Виктор МЕЛЬНИКОВ. «МЫ ЖИВЁМ В ЭПОХУ ВОЗРОЖДЕНИЯ…». Памяти Романа Славацкого

 

Виктор МЕЛЬНИКОВ

«МЫ ЖИВЁМ В ЭПОХУ ВОЗРОЖДЕНИЯ…»

Памяти Романа Славацкого

 

Профессор Константин Григорьевич Петросов однажды назвал Романа Славацкого (15.09.1957 – 22.07.2021) «гроссмейстером сонета». И действительно – нелегко в современной России найти поэта, который с такой виртуозностью владел бы древней канонической формой. Поражают свобода и лёгкость, разнообразие ритмов и естественность интонации в сочетании с фантастической музыкальностью и глубиной образов.

Роман Славацкий смело продолжил традиции европейской культуры Возрождения в нынешнем веке, его сонеты звучат высоко и торжественно. Внимательный читатель, наверное, уже давно заметил, что раздел «Поэзия» в «Коломенском альманахе» всегда открывался стихами Романа Славацкого. Это было уважение к настоящему мастеру слова.

Невозможно определить «литературную специальность» Романа. Он достиг вершин мастерства и в поэзии, и в художественной прозе, и в литературоведении, и в драматургии. Ведущий специалист по церковной истории Коломны. Опубликовал десятки книг самых разных жанров. И все его поэтические работы, повести, исторические исследования так или иначе связаны с родным городом. Но самым выдающимся произведением стала «Коломенская трилогия»: «Записки музейщика», «Мемориал», «Чёрные корабли» – которая не просто оживила историю древнего города, но и воскресила его легенды и сказания. Не зря работы Славацкого называли «инкарнацией коломенского текста». Он не просто собрал древние предания, труды историков и писателей. Он преобразил этот материал и на его основе создал свой мир – живой, объёмный, многоцветный.

Книга «Город» как бы отправляет в путешествие во времени. Сонет «Память очагов» переносит в то давнее время, когда на коломенской земле жили дославянские племена – угры, от которых остались «курганы, да оплывшие валы, да эти заколдованные камни». Обычный человек пройдёт мимо, посмотрит равнодушным взглядом. Но не Роман. Силой воображения он оживлял давно стёртые временем предметы, живописал их и заставлял внимательно всмотреться в Прошлое.

О многом говорили ему старинные храмы, покосившиеся дома, витые решётки на окнах. И вместе с автором мы входим в мир давно ушедший, но так прекрасно, живо, наглядно описанный.

Люди, которым посвящены сонеты, – самые разные: это духовные лица, писатели и поэты, работники музеев, преподаватели. И о каждом из них автор говорит тёплыми проникновенными словами. А как же иначе: ведь они, эти люди, живут в Коломне и своим трудом создают её историю, пишут на невидимых скрижалях.

По своему настрою и ритму сонеты очень разные. Одни текут плавно, как воды Оки, раздумчиво, заставляя читателя представить века, давно минувшие, и чуточку, может быть, погрустить и помечтать с автором: ах, хорошо бы пожить в век Екатерины! Другие живописно представляют день сегодняшний – великолепие сверкающих на солнце восстановленных храмов и голубей над ними, розовощёких звонких детей в январский седой мороз, весело скачущие разнаряженные тройки лошадей на улицах города.

И оживает История. Воскресает старина. С восторгом и гордостью глядит молодое поколение на праздничный и такой торжественный наряд города, и загораются глаза, и кажется, что само Время проходит перед нами, показывая чудеса неописуемые…

Трудно себе представить библиотеку любого коломенского книголюба без книг Романа. Да что там книги! Такое впечатление, что его лично знали многие коломенцы и гордились этим знакомством. На литературных вечерах часто подходили к нему, просили автограф и в благодарность горячо жали руку. И мне до сих пор не забыть его добрую, обезоруживающую, немного ироничную улыбку. Под музыку этой улыбки и состоялись наши разговоры…

 

Для того чтобы рассказать о Романе Славацком достаточно квалифицированно, нужны усилия четверых человек: писателя-прозаика, журналиста, церковного краеведа и поэта. С поэзией у меня дела обстоят не так чтобы очень, с церковным краеведением ещё хуже, но зато в отношении писательства и журналистики наши пути пересекаются. Может быть, мой рассказ о Славацком не будет достаточно полон, но всё же попытаюсь раскрыть некоторые грани его личности.

Мы сидим в моём рабочем кабинете на окраине Старой Коломны.  В отдалении виднеются стройные силуэты церквей Коломенского Посада и совсем рядом – Репинский овраг и золотая маковка храма Троицы-на-Репне. Завариваем чай… И невольно наша беседа обращается к старине.

– Роман, ты родился и вырос в Коломне. Та древняя красота уже в детстве влияла на тебя или понимание старины пришло позднее?

– Можно сказать, что Коломна сформировала меня. Жить в этом городе и не чувствовать поэзию веков – невозможно. С самых ранних лет я упивался красотой Старого Города, величием его башен и храмов. Восторг – вот, пожалуй, наиболее точное слово для оценки моего детского отношения к коломенским древностям. Может быть, от желания высказать это восхищение и проявился поэтический импульс? Наверное, так…

Я был очарован Старым Городом. Да, Коломне свойственна эта магия древности… Я крестился уже взрослым человеком, в тридцать три года, но сладкое замирание сердца на пороге храма, ощущение непостижимой красоты и непостижимой тайны Православия – оттуда, из детства.

И оттуда же – историзм. Ты будешь смеяться, но уже с четвёртого-пятого класса моими любимыми книжками были не сказки, а учебники истории. Двоюродная сестра старше меня на три года – и её учебники доставались мне по наследству. Я перечитывал их, как какие-то скрижали, исполненные необыкновенного смысла, как нечто в высшей степени занимательное, интересное. Самая моя любимая книга была – «Хрестоматия для учителей истории пятого класса». Я читал в ней про фараонов, про Древний мир, про Рим… Попалась книжка «Знаменитые греки» – это переложение жизнеописания Плутарха для детей.

– А влияние отца ощущалось? Вадим Федосеевич Гацко был известным на всю область радиожурналистом.

– Отец не «учил» меня журналистике. Но одно то, что я вырос под стук пишущей машинки, под скрип журналистского пера, конечно, оказывало влияние. Странно: уже лет с десяти я почему-то решил, что буду писателем; и, как видишь, действительно стал им.

– Первое самостоятельное «сочинение» ты в каком возрасте «породил»?

– Тогда же, лет в двенадцать… Детям свойственно придумывать фантастические страны. И у меня была такая, основанная на англо-французской готике. Только в отличие от остальных я свои фантазии записывал. Получались тяжеловесные романы в духе Уолтера Скотта.

– А потом ты поступил в пединститут…

– Да, но не ради учительской профессии. Нелёгкая участь советского педагога не прельщала меня. Перед глазами был пример матушки, Нины Петровны. Царствие ей Небесное… Всю жизнь проработала учителем математики.

– Но зачем же тогда пошёл в КПИ? И почему именно на истфак, а не на филологический?

– Филологическое образование не даёт навыков писательства. К тому же я всегда ощущал себя историческим писателем, имел вкус к науке, краеведению. Так что выбор был закономерным. Не могу сказать, чтобы пединститут много мне дал, но там по крайней мере была возможность самообразования. На лекциях я занимался тем, что переписывал Шекспира, Петрарку, Вергилия. Именно тогда я увлёкся европейским Возрождением, античностью. Возрождение, в широком смысле, увлекает меня и сейчас. Это удивительное движение, возникшее на сломе эпох, когда старое искусство перестаёт удовлетворять и в поисках вдохновения люди обращаются к античности. И у нас нынче – перелом эпох, и мы живём в эпоху Возрождения.

– А что же у нас играет роль античности?

– Древняя Русь, Православие.

– Не верится. О каком Возрождении может идти речь, когда вокруг – такой упадок?

– А что, в XIV веке, когда о. Франческо Петрарка начинал новую литературу, положение было лучше? Я так думаю, что хуже. Постоянные гражданские войны, нашествия врагов, эпидемии. И в такой атмосфере вырос прекрасный цветок Ренессанса. И внешняя неустроенность не противоречит расцвету искусства; вопрос только в том, насколько востребованы работы художников и писателей. Но это тема для особого разговора. А сейчас пора чай пить; по-моему, заварка уже готова.

 

Так получилось, что мы продолжили этот разговор несколькими днями позже, когда вышли из выставочного зала «Лига» и направились к древней Соборной площади. Вечерело; закат бросал медные отсветы на вековые храмы, на золотую шапку Успенского собора, играл в сквозных пролётах звонниц. Невольно вспомнилась наша прошлая беседа.

– Вот недавно мы говорили о Возрождении, о Православии как основе нашего Возрождения. А если возвратиться к тебе – как получилось, что ты вступил в число такой сравнительно немногочисленной категории – православные писатели?

– Ну, это просто объяснимо. Коломна ведь исконно христианский город, и понять его историю без истории Церкви – невозможно. И чем больше я изучал город, тем очевиднее это становилось. После института я занимался краеведением «любительски», поскольку пришлось некоторое время работать в школе, а когда образовалась вакансия в краеведческом музее – перешёл туда. И вот именно за эти десять лет музейной работы я по-настоящему понял красоту Православия. Думаю, что именно через неё, вот эту необыкновенную красоту, среди которой мы сейчас стоим, и я воцерковился. Ведь храм – это не только красивая архитектурная форма, это и духовная красота, некая весть, обращённая к нам. Какая весть? Что нам хотели сказать далёкие предки? Я задумался над этим – и вошёл в ограду Церкви.

– Твой уход из музея как-нибудь изменил твоё отношение к храму?

– И да, и нет… Конечно, я остался верующим человеком, но характер веры несколько изменился. Дело в том, что первое время я находился под влиянием «обновленческой» группы, которая имела место в нашем городе. Однако со временем меня стали посещать сомнения: так ли уж необходимы Церкви пресловутые «новшества» Дело с моим увольнением должно было внести ясность, по крайней мере – для меня. Во всей этой мерзкой истории я в полной мере постиг, что такое предательство, и в особенности – что такое фарисейство. Отречение от псевдоинтеллигентских заблуждений привело к подлинному обновлению, без кавычек. До сей поры я усиленно работал в прозе, но когда оказался в должности соборного сторожа, то будто сам Господь напомнил мне, что я поэт. И пошли стихи – не просто стихи, а именно духовные, православные. Я здесь, в Тихвинском соборе, целую книгу написал: больше сорока сонетов.

– Но ты не жалеешь о годах, проведённых в музее?

– Сохрани Бог, нет! Я там получил огромные знания, общался с замечательными людьми. Как не вспомнить добрым словом покойного Игоря Маевского! Ну и другие коллеги тоже много мне дали. Конечно, не всё было идеально, случались и какие-то недоразумения, но в целом у меня прекрасное впечатление осталось от музейной работы.

– Твоя повесть «Музей» основана на личном опыте?

– Разумеется. Правда, в последнее время она «застопорилась». Много времени отнимает редакторская работа, журналистика. Я веду отдел церковного краеведения и беллетристики в нашем коломенском «Благовестнике». Работа нужная и полезная в профессиональном плане, но ради неё приходится многим жертвовать. К тому же есть ведь ещё «Мемориал»…

– Это твоя эпопея, или, как ты её называешь, – поэма. Кстати – почему «поэма»?

– Это гоголевская традиция. Если помнишь, Николай Васильевич «Мёртвые души» тоже поэмой называл.

– Давно хотел тебя спросить по поводу «Мемориала»; некоторые его части мне знакомы. Так вот: какова доля реальности в нём? Вот, например, Государева Библиотека…

– Коломна – это литературный миф. Это переплетение фантазии многих писателей, это народные сказания. Но, как в любом предании, в любом мифе содержится реальное основание, так и у литературной Коломны есть свои истоки, берущие начало в подлинной истории. Вот, например, легенда о подземном храме, ушедшем под воду при Батыевом нашествии. Во-первых, само Батыево нашествие и Коломенская битва января 1238 года – это факт. Во-вторых – участок между Крестовоздвиженской церковью и Пятницкими воротами, где показывают место «подземного храма», – очень влажный. Как знать – может, и было здесь озерцо с каким-то фундаментом на берегу, позднее поглощённым землёю и водой? А потом появилась поразительной красоты легенда о невидимой Литургии и таинственном звоне, доносящемся из-под земли. Всё кремлёвское коломенское небо наполнено этим звоном… Жаль, не так много людей пытаются расслышать его.

То же самое и в отношении Государственной Либереи. Многие неправильно называют её Библиотекой Ивана Грозного. Если и была в Коломне такая библиотека, то она появилась ещё при деде Грозного – Иване III, Великом. Коломна издревле была центром книгописания, и существование нескольких обширных монастырских и соборных библиотек – документально подтверждается. Возможно, были и некоторые тайные книги, привезённые сюда ссыльными… Отсюда и появились коломенские сказания о Царской библиотеке, которые я обработал и вставил в «Мемориал».

Да… Всё-таки Коломна – удивительный город… Сколько пленительных, а подчас и страшных тайн открывается здесь!

 

Однако на этом наш разговор не закончился. На следующий день я был в Городе по делам и столкнулся со Славацким на Коломенском Арбате, как раз там, где пересекаются улицы Николо-Посадская с Арбатом. Жарко играло солнце, так же, как в июле 1936 года, когда Ахматова бродила по пильняковской Коломне.

– Всё-таки как хочешь, а не укладывается у меня в голове твоя мысль о русском Возрождении.

– Да как же так?! Взгляни вокруг непредвзятым взором! Разве возрождение русской иконописи – не очевидность?! Войди под своды Тихвинского собора: там два великолепных иконостаса сделаны в стиле XVI века! – не верится, что это произведения современных иконописцев. А расцвет реалистической живописи, равного которому Коломна никогда не знала в своей истории? То, что Коломенское отделение Союза художников насчитывает более двух десятков наших земляков, – разве это не показательно? А то, что среди них трое – заслуженные художники России – это разве ничего не значит? Абакумов, Сорогин, Циркин – какие замечательные имена… Тот же Абакумов – гениальный мастер; в истории Коломны ничего подобного не было. А сколько у нас прозаиков, поэтов появилось!

– Недаром ты назвал презентацию первого выпуска «Коломенского альманаха» днём рождения литературной Коломны.

– Я и сейчас не отрекаюсь от этих слов. Разумеется – литературный образ города существовал и раньше, но, как правило, его создавали не коломенцы. А сейчас мы имеем – ни больше, ни меньше – коломенскую литературную школу. Дело не в скудости художественного мира; тут как раз всё обстоит блестяще. Дело в невостребованности мастеров искусства. В чём характерная особенность европейского Возрождения? Эта эпоха была временем не только великих художников, но и великих меценатов. Это был золотой век меценатства. Короли, герцоги, тираны, папы – все они были покровителями искусств, почти у всех был развитый художественный вкус. А в современной России – власть не только безнравственная, но и бескультурная. Какой позор…

И наша Коломна – не исключение. То, что Михаил Маношкин десятки лет был вынужден писать «в стол» – разве это кому-то делает честь? То, что покойный Валерий Королёв почти всю свою писательскую жизнь проработал сторожем – разве это хорошо? Евгений Кузнецов – тончайший лирик, у которого можно насчитать не менее двух десятков стихотворных шедевров; никто так проникновенно не писал о Коломне, – и он работал сторожем, а сейчас живёт на инвалидскую пенсию! – стыд какой… То, что Нина Соловьёва, создатель потрясающих стихов на грани гениальности и безумия, вынуждена нищенствовать и голодать, разве это не чудовищно?

В городе нет картинной галереи. Ну ладно, предположим, Коломна беднее, чем Луховицы. Но по крайней мере изыскать средства на комплектование городской художественной коллекции можно было бы. История Коломны… Какое множество сюжетов для монументальных полотен, какую прекрасную галерею великих земляков можно было бы создать! Но нет заказов, и время расцвета коломенской живописи останется в музее чёрной дырой.

И всё же повторю – мы живём в эпоху Возрождения! Растут и развиваются благородные искусства; жаль, что вопреки чиновникам, а не благодаря им. Сколько поставлено мемориальных досок на Арбате! Оглянись – сама история смотрит на нас, воплощённая в бронзе, мраморе, стали!

И всё-таки будут издаваться прекрасные книги, появятся замечательные памятники и картины, уберут магазины и спортзалы из церквей Божьих и придут новые иконописцы, проповедники, учителя! Жизнь духа – неразрушима.

 

Мы шли из Старой Коломны, и вечное солнце, как столетия назад, кропило Дом Пильняка, Николу, старинные купеческие особняки и кресты церквей. И вдруг колокольный звон раздался. Это благовестили на стройной звоннице у Богоявления-в-Гончарах.

Коломна, 2000 – 2022гг.