Емельян МАРКОВ. ВОЛНА ЗЕМЛИ. Поэзия

 

Емельян МАРКОВ

ВОЛНА ЗЕМЛИ

 

УСПЕНСКИЙ СОБОР

В моих, наверно, снах увидел эту крепь,

Бухвостов Яков, подневольный мастер?

Честь белокаменная, Кремль

И он, собор. Успела Богоматерь

Войти в него легко, не торопясь,

Пастельной поступью как будто.

Глав поднимается и смотрит пять,

Здесь вечно наступает утро

В высоких окнах, а иконостас

Весь вырезан из княжеской дубравы.

Чудеснее рязановских прикрас

На свете нет алтарного убранства…

 

ДАРОВОЕ

Жила Голубкина,

Летит голубка к нам

Из мрамора зарайских облаков.

Хрустально хрупкие

Дни наши крупные

Лишают время часовых оков.

Здесь бивни мамонтов

И шутки мамины,

Два брата, Федор и Андрей.

Цветочком аленьким

Им даль поранили,

Как скрипом петропавловских дверей.

Здесь роли детские,

Здесь Достоевские

И полон прототипами Зарайск.

Леса отверстые,

Крестьяне-сверстники.

Из книг выходит в них ушедший Рай.

Зарайск

 

ПЕТУХ

Кровавый леденцовый петуха

Крик засветло во тьме раздался.

Не петуху, а голосу порхать

В занявшейся кузнечной дали.

По Туле молоточный звон

Капелью суховатою прошелся,

Из рукава спорхнул короткий сон

И пробежал по кошек местных шерстке;

И пробежался жестко по чертам,

По краю городского пересуда.

Я в свете фонарей стихи читал,

Молчала незадетая посуда.

Я петуху стихи свои читал,

И только он их в гуле дальнем слушал.

Что начинают с чистого листа,

Проходит тишиной сначала в уши.

И слышит это только лишь петух

И потому кричит коптящей ранью.

Лишь со второго раза не потух

Огонь, сперва зажженный втайне.

Огонь, петух и тульская заря,

Я нынче наконец проснулся дома.

Здесь можно жизнь свою перезанять

После ее рессорного надлома.

Он третий раз из глубины кричит,

Уже светло, из глубины светлеет,

И голос леденцовый чист

И солнца сталь над головой алеет.

Тула

 

ЕЛЕЦ

Была бы Русь и было бы сомненье.

Сомненья нет, но Русь идет к кресту.

Сквозит евангельское чтенье,

Оклад на голову положен тут, –

Смотри, старушка аналоем

Стоит и тянет дух к кресту,

Плоть первым и последним тянет словом,

Как Моисей к горящему кусту.

 

Была бы ты моей… Так ты моею стала,

Так нашим стал воскресный день в Ельце.

Ивану Алексеевичу мало,

Он хочет жить и во втором лице.

Ты кружево елецкое надела

И черными глазами на юру,

Шагнув правей из кобальтовой тени,

Глядишь сквозь бирюзовую жару.

 

ВОРОНЕЖ

Мне соответствует тревога,

Тебе-то ужас ближе был.

Ты шел от черного порога

И зимним вздохом ворожил.

И летом – зимним, лось сохатый,

Волк серый, кумушка лиса, –

Хватала сказка, как ухватом,

Тебя, и витязем ты стал.

Тем витязем, который мимо

Пустил стрелу в другую цель.

В предсмертной стройной пантомиме

Свод басен тех остался цел.

Свод басен… Как еще назвать их?

Они, как яхонты, горят

Над шаром, над простором ваты,

Над золотым теплом ягнят.

Мне остается лишь ругаться:

Ведь для любви такой нет слов;

Волк серый, заяц, тур рогатый,

Смарагды полуночных сов.

Из сказок выкованы были,

Звенел за далью молоток.

Ты был, вы оба рядом были,

Вы близко были на глоток.

Вы почву слышали согласно,

Вы слышали ее на нюх.

Горело ясно, не погасло,

Звенело, истончая слух.

Андрей, Платон, Ляксей и Осип,

Понурились те мужики.

От мамонта остался остов,

О нем не плачьте, мездряки!

В Воронеже не про Воронеж,

Про соли пуд ты промолчал.

Воронеж ты не проворонишь…

Не проворонил, промычал…

Домов горчит горчичный бархат,

Нежны побеги горожан,

В грибы засушенные Баха

Ты их на ощупь наряжал.

Не строил здесь дворца Баженов,

Но здесь стоит его дворец

И август жаркий тянет жерло

В его классический торец.

Реки тускнеет амальгама,

Не ищет нового лица.

Весь город не пройти ногами,

Как по созвездию Стрельца.

Весь город не пройти ногами,

В конце пути Владивосток.

Кто Дант, кто замолчавший Гамлет…

И чернь Воронежа меж строк.

 

ВОЛНА ЗЕМЛИ

Как чувствуется здесь планета!

Волна земли, меловый край ее.

Приехали с тобой мы на край света,

Меловый плес здесь под углом идет.

 

Да, край, а дальше бесконечность

Степной поднявшейся дуги.

Река суть Дон и нету речи,

Ты мне остаться помоги.

 

Уперлось солнце в бархат мокрый

Вечерней заревой грозы.

Всё поменялось: в небе море,

А на земле небесные азы.

Дивногорье

 

ТАМБОВ

Убрали будто часть фигур

Здесь с шахматной доски,

И не хватает пары тур,

Их место для тоски

Как будто освобождено.

Зато есть два слона

Высоких, стройных, боже мой,

И ржавая луна.

Она, как лещ, во тьме плывет.

Наутро два слона

Стоят в сиянье позолот,

И хочется слинять.

 

Во встречном каждом перекос

Избытка жажды жить

И в воздухе, как в сенокос,

Мед липовый дрожит.

Высотных колоколен шаг

Один, всего один,

Поставил в каждой жизни шах,

Судьбу загородил.

Та крепость не сдалась без стен,

Всего одна стена

Растет сухой волной, как степь,

И хочется стенать

 

Тем людям от желанья быть,

Готовности в зверей

Друг друга взглядом обратить

И в воздух без дверей

На четырех ногах уйти,

Чтоб взглядом на луну

Пустить саму луну в утиль

Для купола слону.

Как погремушку поломать,

Чтоб небосвод зиял,

И мрак обнять. Когда б не мать,

Тамбовская земля.

 

ПЕСНЯ

Пряла твой мир в утробе мать

Всей кровью, соками земли,

Твоя определялась масть,

Твой голос в отклике звёзды,

 

В немом ответе. Сколько в нем

Холодного тепла огня!

Помчался жребий твой конем,

Его твой Ангел погонял.

 

И был потом в степи постой,

В пространстве родины. Зачем

Твердил ты Ангелу: "Постой!"?

И был ответ его звончей,

 

Чем колокольчик луговой.

И в тишине степи глухой

Кивал конь верной головой,

Как будто звал тебя рукой.

Тамбов