ОЧЕРК / Марина МАСЛОВА. СВЕТЛЫЙ ПОНЕДЕЛЬНИК. Из очерков семинарской жизни
Марина МАСЛОВА

Марина МАСЛОВА. СВЕТЛЫЙ ПОНЕДЕЛЬНИК. Из очерков семинарской жизни

 

Марина МАСЛОВА

СВЕТЛЫЙ ПОНЕДЕЛЬНИК

Из очерков семинарской жизни

 

Даже не знаю, с чего начать. Пять лет не бралась за тетрадку. Столько было переживаний, мыслей. Но был какой-то другой опыт, кажется – не требующий фиксации сразу, а нуждающийся в долгом осмыслении, «переваривании» и впитывании. Иногда казалось, что напрочь потеряна способность записывать впечатления, утрачена внутренняя необходимость такого закрепления. В момент переживания представлялось, что всё это – навсегда, никогда не забудется, и что в этом отказе от письменной фиксации есть некий достигнутый уровень смирения и бесстрастия, отсутствия сосредоточенности на самой себе.

Много было важных наблюдений, удивительных совпадений, каких-то других, полных тайного смысла обстоятельств. Но я не трогала тетрадь. Внутренне не созревала до неё. Иногда очень сожалела об этом. Мысленно уже записывала, формулировала какие-то выводы… но до бумаги дело не доходило. Объяснение этому я и сейчас не нахожу. Не знаю, что со мною сегодня, почему я взяла в руки первую попавшуюся ручку, давно валявшуюся на столе без употребления, вытащила из-под груды бумаг тетрадку потолще, в которой оказалось несколько заметок, так ни во что и не развившихся – и вот – пишу.

Что я чувствую? Видимо, это важно. Ну, во-первых, потому что Пасха, время необычное – Господь близ. А во-вторых, такого отчётливого, до дрожи в руках и глухого сердцебиения… такого отчётливого желания всё записать я давно не испытывала…

Порыв мой возник во время чтения книги митрополита Антония Сурожского. После завтрака, проводив мужа на работу, хотела заняться уборкой (вокруг всё разбросано после воскресных хлопот и встреч с родственниками). Но почувствовала вялость и желание посидеть с книгой на коленях. Взяла с полки огромный том сочинений митрополита Антония и раскрыла наугад. Так всегда делаю, когда доверяю автору и знаю, что, начав с любого абзаца, получу некую законченную и важную для себя мысль.

Ожидания оправдались. Да ещё как!

Не выбирая, уткнулась взглядом в последний абзац на 404-й странице восьмисотстраничного фолианта…

«…Достоинство русского православия на Западе, мне кажется, в том, что мы не являемся этнической Церковью. Мы являемся носителями русской духовной культуры, с её свойствами, с переживанием Бога как предельной красоты, истины, и правды, и жизни, воплощёнными в богослужении, в благоговейном его совершении. Цельность и простота нашего богословия, наша открытость всемирному мышлению, сострадание, которое родилось от великого страдания, – все эти свойства открывают православие другим людям. Поэтому я уверен, что русский народ, Россия, должна сказать живое слово православия, особенно после того, как она прошла через горнило испытаний семидесяти лет с лишним, через гонения, ужас, искания, через тьму и свет. Она может сказать более убедительно, чем те православные народы, которые не проходили через трагедию, которые не обрели заново свою веру, уже сознательно, лично, по-зрелому, по-взрослому. Но не потому, что мы русские, а потому что такова была наша судьба».

Надо ли комментировать?

Я бы даже сократила мысль владыки Антония: …мы русские… потому что такова… наша судьба.

Но хочу пояснить, что здесь лично заработало во мне, что прозвучало именно как лично мне необходимое.

Во-первых, не только на Западе, но и везде мы не являемся этнической Церковью. Так я думала всегда. Отец Тигрий Хачатрян, руководящий научной работой семинаристов, живое тому для меня свидетельство.

Хотя, конечно, на Западе это особенно значимо.

Во-вторых, мне напомнили, что я «носитель русской духовной культуры». А это всё-таки обязывает.

Странно, что об этом почему-то быстро забываешь… Мельчаешь, сереешь… Будто кто-то внушает, навязывает тебе это самоощущение. Я, вроде как, маленький, и от меня ничего не зависит. Моё мнение ничего не стоит…

Но всё ж таки это факт – я носитель русской духовной культуры – если считаю себя христианином и членом Церкви Христовой в России.

Хочу я того или не хочу, нравится мне это или нет – но это факт: или я носитель этой культуры (и тогда – какая ответственность!), или – если я не носитель – меня просто нет. Есть некий биологический организм, а человека – нет.

А я хочу быть человеком. Значит, я должна быть носителем.

От этой простой очевидности – словно электрический разряд по телу. Ну, так, слегка…

Далее владыка Антоний говорит о том, что это не повод для гордости, а только призыв к разуму и ответственности. И затем:

«…Но Бог действительно произнёс какой-то страшный суд над русской церковной действительностью, и не только над церковной, но и народной действительностью. Пути Божии неисповедимы, мы не можем знать, каковы Божии пути, мы не можем знать – почему, но мы можем знать – куда. Мы можем знать, что в результате всех пережитых трагедий случилось такое возрождение, какое-то новое восприятие Евангелия, Христа, Бога, Церкви, как чего-то живого и совершенно нового. А это большая милость Божия».

Вот и сама теперь ощущаю себя внутри этой Божьей милости… Ведь до начала 90-х годов мне никто не говорил о Боге…

Прежде чем говорить о том откровении, какое получила я, перевернув ещё одну страницу этой книги, отмечу ещё одно совсем незначительное, на первый взгляд, совпадение, которое почему-то волнует меня и кажется даже очень значительным. Всего одно слово, но употреблённое в очень близком (к моему недавнему опыту) духовном контексте.

Я вчера весь день удивлялась себе. Начала удивляться ещё вечером в субботу, потом в течение пасхальной службы, стоя на клиросе, потом в четыре утра, когда шла по мокрым от дождя городским улицам, негромко напевая «Христос воскресе из мертвых…», и после ещё много и много раз.

А дело в том, что состояние своё духовное я всё недавнее время оценивала как очень неровное, нестабильное, вернее сказать – вялое, расслабленное. Более того, была даже некая агрессия в направлении духовной реальности – дескать, я очень устала, из сил выбилась, чего ещё вы от меня хотите (и все эти мысли – не к людям, а дальше, выше).

Хотелось причаститься ночью на Пасху, но казалось, что сил на подготовку к Причастию нет, а если и есть, то, потратив их на подготовку, не сможешь выстоять ночь. И так еле на ногах держишься, выстояв все службы Страстной Седмицы и домашние приготовленья у плиты…

Одним словом, пожалела я себя и неспешно пошла на службу к половине одиннадцатого. По сравнению с другими периодами поста чувствовала себя вполне умиротворённо.

В общем, если коротко обозначить, удивила меня в этот раз будто ниоткуда взявшаяся ровность восприятия всего окружающего.

Не было обычной праздничной экзальтации (а лучше сказать – истерии), не было ожидания чего-то чудесного, необычного. На душе было покойно, она ничего не ждала сверх привычной реальности.

Накануне я читала всё того же владыку Антония, и что-то в его словах привело меня к такому пониманию: все наши церковные праздники, вообще вся церковная обрядность – это средство сохранения памяти о Боге, передача этой памяти из поколения в поколение. Непрерывная, живая, каждое мгновение претерпевающая какие-то внутренние метаморфозы, но не изменяющаяся в главной сути, не мельчающая.

Такая вот не пересыхающая река памяти.

Отсюда рождается какое-то новое для меня, дающее умиротворение, отрезвляющее понимание всего происходящего с нами.

Лёгким мановением некой невидимой руки с моего сознания снято одно из бесчисленных покрывал – и вместе с покрывалом вытряхнуто, как густой слой пыли, истерически-суеверное восприятие всего, что связано с обрядовым церковным обиходом.

Только один пример.

На клиросе ученица, чрезвычайно ярко одетая ради Праздника (жаль, что совсем без вкуса), всё время тараторила запавшие ей в голову слова, примерно такие:

– Ах, как жаль, что быстро всё проходит: готовишься, ждёшь, собираешься… Ой, такое волнение! А потом раз – и всё уже прошло… Ну так быстро! Хочется, чтобы ещё и ещё длилось это предпраздничное ощущение… Так радостно… – и при этом взволнованно теребит многочисленные рюши и кружева своей длинной чёрной юбки (ужасно, но – кожаной).

Я сначала слушала (краем уха, отвернувшись) с досадой, а потом это безудержное щебетанье вдруг напомнило мне моё собственное состояние в прежние годы. Ведь эта бедная, глупая девочка (впрочем, двадцати с лишним лет) даже не понимает, что подразумевают её слова о том, чтобы ожидание праздника длилось как можно дольше. Это означает, что ей хочется, чтобы Воскресение не наступало, а только без конца ожидалось, оставляя ей это приятное волнение предпраздничной суматохи. Красивые наряды, красные пасхальные свечи и цветы, ароматные куличи на хозяйских подносах, увязанных цветастыми платками...

Всё это было и у меня в этот раз. Но при всём том, при всей беготне по храму в поисках настоятеля и прочих нуждах, – вдруг осозналось внутреннее изумительное спокойствие:

– Господи, Ты умираешь и воскресаешь ради нас вот так каждую весну… Это и необъяснимое чудо, и яснозримая достоверность… И я совершенно спокойна, потому что Ты – здесь…

 

Я в церкви всего-то чуть более пяти лет. Первые два-три года меня вот так же распирало это предпраздничное волнение и ожидание непременного чуда. Несколько минут молчания храма в ожидании пения в алтаре – были моментом наивысшего напряжения, нарастания чуть ли не предобморочной экзальтации: вот-вот, сейчас свершится, сейчас воскреснет Христос! – и храм засияет и зазвенит, как волшебная хрустальная шкатулка. А потом крестный ход вокруг ночного храма с мощными перекатами этого величественного и – от усердия – надрывного в предельном возвышении голоса, пасхального пения: Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!

Я помню, как было грустно и обидно, если ожидаемого нервного возбуждения, привычной экзальтации оказывалось недостаточно, не до конца пронимало, что-то отвлекало, мешало получить это чувственное наслаждение праздничного экстаза…

Мне кажется, я поняла природу этого состояния.

Это мучительное, до дрожи в груди и приступов головокружения желание физически принять участие в воскресении Христа, умом и телом представить Его Воскресение.

Это насильственная попытка пережить вновь евангельскую историю на внешнем, на телесном уровне.

Это мучительное усилие заставить себя чувствовать присутствие Бога.

«Ну, нельзя же иначе! Пасха же! Я должна же чувствовать вместе со всеми… и вместе со всеми переживать чудо…» А при этом силы все истощены постом и усердием не по разуму, болезненно возгреты, даже разгорячены ненормальным нервным возбуждением…

Но чуда не происходит.

Остаётся некий эмоциональный пшик – и утренняя усталость. Одна радость – крашеные яйца да сладкий кулич, ну и долгожданный салат оливье, разумеется.

Не удивительно, что на третий год таких моих пасхальных переживаний случился нервный срыв с потерей работоспособности на несколько месяцев.

 

В этот раз всё было иначе.

Не смогу выразить сама, не знаю, какие верные слова найти, чтоб не исказить, не преувеличить (по привычке к преувеличенным переживаниям). Это, видимо, тот случай, когда понять тебя могут только те, кто переживал подобное. Теория здесь не работает.

Вся проблема в том, что на внешнем уровне этот опыт выражается самым заурядным образом, самыми простыми словами.

Ну ничегошеньки необычного. Никакого чуда. Напротив. Самое обыденное ощущение, что я стою посередине храма перед закрытыми вратами погружённого во мрак алтаря, где за плотной непроницаемой завесой – катапетасмой – медленно движутся едва уловимые огоньки свечей в руках начинающих крестное шествие и тихо поющих священников.

Но было в этом обыденном состоянии какое-то иное, ясно осознаваемое мной измерение. Нет внешнего ликования, но есть внутренне распахнутое доверие свершающемуся. Ощущение непрерывности времени – «так было и будет всегда!»

Я смотрела на закрытые Царские врата и думала, что всё это нужно нам ежегодно, ежедневно (на каждой Литургии), чтобы мы оставались с Ним, Воскресшим единожды и воскресающим в каждом из нас непрестанно и непрерывно.

Мне не нужно сейчас трепетать от восторга и озираться взглядом в ожидании чудесных знамений. Я знаю, что Он – воскрес.

Я знаю из Евангелия, как Ему было больно, потому что на земле Он был – Человек.

И строгие предупреждения священника, что мы не имеем права Ему сочувствовать, ибо сами есть причина Его страданий – не пугают меня и вообще не трогают. Батюшка неудачно выразил свою мысль. Он хотел сказать, что смертному человеку нужно строго следить за своими мыслями, чтобы не было дерзкой попытки физически представить себе страдания Богочеловека. «Доволни будите оброки вашими» – говорит Спаситель в Евангелии от Луки. Хватит вам отпущенных жизненных страданий, не ищите большего для своих сил. Примерно так.

…И ещё я знаю, что Ему, Воскресшему, нужна моя искренность.

А потому я не заставляю себя чрезмерно радоваться Его воскресению, у меня есть спокойное, ровное знание о том, что оно, это воскресение, – БЫЛО. Две с лишним тысячи лет назад – и навсегда.

И сегодня я тихо радуюсь трезвости своего восприятия и осознания факта, что все эти люди вокруг меня призваны к тому, чтобы хранить память о Боге.

Мне не нужно чудес, якобы подтверждающих Воскресение и присутствие Бога в храме, Его действие в людях, в предметах. Нет, ничего подобного не жду.

Иду в храм, чтобы хранить память о Боге.

Иду в храм, чтобы духом и сердцем быть с Богом.

Иду в храм, чтобы Бог был во мне.

Ставлю свечу, чтобы и через этот жест укрепить память о Боге.

Читаю псалмы и пою в церковном хоре, чтобы тихо, неприхотливо, изо дня в день – просто хранить память о Боге.

Без всякого мистического упования на чудодейственную силу псалмов.

Ощущение у меня примерно такое: я освободилась от давящего на психику мистического восприятия своей веры.

Если бы дело всё было в том, что мы просто пришли в храм и уже этим вдруг очистились, освятились, – тогда все прихожане автоматически должны быть причислены к лику святых.

А Христос говорит: много званых, да мало избранных.

Потому что из приходящих (прихожан) не все понимают, зачем они пришли. Уже один факт пребывания в храме у некоторых вызывает нездоровое состояние мистических ожиданий.

Сама прошла через это.

Причём с обострённо выраженным нетерпением.

Из-за этого нетерпения всё было в сознании регламентированным: «вот тут-то должно быть как-то вот так, а вот тут-то должно быть только вот так; а если это у вас не так, значит, что-то с вами не так…»

Ни от какого церковного действа и даже святого таинства я больше не жду мистических воздействий и чудесных последствий.

Ежедневное богослужение необходимо человечеству, чтобы на земле сохранялась память о Боге.

А случатся ли в моей жизни индивидуальные духовные (мистические) прозрения – на то воля Божья.

«Троице Единосущней покланяемся, Та бо нас спасла есть» – это любимый пример для семинаристов при изучении с ними форм прошедшего времени славянского глагола. Составная форма перфекта (основной глагол плюс вспомогательный) заключает в себе значение единожды свершившегося спасения – в земной истории человечества, а при этом и вечно длящегося – в сакральной.

Пока служится на земле Литургия, непрерывна память о Боге.

Непрерывно и спасение человечества.


Понедельник Светлой Седмицы,
5
апреля 2010 г.

 

Комментарии

Комментарий #31111 11.05.2022 в 09:37

Сердечно благодарю Геннадия Викторовича Иванова и Александра Александровича Смышляева за доброжелательное прочтение и тёплые отзывы. Как необходимы нам душевное участие и поддержка!
С уважением, М.Маслова

Комментарий #31034 03.05.2022 в 22:31

5 апреля - день рождения моей покойной ныне мамы, поэтому для меня этот день особенный, поэтому дата в конце текста дополнила смысл прочитанного, сделала его ещё более личностным, моим, тёплым, родным. К текстам Марины вообще отношусь трепетно, и никогда не ошибаюсь, она не даёт повода, потому что за текстами стоит её душа, пустого и преходящего у неё нет. Вот и здесь: столько моментов, которые останавливают к размышлениям.
"Я, вроде как, маленький, и от меня ничего не зависит. Моё мнение ничего не стоит…" Очень важно. И к нынешней ситуации мы (я) так же относимся: что я, когда хватает и без меня? Люди осмыслят, обмыслят, напишут, а я прочту. Правильно ли это, если и сам могу осмыслить и написать?
Или: "Ставлю свечу, чтобы и через этот жест укрепить память о Боге". Для меня - откровение. Вон, оказывается, как!
И т.д. Спасибо, Марина, заставила с утра думать, а затем и работа пошла толковее. Решительнее! Александр Смышляев.

Комментарий #31033 03.05.2022 в 20:45

Многоуважаемая Марина! Как хорошо Вы написали. Спасибо. что поделились этим спокойным и не регламентируемым светом.
Геннадий Иванов.