ПРОЗА / Эдуард ПОПОВ. У ТЕБЯ ЕСТЬ Я. Психологическая робинзонада
Эдуард ПОПОВ

Эдуард ПОПОВ. У ТЕБЯ ЕСТЬ Я. Психологическая робинзонада

29.09.2022
407
1

 

 Эдуард ПОПОВ

 У ТЕБЯ ЕСТЬ Я

 Психологическая робинзонада

 

  На семинаре зашел разговор про карму.

  – Если человек делает другим плохо, – сказал Артур, – я думаю, с ним тоже случится что-то плохое.

  Я поднял руку. Препод кивнул.

  – Если карма и есть, – сказал я, – то она сломалась, потому что всё самое плохое случается с хорошими людьми, а дураки спокойно доживают до старости.

  – Бред, – скорчил гримасу Артур.

  – Да? Жанна д'Арк, Цой, Йен Кёртис, – я загибал пальцы, – Иисус. И, наоборот, скольких человек успел убить Чикатило, прежде чем его поймали?

  Тут подняла руку Даша.

  – Мне кажется, вы забываете, – сказала она, – что «плохой-хороший» – это относительные категории. Не бывает ничего стопроцентно плохого, и стопроцентно хорошего. Это в вашей голове.

  – Даже невинный младенчик, умирающий сразу после родов? – спросил я.

  Даша скривилась.

  Прозвенел звонок и мы стали торопливо собираться, ведь нам надо было бежать в другой корпус. Складывая карандаши в пенал, Даша спросила:

  – Почему ты всегда такой... – она подбирала слово: – тёмный?

  – Всегда?

  – Ну, почти всегда.

  Я закинул рюкзак за плечи и перегнулся через парту.

  – Просто мир такой. Даже если в нем есть что-то хорошее, то это только кажется.

  – Как же общение, влюбленность, вкусная еда, хорошие фильмы? От этого всего испытываешь положительные эмоции. – Даша изящным движением заправила выбившуюся прядь за ухо. – А значит, для нас в мире есть много чего хорошего.

  – Это всё перечеркивается одним простым фактом, – сказал я.

  – Каким?

  – Мы сдохнем.

  Даша закатила глаза и хотела что-то сказать, но ее перебил Артур. Он возник в проходе между рядами парт, высокий, смуглый, с горящими глазами. 

  – Видели новость? – спросил он.

  Даша помотала головой.

  – Министр обороны сказал, шо войны не будет!

  – Мало ли что он сказал... – возразила Даша.

  – Ну как же? – Артур вынул из кармана телефон и стал рыться в каких-то чатах. – Ну вот же, – он ткнул пальцем в экран, – это тупо учения. У них нет ударных соединений.

  Даша сдвинула аккуратные брови.

  – Если бы это было просто так, все бы об этом так не говорили.

  – Ой, та не тупи! – заорал Артур. – Журналисты панику разгоняют, а вы ведетесь! Коля, скажи ей, – он ткнул меня локтем.

  Я промолчал.

  На аллее нас окликнули, и мы оглянулись. В тени под высокой елью курил старшекурсник Олег: крупный скуластый детина с вечно самодовольным выражением лица. Рядом с ним стояла какая-то барышня в полушубке и колготках. Олег выпустил горячую струю дыма и заорал:

  – Заходите сёдня! У меня ящерица появилась!

  – Шо за ящерица?! – крикнул Артур.

  Мы стояли посреди широкой аллеи, по которой сновали люди. Нас от Олега отделяло шагов пятнадцать пространства.

  – Увидишь! Жду вечером!

  Мы махнули Олегу и пошли дальше.

  – Пойдете? – спросила Даша.

  – Я да, – сказал Артур.

  – Я нет, – сказал я.

  – Чё?

  – А зачем?

  – Точно: в мире же нет ничего хорошего, – язвительно заметила Даша.

  Вечером они вернулись под впечатлением. Сели на кровать Артура и стали рассказывать, как ящерица бегала за тараканами, которых они вытряхивали из банки.

  – И сколько они живут? – перебил я их.

  – Тю, та секунды две, – сказал Артур.

  – Ящерицы.

  – А! Ящерицы? – Артур выпучил глаза.

  – Лет десять, – сказала Даша.

  – Понятно.

  – А что? – спросила она.

  – Просто не понимаю, зачем такое заводить. Оно умрет, а ты будешь его хоронить и страдать. Лучше уже завести галапагосскую черепаху. Они по 200 лет живут.

  – Шоб она тебя хоронила? – спросил Артур.

  – Это нормально, – сказала Даша, не обращая на него внимания, – все приходят и уходят. Это не значит, что нужно ото всех дистанцироваться.

  Это был камень в мой огород. Я отлично чувствую, когда люди пытаются меня уколоть.

  – Ты реально не понимаешь или делаешь вид? – спросил я.

  – Я не понимаю, что у тебя за пунктик.

  – Подумай: глупо запускать процесс, который сделает тебе больно. Чем это отличается от мазохизма?

  – Тем, что ты испытываешь светлые чувства, – настаивала Даша.

  Артур хлопнул себя по коленям и встал.

  – Коля, у тебя есть скотч? – спросил он.

  – Да, а зачем тебе?

  – Та это Олегу. Он перетрусил и будет окна заклеивать. Он де-то прочел, шо вторжение начнется со дня на день, – ёрничая, рассказал Артур.

  Я вынул из тумбочки большой рулон прозрачного скотча и протянул ему. Артур ушел, а мы с Дашей еще долго спорили, не слыша друг друга, пока она не заявила, что хочет спать и не ушла к себе.

  В мире меня поражало всё. Светлая гусеница, спускающаяся с тонкого листа на невидимой паутинке, красные муравьи, клацающие клешнями на рыхлых барханах песочницы, роса, нежно бликующая на тонкой травинке. Необычные переживания толпились во мне как машины на дороге в час-пик. Но была и другая сторона. Неизведанное, восхитительное чувство быстро вспыхивало и быстро гасло, оставляя после себя шлейф чего-то знакомого, непривлекательного, неинтересного. Качели, показавшиеся мне в первый раз такими потрясающими, стали чем-то довольно обыденным, не более выдающимся, чем глиняная тарелка, из которой мне положено было хлебать манную кашу. Серебряный самолет и красные звезды на его крыльях, поначалу захватывавшие мое воображение, через какое-то время стали менее выразительными, и я перестал их замечать. Парк, в котором он находился, превратился из «Ух ты! Мы идем в парк!» в просто «Мы идем в парк». Но таинственным образом горизонт интересных вещей не стирался. Напротив, каждый день он пополнялся чем-то новым, неизведанным, волновавшим. Так случилось и тогда. Молодая женщина сняла со стопы черные босоножки и ступила в сырую зеленую траву. Она привлекла моё внимание, показывая на себя и неотразимо улыбаясь, и я приготовился смотреть. В следующее мгновение воздух раздул полы ее длинной юбки, и она закружилась. Ее пальцы, ласковые и нежные, сплелись в объятии над её головой. Мелькали белые щиколотки, острые локти, покрытый веснушками нос. Ею овладел поток неудержимого ветра и, казалось, он вот-вот поднимет её к облакам. Не в силах сдержать восторг, я засмеялся. Сквозь сплошной водопад моего хохота пробивался и ее стеснительный смешок. 

  Грохот заставил меня проснуться. Я поднял голову и посмотрел в окно. Над крышами домов мерцало грязно-розовое зарево. Вспышки выхватывали из темноты кривые силуэты антенн и спутниковых тарелок. В сиреневом небе выписывали дугу горящие искры.

  Артур вскочил и стал собираться. Он открыл дверцу шкафа и набросал в рюкзак белья, футболок и носков. Метнувшись к тумбочке, он вынул из неё документы.

  – Куда поедешь? – спросил я.

  – На западную. К бабушке, – ответил он.

  В дверях Артур похлопал себя по карманам куртки. 

  – Можешь подать зажигалку?

  Я встал, подошёл к его столу, взял зажигалку и отнёс ему. Артур сказал «спасибо» и вставил в рот сигарету. Щёлкнув зажигалкой, он проговорил:

  – А сам куда?

  Кончик папиросы вспыхнул и затрещал.

  – Та тоже куда-нибудь.

  – Ну ладно, давай!

  Артур пожал мне руку и выскочил, оставив виться тонкую струйку дыма.

  Я взял полотенце и вышел. На кухне группа студентов громко обсуждала случившееся. Кто-то кричал в телефон, что не может вызвать такси. То и дело хлопали дверями. 

  Я умылся холодной водой и посмотрел в зеркало. Блёклый свет неравномерно падал на худое вытянутое лицо. Сноп густых кучерявых волос закрывал уши. Нос был покрыт частыми точками веснушек. Капелька мутной воды прокатилась по спинке носа и повисла на его кончике. Я стёр её тыльной стороной ладони. Каждый раз, когда я смотрел на себя, я вспоминал одного мужчину из моего детства. Я не помнил, как его зовут и не знал, какую должность он занимал. Должно быть, он был завхозом. Я часто видел его в промасленной рабочей одежде и с инструментом в руке. Издалека он мог показаться суровым и строгим, таким, с которым лучше не связываться, но на поверку оказалось, что в нем сочеталась какая-то грубая мужественность и нежное отношение к детям. Он был единственным, кто смотрел на нас как на взрослых. Раньше я все время сравнивал себя с ним и все время побивался, что на него не похож. Позже я свыкся с мыслью, что мало похожу на мужчину. Взять хотя бы мой подбородок. Что это за три стыдные волосины, торчащие в разные стороны?

  Даша редко собирала волосы в косу – сегодня был именно такой день. Когда я вошёл, она стояла посреди моей комнаты, держала в руке набитый вещами рюкзак и рассеянно глядела на мятую простынь, хранившую следы моего присутствия. У нее был очень красивый монголоидный разрез глаз. Никогда раньше я не видел эти глаза такими напуганными.

  – Ты едешь?! – бросилась она ко мне.

  – Да.

  Я повесил мокрое полотенце на дверь шкафа.

  – Куда?

  – На западную. К бабушке, – сказал я.

  – Ты на вокзал? Поехали с нами! Папа тебя подбросит.

  – Нет, не надо. За мной заедут.

  Даша опустила глаза.

  – О`кей, – сказала тихо.

  На прощание она крепко меня обняла, и я едва нашёл в себе силы поднять руку, чтобы положить ей на плечо. Она ушла, а я какое-то время стоял неподвижно, чувствуя телом её ускользающее тепло и вдыхая противоречивый аромат её улетучивающегося пота.

  Бабушка-вахтерша слезящимися глазками провожала затылки студентов. Ограждение было открыто, и народ валил с обеих сторон коридора, не задерживаясь перед турникетом. Невысокая полная девушка катила большую бордовую сумку на колесах. Парень нёс на плечах походный рюкзак, а под мышками – два каремата. Ещё один парень прикрикнул на кого-то сзади, чтобы его не толкали.

  Когда я вышел на улицу, то увидел, как одни погружаются в авто, а другие молча идут на трамвайную остановку. Я повернул за угол и направился в супермаркет.

  Когда я вернулся, кто-то из выходящих несмешливо пошутил, будто я забыл зачетку. Я криво улыбнулся и вошёл в общагу.

  Вахтёрша встретила меня у турникета.

  – Ты куды?

  – Я забыл вещи.

  – Какие?

  – Зачётку.

  Связка ключей в её дрожащих руках звякнула.

  – Туды и назад, бигом! – сказала она.

  Я выложил продукты в холодильник и сел на незастланную кровать. В общаге было непривычно тихо: ни у кого не играла музыка, никто не плескал водой над умывальниками, не звенела на кухне посуда. Я отвык от такой тишины. Когда её нарушил звук шаркающих шагов, я вздрогнул. Приближалась вахтерша. Я подошел к двери и закрыл её на замок, потом, немного подумав, растянулся на полу и заполз под кровать. Там было ужасно грязно. Огромные комья пыли щекотали лицо и лезли в нос. Я расчистил ладонью то место, где была моя голова. Послышался лязг ключей и скрип открываемой двери. Она проверяла комнаты. Она проверяла комнаты! Переставляя локтями, я заполз поглубже и уперся согнутыми ногами в горячую батарею. Мои пальцы ошпарило, и я их убрал. Неотрывно я глядел в проем между полом и изголовьем кровати, где белел кусочек общажной двери. Когда же и моя дверь открылась, и на пороге показались старушечьи ноги в шерстяных носках, я зажмурился как перед ударом. Я не знал, что говорить, если она меня застанет.

  Благо, она ушла.

  Солнце поднялось над бетонными стенами и озаряло землю белыми лучами. В дымке над крышами кружили грачи. Зима здесь все время слякотная, промозглая и неприятная. Тем резче ощущается первое дыхание весны. Сегодня во всем чувствовалось ее приближение, и это сильно контрастировало с тем, что началась война. Подумав так, я себя одернул. О чем это я? Ты же знаешь, что так всегда. Все самые паскудные вещи совершаются под торжественное ликование матушки-природы. Вулканы уничтожают целые острова, пока неподалеку в океане плещутся разноцветные рыбы. Маньяки расчленяют своих жертв в их квартирах, пока на террасе летнего кафе потягивает кофе беззаботный хипстер. Каждую ночь в хосписах умирают люди, а медсестры возвращаются домой и любят своих мужей. 

  Как я ни старался, я не смог уснуть.

  Утром я получил сообщение от Даши. Она писала, что у нее всё хорошо, что она доехала. Она приложила фотографию своей уставшей физиономии и, по правилам хорошего тона, я должен был бы ей скинуть свою, но я ограничился словами: «Ок. Рад за тебя. У меня тоже всё хорошо».

  «Ты доехал?» – спросила Даша.

  «Доехал».

  Где-то в обед раздался такой взрыв, что задрожали стекла. Так, подумал я, скотч у Олега. Его комната находилась ближе всего к пролёту. Блок начинался с пустого помещения, по обе стороны от которого отходили два недлинных темных коридора на пять комнат каждый. Олег жил в самом начале одного из коридоров. Вахтерша не утруждалась закрывать за собой двери, поэтому дверь в комнату Олега была приоткрыта. Я толкнул её и попал в мир тотального бардака: вещи валялись на полу и на кроватях, на пороге лежала перевернутая сковородка, кофе из опрокинутой кружки вытек на белую рубашку и засох. Посреди всего этого хаоса на лакированном журнальном столике стоял аквариум, в аквариуме сидела крупная ящерица. Я подошел. Она была длиной примерно с мой локоть. Тонкие крючковатые пальцы тонули в опилках. Длинный облезлый хвост лежал вдоль аквариумного стекла. Задок ящерицы был приподнят, и из-под задернутой задней лапы виднелась нежная складка белой кожи. По всей видимости, ящерица билась о стекло, пытаясь выбраться, да так и застыла с вздернутой кверху растопыренной лапой.

  Что с тобой делать, подумал я.

  Я нашел скотч и пошел к себе. Плотно заклеив окно длинными поперечными полосами, я вернулся в комнату Олега. Ящерица сидела в той же позе. Какое-то время я смотрел на нее, не двигаясь, ожидая, что она моргнет. Но она не моргала. Глаз у нее был такой черный, что, казалось, поглощал всё хорошее, доброе и светлое. Если она ест тараканов, сообразил я, значит ей понравятся сосиски. Я вернулся к себе, достал из холодильника пачку дешманских сосисок, отрезал от одной пару кусочков. Их я бросил в аквариум. Они пролетели перед мордой ящерицы, и только это заставило её очнуться. Она наклонила голову, оценила фактуру упавших предметов и молниеносно отправила их в рот. После этого она вернулась в прежнее положение. Всё случилось настолько быстро, что я едва успел заметить красный развертывающийся язык, выскакивающий из её пасти.

  Громыхнуло. Я догадывался, что взрывы раздаются неблизко, что земля их разносит на многие-многие километры, но при каждом более-менее ощутимом хлопке замирало в груди. Будто сплюснутый воздух вырывался из шарика и встряхивал пространство, как мокрую простыню. Я посмотрел на ящерицу и понял, что не хочу брать за нее ответственность. Я хотел отдать её жизнь в её лапы. Или ноги, что там у неё? В общаге было пруд пруди тараканов, и никто не мог мне помешать. Только вот проблема: не от хорошей жизни эволюция выработала у нее на боках два ряда острых загнутых шипов, похожих на клыки. Они начинались в задней части головы ящерицы и тянулись вдоль туловища, сходя на нет у основания хвоста. В остальном её тело было покрыто частой и острой чешуей, тоже не внушавшей доверия. Я нашел у девочек прихватку для горячего – толстую рукавичку с ватной прослойкой – и, поддев через неё ящерицу, осторожно перенес её на ковер. Она не сопротивлялась.

  После этого я ушел.

  Взрывы будоражили. Они выбивали из-под ног почву и обрывали всякое движение мысли. В минуты диких обстрелов нельзя было думать ни о чем другом, кроме как представлять, что вот-вот на тебя завалится потолок от небрежно сброшенной авиабомбы. Подумать только, какие-то люди прямо сейчас жмут на пусковые установки артиллерии, провожают взглядом улетающие снаряды и даже не знают, кого эти снаряды лишат жизни. Беременную мамашу, сопливого мальчугана или прыщавого пацана, впервые вчера поцеловавшегося. Радиус поражения у бомб большой, и нельзя гарантировать, что они будут бить только по военным.

  Частота и интенсивность обстрелов менялась. На третий день вечером стало тихо, и я постепенно пришел в себя. Я осознал себя свернувшимся калачиком на кровати, смотрящим в одну точку, и обхватившим руками колени. Сколько я так пролежал? Вместе с сознанием ко мне вернулись и ощущения собственного тела: под ложечкой невыносимо сосало. Распрямившись, я почувствовал острую боль в животе. Я размял шею. Я не спал и не терял сознание. Я перешел в режим какого-то затыка, когда мыслительные процессы остановились, а под влиянием постоянной долбежки смерть показалась свершившимся фактом. Но она не наступила, и это меня развеселило. Внутри зацвела клумба шаткой надежды.

  Поднявшись, я взял пачку гречки с полки и вышел. Когда разбухшая каша почти заполнила кастрюлю, я вернулся за полотенцем, но замер на пороге. В полуовале желтого света, падающего на пол от настольной лампы, сидела ящерица. Она повернула голову и посмотрела на меня. От ее взгляда холодок пробежался у меня по спине. Но я решил быть смелым и шагнул в комнату. Полотенце висело на дверце шкафа. Ящерица не спускала с меня глаз. Она поднялась на передних лапах и воинственно раздула зоб. Воздушная подушка, вспучившаяся на ее шее, сплошь покрылась острыми иголками. Я схватил полотенце и отступил.

  Ладно, поужинаю на кухне.    

  Стуча по тарелке, я отправлял полные ложки одну за другой в рот. Гречка была пресная и безвкусная: без специй и без масла. Я бы приправил ее чем-нибудь, но мне хотелось есть и не хотелось связываться с ящерицей. Когда я закончил и ощутил прилив сил, я решил изгнать ящерицу из комнаты шваброй. Швабра – прекрасное оружие. Длинное древко позволяло дотянуться до врага издали, а поперечная перекладина для тряпки идеально подходила, чтобы пихать врага. Я пошел в туалет и вынул из-за унитаза серую от времени деревянную швабру. С нею я и явился на поле брани. Можете себе представить, как я ругался, когда ящерица вдруг догадалась, что нападать надо не на швабру. Она обежала мое оружие и, быстро перебирая лапами, с глухим шипением кинулась на меня. Клянусь, я едва унес ноги! В коридоре я развернулся и с тоской заглянул в отжатую у меня комнату. Ящерица влезла на оброненную швабру и в победном сиянии настольной лампы почесала нос.

  Позже я на цыпочках проник в комнату и выкрал с кровати матрас вместе со всем, что на нем лежало. Ящерица испугалась и не стала меня преследовать. Прежде чем лечь, я обдумал план. Если ей так нравится свет, я зажгу его во всех комнатах, и буду надеяться, что она уйдет. Сделав так, я постелил на кухне. Снова бабахнуло. После этого взрывы уже не затихали. Полночи я просидел, прислушиваясь к их гулким раскатам, то близким, то далеким, и чувствуя, как дрожат общажные стены. Сидя так, я не заметил, как заснул.

  Я мог наблюдать за молодой женщиной часами. Почему-то ни к кому в мире я не испытывал тех же чувств, которые испытывал к ней. Люди казались мне подозрительными и чужими, и мне часто хотелось спрятаться за разноцветной юбкой прекрасной молодой женщины. Она остановила свой танец так же резко, как его начала. Для равновесия она расставила руки. Позади нас на мощеной дорожке кричали мужчины. Один из них, тот что был крупнее, толкнул другого, худого, и тот, едва устояв на ногах, попятился. Прохожие останавливались и непонимающе вытягивали шеи. Крупный мужчина нагнал худого и нанес ему удар в живот. Раздался пронзительный крик. Молодая женщина присела на корточки и посмотрела мне в глаза. Будь здесь, сказала она, никуда не ходи. После этого она подпрыгнула и побежала к ним. Она загородила собою пострадавшего и стала что-то доказывать нападавшему, активно жестикулируя. Он попытался её обойти, но она снова встряла между ними. Тогда он поднял огромную пятерню и грубо оттолкнул ее. По инерции она отлетела на несколько метров, но тотчас вернулась. Крупный был недоволен. Его глаза, и до того безумные, налились кровью.

  Таракан ощупывал усиками насыщенное жирное пятно. Он держался за рыхлое место стыка настенной плитки и вдруг соскользнул. Чтобы его рассмотреть, я перевернулся на другой бок. Кухню щедро заливало солнечным светом, и сквозь дырявые деревянные рамы было слышно, как поет на улице весенняя птица. Ти-ши-на… В дальнем углу что-то затопотало. Я открыл глаза и вздрогнул. Прямо на меня неслась разъяренная ящерица. В два счета она преодолела разделявшее нас пространство и щелкнула пастью у самого моего носа. Я рефлекторно дернулся и ударился затылком о стену.

  – Аййййййй! – заорал я.

  Подскочил, ощупал твердую шишку. Под пальцами горело и пульсировало.

  Ящерица спокойно проглотила добычу и облизнулась.

  Мне стало не по себе и захотелось ее пнуть, но потом меня посетила идея получше. Я побежал в свою комнату и выключил свет. Ха-ха!

  Затем я подумал и сделал то же самое во всех других комнатах.

  Как я уже говорил, утро было ясное, и ящерица удовлетворенно купалась в солнечных лучах. После обеда солнце закатилось за крышу, и температура в кухне упала. Ящерица заползла под батарею, но это не помогло: батарея там грела неважно. Я снова почувствовал себя свободным. Не обращая на нее внимания, ходил по кухне туда-сюда: ставил чайник, грел кашу, мыл посуду. Ящерица только выглядывала из-под батареи и провожала меня скорбным взглядом. Когда на улице потемнело, я щелкнул выключателем, и под потолком зажужжала блеклая лампа дневного света. Через час процессы в организме ящерицы настолько замедлились, что она превратилась в тело. Опять я мог делать с ней всё, что угодно. Проскользнула мысль выбросить её в окно. Но я посмотрел на эти мощные лапы, на злую морду, на плоское туловище, утыканное шипами, и что-то во мне надломилось. Я опустился на стул и долго-долго сидел, закинув руку за спинку стула, а вторую бессильно положив на колено. Во мне вспыхивало и гасло, распадалось и собиралось, расцветало и увядало. Я смотрел на черные глазки-капельки этой ящерицы и видел в них нереализованное желание, украденную возможность, несостоявшееся счастье. Она была словно робот-пылесос в стерильном мире. Ей здесь нечего было делать. Созданная для австралийских камней, она сидела под украинской батареей, а в открытой форточке завывал ветер. Резким движением я захлопнул форточку. Потом вышел и вернулся с настольной лампой. Я воткнул вилку в розетку, а плафон повернул так, чтобы он светил на ящерицу.

  После этого я заперся у себя. Двери в общаге были приколочены как попало. Строители даже не парились замазывать дверные косяки: просто задували их пеной, и оно кое-как держалось. Из-за этого почти у всех между нижним краем дверного полотна и полом сиял зазор в три пальца толщиной. Я смекнул, что через него в комнату может пробраться ящерица. Поэтому я встал, перевернул стул набок и прислонил его спинкой к двери.

  В ту ночь какое-то адское орудие ездило вокруг общежития и гремело глухими очередями. Выпустив очередь, орудие перемещалось, и от этих его перемещений подо мной вибрировала кровать. Что-то похожее испытываешь, когда стоишь на площади, а под землей проезжает поезд метро. Я закрыл уши, чтобы не слышать этого, но оно проходило сквозь меня. Этот гул метался в коробке моего тела, то стуча по вискам, то сдавливая грудь. Наконец, я не выдержал и решил покончить с этим. Я встал с кровати и подошел к окну. Даже если я выживу, то какой смысл мне все это терпеть. Я могу понять безвкусную жизнь, которая никуда не движется и ничем не окрашена, но представить такую же жизнь полную страха… Ради чего? Я разрезал лезвием скотч и распахнул окно. В лицо пахнуло невыносимой свежестью. Мелкие капли дождя стояли в воздухе, и вдалеке за темными силуэтами зданий выла сирена. Я влез с ногами на подоконник и посмотрел вниз. На сыром от дождя асфальте нарисовалась моя фигура, нелепо разбросившая руки и ноги, с раскатанной в лепешку головой. При мысли, что я могу это так просто закончить, я испытал какое-то болезненное облегчение. Высота соблазняла меня и, незаметно для себя, я отпустил одну руку и подался вперед. Снова знакомый гул. Я поднял глаза и увидел, как из-за темной крыши взлетают горящие стрелы ракет. Одна за другой они поднимались в небо и исчезали в плотном мареве черных туч. А потом меня посетила парадоксальная мысль: если я уйду, то что будет с ящерицей? Как минимум, ей нужен кто-то, кто вкрутит лампочку в плафон, когда перегорит старая. 

  Я встряхнул головой и слез с подоконника.

  Если рассматривать общежитие как экосистему, то мы с ящерицей поделили ниши. Мне досталась моя комната, ей – весь остальной блок. Основную часть времени она проводила на кухне, но также её можно было застать в коридоре, в душе и в пустом помещении на выходе из блока. Под вечер она становилась активнее, и я то и дело слышал ее слоновый топот. Понадобилось несколько дней, чтобы мы друг к другу привыкли. Она перестала расценивать меня как опасность, а я, в свою очередь, держался на расстоянии, чтобы не провоцировать. Наевшись, она залазила на гибкую ножку настольной лампы и лежала на ней как на ветке. Не хватало только добавить мелодию из мультика «Король лев».

  Я находился в комнате, когда послышался треск стекла и полетели осколки. Я отвернулся и закрыл лицо. Ничего страшного не случилось: просто на улице разорвался снаряд, а шальной осколок проделал в стекле отверстие. Я нашел его рядом с мусоркой. Это был горячий кусок металла. Весь острый, черный и покореженный. Из-за этого в комнате стало неуютно. Я почувствовал, в каком уязвимом положении нахожусь. За все это время я ни разу не подумал, что моя комната окнами выходит к фронту, а это чревато последствиями. Я не хотел больше здесь находиться и подумал, что Даша была бы не против, если бы я временно поселился у нее, ведь ее комната выходит в другую сторону.

  Я нечасто бывал у нее в гостях, просто потому что я нечасто бываю в гостях. Чаще случалось, что Даша заходила к нам: приносила последние сплетни, учебники и сырники на фаянсовой тарелке. Если так подумать, никого ближе нее у меня в общаге не было. Был Артур, но он был так близко, что лучше бы был далеко. В быту он очень сложный: постоянно засыпает с пепельницей на животе и недокуренной сигаретой в руке. Разговаривать об этом бесполезно. «Всё под контролем», так он говорит.

  Комната у девочек была светлая и чистая. Даже сейчас, спустя неделю после начала войны, когда все второпях побросали свои прошлые жизни. На поверхностях и полках появилась пыль. Подсохли кончики у высокого растения. Но в воздухе все ещё витал аромат присутствия. Или это были духи, которые Даша пшикала себе на запястья и на тонкую шею, оттягивая ворот розовой водолазки. На одной из кроватей лежали её вещи. Я остановился над ними. Там была блузка, несколько платьев, узелок ремешков и мятые джинсы. Всё такое маленькое, светлое и изящное. Я сгреб все это и переложил на кровать соседки. Теперь передо мной были складки желтого покрывала, торчащий краешек подушки и несколько переплетенных волосков. Кровать упиралась в боковую панель шкафа. На ней висела фотография. Её приклеили низко, поэтому я присел, чтобы рассмотреть. На снимке улыбались трое: мужчина, женщина и Даша. Даша стояла между ними в смешном лыжном костюме, и щечки её румянились. Мужчина держал лыжи и обнимал Дашу за плечи. Женщина положила ей руку на талию. Морщины ничуть не портили лицо этой женщины. Наоборот: она была очень красива. Я вспомнил, что Даша провела каникулы в горах. Она еще жаловалась, что родители ей все уши прожужжали внуками. Я улыбнулся, но тут же ощутил неприятный укол. Мне стало не по себе, и я бессильно упал лицом в подушку.

  Удар пришелся молодой женщине в лицо. Она была слишком хрупкой, чтобы противостоять такой силе. Она запрокинула голову, и несколько алых капель мелькнули в воздухе. Нарушив запрет, я бросился к ней. Мне пришлось продираться сквозь обступившую ее ленивую толпу, расталкивая людей локтями. Какие-то женщины истерично орали. Громыхал низким голосом тот самый крупный мужчина. Молодая женщина лежала, неестественно подогнув ноги, закинув русую голову на бордюр, смотря куда-то вбок. Она не обратила на меня внимания, не улыбнулась, не обняла меня, как она обычно делала. Тогда я упал на колени рядом с ней и стал умолять её пойти домой. Я положил голову ей на грудь, и меня поразило, что я не слышал биения её сердца. Кто-то схватил меня под мышки и унес, брыкающегося, рыдающего и не могущего оторвать взгляд от прекрасных локонов молодой женщины, под которыми растеклась густая красная лужа. Мама, кричал я, ма-ма! Мааааааа-Маааааааааа!!!!!!

  Телефон дилинькнул, и я открыл глаза. Я поднял его со стола и разблокировал экран. На экране висело уведомление, что пришли деньги. Каждый раз, используя их, я чувствовал себя виноватым, будто отдал ее невидимому року в обмен на циферки в банковском приложении. Это взбесило меня, и я швырнул телефон в стену. Он отскочил от кровати и закатился под тумбу. В бессильной злобе я сжимал кулаки и сдерживал подступающие к глазам слёзы. Из-под двери вынырнула ящерица. Стуча по линолеуму когтями, она вышла на центр комнаты и воззрилась на меня.

  – Чё ты пришла? – процедил я.

  Ящерица молча сверлила меня взглядом.

  – Знаешь мою тайну?

  Так мы сидели и смотрели друг на друга. Я – на нее. Она – на меня. Не знаю, сколько мы так просидели, неотрывно исследуя друг друга взглядом и пытаясь понять, что мы такое есть, зачем это всё, и почему мы вместе.

  Когда зазвенел телефон, я сполз с кровати и запустил руку под тумбу. На разбитом экране светилось имя «Даша» и пульсировала зеленая кнопка. С десятого раза у меня получилось ее нажать.

  – Привет! – послышался Дашин голос.

  – Привет.

  – Ты как?

  – Нормально, а ты как? Рад тебя слышать.

  Даша рассказала, что живет с родителями на даче у какой-то родственницы. У них там неподалеку лес и небольшой живописный пруд. Лёд уже сошел, и на деревьях появились почки. Слушая ее, я побродил по комнате и вышел в коридор. Спустя еще какое-то время я оказался на лестничной площадке. Даша как раз рассказывала, что Артур устроился волонтером: грузит ящики с гуманитаркой и раздает ее беженцам. А Олег попытался пойти на войну, но его не взяли. При упоминании этого имени я почувствовал злость и поспешил перевести тему.

  – Как думаешь, когда это кончится? – спросил я.

  – Не знаю. И самое ужасное, что не мы это решаем, а нашими жизнями распоряжаются другие...

  В следующее мгновение раздался взрыв такой мощности, что всколыхнуло пол и посыпалась штукатурка. Падая, я успел ухватиться за выступ подоконника и смягчить посадку. Но спина все равно была не рада соприкосновению с торчащей из стены трубой отопления. Судя по звуку, на блоке побило стекла. Последний раз я видел ящерицу в Дашиной комнате. Я побежал туда, и невольно остановился в начале коридора. Несколько дверей было сорвано. Они плашмя лежали на полу вместе с дверными коробками и наростами монтажной пены. Дверь Дашиной комнаты чудом устояла: она криво висела на одной только нижней петле.

  Комнату завалило битым стеклом и разбросанными вещами. Деревянная рама вместе с остатками стекла в уголках лежала на письменном столе. Под ногами хрустело и трескалось. Я старался ступать так, чтобы никакой длинный осколок не вонзился мне в пятку. Я тщательно осмотрел пол: под завалами ящерицы не было. Тогда я заглянул за шкаф, под обеденный стол и подошел к кровати. Опустившись на колени, я откинул низ покрывала и – слава богу! – застал её, испуганно прижавшуюся к пластиковому плинтусу. Не помня себя от радости, я нырнул под кровать и взял её голыми руками. Когда я вынес её на свет, я вспомнил о страшных колючках, покрывавших её тело. Но под пальцами ощущалась мягкость. Ящерица спокойно обхватила моё запястье и свесила с ладони длинный хвост. Я провел подушечками пальцев по её шипам и убедился, что они фейковые! Они только на вид были такими острыми, а на самом деле продавливались как подушка от малейшего нажатия. Это неожиданное открытие заставило меня захохотать. Ящерица насторожилась и острыми коготками впилась мне в руку.   

  Заиграла мелодия. Только сейчас я вспомнил, что закинул телефон в карман, когда раздался взрыв. Я вынул его свободной рукой и после двадцатого нажатия принял звонок. 

  – Ты там?! Ты там?! Я всё слышала! – заорала на меня Даша.

  – Да, – признался я.

  – Почему?!!

  – Мне некуда ехать.

  – А бабушка?

  – Нет у меня бабушки. И мамы у меня нет. А папы у меня и не было никогда.

  Я посмотрел на ящерицу и улыбнулся.

  Дашин голос смягчился:

  – И почему ты не сказал?

  – А что я должен был говорить? Привет, меня зовут Коля, я сирота? Когда у вас у всех есть родители, вы проводите с ними время, ездите с ними в горы и жалуетесь, что они от вас требуют внуков? Да я бы жизнь отдал, чтобы мама мне хоть что-то сказала!

  Я не выдержал и зарыдал. Слёзы ручьями катились по моим щекам, я ощущал их соленый вкус на губах, они стекали с подбородка на футболку. Мне не хотелось их останавливать. Удивительным образом в этот момент я чувствовал себя одновременно тяжело и легко. И чем больше рыданий вырывалось из моей груди, тем легче становилось.

  – Коль, – мягко сказала Даша, – приезжай ко мне.

  Связку ключей я нашел в комнате коменданта на первом этаже. Один из них подошел, и я смог отворить тяжелую входную дверь. Она отъехала, и предо мной предстала знакомая площадка с двумя бордовыми лавками и урнами между лип. Мимо проходила группа военных. Один из них щелкнул затвором и настойчиво спросил, что в коробке. Ящерица, ответил я. Они проверили документы и, убедившись, что я студент, отвели меня глубоко во дворы, где передали усатому мужчине, сидевшему за рулем внедорожника. «На вокзал», – сказали ему. «Добре», – усатый кивнул и завёл мотор.

  Машина катилась вдоль депрессивных улиц, побитые здания взирали пустыми глазницами, из-под завалов большого белого дома эмчээсники в касках выносили тела. Водила дал резко влево. По правой стороне дороги стоял огромный поцарапанный танк, направлявший толстое дуло в нашу сторону. В зеркале заднего вида мелькнули игривые глазки водилы.  

 – Чув, шо президент сказав? – спросил он.

 – Нет.

 – Воны зналы, шо будет нападение. Американцы предлагали эвакуировать людэй, а он отказався. – Водила мотнул головой. – Шоб экономика нэ рухнула! Знаем мы, кому принадлежит ихняя экономика, – сокрушался он. – У всего есть хозяин, а наши хлопцы гибнут, пока они на виллах жопы греют!

  Поезд ехал долго, мучительно долго, постоянно останавливаясь и меняя маршрут. Перед отправлением проводник приказал опустить шторы.

  Даша встретила меня на вокзале. Её семья приняла меня как родного. Я ходил с ее батей на рыбалку и помогал ее маме печь пирожки. Ее папа много шутил за ужином, и я даже забывал, что идет война.

  Мы с Дашей стали много времени проводить вместе. Однажды, сидя на берегу пруда, в голубой воде которого отражались бегущие облака, мы поцеловались. Я почувствовал себя одновременно странно и счастливо и не заметил, как мы явились домой, держась за руки. Это заставило её папу улыбнуться.  

  Даша не удержалась и написала Олегу пару ласковых насчет его ящерицы. Он позвонил мне и сказал: «Спасибо, шо ты ее спас, может, я тебе шо-то должен?». Это в конец рассердило Дашу. Она вырвала у меня из рук телефон и прокричала в трубку: «Да, должен, ты должен больше не заводить животных, мурло!».

  Ящерицу мы назвали... Да неважно, как мы её назвали. Дашин папа и тут вздумал пошутить и сказал, что это их с мамой внук. Немного уродливый, правда, но какой есть.

  Когда я оставался один, я думал о маме. Я пытался представить, какой бы она была и как бы ей понравилась Даша. Но мама посещала мои мысли всё реже, и выйдя однажды вечером на деревенскую грунтовку, я увидел, как она кружится вдали над оврагом, умиротворенно растворяясь в сиянии закатного солнца.

  Прощай, мама, я тебя никогда не забуду.

1 авг. 22 / Винница – Киев – Харьков

 

Комментарии

Комментарий #32141 28.10.2022 в 08:24

Тронуло за душу! Спасибо за рассказ, очень волновался на счёт вас, так как с начала войны ничего не было слышно, надеюсь с вами всё хорошо