Владимир НЕЧАЕВ
ИДУЩИЕ НА ВОСТОК
Из книги «Сокровенное»
ЯЗЫЧНИК
Как гулок ветер в кронах тополей!
И, голову задрав у черного забора,
Паломником вхожу я в ветреный апрель –
И шапку прочь в стенах его собора.
Какая синь! – Я верую в тебя,
В распутицу языческого бога.
Меня спасет забытый звук дождя,
И сохранит апрельская дорога.
ДАР
Над водою пароход привстал,
Отраженный в зеркале залива.
Простучит мотор неторопливо,
И волна ударит о причал.
Ты монетку бросишь в океан,
Чуть на цыпочки привстанешь у воды.
И в ответ великий океан
Слижет языком твои следы.
ВРЕМЯ ПЕРЕМЕН
Это весны, это весны
В шуме талых вод с обрыва
К нам придут, сплетая в косы
Листьев трепетную гриву.
Но и дня не медлит осень,
Заплетает стебли дыма.
В небесах бряцанье сбруи –
Скачут зимы, скачут зимы.
ЭТЮД
Дома молчащие – усталый караван –
Перевалили ночи половину.
Вдали ворочался бессонный океан,
О корабли расчесывая спину.
Тумана клочья ветер приносил.
Стелился дым, горела тундра где-то.
Ещё по-летнему был август полон сил,
И кулики свистели до рассвета.
СОЗЕРЦАНИЕ ОСЕНИ
Спит у пирса вода.
Синь глубин холодна.
Безмятежна душа –
Теплым светом полна.
И расцвеченный лист
Опадает легко.
И до первых снегов
Далеко-далеко.
* * *
Кровли вышних домов опрокинулись вод отраженьем.
Только в них не живём – через жизнь собираемся жить.
И навстречу встают и двоятся стропила-растенья,
Головы не поднять и текущей воды не делить
Между этой и той, где, видением детским, протока
Сквозь густую траву белой рыбой тебя повела.
И леса поднялись, но ещё не исполнились сроки,
И на скате крутом не зажглась золотая игла.
* * *
Стихи – приложение к водке, политике, сплетням.
Латай свою лодку, торгуй или двигай на Запад.
На пыльный кумач – те же лозунги – сети и бредни,
И в нос ударяет из гильзы отстрелянной запах.
И каждый здесь лоцман: взгляни – сколько веры и блуда!
Как, впрочем, терпенья: ласкает машину механик.
Здесь пыл и похмелье, и жест в ожидании чуда.
Заезжий оркестрик. И в ночь отплывает «Титаник».
ФЕВРАЛЬ
Склон – безмятежность возлюбленной в глади озёрной.
Оттепель. Нежность покорная влажного снега.
Птица из рук расклюёт прошлогодние зёрна.
Это дыханье неровное позднего бега…
* * *
Разбилось зеркало. Теперь не жди удачи –
Заметишь ты, я вторю в свой черед.
Что будет завтра – прошлое назначит,
И час стыда, и день нужды найдет.
И ты молчишь, как будто мы уснули,
Ты знаешь, как несчастье обмануть.
Оно одеждой, брошенной на стуле,
До времени ютится как-нибудь.
ИДУЩИЕ НА ВОСТОК
И в жалости пустой и жалкости,
Себя, оставленных, жалея,
Мы поднимаемся из малости
И тянем, напрягая, шеи.
Всегда едино и единственно,
Как память родинки и плена,
И сокровенно, и таинственно –
Мы уходили из Эдема.
СВЕТ МИРА
У молчания привкус земли,
А земля не солжёт никогда.
Если лучшее мы нашли,
Не изменит свой цвет звезда.
И в грядущей державе лет
Ляжет отсветом на судьбе
Прежних нас отчетливый след,
Если мы не изменим себе.
* * *
Я устал от себя,
От бесплодных затей.
Не скорбя, не любя,
Что же ждать от людей?
Каждый пел о своём.
Видно, так повелось.
Не болит – и живём
Всё поврозь да поврозь.
* * *
От первого снега в распадках судьбы
До рваного следа на тонком покрове,
От темного глаза поющей трубы
Загонщиков грубых – до стынущей крови.
От грехопаденья в искусе до дня,
Когда чище лепета позднее слово,
От чаши, в руке ослабевшей, до дна,
От охры на черном – до смертной обновы.
* * *
Цвет давнего, небесно-синий,
И – горстью – быт простой извёстки
Смешай, и взгляд на половине
Чуть задержи под взмах неловкий.
Когда скрадёт слепящим снегом
Крест на окраине заставы…
Солёный, горький вкус побега
И суета у переправы.
БЕЗ ИМЕНИ
До судьбы – это полдень июльский, звук
Упавшего дерева, это огонь, это плен,
Где моё бегство – лишь продолженье рук,
Где возвращенье – молитва твоих колен,
Где мой невнятный слог – предков язык,
Клинопись мёртвого города, стёршихся дат,
Это – сквозь шёпот – навстречу идущий крик,
Это лицом в затылок, чтоб не глядеть назад.
ЗАБЫТЫЙ
Как долго я
не открывал «Илиаду» Гомера!
Три тысячи лет
книга лежала на моем столе,
три тысячи лет шла война.
Теперь она закончилась –
город сожжен и герои убиты.
И куда же я должен вернуться?
К СОЗДАТЕЛЮ
Положи на ладонь и ладонью прикрой –
Стану косточкой сонной и время забуду,
Прозеваю, просплю, – обойдёт стороной
Осторожное чудо.
Ближе к сердцу, а кажется – так далеко!
Пусть ни лада, ни смысла, ни проку.
На путях мировых отпускаешь легко,
Поднимаешь высоко.
* * *
Чистой своею слезою и пылью дорожной,
Равно смешав, открывал Ты глаза приходящим:
– Что ни попросите с верою – будет возможно,
Там, где прощение, ложному быть настоящим.
Там, где горение, – лезвие бритвы небесной, –
К чистому грязь не пристанет и тлен не охватит.
Равный дарами – рукой, отверзающей бездну, –
Слабостью взял Ты – и не было крепче объятий!
* * *
Закончится дело – откроется дух,
Но эти пробелы в мотиве…
И слово, что ты подбираешь на слух,
Невнятно, и голос фальшивит.
Но всё, от чего ты всегда уходил,
Что прежде казалось негодным,
Когда и дышать не останется сил,
Споётся легко и свободно.
РУКОДЕЛИЕ
(на смерть матери)
Ты вышивала нам встречу
И мой приезд.
Выдержали бы плечи
Тяжесть загробных мест…
Ниткою – след самолёта.
По синему столько дел!
Крестик простой заботы,
Чтобы я долетел.
ЗДЕСЬ
Это место, где мы родились,
Это люди, которых оставим.
Переправы незрелая мысль –
Мы уже ничего не исправим.
Это лица, гранитную толщь
Раздвигающие терпеливо.
Ожидания тяжкая мощь,
Обнажённые камни отлива.
ЛЕГЕНДА
Высокий замок. Высокое небо над замком.
Слова собирать в созвучья – сродни болезни.
Забота лица твоего, рта кровавая ранка…
Я подарил тебе камень в оправе железной.
Подземной реки короли. Чужих плоскогорий
Ветер – изменчивый спутник в тайне исхода.
Вечера ждать серебро, продолженья историй
Огня и древнего, как эти стены, рода.
* * *
Твой телефон – мой соучастник,
Нелепый сводник и двойник.
Мне выпало двойное счастье:
Я к уху твоему приник.
Но говорим мы губы в губы.
Прервется связь, и дуй – не дуй.
И ты мою пропустишь грубость,
Я ж не замечу поцелуй.
* * *
Теперь неважно, где нам жизнь прожить,
Где песни петь к концу тысячелетья.
Окраина невиданной межи
Нам оставляет слабость междометья.
Элегиям ли время подошло?
Уже неразличим в тумане парус.
И ветхое изношено число.
И лепету подобна старость.
* * *
В том Эссо, где кричали петухи
простуженно, я спал с тобой в обнимку.
И нас возьмут за вечные грехи
по выжженному на сетчатке снимку
в моём глазу из тех далеких дней:
мы молоды, беспечны и красивы.
И ты решительнее, ну, а я – умней, –
пусть время стёрло зоркость объектива.
МОСКОВСКОЕ НАЗНАЧЕНИЕ
Дело мэру не внове.
Сибиряк провинциальный
Ничего на голове
Не носил принципиально.
Если высоко залез,
Кто ещё повыше, знает:
Голова, она и без –
Одинаково слетает.
* * *
Евреи в деньгах отказали.
Сто шекелей я попросил.
Шептали, бубнили, мычали,
А кто-то в укор голосил.
И только один, самый старый –
Наверно он завтра умрёт, –
Сто шекелей выскреб у Сары,
И тем оправдал свой народ.
МАМОНТЫ
От какой погибли смуты,
Пережив животный страх?
Всё случилось за минуты,
Пища стыла на зубах.
И за что такая кара
Нам не скажет никогда
Откровением удара
В лоб летящая звезда.
ПРОРОЧЕСТВО
Будет тихое Дивеево,
Будет громкое Сарово.
И листва посыплет с дерева,
Не осеннего – другого.
Срубят ствол сухой, и заново
Дом отстроят там, где пустынь.
И малых детей внепланово
Будет много под капустой.
Нашего камчатского поэта Владимира Нечаева отличает вдумчивый взгляд в жизнь, философский подход к размышлениям, опора на веру православную, добротное стихосложение. Потому и весомы его стихи, заметны и узнаваемы. Александр Смышляев.