литературы в сегодняшнем дне. Поддержка такого писателя и такой прозы – дело достойное, если не обязательное…

--------------------------------------------------------------------------------------------------------
       *Михаил ТАРКОВСКИЙ. ЧЁРНЫЙ БЫК. Из книги «42-ой, до востребования», https://denliteraturi.ru/article/6336