Александр МЕДВЕДЕВ 
Александр МЕДВЕДЕВ
МОРФИЙ
Об одноимённом спектакле Ленсовета
Основой спектакля «Морфий», поставленного Евгенией Богинской на Малой сцене Театра им. Ленсовета, стал одноименный рассказ Михаила Булгакова, самостоятельный, но тематически примыкающий к циклу «Записки юного врача» (1925-1926 гг.). Опираясь на собственные впечатления работы в больнице села Никольского Смоленской губернии в 1916-1917 годах, писатель с хирургической точностью вскрыл причины тревожного и тоскливого состояния своего героя, характерного для морфиниста.
История зависимости от морфия молодого врача Сергея Полякова начинается в период коренных потрясений России и краха личной жизни: его бросает возлюбленная, оперная певица, с которой он прожил год – целую вечность в исчислениях юности. Вдали от Москвы в болезненном, сумрачном состоянии он начинает новую страницу своего жизненного дневника. Разворачивается захватывающая хроника отчаяния, мужества, бессилия и внезапной концентрации воли, неимоверного хладнокровия и пекла отчаяния героя.
Бегство от любви и людей оборачивается для Полякова встречей с любовью в неожиданных множествах её проявлений и с людьми, предстающими в самых невероятных образах и жизненных обстоятельствах. «Двойные сны» – галлюцинации, начавшиеся вскоре у врача, принимающего морфий, перемежаются с не менее фантастическими событиями и переживаниями реальной жизни. Он с удивлением, а порой с восторгом или ужасом открывает в себе неведомые до того качества, когда один на один оказывается перед разверзшейся бездной собственной души.
Литература знает немало примеров описания необычных состояний человека, находящегося под воздействием веществ, изменяющих сознание. Достаточно назвать «Исповедь англичанина, употребляющего опиум» (1822 г.) Томаса Де Квинси, эссе Шарля Бодлера «Поэма о гашише» (1858 г.) и «Роман с кокаином» Михаила Агеева (публикация 1934 г.). Отличие «Морфия» Михаила Булгакова от названных произведений в том, что его герой прибегает к наркотику не от жажды острых ощущений или в надежде найти источник творческого вдохновения. Нет, именно желание погасить физическое страдание, вызванное, скорее всего, страданием душевным, да ещё на фоне общественной катастрофы, подвигает молодого человека принимать вещество, которое вместе с болью подавляет и его самого.
Такова в кратком изложении суть рассказа Булгакова. Режиссёр-постановщик Евгения Богинская и автор сценической адаптации Владимир Кустов нашли возможность дать этой сути зримое воплощение. Оно оказалось не иллюстративным «подстрочником» литературного оригинала, а полноценным театральным «переводом» исповедальной прозы на язык зрелища, которое полностью захватывает зрителя.
В спектакле «Морфий» заняты два актёра: Иван Шевченко играет врача Сергея Полякова; в роли Анны Кирилловны, акушерки и тайной жены Полякова, – Владислава Пащенко. Их игра явила удивительный дуэт, который хочется назвать «симфоническим», столь красочным он получился в своём многообразии: контраст и развитие внешних и внутренних движений героев приводит к полноте образного единства.
Многоговорящая сдержанность пластики Владиславы Пащенко, её скупая мимика при широком голосовом спектре рисуют воплощённую Трагедию – героев, времени, России в целом. Актриса филигранно использует палитру сценического минимализма; подчёркнутая статика её образа впечатляет многообразием обертонов, зазвучавших во взгляде, в мимике, жесте, костюме. Особое внимание в работе над ролью она уделяет голосу: звуки и призвуки получают порой значение не менее важное, чем это было бы в эмоциональном монологе или в экспрессивной жестикуляции.
Мне показалось, что актриса по-своему убедительно попыталась написать лик русской женщины в её страдании и сострадании, во всеохватывающей любви-жалости, подвигающей её к жертвенности. При всей строгости и экономии выразительных средств музыкально её героиня получила довольно объёмное воплощение, вызывающее в памяти и сольное пение, и заплачки сельской плакальщицы, и звучания космического органа – голоса человеческой души. На этом «органе» виртуозно играет герой Ивана Шевченко – импульсивность, смена настроений, переключение регистров трагического и комического порой вызывает в памяти персонажей Гофмана, Гоголя и Достоевского с их неуловимой и непредсказуемой – «ртутной» – сменой настроений и внезапными поступками. Актёр передал труднообъяснимые метаморфозы, происходящие с молодым человеком: малодушное отчаяние, панические порывы скрыться от людей и себя самого вдруг замещаются концентрацией воли сделать то, что должно делать врачу – спасать жизни ближних, облегчать их боли. Парадоксальным образом человек в пристрастии к морфию выказывает слабость и страх боли, но проявляет собранность, силу и бесстрашие, когда от него ждут помощи страждущие – он сам становится для них воплощением болеутоляющего, своеобразным «морфием».
Иван Шевченко в своей роли совместил темп доверительного рассказа, интимного повествования с ритмами эксцентричной пластики, элементами танца в состоянии аффекта, что само по себе подчёркивает странность и загадку человека как такового прежде всего для себя самого.
Упомянутая «симфоничность» игры актёров была бы невозможной вне специально созданной сценической среды с декорациями – плоскостями-«трансформерами» – художника-постановщика Светланы Тужиковой и видеоинсталляций Игоря Домашкевича. Изысканный в своей тональной подвижности колорит светового оформления способствует возникновению ещё одного действующего лица спектакля – пространства, аккомпанирующего внутреннему напряжению, смятению, отчаянию и надеждам героев.
Сценическая жизнь спектакля наполнена также тонким и точным музыкальным звучанием «Внутри облака» и специально «темперированным», сообразно действию, звучанием электрогитары Владислава Амелина. Точечные эмоциональные акценты звукового и зрительного ряда спектакля образуют живую и ёмкую атмосферу событийности «Морфия» и подчёркивают значение её внутреннего плана.
Эпизоды спектакля, помимо указанных аллюзий (Де Квинси, Бодлер, Агеев а также Гофман, Гоголь и Достоевский), вызвали у меня мысль о некоем происходящем исследовании двух ипостасей героя, так сказать, плотской и душевной, расщеплённых и находящихся в мучительном стремлении к соединению. Врач Поляков в исполнении Ивана Шевченко в какой-то момент увиделся мне как бы сквозь очки двух Фрейдов – Зигмунда, основателя психоанализа, и Люсьена, его внука, художника, пишущего нагое человеческое тело, не приукрашенное, без идеализирующих его покровов академической живописи. Я почувствовал себя свидетелем «анатомической» исповеди Полякова, безжалостно препарирующего собственную душу. Тем не менее внешняя беспощадность душевного обнажения героя не гасит возникшего сочувствия к нему, и, несомненно, это щемящее сочувствие усиливается благодаря игре Ивана Шевченко. На протяжении 1 часа и сорока минут, в которые идёт спектакль, актёр побуждает с неослабевающим вниманием наблюдать картину преображения человеческой личности в её оцепенении, взлёте и падении.
Премьера «Морфия» состоялась 27 февраля 2022 года. На Малой сцене создатели спектакля показали немалое мастерство, рождённое в любви к театру, русской литературе и к человеку.