Владимир ХОМЯКОВ. ПОСЛЕДНИЙ РОМАНТИК ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ. К 200-летию Аполлона Григорьева

 

Владимир ХОМЯКОВ

ПОСЛЕДНИЙ РОМАНТИК ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

К 200-летию Аполлона Григорьева

 

28 июля исполняется 200 лет со дня рождения известного поэта, критика, переводчика, прозаика Аполлона Александровича Григорьева (1822-1864).

«Две гитары, зазвенев, жалобно заныли… С детства памятный напев, старый друг мой – ты ли?», «О, говори хоть ты со мной, подруга семиструнная! Душа полна такой тоской, а ночь такая лунная». Кто не знает пронзительные строки этих знаменитых русских романсов? Их автором является легендарный поэт Аполлон Григорьев. Он родился в Москве, окончил университет, где учился одновременно со многими в будущем известными литераторами, в том числе с поэтом, уроженцем Рязани Яковом Полонским, создавшим столь же потрясающей силы произведение – «Песню цыганки» («Мой костёр в тумане светит; искры гаснут на лету… Ночью нас никто не встретит; мы простимся на мосту»).  

Аполлон Григорьев как поэт и критик публиковался в журналах «Московитянин», «Репертуар и Пантеон», «Русское слово», «Русская беседа», «Время», «Якорь», «Эпоха», в «Московском городском листке» и многих других периодических изданиях, выпустил в 1846 году книгу стихотворений, которая привлекла внимание Виссариона Белинского, написавшего, что она среди сборников того времени «замечательнее других». Следующее авторское издание Аполлона Александровича вышло только в 1876 году, спустя 12 лет после безвременной кончины «последнего романтика».

Его произведения оказали заметное влияние на творчество целого ряда литераторов. Глубинная перекличка с автором «Цыганской венгерки» слышится в есенинских мотивах «Москвы кабацкой» и «Руси уходящей»:

Пой же пой. На проклятой гитаре

пальцы пляшут твои в полукруг.

Захлебнуться бы в этом угаре,

мой последний, единственный друг.

=============================

Гитара милая, звени, звени!

Сыграй, цыганка, что-нибудь такое,

чтоб я забыл отравленные дни,

не знавшие ни ласки, ни покоя.

Песенные интонации Аполлона Григорьева живы и в отечественной литературе ХХI века:

В который раз прочитаны стихи.

Ну, что же, друг, настраивай гитару!

 

«Две гитары, зазвенев…»

Удивительный мир радио 50-70-х годов минувшего века! Трансляция футбольных и хоккейных матчей, концерты, театральные постановки, музыкальные и поэтические передачи… Телевидение тогда ещё не так явно завладело нашим временем и вниманием, а вот радио работало в домах с утра до ночи. И когда осенними или зимними вечерами на несколько часов вновь выключалось электричество, то зажигалась керосиновая лампа, и спокойный, знакомый голос ведущего рассказывал под лёгкое потрескиванье берёзовых дров в печи о чём-то добром и приятном, о чём уже, наверное, и не вспомнить... Но некоторые радиопередачи всё же сохранились в душе.

…Конец июля 1972 года. Я, семнадцатилетний начинающий стихотворец, засиделся с приятелями допоздна: на излюбленном нашем месте – аккуратно сложенных брёвнах – решали мы свои мальчишечьи вопросы и, понятно, мечтали.

После душного дня вышли прогуляться во двор и взрослые. Мои родители тоже здесь, обсуждают с соседями тревожные вести о лесных пожарах, бушевавших в то лето по всей Центральной России, да говорят о том, как «хвалёный пресловутый» Роберт Фишер, увы,   обыгрывает Бориса Спасского в матче за мировую шахматную корону.

Я на минуту оставляю своих друзей-товарищей и забегаю домой, чтобы хлебнуть глоток-другой холодненького чайку. В квартире мерцают сумерки, а радио негромко начинает говорить о каком-то неведомом мне до этого Аполлоне Григорьеве, поэте и критике, «последнем романтике» столь прозаичной эпохи середины XIX века. Тоска, веселье, отчаяние, разгул – и всё это связано с судьбой мятущегося и противоречивого человека. Ведущий передачи объявляет, что сейчас прозвучит самое знаменитое произведение Аполлона Александровича «Цыганская венгерка», увидевшее свет в 1857 году:

Две гитары, зазвенев,

Жалобно заныли…

С детства памятный напев,

Старый друг мой – ты ли?

Да эти же строки когда-то напевала моя бабушка Мария Матвеевна Кузьмина!

А глубокий мужской баритон завораживает:

Как тебя мне не узнать?

На тебе лежит печать

Буйного похмелья, 

Горького веселья!

 

Это ты, загул лихой,

Ты – слиянье грусти злой

С сладострастьем баядерки –

Ты мотив венгерки!

 

Квинты резко дребезжат,

Сыплют дробью звуки…

Звуки ноют и визжат,

Словно стоны муки.

И мне совсем не хочется возвращаться к приятелям, к их разговорам о том, кто в какой институт-техникум собирается поступать. Сколько же простора в знойных летящих строчках:

Что за горе? Плюнь да пей!

Ты завей его, завей

Верёвочкой горе!

Топи тоску в море!

 

Вот проходка по баскам

С удалью небрежной,

А за нею – звон и гам

Буйный и мятежный.

 

Перебор… и квинта вновь

Ноет-завывает;

Приливает к сердцу кровь,

Голова пылает…

 

Басан, басан, басана,

Басаната, басаната,

Ты другому отдана

Без возврата, без возврата…

Передача завершилась, а я всё стою перед радиоприёмником и шепчу безостановочно: «Две гитары, зазвенев… Это ты, загул лихой… Ты другому отдана…».

С этого июльского вечера прошло уже, наверное, несколько жизней, но его нечаянное очарование осталось неповторимым. И вся моя судьба была предсказана в этом романсе. И в одинокие грустные часы, услышав кажущийся стук в окно, я вновь спрошу у сумеречной тишины: «Старый друг мой – ты ли?».

 

ПАМЯТИ АПОЛЛОНА ГРИГОРЬЕВА

О том не думай ты, поэт,

что в никуда открыта дверка.

Пускай «на свете счастья нет»,

но есть – «Цыганская венгерка»!  

 

Он есть, он есть – «загул лихой»,

и квинта «ноет-завывает».

И тот, кто сердцем не глухой,

по этим звукам изнывает.

 

И серебром звенит струна,

и говорит, что нет возврата.

Любовь другому отдана.

Ах, «басан, басан, басаната»!

 

Сокрылось многое в душе.

Но предо мной июльский вечер,

где мне семнадцать лет уже,

и в голове гуляет ветер.

 

И вновь берёт меня в полон

огонь печали и разлуки –

то мне дарует Аполлон

неумолкающие звуки.

 

О чём поётся – всё со мной

неужто сбудется когда-то?

И вновь о сердце бьёт волной

лихое «басан, басаната».

 

Сказал он: «Пушкин – наше всё».

И эта фраза не забыта.

И я в слезах – «сыграй ещё!» –

молю разгульного пиита.

 

…Полвека мигом пронеслось,

никак нам не остановиться.

И горю, что в груди – насквозь! –

пора верёвочкой завиться.

 

И говорю: «Мой старый друг,

истосковалось ретивое».

Струна, звуча, забилась вдруг

и натянулась тетивою.

 

Ушла заря, взошла заря.

Нет, мы пока ещё не стары.

Огнём серебряным горя,

перекликаются гитары!..

г. Сасово