Анатолий АРЕСТОВ 
Анатолий АРЕСТОВ
РАЗДУМЬЯ
ПОКАЯНИЕ
Степь как церковь для меня —
брошусь в покаяние:
«Защити мя от огня,
боли и страдания.
Научи, шепни, полынь,
как разумно жити?
Прочь уныние! Отхлынь
от сердечной ныти.
Поделом мне? Поделом!
Степь моя, ты знаешь —
наломал я, словно шторм…
Снова искушаешь
тихим пением цветов
на своём наречии?
Сколько прожитых годов
жил я в бессердечии…
Покараешь? Покарай!
Ты бескомпромиссна!
Хоть осокой мне сдирай
в душеньке нечистой
раны с грязью при дорог,
что впитались крепко.
Я оставлю здесь зарок,
словно душу слепком
подарю, как плач, тебе!
Степь моя, ты знаешь —
правда есть в моей мольбе!
Снова искушаешь…».
КРЕСТЬЯНСКОЕ ПРОШЕНИЕ
Соха увязла в жирной глине,
крестьянин вымолвил: «Спаси!» —
пронёсся возглас по равнине
студёной болью. «Здесь паси
свою лошадку!» — крикнул барин,
махнул кнутом и двинул в путь
на тройке резвой, а крестьянин,
убитый горем, повернуть
пытался пласт землицы бедной,
не давшей сызнова зерно.
В разрез рубахи крестик медный
наружу выбился — темно
от мыслей горьких и судьбине
в мужичьей стало голове.
Он нёс Россию на горбине!
Он сам России во главе
всегда стоял, но царь не видел!
Да что там царь… Ему б земли…
Он никого бы не обидел,
при нём сады бы расцвели!
Он накормил бы всех страдальцев:
бояр, купцов, царей, цариц…
Земли дородной пару пальцев
он попросил, упавши ниц:
«Чтоб чернозёма сверху малость —
пробиться в небо хоть ростку.
На глине лошадь лишь в усталость
себе работает. Глотку
воды холодной просто рада,
остатком гривы, вишь, трясёт!
Господь, мой Бог, моя отрада,
скажи — пусть Матушка спасёт
под небом нас крестьян-скитальцев.
Бери хоть что, даруй покров —
земли дородной пару пальцев,
чтоб чернозёма… Для ростков…».
ЦЕНА
Плати за свет, плати за воду,
плати Минздраву за горсть пилюль,
плати врагам — дают свободу,
плати за холод, когда июль.
Не платишь ты за верность неба,
не платишь ты за свой хребет,
не платишь ты, что веришь слепо,
не платишь ты за вольность лет.
Заплатишь позже ты за небо,
заплатишь позже — за хребет,
заплатишь позже — верил слепо,
заплатишь позже… Нет монет…
УТРЕННИЕ ЭПИЗОДЫ
Встаёшь с кровати муки полный,
раздумий ворох вновь кружит
внутри главы. Бушуют волны
копчёных мыслей. Бьёт Рашид
железным ломом лёд площадки,
что за окном, где вход в подъезд.
Чуть-чуть заснежены лошадки
поодаль в парке. Словно тест
с утра проходишь на здоровье:
нормально зрение? А слух?
Пойдёт здоровье! Как коровье!
Как у телка. Жую лопух —
салат нарезанный, зелёный,
полезный, вкусный… Не полез.
Из-за окна мне ветки клёна
сумбурно машут: «Что? Воскрес?».
Связались мысли воедино,
стянули голову в корсет.
Испита ровно половина —
ядрёный кофе! Сомерсет
«Луна и грош» пробился с полки,
на дно хрусталика упав,
но грозным духом глянул Толкин,
глоток романтики поправ
и возродив безумье утра…
ЛУКАВСТВО
Старый строитель Евгений —
плиточник выше похвал!
Он доморощенный гений!
Гений, но чуть выпивал.
В лёгком подпитии плиткой
он обрамлял Эрмитаж:
швы вертикально по нитке,
плоскость ровней, чем этаж —
зубы последние ставит!
Жаль, но проверить нельзя.
Старый не врёт, а лукавит,
так что не верьте, друзья!
ИСПРАВЛЕНИЯ
Заоконный шум — механизмов бред.
Повреждённых дум на рассвете нет —
голова чиста от былых забот!
Сторона листа от плохих работ
разлинована, да расчерчена,
размалёвана, словно женщина
с дикой пошлостью самомнения
и оплошностью исступления.
Сторона листа, ты унижена!
Ты была чиста, но обижена.
Подойду к тебе и прощения
попрошу в мольбе. Искупления
напишу строку, да потешную,
разгоню тоску, да кромешную!
ОХОТНИК
Рожь, пшеница да ячмень —
зелень на гектарах.
Облака бросают тень
в полдень на ангары.
Притаился голубь, вниз
смотрит с вожделением,
и с карниза на карниз
с громким песнопением
разойдётся, как зерно
привезут в машине,
правда, мучает одно:
не было б в кабине,
чтобы снова мужика
с маленькой лопатой.
Прогонять, наверняка,
будет бородатый!
ЕДИНЕНИЕ
Небо. Степь. Стоишь в тревоге.
Только шёпот трав земных
правит мысли. Мысль о Боге
здесь в соцветьях семенных
прорастает жизнью новой,
смертью старой — серый дёрн…
Жёлтый месяц бьёт подковой
в лужу с неба. Колкий тёрн
распластался в чуждых далях,
в лужу к небу бросил лист.
Жизнь сложна, проста в деталях —
понимаешь… Лёгкий свист —
ветра возглас, глас скорбящий —
шёпот трав земных в степи —
всё поёт душе болящей:
«Ты любовью претерпи…».
НОСТАЛЬГИЧЕСКОЕ
Пенза — дом родной, тревожный,
разрумяненный с утра,
там Сура блестит, как ножны
с гравировкой. Катера
разрезают гладь речную
и несутся вслед волны.
В поздний вечер в тьму ночную
тучи каплями полны —
изливаются дождями,
освежая лик домов.
Может быть, меня корнями
тянет в Пензу? Словно кровь
зашептал мне дух Поволжья.
Может пензенский мотив
из села, где воля божья
ветерком над златом нив
пролетала, нотой впился
в глубину души степной?
В Пензу милую влюбился,
Пенза, Пенза — дом родной…
ЛЕСТЬ
В поединке рыцарь бился…
«За свободу короля?».
Нет, ребята, он влюбился
во французские поля!
Но под взором наглой знати
патриота разыграл:
«Мой король! Да я вас… Знайте!
Я бы вас… расцеловал!».
Королю приятны речи,
да и рыцарь недурён!
Он участник дикой сечи
и во Францию влюблён.
Подарил король в награду
сотню акров тех полей.
Вот правителям что надо:
уваженье от людей!
СТРАНА СВОБОДЫ
Бессмертное море вгрызалось в песок,
раздутые тучи касались вершины
горы безымянной, влюблённой в восток,
в святой высоте заблестели плешины
гранита, измятого силой времён.
Надрывные выкрики ветра в пещере
пугали остатки древнейших племён,
не знавших пока о Христе и о вере.
Однажды под вечер зашли корабли
в уютную гавань бессмертного моря…
Горячие пули в индейцев легли
посланьем Европы — предвестницы горя,
и канули в Лету… Раскинулся флаг
свободы великой, стабильной и равной!
Отхвачен кусок континента и враг
литой демократии линией плавной
внесён на бумагу. Гремит США,
вливая убитый, не стоящий доллар
всегда и везде. Неподкупна душа,
пока не сварганил конгрессовский повар
расценку свою… Золотистый песок,
раздутые тучи касались вершины
горы безымянной, влюблённой в восток,
в пустой высоте оголившей плешины.
КРЕСТЫ
Блеском холодным Луна пропитала
пыль придорожную возле могил,
поле усеяно звоном металла,
здесь Messerschmitt, наблюдая, парил
в облаке ада, окутанном смертью,
чёрным крестом, прибавляя кресты
Родине нашей, вознёсшейся твердью
белой берёзы, где кровь с бересты
плачем на землю лилась, поминая
души застреленных утром детей…
Годы летят… Отголосками рая
слышится крик в небесах лебедей.
ГЛОБАЛИЗАЦИЯ
Забился снег в немом припадке,
контрастный мир упал во тьму —
ночную тьму, где всё в порядке,
точнее, Богу одному
известно то. Но мы дремали
в кроватях тёплых, видя сон
из подсознания. Едва ли
могли услышать в унисон
поющих ночью. Снег и ветер
поочерёдно, не спеша
американскую «Black Betty»
пытались спеть, где Русь — душа
во всём, везде, сейчас и присно!
Но мир не тот, давно не тот,
и то, что было ненавистно
однажды встанет у ворот…
СТЕПЬ ЗАДУШЕВНАЯ
Загулял в степном раздолье
с непокрытой головой,
угощала хлебом с солью
и с российскою слезой,
задремавшая в полыни
и в остистом ковыле,
посеревшая отныне,
вся в печали о селе,
задушевная, святая
степь с краюхой и водой.
Там поля у гор Алтая
колосятся. Боже мой!
Как волна бежит по полю,
как белеют облака!
Затуманенной, слепою
упирается в бока
гор гранитных, каменистых,
безупречных в высоте,
степь цветная в росах чистых
заблестит и в красоте
не уступит небу места!
Соглашается со мной
непорочная невеста —
степь России дорогой…
СЫН
Сгорел пандемический вирус,
просохло от стирки бельё.
Сыночек у мамочки вырос,
как в старой деревне быльё —
замызганный пальцами гаджет
таскает в кармане штанин…
А мамочка милая вяжет
носочки для сына. Один
на белом, черствеющем свете
он есть, он её, он родной,
он жизнь для неё на планете,
он ангел её неземной…
ГДЕ ЛЮДИ – ТАМ ЗВЕРИ
Последний патрон зажимая в руке,
от раны смертельной теряя сознанье,
советский солдат говорил о враге
с неистовой злобой, где нет покаянья
в содеянном ранее. Мрачный окоп,
покрывшийся трупами, гарью и смертью,
смотрел в небеса, как открывшийся гроб
в ненужный момент. Высекаемый плетью
огня бронированных прочных машин,
измученный враг, уходя, огрызался.
Мы брали и сажень, мы брали аршин
червлёной землицы… Внезапно раздался
февраль по дороге – ни снег, ни вода,
где звери – там люди, где люди – там звери
у края России. Гудят провода
под ветром бомбёжек. В открытые двери
шагнувший однажды таинственный гость,
учил сокровенным и хитрым деталям
военной науки. Вколоченный гвоздь
из хитросплетений с улыбкой: «Подарим
свободу стране!» обернулся бедой…
Последний патрон во врага без сомненья.
Российский солдат – прирождённый герой,
спасающий мир от нацистского тленья!