Владимир НЕЧАЕВ. ИДУЩИЕ НА ВОСТОК. Из книги «Сокровенное»

 

Владимир НЕЧАЕВ

ИДУЩИЕ НА ВОСТОК

Из книги «Сокровенное»

 

ЯЗЫЧНИК

Как гулок ветер в кронах тополей!

И, голову задрав у черного забора,

Паломником вхожу я в ветреный апрель –

И шапку прочь в стенах его собора.

 

Какая синь! – Я верую в тебя,

В распутицу языческого бога.

Меня спасет забытый звук дождя,

И сохранит апрельская дорога.

 

ДАР

Над водою пароход привстал,

Отраженный в зеркале залива.

Простучит мотор неторопливо,

И волна ударит о причал.

 

Ты монетку бросишь в океан,

Чуть на цыпочки привстанешь у воды.

И в ответ великий океан

Слижет языком твои следы.

 

ВРЕМЯ ПЕРЕМЕН

Это весны, это весны

В шуме талых вод с обрыва

К нам придут, сплетая в косы

Листьев трепетную гриву.

 

Но и дня не медлит осень,

Заплетает стебли дыма.

В небесах бряцанье сбруи –

Скачут зимы, скачут зимы.

 

ЭТЮД

Дома молчащие – усталый караван –

Перевалили ночи половину.

Вдали ворочался бессонный океан,

О корабли расчесывая спину.

 

Тумана клочья ветер приносил.

Стелился дым, горела тундра где-то.

Ещё по-летнему был август полон сил,

И кулики свистели до рассвета.

 

СОЗЕРЦАНИЕ ОСЕНИ

Спит у пирса вода.

Синь глубин холодна.

Безмятежна душа –

Теплым светом полна.

 

И расцвеченный лист

Опадает легко.

И до первых снегов

Далеко-далеко.

 

* * *

Кровли вышних домов опрокинулись вод отраженьем.

Только в них не живём – через жизнь собираемся жить.

И навстречу встают и двоятся стропила-растенья,

Головы не поднять и текущей воды не делить

 

Между этой и той, где, видением детским, протока

Сквозь густую траву белой рыбой тебя повела.

И леса поднялись, но ещё не исполнились сроки,

И на скате крутом не зажглась золотая игла.

 

* * *

Стихи – приложение к водке, политике, сплетням.

Латай свою лодку, торгуй или двигай на Запад.

На пыльный кумач – те же лозунги – сети и бредни,

И в нос ударяет из гильзы отстрелянной запах.

 

И каждый здесь лоцман: взгляни – сколько веры и блуда!

Как, впрочем, терпенья: ласкает машину механик.

Здесь пыл и похмелье, и жест в ожидании чуда.

Заезжий оркестрик. И в ночь отплывает «Титаник».

 

ФЕВРАЛЬ

Склон – безмятежность возлюбленной в глади озёрной.

Оттепель. Нежность покорная влажного снега.

Птица из рук расклюёт прошлогодние зёрна.

Это дыханье неровное позднего бега…

 

* * *

Разбилось зеркало. Теперь не жди удачи –

Заметишь ты, я вторю в свой черед.

Что будет завтра – прошлое назначит,

И час стыда, и день нужды найдет.

 

И ты молчишь, как будто мы уснули,

Ты знаешь, как несчастье обмануть.

Оно одеждой, брошенной на стуле,

До времени ютится как-нибудь.

 

ИДУЩИЕ НА ВОСТОК

И в жалости пустой и жалкости,

Себя, оставленных, жалея,

Мы поднимаемся из малости

И тянем, напрягая, шеи.

 

Всегда едино и единственно,

Как память родинки и плена,

И сокровенно, и таинственно –

Мы уходили из Эдема.

 

СВЕТ МИРА

У молчания привкус земли,

А земля не солжёт никогда.

Если лучшее мы нашли,

Не изменит свой цвет звезда.

 

И в грядущей державе лет

Ляжет отсветом на судьбе

Прежних нас отчетливый след,

Если мы не изменим себе.

 

* * *

Я устал от себя,

От бесплодных затей.

Не скорбя, не любя,

Что же ждать от людей?

 

Каждый пел о своём.

Видно, так повелось.

Не болит – и живём

Всё поврозь да поврозь.

 

* * *

От первого снега в распадках судьбы

До рваного следа на тонком покрове,

От темного глаза поющей трубы

Загонщиков грубых – до стынущей крови.

 

От грехопаденья в искусе до дня,

Когда чище лепета позднее слово,

От чаши, в руке ослабевшей, до дна,

От охры на черном – до смертной обновы.

 

* * *

Цвет давнего, небесно-синий,

И – горстью – быт простой извёстки

Смешай, и взгляд на половине

Чуть задержи под взмах неловкий.

 

Когда скрадёт слепящим снегом

Крест на окраине заставы…

Солёный, горький вкус побега

И суета у переправы.

 

БЕЗ ИМЕНИ

До судьбы – это полдень июльский, звук

Упавшего дерева, это огонь, это плен,

Где моё бегство – лишь продолженье рук,

Где возвращенье – молитва твоих колен,

Где мой невнятный слог – предков язык,

Клинопись мёртвого города, стёршихся дат,

Это – сквозь шёпот – навстречу идущий крик,

Это лицом в затылок, чтоб не глядеть назад.

 

ЗАБЫТЫЙ

Как долго я

не открывал «Илиаду» Гомера!

Три тысячи лет

книга лежала на моем столе,

три тысячи лет шла война.

Теперь она закончилась –

город сожжен и герои убиты.

И куда же я должен вернуться?

 

К СОЗДАТЕЛЮ

Положи на ладонь и ладонью прикрой –

Стану косточкой сонной и время забуду,

Прозеваю, просплю, – обойдёт стороной

Осторожное чудо.

 

Ближе к сердцу, а кажется – так далеко!

Пусть ни лада, ни смысла, ни проку.

На путях мировых отпускаешь легко,

Поднимаешь высоко.

 

* * *

Чистой своею слезою и пылью дорожной,

Равно смешав, открывал Ты глаза приходящим:

– Что ни попросите с верою – будет возможно,

Там, где прощение, ложному быть настоящим.

 

Там, где горение, – лезвие бритвы небесной, –

К чистому грязь не пристанет и тлен не охватит.

Равный дарами – рукой, отверзающей бездну, –

Слабостью взял Ты – и не было крепче объятий!

 

* * *

Закончится дело – откроется дух,

Но эти пробелы в мотиве…

И слово, что ты подбираешь на слух,

Невнятно, и голос фальшивит.

Но всё, от чего ты всегда уходил,

Что прежде казалось негодным,

Когда и дышать не останется сил,

Споётся легко и свободно.

 

РУКОДЕЛИЕ

(на смерть матери)

Ты вышивала нам встречу

И мой приезд.

Выдержали бы плечи

Тяжесть загробных мест…

 

Ниткою – след самолёта.

По синему столько дел!

Крестик простой заботы,

Чтобы я долетел.

 

ЗДЕСЬ

Это место, где мы родились,

Это люди, которых оставим.

Переправы незрелая мысль –

Мы уже ничего не исправим.

 

Это лица, гранитную толщь

Раздвигающие терпеливо.

Ожидания тяжкая мощь,

Обнажённые камни отлива.

 

ЛЕГЕНДА

Высокий замок. Высокое небо над замком.

Слова собирать в созвучья – сродни болезни.

Забота лица твоего, рта кровавая ранка…

Я подарил тебе камень в оправе железной.

 

Подземной реки короли. Чужих плоскогорий

Ветер – изменчивый спутник в тайне исхода.

Вечера ждать серебро, продолженья историй

Огня и древнего, как эти стены, рода.

 

* * *

Твой телефон – мой соучастник,

Нелепый сводник и двойник.

Мне выпало двойное счастье:

Я к уху твоему приник.

 

Но говорим мы губы в губы.

Прервется связь, и дуй – не дуй.

И ты мою пропустишь грубость,

Я ж не замечу поцелуй.

 

* * *

Теперь неважно, где нам жизнь прожить,

Где песни петь к концу тысячелетья.

Окраина невиданной межи

Нам оставляет слабость междометья.

 

Элегиям ли время подошло?

Уже неразличим в тумане парус.

И ветхое изношено число.

И лепету подобна старость.

 

* * *

В том Эссо, где кричали петухи

простуженно, я спал с тобой в обнимку.

И нас возьмут за вечные грехи

по выжженному на сетчатке снимку

в моём глазу из тех далеких дней:

мы молоды, беспечны и красивы.

И ты решительнее, ну, а я – умней, –

пусть время стёрло зоркость объектива.

 

МОСКОВСКОЕ НАЗНАЧЕНИЕ

Дело мэру не внове.

Сибиряк провинциальный

Ничего на голове

Не носил принципиально.

 

Если высоко залез,

Кто ещё повыше, знает:

Голова, она и без –

Одинаково слетает.

 

* * *

Евреи в деньгах отказали.

Сто шекелей я попросил.

Шептали, бубнили, мычали,

А кто-то в укор голосил.

 

И только один, самый старый –

Наверно он завтра умрёт, –

Сто шекелей выскреб у Сары,

И тем оправдал свой народ.

 

МАМОНТЫ

От какой погибли смуты,

Пережив животный страх?

Всё случилось за минуты,

Пища стыла на зубах.

 

И за что такая кара

Нам не скажет никогда

Откровением удара

В лоб летящая звезда.

 

ПРОРОЧЕСТВО

Будет тихое Дивеево,

Будет громкое Сарово.

И листва посыплет с дерева,

Не осеннего – другого.

 

Срубят ствол сухой, и заново

Дом отстроят там, где пустынь.

И малых детей внепланово

Будет много под капустой.