Артём ПОПОВ. БУНТ. Рассказ

 

Артём ПОПОВ

БУНТ

Рассказ

 

Объявление о строительстве мусорного полигона в Горбатове пришпилили кнопками прямо на двери сельского клуба, испещрённой блёклыми чешуйками облупившейся краски. Рядом с печатными буквами кто-то через час дописал от руки: «Да пошли вы на…» и нарисовал череп с костями в придачу.

Это был и не клуб – бывшая школа: клуб из-за ветхости стоял закрытым. Школу десять лет назад оптимизировали, последних пятерых ребятишек из Горбатова возили на трясучем пазике в соседнее село.

Самым большим помещением, лучше всего подходящим для собрания районных властей с жителями, оказался школьный коридор. Несмотря на то, что печи жарко топили два дня подряд, пар шёл изо рта, от масляного обогревателя тоже не было толку – температура в коридоре почти как на улице.

– Что будет!.. Ой, что будет! – причитала глава сельской администрации, которой давно уже пора было на пенсию. Но за работу тётка крепко держалась – ещё хотела поднять внуков на жирную чиновничью зарплату.

С вечера горбатовцы рисовали плакаты, готовились к «встрече». Заводилой была местная – молодая женщина Алевтина, которую все любя называли Алей. Худенькая, в чём только беспокойная душа держится, волосы от природы ярко-рыжие, будто хвост у лисы, длинная чёлка. Аля носила кругленькие очки и постоянно поправляла их на аккуратном носике.

Работала она в школе учителем русского языка и литературы и заодно вела историю, но, когда школу закрыли, пришлось ехать в районный центр. Женщина устроилась там в городскую газету корреспондентом, писала ярко, выразительно. «Тебе бы, мать, романы сочинять», – говорили совсем не в шутку подруги.

Дом-пятистенок, построенный ещё до войны, – единственное наследство, доставшееся Але с братом от родителей, – стоял на краю села. Изба дряхлая, а вид из окон открывался – как на картине Шишкина, только отодвинь цветастую, ещё материнскую занавеску: чистая река и огромное поле, правда, со временем уже местами поросшее сосенками и ивой. Вот как раз на этом поле и собирались власти построить свалку, которую красиво назвали мусоросортировочным комплексом.

К назначенному в объявлении часу горбатовцы дружно вышли с восклицательными плакатами: «Не дадим свою землю!», «Будем биться до конца!», «Горбатово – не помойка!», «Люди важнее мусора!», «Нам здесь жить!». Толпа нехотя расступилась перед приехавшим начальством.

Глава района Николай Мартынов – мужчина в самом расцвете сил, поджарый, в щеголеватом пальто и модных узких брюках-дудочках, решил сам побывать в Горбатове. Не думал, что ему придётся хватить позора от местных жителей. И всего сто человек по прописке числилось в Горбатове, а ведь когда-то это был большой совхоз, тысячи полторы людей жило. После того, как закрыли школу, молодёжь начала уезжать, а когда на бойню отправили последних телят – стали покидать родные места и те, кто ещё мог работать.

Феликсовна, древняя старуха лет под девяносто, закутанная в шаль, как в кокон, громким голосом старательно выводила с крыльца:

Встань, Россия, из рабского плена.

Дух победы зовёт, в бой пора!

Подними боевые знамена

Ради Веры, Любви и Добра.

И тут же без перехода:

Вставай, страна огромная!

Вставай на смертный бой!

С фашистской силой тёмною,

С проклятою ордой!

Получалось у Феликсовны, несмотря на её внушительный возраст, бойко и задиристо. Будто и в самом деле старуха собиралась идти воевать, только дай ей в руки пулемёт или гранату.

От набившегося народу (а пришли чуть ли не все жители Горбатова – от мамочек с грудничками до глухих дедков) в школьном коридоре сделалось теплее: надышали, старые окна с замазкой на рамах потекли. Кругленький Пухов, заместитель Мартынова, начал презентацию про «самый лучший, самый современный мусоросортировочный комплекс», который будет в области, именно здесь, рядом с селом Горбатовом, на бывшем Филином поле. Получалось, что жители ещё должны благодарить власти за этот подарок.

Первым не выдержал болтологии Димка Красавчик, который работал скотником. Его называли Димкой, хотя возраста он был уже стариковского. А почему Красавчик – непонятно. Может, в молодости и считался таким, а сейчас никак не скажешь, глядя на его небритое, после тяжёлого похмелья, лицо.

– Стройте у себя под носом, раз такая хорошая мусорка. Нам вашей свалки не надо! Лес вырубили, совхоз загубили, а сейчас хочете засрать всё?

– Так свалки и не будет, это будет мусоросорти… – Пухову не дали договорить.

– Вы глухие, что ли? Ничего не будет! Не дадим вам строить у нас ни-че-го! – это уже выступала дочка Феликсовны Надюха. Полноватая, тоже крепко укутанная в платок, как матрёшка, лет через десять она превратится в точную копию матери. – Всё, что вы показываете тут на картинках, это сказка. Будет по-другому всё, мы знаем! Ваше говно потечёт с Филиного поля в нашу речку! Как только додумались на холмах мусорку строить? Недаром у нас деревня Горбатово называется!

Село располагалось под угором, на кромке Филиного поля, на берегу речки Осницы. Из неё брали воду для питья те, кто не имел своего колодца, та же Феликсовна и Димка Красавчик.

– Правильно говоришь, ничего не надо! Вишь, удобное место они нашли, рядом с дорогой! – собравшиеся зашумели ещё громче. Микрофон ведущей уже не помогал.

– Пусть прокричатся, – посоветовала глава сельской администрации Мартынову.

– Да идите вы на хрен! – прохрипел Димка тем самым корневым матюгом, что был написан на дверях.

– Тише, Дима, тише… – унимали Красавчика бабки, как будто маленького ребёнка, сказавшего шалость.

– Мы готовы ответить на любые ваши вопросы, – попытался утихомирить народ Пухов.

– Как вы перевели земли сельхозназначения в промышленные? – встала с первого ряда Аля и начала задавать конкретные вопросы, нацелив видеокамеру. Пухов густо покраснел, Мартынов заёрзал на стуле. – Здесь же было поле, а сейчас хотите свалку организовать?

Горбатовцы прислушались к словам Али.

– Мы соберём подписи президенту, в Генеральную прокуратуру жалобу напишем на незаконный перевод земли, – смело продолжала она. – Думаете, от нас ничего не зависит? Ори не ори, а сделаете так, как задумали? Хотите бунт? Полу́чите! Мы живём в России, а это на границе закона и здравого смысла.

– Правильно, Аля! – захлопали все.

«Свалке – нет!» – начали скандировать горбатовцы. Кто-то затопал ногами. Кажется, ещё немного – и затрещат старые стёкла.

Мартынов решил, что надо уходить подобру-поздорову. Собрание наскоро завершила сельская глава.

– Шелупонь развыступалась! – только закрывшись в служебной «Тойоте Камри», Мартынов почувствовал себя в безопасности. – Поехали отсюда!

– Валите, пока целы! – последнее, что он услышал в Горбатове. Это были крики Димки Красавчика. В заднее стекло машины полетели снежки.

– Надо участковому сказать про этого козла, – брезгливо поморщившись, Мартынов отвернулся от окна.

Выехали из села. Дорога поднималась вверх, справа тянулось Филино поле, где планировался полигон.

– Да какое тут поле! Лес уже вырос давно, – в первый раз посмотрел на выбранное место глава района.

Чуть успокоившись, Мартынов набрал на мобильном номер серого кардинала областной администрации – заместителя губернатора Виктора Рябцова.

– Эти деревенские мудаки из Горбатова устроили только что концерт! Чуть не побили, – немного приврал Мартынов, кусая ногти.

– И что? Как хочешь, так и решай вопрос! Помни, что мусор из столицы сюда повезут. Знаешь, сколько бабла и кто поставил на кон? – зам орал в трубку так, что Мартынову пришлось отодвинуть её от своего волосатого уха. – Забыл, кто тебе эту должность дал? Может, папку с грешками молодости поднять?

У Рябцова имелся компромат на каждого главу района. Мартынов торговал палёным спиртом в лихие 90-е годы. Многие так тогда зарабатывали. Да, случались и смерти деревенских мужиков после выпитого, но в больнице всё списывали на злоупотребление алкоголем, больное сердце и т.д. Мартынов боялся другого: десять лет назад он, ещё молодой специалист районной администрации, пьяный покалечил человека у ночного клуба. Дело удалось замять благодаря Рябцову. Посадили двух ребят, невиновных, но тоже находившихся в тот вечер в клубе. От одной только мысли, что он может угодить на зону хоть на час, Мартынову, пахнущему дорогим парфюмом и в отглаженном костюмчике, становилось жутко.

– Я понял, Виктор Константинович! Конечно-конечно, всё решу! – поспешил ответить Рябцову Мартынов.

Машина шелестела шипованными шинами по асфальтированной трассе в город. Вокруг темень, только порой мелькали подслеповатые огни в окнах домов редких деревушек. И тут за пригорком фары выхватили тощую фигурку лисы с пышным хвостом. За секунду до машины рыжая дерзко перебежала дорогу и скрылась в ёлках.

– Вот же! Чуть не даванул бестию, – выругался водитель по прозвищу Лысый. Он носил причёску под ноль, исполнял у Мартынова роль телохранителя, был вхож в семью. – А может, эту, как её, журналистку, тоже так?.. Ну, как будто ночью не заметили на трассе. Живёт она за городом, возвращалась домой… На дальнобойщика спишут. И концы в воду. Кто там безумных старух ещё организует? А?

Мартынов молчал.

 

***

Они продирались сквозь густой лес уже не одну неделю. Несколько семей везли нехитрый скарб на телегах, сами шли рядом пешком. От многих от оставленных позади вёрст лапти на ногах у людей стёрлись. Узкую лесную тропу, по которой хаживали медведи и другое зверьё, постоянно преграждали валежины. При спуске с горки, как раз перед шустрой речкой, ось у передней телеги сломалась, деревянное колесо укатилось в воду.

– Всё, нет сил, – шумно выдохнула старуха. – Тут и остановимся.

На холме рос строевой лес. Посередине открылась полянка, будто только и поджидала гостей. Седой как лунь старец копнул землю.

– Жирная землица, хлебородная, – кивнул старухе, перебирая в руках вязкий чернозём.

Девушка с заплаканным лицом умывалась в реке, смотрясь в неё, как в зеркало. Потом деревянным гребешком расчёсывала рыжие густые волосы. За ней с любовью и жалостью неотрывно следил чернобровый парень. Замотанный в тряпки, плакал ребёнок, девочка. И тоже огненно-рыжая.

Мужчины начали рубить ельник, чтобы сделать шалаш. Это был крутой склон, внизу ещё белели остатки снега, но от солнца земля быстро прогревалась.

Смутное было время на Руси. Святыни поруганы, дома разграблены. Иноземцы хотели захватить в плен и насиловать жён и дочерей. Главный положил глаз на молодую женщину с золотыми волосами. Измождённые Смутой, но несломленные люди уходили от нехристей на Север, в глухие места.

В первую ночь беженцы для тепла спали, прижавшись друг к другу. Высоко в деревьях раздался крик:

– У-у-у!

Звук был очень похож на человеческий. Девочка заплакала.

– Не бойся, маленькая, – успокоил дед. – Это филин. Наверное, он здесь живёт. Теперь и мы будем здесь жить. А все птицы – друзья человеку…

Через несколько дней на месте стоянки из земли появились чудесные растения с розоватыми цветами, своими листьями похожие на папоротник. Рядом нежились хрупкие фиалки. Успокаивающе загудели шмели, собирая нектар с дивных цветов. Светло-зелёный мох, похожий на уменьшенную во много-много раз сосну, тоже тянулся к солнышку.

Начиналась новая долгая жизнь.

 

***

Комбайн «Нива» гигантским верблюдом медленно плыл по Филиному полю, яркий свет фонаря выхватывал налитые колосья, уже нагнувшиеся к земле. У реки Осницы комбайн остановился.

– Видишь, сколько ещё работы, не управиться за день было. Хлеба на этом поле кажинный год много родится, – мужчина достал из авоськи бутылку с молоком, краюху хлеба. Рыжая, в щедрой россыпи веснушек на чумазом личике девочка еле слезла с высоких ступенек комбайна на землю, дышащую дневным теплом.

От реки тянуло свежестью. Вдруг кто-то закричал из леса: «У-у-у».

– Кто это? Филин? – испуганно спросила солнечная девочка.

– Он самый. Тут, в лесу, живёт, сколько себя помню. Недаром Филиным прозвали поле. Филин – птица оседлая. Никто её, правда, не видел в глаза.

– А филин – хищник?

– Да, но добрый хищник. Если кто позарится – получит, – в темноте девочка не видела, как улыбнулся отец.

Филин умолк. Было слышно, как спокойно гудел зерноток у Горбатова. Жалобно пиликала гармонь у клуба.

– Вот закончим битву за урожай, дожинки отпразднуем – и поедем в город цветной телевизор покупать. Директор совхоза обещал дать премию, если сработаем с плюсом. Мать вон у нас переходящий вымпел получила, – степенно жуя хлеб, делился планами отец девочки. – Братишка твой после армии вернётся – директор новый трактор обещал дать.

– Да не вернётся он в Горбатово, в городе останется, где служит, – тихо сказала девочка.

– Не мели вздор! – строго ответил отец. – Чего ему там делать?

– Он написал мне в письме, что не хочет грязь сапогами больше месить. Выйти, мол, некуда в деревне, – и вздохнула по-взрослому.

– Как некуда? А клуб? В го-о-ород… – протянул отец. – Без деревни не прожить городу. А если все уедут, кто вас будет кормить в городах-то? Хлеб на асфальте не растёт. Эту землю наши деды обрабатывали, воевали за неё. И что? Кинуть? Оставить лесом зарастать? Не-ет. Эх… Что-то мы заговорились с тобой, доча. Давай домой выдвигаться.

Мирно заурчал двигатель комбайна, и не слышно было пахарю и девочке, как, охраняя это поле и этот лес, снова заухал в темноте филин, как ему отозвался другой…

 

***

Через месяц после собрания в Горбатове ночью сгорел единственный магазин. Местные мужики жалели больше всего винно-водочный отдел. Горбатовцам пришлось потуже затянуть пояса: два раза в неделю автолавка привозила только хлеб и консервы. В ожидании продуктовой машины старики и молодые мёрзли на ветру, проклиная Мартышку. Но это оказалось ещё не самым страшным.

После того, как ликвидировали телят и прикрыли молочное животноводство, в Горбатове завели две сотни свиней – чёрных, породистых.

Поздно вечером ферма вспыхнула за считанные минуты. Этот пожар не был похож на короткое замыкание, на которое списали ЧП в магазине: возгорание на свиноферме началось с крыши, где не было проводки. Дежурил в тот вечер Димка Красавчик, он открыл ворота и выгнал взрослых животных, а маленьких поросят не успел. Визг стоял истошный. Это кричали поросята, горевшие заживо, и свиньи, которые видели, что их детёныши погибают в муках.

Димка тоже обгорел, лицо покрылось струпьями, но живуч деревенский мужик – выходили в районной больнице.

Местные не поверили в совпадение, что снова произошло короткое замыкание, и вспоминали беспредельную бандитскую молодость Мартынова.

Теперь горбатовцы, ложась спать, каждый вечер боялись: а вдруг выжгут их деревню, как фрицы в войну палили сёла, когда зачищали русскую землю? Будто кто-то решил выдавить местных жителей только для того, чтобы построить мусорный полигон.

 

***

Мартынов отомстил-таки Але: из газеты её уволили, а на другую работу в райцентре брать боялись. Но за эти несколько месяцев благодаря соцсетям удалось поднять тысячи защитников из других городов и деревень, около сотни человек весной приехали в Горбатово. С первого взгляда они влюбились в эту землю. Молодые мужчины с аккуратными бородками («учёные, поди», говорили горбатовцы) на краю поля нашли редкие цветы хохлатки, которые, как ответственно заявили приезжие, занесены в Красную книгу. Маленькие граммофончики цветов раскачивались, будто приветствовали гостей. И эту редкую красоту завалить навсегда вонючим мусором, мёртвым пластиком?

Горожане без конца фотографировали горбатовские восходы, речку, жадно вдыхая пряный травяной воздух, который, казалось, без труда можно было намазать на хлеб, и не понимали, как можно было бросить эту землю. Сначала они удивлялись и даже посмеивались над окающими аборигенами, но те так душевно, как родных, их приняли, что все быстро стали одной командой, ротой, собиравшейся воевать до победного конца с мусором человеческим. Врачи, студенты, поэты, пенсионеры, музыканты, плотники и даже чиновники, скрывавшие от работодателей, куда поехали в отпуск, – кого только не было – все встали под одно знамя.

На Филином поле разбили палаточный лагерь. Из вымахавших сосен сделали мягкие лежанки, поставили шалаши. В первый же день ливень мощным потоком чуть не смыл этот лагерь в Осницу. Но солнце за полдня высушило крутой склон.

– И кто надумал строить мусорку здесь? Всё же попадёт в речку! – удивлялись приезжие дурости районных властей.

– А им что, эту воду не пить! – ругались местные, помогая приезжим с продуктами и приглашая их в баню. Лагерь встал крепко, спайка деревенских и городских оказалась прочнее металла.

Однажды утром Але позвонили добрые люди из районной администрации: на следующий день должна прибыть техника для строительства полигона. Аля решила ответить концертом. К полю местные умельцы провели электричество, соорудили деревянную сцену.

Источник не подвёл: с утра пораньше прибыла тяжёлая техника, с одного тягача съезжал экскаватор, с другого – бульдозер.

– Начинай! – дала отмашку Аля.

Музыканты, весёлые длинноволосые ребята, запели цоевское:

Перемен требуют наши сердца,

Перемен требуют наши глаза.

В нашем смехе, и в наших слезах,

И в пульсации вен:

Перемен!

Мы ждём перемен!

На другом конце поля собрался деревенский люд, заиграла гармонь, зазвучали частушки:

Коля, Коля, ты отколе?

Коля – с Поникарова.

Напоила, девки, Колю

Из ведра поганого!

Поникарово – посёлок, откуда был родом районный глава.

– Помои из поганого ведра ему на рожу вылить! – чуть ли не пританцовывала Феликсовна, забыв про свои лета. Никто не перестал петь, даже когда увидели, что техника подобралась к самому краю поля.

Бригадир строителей остановился, увидев этот концерт. Музыка перекрывала звук мощных машин. Концерт снимали на несколько телефонов. Бригадир позвонил Мартынову:

– Тут полное поле людей. Частушки поют про тебя, Коля. Слышь?

– Какие на хрен частушки? Деньги тебе заплачены? Вот и отрабатывай! – орал Мартынов.

– Мне чего, давить бульдозером стариков? Я не хочу в тюрьму садиться. Ты давай, это, поле расчисти от людей, а потом я заеду на технике, – бригадир выключил телефон и дал команду заглушить двигатели.

Мартынов в расстройстве позвонил Рябцову.

– Ну, если ты такой импотент, я тебе помогу это возбуждение народное снять, – Рябцов, кажется, был пьяный. – Завтра у тебя будут чоповцы. Жди!

Ночью из областного центра на автобусе с затемнёнными стёклами выехали накачанные парни из ЧОП «Филин», мощные бицепсы проступали даже через рукава рубашек. Эту фирму держал бывший авторитет, ходивший в должниках у областной власти. Его ребята не гнушались любой грязной работы. Чёрной формой они напоминали полицаев времён Великой Отечественной.

Горбатовцы и гости не знали о надвигающейся атаке. После вчерашнего концерта и первой победы городские полакомились самогонкой, приготовленной деревенскими, и отрубились. Аля тоже спала крепким сном впервые за несколько месяцев. Хоть никто и не заметил, но вчера она испугалась, когда строительная техника подъехала к Филиному полю: а вдруг поедут на людей, её земляков, гостей, и прольётся кровь? Этого она бы себе не простила. Аля уже готова была дать команду сворачивать концерт, как вдруг тракторы отступили.

В эту ночь одна только Феликсовна не спала: какая-то тревога сжимала сердце. Едва забрезжил жиденький рассвет, старуха пошла к палаточному лагерю готовить завтрак для приезжих. Громко, без остановки, кричал на краю поля филин. Сильный туман, словно пар, укутал Горбатово. Молодые музыканты, поёживаясь от утренней прохлады, прижимались друг к другу, что-то бормотали или даже напевали во сне.

Дверки автобуса с чоповцами неслышно распахнулись, отморозки натянули балаклавы. Феликсовна увидела направлявшихся к Филиному полю молодых мужчин в форме. На спинах у них красовалась надпись «ЧОП «Филин»» и наклейка с изображением грозных птиц. Мужчины неспешно закурили, готовились к чему-то, переговаривались.

Феликсовна засеменила к Але, сердце было готово выпрыгнуть от волнения. Рядом с её избой на столбе висел рельс и всегда лежал металлический штырь. С помощью этого стародавнего приспособления горбатовцы извещали о пожаре в селе, не доверяя мобильным телефонам, которые из-за угоров не везде ловили. Что есть силы Феликсовна стала бить по рельсу. От громкого звука, кажется, даже стал рассеиваться туман. Аля проснулась и в тонком ситцевом халате побежала будить людей.

Она не успела увернуться и первой получила удар от командира охранников. Было понятно, что её специально решили вырубить. Алая кровь не сразу показалась в густых рыжих волосах. Очки упали, и чоповец толстой подошвой сапога вдавил круглые стёкла в чернозём. От удара в глазах у Али мелькал причудливый узор, как в детском калейдоскопе, купленном когда-то папой…

– Ироды! Нехристи! Алю убили! – заорала Феликсовна, увидев, как та обмякла, упав в нарождающуюся молодую траву. Кровь с побелевшего Алиного лица капнула на землю...

И в этот самый момент птицы, нарисованные на спинах у чоповцев, ожили и оторвались от формы. Хищно взъерошив перья, филины взмыли вверх и с громким протяжным «у-у-у» обрушились с высоты на охранников. Они вонзали острые когти и загнутые клювы в головы, руки, спины, оставляя кровавые рваные раны. С дикими воплями, закрывая головы руками, охранники ринулись к автобусу, на котором час назад приехали к Филиному полю. 

Через несколько минут туман испарился, как и автобус с чёрными стёклами.