Сергей ДОНБАЙ. ВОЛЯ ВОЗДУХА, ВЛАГИ, ЗЕМЛИ И ОГНЯ. Поэзия

 

 Сергей ДОНБАЙ

 ВОЛЯ ВОЗДУХА, ВЛАГИ, ЗЕМЛИ И ОГНЯ

 Из книги «Четверть века», 1995-2020

 

 * * *

 Снова мысль о Борисе и Глебе,

 Как морозный узор на стекле,

 Как два лебедя в стынущем небе,

 Посетила глаза в феврале.

 

 Собирает незрячая воля

 Снова русский оброк вековой.

 И, как эхо народного вопля,

 Святополк отыскался Второй.

 

 * * *

 Фили. Россия за спиною...

 Фельдмаршал спорам не вредит.

 Здоровый глаз прикрыв рукою,

 Он через пальцы не глядит.

 Для всех его молчанье – бремя!

 Но руку не спешит отнять...

 И ветку не торопит время

 Плоды зелёные ронять.

 

 * * *

                                   В.Ковшову

 Нищим светом облиты снега,

 Заунывно дорога басит,

 И тоски золотая серьга

 Одиноко над полем висит.

 

 И луна эта мне дорога!

 И печаль эта мне хороша!

 Раздевается свет донага.

 Бедной пищей довольна душа.

 

 ХРАМ

 Там, где ангелом воздух уже поцелованный,

 Озарённый весною, пречистый, притих,

 За прозрачной железной оградой церковной

 Люди строят пять солнц куполов золотых!

 

 Колокольня пока не взметнулася около,

 Лишь трамвай невпопад прозвонит на бегу,

 Но видать, но видать, словно ясного сокола,

 Отовсюду наш Знаменский храм на торгу!

 

 И отныне в любом уголке позаброшенном

 Осеняется наша с тобой нищета –

 Боже мой, Боже мой, наравне, как положено,

 Золотым троеперстьем большого креста!

 

 * * *

                                  В.Бородкину

 В глубоком зените колодца

 Плетёт паутину куржак.

 Мы – дети холодного солнца:

 Полгода сугробы лежат.

 Несём, словно платим налог,

 Мороза терновый венок...

 

 Приходят, как белые, ночи,

 Цветут – ленинградских короче,

 Ломают соломинку льда

 Черёмуховые холода.

 И лето почуявший школьник,

 Как в галстуке красном шиповник!

 

 Ребёнок холодного света,

 За месяц согрелся земляк.

 Но дышит короткое лето

 Колодцу в озябший кулак.

 

 ЖДАЛ АВТОБУСА НАРОД

 Моросило целый день.

 Грязь блестела за сараем.

 И собакам было лень

 Провожать прохожих лаем.

 

 Ждал автобуса народ.

 Каждый почитал за благо

 Потоптаться в свой черёд

 У печи в избе сельмага.

 

 И, вполсилы разозлясь,

 Продавщица нас гоняла:

 Натаскаете, мол, грязь,

 Мой полы за кем попало!

 

 Чтоб она была добрей,

 Покупали карамели,

 Выручку поправить ей

 Помогали, как умели.

 

 И пока про молоко,

 Хлеб и мясо говорили,

 Те, кто жил недалеко,

 На обед домой сходили.

 

 Ждал молоденький шахтёр,

 В город вздумал после смены,

 И глаза устало тёр,

 Словно угольные тени.

 

 Две девчонки для него

 Хохотали всё неловко!

 Это только и всего,

 Что их грело под ветровкой.

 

 На раздумия влекло:

 Осуждали и курили.

 Те, кто жил недалеко,

 Подоить коров сходили.

 

 В сапожищах из кирзы

 На дорогу вышел старец:

 То ль погоде погрозил,

 То ль ещё кому-то палец?

 

 Ждал автобуса народ,

 Как работой занят трудной,

 До сих пор, наверно, ждёт...

 Я уехал на попутной.

 

 * * *

 Мне весело живётся!

 А почему бы нет?

 Скажу – и улыбнётся

 Мне женщина в ответ!

 

 Забуду все печали –

 От слов, как от вина,

 Глазами и плечами

 Хохочет вся она!

 

 А там, совсем в начале,

 У детского окна,

 Меня с утра встречали

 И тополь, и сосна.

 

 И потому случалось,

 Что в жизни мне везло:

 И женщина смеялась!

 И дерево росло!

 

 * * *

 Речь моя, речкой побудь.

 Спутав законы акустики,

 Бродит в ней детство по грудь,

 Вытянув удочек прутики.

 

 Речь моя, тихой побудь.

 Лодка плыви колыбельная,

 Чтобы уставшим уснуть

 На быстрине сновидения.

 

 Речь моя, ночью побудь –

 Ночкой влюблённого вздора!

 Лишь бы подольше подуть

 На уголёк разговора.

 

 Речь моя, птицей побудь.

 Утро, а может, призвание

 В дудку крылатую дуть

 Сказочки и привирания.

 

 Вспомнит и выдохнет грудь,

 Что – и не знаю заранее...

 Речь моя, песней побудь

 На ветерочке дыхания.

 

 РОПОТ

 Родные леса отдыхают в мороз.

 В них тихо, легко и свободно.

 Дубравам, кедровникам, рощам берёз

 Молчание это угодно.

 

 Мы долго молчали и вместе, и врозь,

 Отчаянно и всенародно.

 И столько молчания в нас набралось,

 Что сделалось крику подобно.

 

 И стали кричать мы, казалось, легко:

 Сплотимся! Даём обещанье!

 Впервые на свете! Не зря полегло! –

 Но крик стал похож на молчанье...

 

 Тогда мы услышали ропот живой

 Берёз, кедрачей и дубов.

 Он был как единственный сторожевой

 Родных пепелищ и гробов.

 

 И стали роптать мы, и ропщем, но суть

 За прошлым стоит косогором...

 Откуда и как нам теперь почерпнуть,

 Чтоб ропоту стать разговором?

 

 Не там ли, где лес отдыхает в мороз,

 И незачем лишнее слово,

 Где столько страданья вокруг собралось,

 Что речью быть нашей готово?

 

 ЭЛЕКТРОСВАРЩИК

 К чужому труду вдруг почувствую зависть.

 Вот электросварщик поджёг электрод –

 Мне кажется: это непуганый аист

 На кончике клюва комету несёт.

 

 Под маской, наверное, жарко несносно,

 За шиворот капелька пота стекла...

 Он, как наблюдатель затмения солнца,

 Следит сквозь копчёный квадратик стекла.

 

 В ладонях верхонок от глаз посторонних

 Молекула солнца трепещет, жива!

 Он словно земли сердобольный садовник,

 Склонился к малиновой веточке шва.

 

 Стекает скупая слезиночка стали –

 Зубилом такую не срубишь потом!..

 И серая кепка, как будто позвали,

 Торчит, оглянувшись, назад козырьком!

 

 * * *

 Закончен день. Его усталость

 Теплела на лице лучом.

 О вечном думать оставалось

 Или не думать ни о чём.

 

 А ты спешила в сад за сыном.

 И это стало, Боже мой,

 Твоим всегдашним дефицитом –

 За ручку взять, вести домой.

 

 А в сумерках сжималась нежность

 Из-за желания любить.

 Когда имеет вечность внешность,

 Она должна такою быть!

 

 А ты стоял. Но не молитвой,

 В себя глазами погружён.

 Ты в очереди за пол-литрой

 Стоял с нечаянным дружком.

 

 А город, типовой и скучный,

 Как головою, – кирпичом,

 Железом, мусорною кучей –

 Прилежно думал ни о чём.

 

 ДЕРЕВЬЯ

 Без листьев, без криков, без перьев,

 Под взглядами нашими сквозь

 Рентгеновский снимок деревьев –

 Гнезда охладевшая горсть.

 

 Безжизненны и недвижимы.

 Уже отлетел листопад.

 И кажется, с каждой вершины

 И души вот-вот отлетят...

 

 Деревьям не больно на свете.

 Но тронув рукою лицо,

 Как будто почую на срезе –

 Ещё годовое кольцо...

 

 * * *

 Было время медленное вечером,

 То, когда ещё совсем светло.

 Тяжело в колодезе бревенчатом

 Восходило мокрое ведро.

 

 И уже заканчивались дойки

 Каплею с коровьего соска.

 Было время медленным и долгим

 После первой кружки молока.

 

 И на всякий случай двери в сени

 Не были пока что заперты.

 Аккуратно по стенам висели

 Веников берёзовые запахи.

 

 И когда неторопливым вечером

 Под ногою скрипнуло крыльцо,

 Из окна за мной следила женщина,

 Спрятав за геранями лицо.

 

 * * *

 Космодрома каменный погост,

 От всего живого отстранённый.

 Образ колокольни не погас.

 В отблеске ракеты воронёной.

 Но никак, никак не различим,

 Хоть глядим с надеждою невольной –

 Застилает взор огонь и дым –

 Что там, рядом с новой колокольней?..

 И покуда Что-то не проглянет –

 На слезе, на сердце, на золе! –

 Будем мы, как инопланетяне,

 Проходить по собственной земле.

 

 НОЧНОЕ ОКНО

 Подходит лес к окну вплотную,

 И воздух набирает вес,

 Как будто пресс, сжимая тьму

 И околесицу ночную.

 И в ней, не отыскав ни зги,

 Окна стеклянная дыра

 На верхней ноте комара

 Мозги пытает на изгиб.

 Лес, как испуганный мальчишка.

 И филин ухает притом

 В нём сваебойным мо-ло-том,

 И эхо скачет, как отдышка.

 

 * * *

 Скука... Теннис до упаду

 По хвоинкам на столе.

 Старый дождик пойман в кадку.

 Лето правит на земле.

 

 Костяники три икринки,

 Душно в папоротниках.

 Хлебный квас из потной кринки –

 Не напиться им никак!

 

 Дышат солнечные пятна

 Заслезившейся смолой.

 И, покачиваясь пьяно,

 Крупной мухой стонет зной.

 

 Сосны сбрасывают шишки,

 По затылку норовя,

 Чтоб не знала передышки

 Жизнь беспечная моя!

 

 Чтобы верить – было вправду

 Это с нами на земле:

 Лето, теннис до упаду

 По хвоинкам на столе.

 

 ВОЕННОЕ ДЕТСТВО

 А нас обернуло порознь

 И вместе уже не раз:

 Глядит сквозь военную прорезь –

 Как целится – детство в нас.

 

 И все эти годы мирные

 В глубоких тылах страны,

 Мы всё ещё эвакуированные

 Сиротственники войны.

 

 Отчётливо в детство, в отрочество

 Вошла – до сих пор видна –

 Как общее наше отчество,

 Отечественная война.

 

 ВОЛЯ

 Я родился, вздохнул, задохнулся и ожил:

 Этот воздух, который впервые схватил,

 Был густым от страданий и пыли дорожной,

 Смешан с пеплом и горем отечества был.

 

 И входили в свободном потоке стихии

 Навсегда: возраст воздуха в тельце моё,

 Молодая, морозная сила Сибири –

 И снега, и таежные жабры её.

 

 Мама помнит, на сносях картошку копала...

 Я не помню, когда у меня неприязнь

 Появилась к той части людей, что считала,

 Что спесиво считала: земля – это грязь.

 

 Приходилось и поле копать и могилу,

 Череп в руки я брал, отряхнув чернозём...

 Верю в землю родную, как в чистую силу!

 Жизнь не брезгает смертью – смелее во всём!

 

 Я тонул, но река меня не утопила...

 И в награду за этот мальчишеский страх

 Мне ловить пескарей, без числа, разрешила

 И всё лето качала на тёплых плотах.

 

 Но и я выручал в свою очередь воду:

 Если в чайнике снег разогреть на костре,

 То как будто стихии даруешь свободу –

 Волю вольную ласковой летней сестре!

 

 Талый чай тяжело закипает, морозно.

 И до самой травы снег просел под костром.

 Кружка с чаем дымится в ладонях... и можно

 Быть счастливым в тайге с этим малым теплом! –

 

 Оттого, что куржак, как живой, розовеет,

 Оттого, что вот здесь, как когда-то меня,

 Чью-то новую жизнь соберёт и согреет

 Воля воздуха, влаги, земли и огня.