Анатолий ВЕРШИНСКИЙ 
Анатолий ВЕРШИНСКИЙ
ШТРИХИ К ПОРТРЕТАМ
ГВАРДИИ ПОЭТ
Да хоть бы трижды панегирик!
Достоин самых добрых слов
советский лирик и сатирик
Сергей Васильевич Смирнов.
Его задор, простосердечье –
дары отеческой земли.
Ни тиф, ни голод, ни увечье
смирить Смирнова не смогли.
Когда объявшая полсвета
война застлала горизонт,
он из-за «белого билета»
лишь чудом вырвался на фронт.
В державном натиске гигантском –
в снегу, в распутице, в пыли –
в гвардейском взводе музыкантском
прошёл, как в песне, пол-Земли!..
В его трёхтомнике – по сути,
отчёт эпохи о себе.
В Литературном институте
он многим дал ключи к судьбе.
Делил с народом бремя тягот,
служил ему, не прячась в тыл,
и только на год, только на год
Страну Советов пережил...
А мне пришла на память снова
догорбачёвская пора.
Меня в радушный дом Смирнова
привёл мой тёзка Парпара.
И, завершая встречу эту,
хозяин, бодрый, полный сил,
в «Литературную газету»
мои стихи благословил.
УРОКИ
Это было моею промашкою:
отослав заявление в Лит,
прокололся с какой-то бумажкою,
что закон предоставить велит.
Но с искусностью эллинских риторов
замечательный русский поэт
Валентин Митрофанович Сидоров
урезонил приёмный совет.
Убеждая собратий-филологов
всё же вызвать меня в институт,
прочитал им моих «Спелеологов»,
что на свет из потёмок идут.
Я готовился рьяно к экзаменам...
Я отпраздновал чудный финал!
А о том выступлении пламенном
от свидетелей после узнал...
Не щадил ни кумиров, ни идолов
семинар поэтический наш.
Валентин Митрофанович Сидоров
умерял ученический раж.
Ради нашего рвения вящего
не корил за дурные стихи:
что не так, пояснял ненавязчиво,
ведь огрехи – ещё не грехи.
Заходил разговор о поэтике,
о подвластной словам красоте,
и попутно уроками этики
становились занятия те.
Их подробности годы расхитили,
а того, кто напомнил бы, нет.
Только грех забывать об учителе,
выводившем из тени на свет.
ДОБРАЯ ДУША
Старейший центральный журнал
для поиска будущих авторов
редактора прозы прислал
на слёт молодых литераторов.
Бурлил сочинительский цех
весёлой весной дивногорскою!..
Но жизнь отмеряет успех
не пригоршней – малою горсткою.
С простых карандашных штрихов
судьба затевает мозаику...
Доверил я стопку стихов
московскому гостю – прозаику.
И доброй души человек
в чудесное утро весеннее
в надёжные руки коллег
доставил мои сочинения.
Считаете, скучен рассказ?
Лишь время напрасно потратили?
Но вспомните: часто ли вас
дарили вниманьем издатели?
В местах далеко от Москвы
(как пишут сегодня – «в локациях»),
небось, ликовали и вы
узнав о своих публикациях.
Я тоже редактором стал,
и мне оказали доверие –
позвали в тот самый журнал
работать над книжною серией.
Открыло десятки имён
забытое ныне издание...
А вёл эту серию он –
знакомец, помянутый ранее.
Я злобы людской не избег,
но в мире, страстями мытарящем,
мне доброй души человек
наставником был и товарищем.
Он жил, не теряя лица,
и дело, что правильно начато,
умел довести до конца.
Скажите, а как же иначе-то?
Ведь если потомок дворян
старинного рода смоленского
в служенье допустит изъян,
то больше и спрашивать не с кого!..
Не раз обновила судьба
свою слюдяную мозаику.
Так зыбь на закате ряба
за лодкой, плывущею за реку.
Всё злей времена, всё лютей.
Безвременной смертью покошена
когорта честнейших людей...
Почтим же Сергея Лыкошина!
ЗОЛОТОЙ ЗАПАС
Ушёл, оставив стопку книг –
духовных, истинных, сокровищ,
писатель, воин-фронтовик
Лобанов Михаил Петрович.
Он был одним из тех светил,
что сердцем русским так искомы.
Он память нашу выводил
подобно доктору из комы.
Случился форменный скандал
до перестройки незадолго,
когда его статью издал
журнал с родным названьем «Волга».
В ней автор выказал изъян
эпохи, ставшей лихолетьем.
Кто выгреб житницы крестьян?
Кто голод вызвал в тридцать третьем?
Ещё мальчишеской порой
вкусивший быт с пустым сусеком,
в поклёпе на колхозный строй
был критик обвинён генсеком.
И не чужие, а свои,
по знаку свыше сделав стойку,
травили автора статьи...
Потом окстились – в перестройку.
Как православный человек,
а не гордец жестоковыйный
он повинившихся коллег
простил за тот разнос партийный.
Но не прощал продажных – тех,
кто волей давних кукловодов,
ища на Западе успех,
Россию звал тюрьмой народов.
Его наследье – и сейчас
предмет не только для филфаков.
А главный золотой запас –
труды «Островский» и «Аксаков».
...Коль скоро те, кем славен рай,
зовутся воинством небесным,
то есть и там передний край,
где место людям, столь же честным.
ЗЕМЛЯК
Сколько точек соприкосновенья!
Мы же оба с ним сибиряки:
он – из приангарского селенья,
я – с Уярки, маленькой реки.
Разные у рек пути, и всё же,
при неодинаковости всей,
в главном Ангара с Уяркой схожи:
воды их втекают в Енисей.
В молодости, памятной особо –
тем, что в ней случается впервой,
он и я сотрудничали оба
в лучшей «молодёжке» краевой.
А в восьмидесятые, в начале
«гонок на лафетах» – скажем так,
стал и я печататься в журнале,
где публиковался мой земляк.
Чтенье – словно утоленье жажды:
жажда повторится, дайте срок.
Может быть, и он прочёл однажды
несколько моих не худших строк...
Отзвучал в соборе кафедральном
хор, отпевший Божьего раба...
Только лишь на дне его прощальном
свидеться судила нам судьба.
Но в аудитории, в которой
наш литинститутский семинар
обсуждал «Прощание с Матёрой»;
в комнатке, где я читал «Пожар»;
в Забайкалье, где бесснежны зимы,
и в Москве, порту пяти морей, –
всюду он присутствовал, незримый
сопричастник совести моей...
Мир, как встарь, для правды неуютен,
и за властью нужен глаз да глаз.
Валентин Григорьевич Распутин,
как же не хватает нынче вас!
Июнь – июль 2022