Эдуард ПЕТРЕНКО. БЛЕСК И НИЩЕТА ПРОВИНЦИАЛЬНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ. Полемические заметки о современной псковской прозе

Эдуард ПЕТРЕНКО

БЛЕСК И НИЩЕТА ПРОВИНЦИАЛЬНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Полемические заметки о современной псковской прозе

 

Та осень двухлетней давности казалась бесконечной. Затяжные, осточертевшие дожди гноили в лужах опавшую листву, и почерневшие от сырости березы, будто слёзы, капельками янтаря роняли последние листья. Безысходность и отчаяние, стоявшие в набухшем от влаги воздухе, невольно переходили в тягостную рефлексию.

А тут ещё, как на грех, просматривая интернет, натолкнулся на невесёлые размышления Людмилы Малюковой после прошедшего в Таганроге книжного фестиваля. Особенно резануло слух одно безрадостное откровение: «Обобщая увиденное на фестивале, не перестаешь задаваться вопросами: что происходит с нами, если даже книжное мероприятие стало вне интереса к самой книге? Как случилось, что «душа нации» – русская литература оказалась невостребованной, а мы из самой читающей страны стали иванами, не помнящими родства?..».

Как бы своеобразным резонансом на этот «крик души» в ту прошедшую слякотную осень и произошла неожиданная, я бы сказал, символическая встреча с псковской литературой (местная писательская организация отмечала свой 45-летний юбилей), а точнее, с книгой прозаика Игоря Смолькина, писателя зрелого, самобытного и никак не подходящего под категорию «не востребованного».

 

Здесь русский дух, здесь Русью пахнет

Кто-то сказал, что общечеловеческая история едина и неделима. А если это так, то над неудержимым движением исторического процесса не властны никакие временные, пусть даже драматические, отклонения и остановки. Скажем, как те, что произошли в России (а вернее, бывшем СССР) в 90-е годы прошлого столетия. Как раз в то беспокойное «смутное» время волею судеб и перекочевал я из своего родного Донбасса на Псковщину, которая для меня долгое время была всего лишь историко-географическим понятием, почерпнутым из школьных учебников и советских кинофильмов. Вот тогда-то, двадцать лет назад, я и оказался в этом одухотворённом мире исконно православной культуры, с её бесчисленными золочёными маковками церквей, первозданной, ещё не опороченной цивилизацией природой, белоствольным березовым раздольем и необозримой синевой озёр, А когда у подножия Святогорского монастыря возложил цветы на могилу Пушкина, почувствовав трепетное и святое ощущение «русского духа», то понял, что судьба неуклонно и упрямо вела меня в эти благословенные края, чтобы поставить последний штрих на формирование моей человеческой личности.

Да, теперь уже не абстрактно-виртуально, а вживую я передвигался по легендарной Псковщине, откуда «есть пошла Русская земля», где родилась великая княгиня Ольга, внук которой Владимир крестил Русь, начав тем самым культурно-просветительскую миссию приобщения древнерусского государства к общечеловеческим ценностям. Именно здесь впервые зазвучал вечевой колокол Псковской республики, пробуждая в русском человеке ростки демократического самосознания. А оно затем отразилось не только в национальном характере, но и органически преобразилось в художественное слово, начиная от древнерусского жития и достигнув совершенства в произведениях 19-го века, которые стали «золотым фондом» нашей классической литературы.

И всё-таки Псковщина, несмотря на свои уникальные особенности и богатейшую церковно-архитектурную культуру, всегда оставалась типичной российской провинцией, с её установившимся за многие века христианским, аграрно-деревенским миропорядком. И даже соприкасаясь с севера и юга с вальяжной столичной культурой Москвы и Санкт-Петербурга, она многие годы была своеобразной вотчиной религиозно-духовной деятельности России.

Ох, и как же эта утончённая самобытная культура, выросшая на кропотливом земледельческом труде, простоте, неприхотливости крестьянского быта, на православной вере, совестливости и порядочности поколений, болезненно сопротивлялась тем западным новациям переломных 90-х годов российской истории! Тем сатанинским силам, изменившим вектор движения страны на прямо противоположный, когда российская провинция как бы замерла и остановилась, не готовая плыть против течения, не понимая очередного социально-экономического эксперимента, начатого вопреки народному волеизъявлению нагловатыми и самонадеянными фигурантами из бывшей советской партноменклатуры.

Провинциальная простота с болью и ожесточением взирала на то, как псковская земля-кормилица, бывшая испокон веков житницей и средоточием всех дел наших отцов и дедов, раздираемая похотливой «прихватизацией» 90-х годов на куски-паи, постепенно хиреет и зарастает бурьяном.

А если земля, одаривающая свой народ животворной силой, превращается в пустырь, то постепенно скудеет и плодородная почва, питающая корни духовно-нравственной культуры нации. Русская провинциальная культура, истоками которой всегда были общинность, соборность и повышенная духовность, попавшая под безжалостный каток либерально-буржуазных ценностей с их неизменным приматом частного над общим, с их оголтелыми фетишами прагматизма, выгоды и наживы, начала стремительно угасать. К тому же лишённая на селе полноценной работы молодёжь кинулась в города, ближнее и дальнее зарубежье. Рождаемость в русской деревне резко пошла на нет, и как-то само собой отпала нужда в детсадах, школах, библиотеках и Домах культуры, число которых в сельской глубинке стало безбожно сокращаться. А как следствие, потеряла востребованность и престиж провинциальная литература, считавшаяся всегда «душой народа».

А у нас, где народ, там и стон! И ему, сердечному, не всегда понять, что любая власть как аппарат насилия уже тысячи лет играет с обществом по одним и тем же неизменным правилам, и её главная цель – обеспечить себе, любимой, сытое, комфортное существование за счёт своих, экономически и морально ущемлённых, сограждан. Так было всегда, несмотря на то, с каким бы очередным «измом» ни приходил на нашу планету тот или иной социально-общественный строй.

 К сожалению, бег Времени неумолим, и Псковщина 21-го века уже не та, а псковская, как и вся наша русская многонациональная литература, являются заложниками нынешней государственной системы, которая зачастую порождает в человеке всё мелкое, низменное и продажное. Поэтому в нынешних условиях особенно трудно приходится второстепенному таланту, он умирает поневоле непризнанным. А больших литературных талантов в наше время раз, два – и обчёлся. Потому что для их появления всегда нужна адекватная социально-историческая обстановка.

 Сегодня, в эпоху кризиса капитализма произошло перерождение его идеологии в так называемый неолиберализм. Между людьми всё больше устанавливаются потребительские, бездуховные отношения, волчий эгоизм, отчуждённость, происходит снижение потребности элементарного человеческого общения. Власть очень много и красиво говорит о насущных проблемах общества, не принимая для их решения полноценных адекватных мер, а литература как духовное отражение жизни общества поневоле выступает в роли заложницы этих негативных явлений. Она зачастую становится коммерческой, эстетской и развлекательной. Поэтому в ней сегодня превалирует мелкий, прагматичный характер, не способный на гражданский и духовный подвиг... Кажется, что мировое сообщество накопило к настоящему моменту столько материальных благ, что, «обожравшись», чувствует настоящий голод по всему возвышенному и духовному.

Ответы на эти сложные, неоднозначные вопросы я и попытался найти в прозе Игоря Смолькина, о котором был наслышан как о писателе вдумчивом и неординарном, с особым философским взглядом на мир.

 

От бездуховности до ложного величия – один шаг...

 После прочтения книги Смолькина «Ангел беспечальный» (куда вошли его два романа, повести и рассказы), действительно, остаётся удивительное, непреходящее чувство сопричастности к современности.

 А читать эту книгу я почему-то начал с конца, эпистолярного романа «Великий», наверное, самого сокровенного произведения Игоря Смолькина и, как мне кажется, одного из лучших образцов современной философской прозы России.

О чём же роман «Великий»? Почему, прочитав его, ещё долгое время остаёшься под впечатлением доходящей иногда до драматизма бытовой повседневности и реальной действительности, находящейся зачастую на грани фантасмагории и ирреального мышления?

Уже с первого абзаца повествования мы стремительно вовлечены в сложную, интригующую переписку по e-mail между мэтром литературы Иваном Сергеевичем Дальневым-Анзорским и почитательницей его таланта – романтической, экзальтированной девушкой Соней: «Но виноваты в этом вы сами, – пишет она. – Ведь именно вы сказали, что стремление получить невозможное – единственное подтверждение нашего права на жизнь...».

Собственно, с неожиданно залетевшей в открытое окно Сони звезды, символа невозможного, и начинается завязка этого увлекательного романа. Мы попадаем в сложный виртуальный мир главных героев, находящихся по своим идейно-эстетическим убеждениям и творческим возможностям на диаметрально противоположных полюсах, в различных антимирах, Поэтому не случайно художественная антитеза – главный изобразительный приём в романе. Интеллектуальное противостояние и психологическая несовместимость героев усугубляются после того, как Соня, видимо под впечатлением книг «великого мастера», написала свою первую повесть «Осень бесконечная».

Однако эта «бесконечная осень», как мы понимаем, для Сони, ищущей в этом жестоком мире признания своего таланта, – это не только «унылая пора, очей очарованье», а, прежде всего, состояние молодой, истерзанной души, устремлённой в живой мир человеческих отношений (зачастую такой «невозможный»!), лишенный ложных ценностей – мании величия, холодной, циничной рассудочности, тщеславного, «гениального» самодовольства.  «Современное творчество... Что оно для меня? – объясняет Соня замысел своей повести. – Лабиринт Минотавра, быть может. Нет, скорее, большой равнодушный дом, холодный пустынный замок с вечным полумраком внутри... Так о чём же я мечтаю? Чтоб не эхо, не неясные тени, а живые голоса и родные лица, песни о своём и понятном. И не хохот из телевизора, а улыбка на счастливом лице того, до кого можно дотянуться рукой...».

Но, оказывается, что все эти исповедальные откровения – всего лишь красивый порыв молодой женщины с противоречивым и неуравновешенным характером, далёкой от истинной, возвышенной устремлённости к «невозможному». К тому нелёгкому счастью писателя «по призванию», а не самовлюбленной прихоти графомана, к тому вдохновенному творчеству по зову сердца, о котором писал Константин Паустовский в повести «Золотая роза». Для неё литература – не призвание, а всего лишь дань капризной моде, тщеславное стремление вознестись на литературный Олимп. Поэтому в своей переписке, кокетничая и играя с маститым писателем, Соня занимается словоблудием и откровенным враньём, которое лицемерно сама же осуждает в своей повести как тягчайший человеческий порок и смертоносный грех: «Дорогой Иван Сергеевич! Великий Читающий Немой! Я вам все наврала. Я все придумала о себе. Кроме дяди Вани и моей повести (она была в ваших руках, и теперь никто не может отрицать ее наличие в этом мире) и, конечно, звезды – она (будучи столь долго ожидаемой) явилась мне так явственно, так пугающе достоверно, что, будь это не сон, я возвестила бы об этом городу и миру»...

Однако и Дальнев-Анзорский, несмотря на «величавость» и помпезность, – не менее противоречивая и лживая натура. Под бременем своего таланта и всеобщего признания он постепенно превратился в самодовольного, извращённого славой циника, смотрящего на человечество с «заснеженных вершин вечности». Чего стоят только одни его философско-умудрённые сентенции, с помощью которых он пытается «запудрить мозги» наивной девушке: «Творчество до тех пор только и живо, пока символы его имеют религиозный смысл, более глубокий, чем эстетический. ... Ваш символизм стихиен, вы более живёте своими интуициями и предчувствиями. А знаки и символы постмодернизма для вас собачьи метки на столбах и заборах... Что вы ищете? Бога? Или идущего к нему человека?».

 Дальнев-Анзорский как талантливая творческая личность, высокоинтеллектуальная духовная организация находится тоже в мучительных поисках Бога и смысла человеческой истории. Однако все его «великие» поиски и устремления оказываются ложными и бессильными под влиянием постмодернизма, который уводит его от философско-антропологического восприятия мира (а значит и признания Бога-человека), искажает его представления о моральной ответственности писателя за судьбу современного мира. Ведь постмодернизм как реакция буржуазно-капиталистического общества на рациональное познание окружающей нас действительности делает художника-творца весьма зависимым от той вселенской «игры», якобы превращающей диалектическое единство мира в разрозненные «фрагменты» бытия, выступающие в философии постструктурализма всего лишь в качестве знаково-символического пространства. Всё это и приводит умозаключения и поступки Дальнева-Анзорского к софистике, нигилизму и откровенному цинизму. Усмотрев в повести Сони элементы поверхностного, дидактического содержания, её явный подражательный характер, он издевательски резюмирует: «Наивное дитя, истину нельзя обожествлять! Благословляется лишь процесс её поиска, причём в любом направлении. Пусть пирамиды Великих сегодня – это опущенные в яму лестницы. Пусть! Но главное ведь – быть на расстоянии от толпы. А она (толпа) всегда будет вожделенно смотреть туда, где пребывают её Великие...».

Вот эта непреодолимая пропасть между «толпой», частицей которой ощущает себя Соня, и «сильными мира сего» и приводит в романе к трагической развязке. Оказывается, Дальнев-Анзорский, престарелый, умудрённый жизнью человек и верный своим принципам писатель, понимая, что не может уже дать молодой и, очевидно, талантливой женщине ни морального, ни физического удовлетворения, решает с самого начала превратить их виртуальную переписку в жестокую и коварную игру. На все живые и эмоциональные письма Сони он отвечает гробовым молчанием. Вернее, он скрупулезно и дотошно отвечает на все письма, только отправляя их... в корзину собственного компьютера. Не получив от своего «великого немого» ни одного письма, не найдя в нём ни творческой, ни моральной опоры, разочарованная, романтически-возвышенная девушка бессильно барахтается в омуте мелкой обывательской жизни. Ведь такие, как Соня, в принципе, талантливые люди, даже со всеми противоречиями и недостатками, по прихоти вездесущих «великих» (а может быть, в силу божественного провидения) часто становятся для окружающих всего лишь «ненужной сущностью». Как раз об этом откровенно и цинично заявляет Великий в одном из своих писем: «Отсюда ваша испуганная рефлексия, непоследовательность, неспособность внятно ответить на мучающий вас вопрос: «Кто я?»... Ваша повесть – это и есть вы, а эпистолярии – синтез ваших ненужностей, которые вы пытаетесь из себя извергнуть...».

Как видим, вечная проблема «Моцарта и Сальери», никогда не утихающее противостояние между «талантами» и «гениями» в романе Смолькина обозначены с удивительной художественной силой и типическим обобщением.

Когда читаешь роман «Великий», то невольно напрашиваются ассоциации с жизнью и творчеством Ивана Сергеевича Тургенева, и особенно с его знаменитой повестью «Ася», в которой изображена одна из самых поэтических тургеневских женщин. Ведь самые характерные её черты – противоречивость, непредсказуемость, игривое кокетство, мы наблюдаем и в портрете Сони. Но одновременно мы любуемся в этих женщинах живым непосредственным умом, романтической порывистостью, той жаждой жертвоприношения во имя высокой любви и духовного подвига (ведь Соня в конце концов в результате нелегких колебаний приходит к Богу, дабы искупить свои «земные прегрешения»).

Наверное, не случайно мы находим некоторые «пересечения» и в образах Дальнева-Анзорского и господина N.N. из повести «Ася». В конце концов, их пошлая, «рассудочная» игра и приводит обоих к драматическому финалу и самоистязанию душ, стремящихся к запоздалому и бессильному раскаянию. Не это ли чувство сожаления за наше неумение понять и оценить «волшебное мгновение Бытия» звучит в проникновенных строчках Афанасия Фета:

Не жизни жаль с томительным дыханьем,

Что жизнь и смерть? А жаль того огня,

Что просиял над целым мирозданьем

И в ночь идёт, и плачет, уходя...

 

Может быть, и то знаменательное «небесное явление», вспышка сгорающего метеорита, в финале романа напоминает нам, что и наша жизнь, и любовь, и счастье – это всего лишь мимолётное мгновение в непрекращающемся великом движении Вечности?..

Отличительная особенность прозы Игоря Смолькина – это почти «симфонический полифонизм» тематического содержания произведений и поднимаемых в них проблем. Иногда кажется, что рамки элементарного человеческого бытия просто тесны для его всеохватывающей философской мысли, которая как бы стремится преодолеть «земное притяжение» и вырваться в необъятные просторы Универсума. Ведь только так можно понять и оценить человеческую жизнь с её экзистенцией как способом осознания личностью своей сущности в этом мире. Наверное, отсюда у Смолькина-писателя, художественный метод которого часто называют «православным реализмом», и обращение к Богу, поистине «космический» размах повествования.

Безусловно, над идейно-эстетическими установками и художественным методом Игоря Смолькина как православного писателя в какой-то мере довлеет богословско-церковный канон. Однако автор умеет органично и тонко, без всякой назойливости и дидактики, вписать в это «прокрустово ложе» клирикальных моментов повествования яркие и сочные картины реальной действительности. Поэтому все эти «огрехи» (или достоинства – каждый волен определять сам) тут же компенсируются умением автора двумя-тремя штрихами нарисовать точный психологический портрет своего героя, а свою мысль выразить лаконичным, образным языком, философской обобщенностью с природой...

Эта тенденция ярко проявляется в рассказах и повестях, романе «Ангел беспечальный», вошедших в книгу с одноименным названием. Все эти произведения, как и роман «Великий», наполнены острым философским осмыслением Времени и эпохи со всеми их «низменными» и «высокими» проявлениями, катаклизмами и противоречиями. Наверное, после прочтения этой умной, увлекательной книги каждый из нас обязательно задумается о быстротечной и безумной жизни с её постоянными «взлётами» и «падениями», о безудержном, неустанном стремлении человека к Невозможному и обретению достойного места в этом мире...