Анатолий ПОБАЧЕНКО. ЦВЕТАЕВСКИЕ ЭПИГРАФЫ. Памяти Марины
Анатолий ПОБАЧЕНКО
ЦВЕТАЕВСКИЕ ЭПИГРАФЫ
Памяти Марины Цветаевой
* * *
Под тёмной тяжестью верблюжьих тел –
Мечтать о Ниле, радоваться луже…
«И вот, навьючив на верблюжий горб…»
I.
Подходят осенние дни
и свет застилают порою…
А ты – подними воротник,
гуляй под верблюжьей горою.
Пусть давит она, словно гнёт,
но выстоять в ней – постарайся:
замедлится ворона лёт,
неистовый сломится Тайсон.
И в сырости серых свищей
найди улетевшее лето,
где лес – наводненье клещей,
где солнце – на блюде омлетом.
Порадуйся остову слов,
что листья упали на землю,
что несколько светлых голов
набиты желтеющей зернью.
Что столько воды у тебя,
что не было, помнится, сроду,
что вон – у того воробья
так много сырого народа.
II.
Шерсть верблюжья разбросана в море,
пахнет спиртом высокая даль.
Вновь замедлилась поступь теорий,
где мешок твой, Иван Калита?
Собирай это золото даром
в мешковину желтеющих нив…
Звон есенинской грустной гитары
я услышал и сердцем поник.
От того ль, что погожее лето
утонуло в осенней траве
или жнив золотых эполеты
оборвёт белокурый Равель?
Только посвист родимой синицы
мне напомнит – живём-то не зря,
и горят бесподобные спицы
в колесе моего октября.
* * *
О летящие в ночь поезда…
«Вы, идущие мимо меня…»
Вы куда, о летящие в ночь поезда?
Где звезда, о пристанище взглядов?
Затаённого сладкого яда
ждут мои онемевшие за день уста…
Догоняет закат танцовщица Дега,
крутит пыль от луны? чёрных лилий?
Рельсов сталь в жарком дне закалили,
но свинцом параллелей в тумане легла.
Неужели и нас унесут голоса
мимо тёмных берёз, вдоль ограды,
в загустевшие краски заката,
в два последних огня – молодые глаза?
Но тверда неустанно железа узда.
Грозный всадник без устали гонит
то зелёные, синие кони
в бесконечно идущие строем стада.
Так и жизнь пролетит, отгремев, отзвенев…
И стою на перроне пустынном,
и мерещится сумрак-суглинок
в многозвёздном холодном игристом вине.
* * *
Я себя схоронила в небе…
«Свидание»
Позабудь обо мне и поплачь.
Легче будет тебе, может – мне.
Время встреч – одинокий палач,
отрубил мою голову снег.
Как безжалостен холода лёд,
синь-остуда пронзила насквозь:
изнутри к свету тянется крот,
подрывая железную ось.
Где-то там, наверху, ты живёшь,
захоронена пледом беды…
Потому-то и медленно пьёшь
окоём легковесной воды.
Не забудь, одинокий палач,
семимильные наши шаги…
Снег идёт – пожелайте удач
тем, которые стали враги.
* * *
А в единственном окне –
Снег, снег, снег.
«Я бы хотела жить с Вами…»
Первый снег упал на землю,
закружилась голова…
Неужели не приемлю
эти белые слова?
Вот они лежат и дышат
робко как-то и чуть-чуть
и, возможно, мне напишут
письмецо. И получу –
белый свет в окне открытом,
в белой рамке – белый дом,
белым облаком обвитым
я – со свежим молоком.
А в окне – лицо любимой,
смех немой, но обложной…
Мы с тобой два нежных мима
с неожиданной весной.
* * *
Пространство, пространство,
Ты нынче – глухая стена.
«Заочность»
Остановиться – не дано,
хотя – дано одно окно,
в котором высажено дно
ударом солнца.
Заодно
в нём скрылись
глупые мечты,
что был и я там –
молодым.
Свистит могучее ничто –
о злободневном
и о том,
что нет возврата
в день былой,
что поднят пласт
земли парной,
о тайне горьких слёз ночных,
о вечных «а»
и кратких «хны»,
о гранях жизни
с двух сторон,
где неба звон
и тверди стон.