Ярослав КАУРОВ. С НЕИЗМЕННЫМ ВОСХИЩЕНИЕМ. Памяти Владимира Георгиевича Бояринова

 

Ярослав КАУРОВ

С НЕИЗМЕННЫМ ВОСХИЩЕНИЕМ

Памяти Владимира Георгиевича Бояринова

 

14 сентября 2022 года скончался известный русский поэт Владимир Георгиевич Бояринов. Всего 74 года, по нашим временам совсем молодой.

Я встречался с ним много раз. Собственно, почти всегда, когда приходил в Московскую организацию к моему другу Александру Жукову, заглядывал перед посещением ЦДЛ или навещал «Академию поэзии».

Бояринов был приветлив и позитивен. Его улыбающееся лицо вселяло уверенность и оптимизм. Конечно, это было не простое проявление вежливости и радушия. Это была жизненная позиция доброго и талантливого человека.

Владимир Георгиевич рассказывал о своей бабушке Аксинье, которая научила терпению и несгибаемой доброте. Предки его были раскулачены, но зла на советскую власть он не таил. Работал в селе учителем. Был принят в Литературный институт. Тогда это было возможно для человека из глубинки. Вспоминал о работе с Юрием Кузнецовым.

Собственно, вся его жизнь отражена в чудных, глубоко русских стихах.

Ещё дымок над крышей вьётся

И переходит в облака –

А дом отцовский продаётся,

Как говорится, с молотка.

 

Ещё стоит цветок герани

На подоконнике моём,

Тропинка узкая до бани

Ещё не тронута быльём.

 

Ещё ночные бродят сказки,

И ветер стонет, как живой,

И без утайки, без опаски

За печкой плачет домовой…

Сколько боли и грусти в стихотворении «Поздно»:

Август осыпался звёздно,

Зори – в багряном огне.

Поздно досматривать, поздно,

Встречи былые во сне.

 

Встретим улыбчивым словом

Первый предзимний рассвет.

Прошлое кажется новым,

Нового в будущем нет.

 

Дорого только мгновенье,

Только любовь на двоих.

Ты отогрей вдохновенье

В тёплых ладонях своих…

Стихи его необыкновенно музыкальны, русская песня слышится в свежих, пахнущих многотравьем строках.

На нашем берегу костров не разжигают.

На нашем берегу такая тишина!

Но пахнет по ночам осиновою гарью,

И даже ваша музыка слышна.

 

Донёсся звонкий смех. И зримо, и весомо

Ударилась волна о ледяной причал.

На вашем берегу играют Мендельсона...

Как нынче ночь светла! Как слышно по ночам!

Его очень заботило состояние Московской организации, вокруг него бушевали споры, литературные сражения, борьба амбиций, а он относился к этому снисходительно и по-доброму. Сам статус писателя претерпевал в эти нелёгкие годы огромные изменения. От поклонения граждане страны переходили к панибратству и пренебрежению. Некоторые считали писателей ответственными за развал советской империи. И в этом была частичная правда. Слишком многие пригретые советской властью литераторы отплатили ей чёрной неблагодарностью, воткнули нож в спину. Но большинство любило искренне и преданно не власть, а саму Россию, живой источник своего вдохновения и радости. Таких нужно было поддерживать, и Владимир Георгиевич не жалел на это сил. Хлопот было много. Он жаловался на дороговизну издательской деятельности, на постоянно растущую арендную плату за большое здание организации (в один год она вдруг выросла на миллион). Одновременно рассказывал сколько бесплатных выступлений писателей было организовано.

В декабре судьбоносного ковидного девятнадцатого года меня пригласили в ЦДЛ на новогодний праздник, который проводила Московская городская писательская организация.

В нижний буфет набилось огромное количество народа. Кто в карнавальных костюмах, кто в своём обыденном не менее карнавальном наряде. Писатели – люди экстравагантные. По кругу читали стихи. Я тоже прочёл несколько стихотворений, принятых публикой с энтузиазмом.

Лирика и юмор переплетались весьма гармонично.

По поводу новогоднего праздника вместо маски я приобрёл огромные пластмассовые очки, сделавшие из меня то ли Знайку – из носовских коротышек, то ли злого профессора – из американских мультяшек.

Для развлечения публики московские писатели решили поставить сказку «Три поросёнка». Читался текст сказки – а поросята и волк должны были изобразить мимикой и пластикой происходящее.

Бояринов играл старшего поросёнка Ниф-нифа, а я младшего Нуф-нуфа.

Подвизгивая и подпискивая, мы произносили поросячий текст, приобнимали друг друга, пугались волка. Пытались даже танцевать.

Я всю жизнь занимался разными видами единоборств и, в частности, айкидо. И когда прозвучала фраза: «Нуф-нуф даже перекувырнулся через голову от радости», я сделал «айкидошный кувырок». На маленьком пространстве, освобождённом от зрителей, это было особенно неожиданно. Писатели аплодировали. В конце поросята обнялись с волком, и были сделаны исторические фотографии.

Я описываю всё это в тяжёлую горькую минуту, приводя примеры легкости, доброты, несгибаемого оптимизма Бояринова. Человек его таланта мог бы быть просто прекрасным поэтом и публицистом, этого бы вполне хватило для величия и бессмертия, но Владимир Георгиевич очень большую часть своей души, сил и времени потратил на других и помог выстоять русской литературе в самые тяжёлые годы относительной сытости и совершенной бездуховности. Мы все будем вспоминать Владимира Георгиевича Бояринова тепло и с неизменным восхищением.