Владимир КУЗИН. ЧЕБУРАШКА. Рассказы

 

Владимир КУЗИН

ЧЕБУРАШКА

Рассказы

 

СМУГЛЯНКА

 

Как же здесь всё заросло. Раньше перед этим озерцом хоть лужайка была.

Тут, что ли? Да, кажется. Только ветки нужно раздвинуть. Вот так… Фу, болото. От той чистой воды, которая здесь была, ничего не осталось. Хотя немудрено, прошло столько времени… Ну-ка, посчитай… Тогда был семьдесят девятый… Больше сорока лет. А ещё помню… Впрочем, такое забыть невозможно. Несмотря на все мои усилия…

И вот уже который раз себя спрашиваю: зачем? По какой такой причине именно сейчас меня сюда потянуло? Может, оттого что где-то в глубине души чувствую приближение финала своей жизни? И что? Решил со своей совестью разобраться? Так нечего тут разбирать. Совершенно очевидно, что я тогда поступил разумно. Я ведь почти не умел плавать. Как и сейчас. Так, по-собачьи, с трудом. Всю жизнь воды боялся. Отец меня с семилетнего возраста на глубину таскал. Говорил, что будет меня поддерживать, а я, мол, должен плыть сам. Но я на его руках визжал как ненормальный. И после нескольких таких попыток он махнул на меня рукой. Никакого, сказал, толку. И всё же к пятнадцати годкам я кое-как научился барахтаться. Помню, метров около двадцати проплывал, а дальше затекала шея. Так и не научился ей работать, голова всё время над водой торчала…

Что я мог сделать в то утро? Допустим, кое-как доплыть до той тонущей девчонки. А дальше? Одной рукой ухватить её, а второй грести? – Не смешите. Пройти по той доске, что была перекинута с одного берега на другой и с которой эта глупышка, видимо, свалилась? – Предположим, я бы смог, и, присев, схватил бы её за руку. И что? Втащить её на такой узкий мостик у меня всё равно бы не получилось, только сам бы плюхнулся в воду… Да и вообще, разве можно было за те мгновения что-то успеть сообразить?.. А почему бы нет?.. Ну-ка вспомни, только честно…

Честно?.. Ну да, в моей голове тогда прежде всего мелькнуло, что ей лет тринадцать-четырнадцать, почти моя одногодка, и что она красавица. Немного загорелый цвет лица и тёмные волосы. «Смуглянка», как я её назвал, вспомнив популярную тогда песню. И что губы у неё пухлые и томные. Для жаркого поцелуя в самый раз. А глаза широкие и лучезарные… Впрочем, понятно, что она их широко раскрыла от ужаса. Крик «Помогите!» был душераздирающим, хоть и недолгим. Я, когда её увидел, сперва быстро вбежал на небольшой холмик неподалёку и огляделся. Вокруг – никого.

«Блин, – подумал, – хоть бы рыбак какой с Клязьмы шёл. Сколько их тут иногда ходит…».

Опять подбежал к озерцу.

– Плыви к берегу! – крикнул.

Она повернула голову и закричала, уже глядя на меня. По моей спине побежали мурашки. Настолько отчаянным был её взгляд.

Я попробовал нагнуть тонкую берёзку. Никак. Огляделся. Остальные деревья вокруг были толще. Быстро подбежал к куче сухих веток, валявшихся неподалёку. Пораскидал их ногой и выбрал самую длинную. Схватил её и, подбежав к берегу, протянул тонущей. Куда там, метра полтора не доставало. Отбросил её в сторону и попробовал сдвинуть доску, которая была мостиком. Схватился за неё и потянул на себя. Ещё раз. Второй конец доски съехал с противоположного берега и плюхнулся в воду. Я попытался подтянуть мостик к девчонке, но он намертво въелся в дно. Все мои попытки оказались тщетны.

«Смуглянка» продолжала барахтаться в мою сторону. Всё так же глядя на меня своими широко раскрытыми глазами. Её мокрые волосы раскинулись по плечам.

– Попробуй к доске! – крикнул я, указав на упавший с одного края мостик. И тут же про себя отметил, что вряд ли она сможет за него ухватиться из воды, он был от неё высоко…

Медлить больше было нельзя. И надеяться не на кого.

Я снял кроссовки и джинсы и ступил в воду. И сразу выпрыгнул назад: вода была жутко ледяной. Слышал как-то от соседей по даче, что на дне этого водоёма били холодные ключи.

Вспомнил, что если хотя бы раз окунуться, холод воды уже чувствуешь не так сильно.

Тут же мелькнула мысль: «Не сведёт ли ногу, когда поплыву».

Попытался себя успокоить: «Бывал же в холодной воде, и ничего…».

Заметил, что где-то в метре от берега дно круто уходило вниз. То есть глубина этой впадины была ого-го…

«Ну давай же… Ничего особенного. Ты же проплывал такое расстояние, и даже больше».

Я шагнул в воду. Потом ещё. Сердце колотилось с бешеной частотой…

Войдя по пояс, я попытался сделать следующий шаг. Но не достал ступнёй дна.

«Всё, дальше пропасть, – мелькнуло в сознании. – Теперь только вплавь…».

Вспомнил, как отталкивался от дна и плыл брасом. Да хоть по-собачьи, какая разница.

Девчонка выныривала всё реже.

«Толчок и вперёд!» – скомандовал я себе. И уже вытянул вперёд руки, готовясь раздвигать ими воду. Как вдруг будто током пронзила мысль: «А ведь если она в меня вцепится, точно утащит за собой на дно. Я даже пикнуть не успею…».

И тут же в моём сознании возникло недавнее награждение меня в качестве победителя областной математической олимпиады. Замелькали горделивые лица моих родителей, завистливые взгляды соперников и улыбки девчонок-одноклассниц. А дальше – золотистое сияние Кубка, который мне вручал первый секретарь обкома. Под всеобщие аплодисменты…

Я стоял в воде неподвижно.

Раздался хриплый крик девчонки.

Я немного присел, чтобы оттолкнуться от дна. Но в следующую секунду прижал подбородок к груди, зажмурил глаза и заткнул ладонями уши.

– Только скорей… – сказал прямо вслух. – Ну, пожалуйста, уходи скорей…

И такая боль ударила в виски, что меня чуть не стошнило…

Не помню, сколько времени так простоял, по пояс в воде…

А когда с ужасом приоткрыл глаза, «смуглянки» на поверхности уже не было.

И вдруг я почувствовал жуткий холод. Сначала в ногах, а потом и во всём теле. Тут же выскочил из воды и лихорадочно стал одеваться. Меня трясло…

– Это чего, – сбоку раздался сиплый голос, – мост повалили, что ли?

Оглядываюсь – мужик с удочками и котелком.

Я попятился.

Тот с любопытством на меня глянул.

– Да, сами видите, – дрожащим голосом говорю, кивая на доску. – Хотел вытащить, но тяжело…

– Ну-ка давай, – рыбак схватил свободный конец моста и потянул его на себя. Я принялся ему помогать.

– Раз, два – взяли! – скомандовал он... – Так. Поднимаем. – Он зашёл в сапогах в воду и поднял доску где-то на полметра от воды. – Теперь толкай!

Второй конец моста уткнулся в грязь на другом берегу.

– Ну, хоть так, – мужик улыбнулся мне. – Спасибо.

И встал на доску.

– Осторожней, – говорю ему в спину. А сам думаю: «Только бы не пошли пузыри… С того места…».

– Я привычный, – смеясь, ответил он. И легко перебежал на другой берег…

«Что я делаю? – мелькнуло в голове. – Надо же рассказать. Этому рыбаку или кому другому…».

И тут же осёкся.

«Чтобы вместо славы Кубка на меня свалилось клеймо труса? Пошла молва и обо мне написали в газетах? А потом каждый встречный на меня пальцем показывал? Доказывай им потом, что я ничего не мог сделать. Утопленнице уже всё равно, а у меня впереди целая жизнь».

И, тяжело дыша, я побрёл по направлению к дому…

 

СКОТЧ

 

– Ну чего зенки вылупил? Вижу, что узнал... Да-да, я. И никто другой. Твоя доченька, как ты меня называл при маме. Вот только ты мне не папа, уж извини. Потому что он у меня на пожаре погиб, когда детишек из огня выносил. Герой, настоящий мужчина! Не то что ты, мразь… И как тебе удалось тогда мою маму захомутать, не пойму. Что в тебе было особенного? Ну да, брюнет был, красавец. И такой галантный. Всё маме ручку целовал. Слова всякие нежные говорил, особенно под шампанское. Или Саперави. Выведал, гадёныш, у её подруг, что она грузинские вина любила… Ну и меня, естественно, в щёчку чмокал. А как же иначе? Женщина должна знать, что кандидат в её мужья любит и её детей. Это работает. Ну, а когда ты сказал ей, что готов меня удочерить, тут уж мама совсем растаяла…

А я… Ты даже не представляешь, как мне было плохо без папы. Я ведь помнила его объятия. Даже будучи маленькой девочкой… И когда ты брал меня на руки и целовал, я так трепетала! Мне так хотелось отцовского тепла, ласки!.. Мама это видела и иногда плакала от умиления…

Помнишь нашу с тобой первую поездку на дачу? Мне тогда шёл девятый год. Мы купались в лесном озере, собирали первую землянику, играли в догоняшки… А после срывали белые пушистые одуванчики и дули на них, запуская по всему дачному участку парашютики. Я визжала от восторга… А когда мама увидела, что мы обнялись, тут же нас сфотографировала.

После я всё пыталась приклеить эту фотку в наш семейный альбом. Но клей уже высох; и фотография выпадала, когда в очередной раз я или мама открывали альбом. И тогда ты купил моток широкого скотча, отрезал от него кусок и приклеил им фото к альбомному листу…

Я очень за вас с мамой радовалась. Особенно когда вы говорили друг другу тёплые слова. Даже будучи ребёнком, каким-то чутьём понимала, что после ужина и ночью к вам в комнату входить нельзя. А когда видела вас утром улыбающихся друг другу, моему счастью не было предела…

Но… как это всегда бывает, хорошенького помаленьку…

Когда я уже заканчивала школу, мама заболела… Я тогда не очень разбиралась в медицинских терминах; но что такое карцинома, запомнила на всю жизнь…

Ну, а когда она легла в больницу, всё и началось… Не сразу, конечно. Сначала ты просто ходил угрюмый… После стал часто вздыхать… И вдруг однажды сказал:

– Тяжело мне без мамы…

Я, дура, ничего не поняла и ляпнула:

– Мне тоже…

Ты в ответ только улыбнулся…

Через несколько дней маму выписали. Умирать дома. У неё была уже четвёртая стадия, химия не помогла… Ты принялся самоотверженно за ней ухаживать. Кормить, переодевать, выносить утку… Мама смотрела на тебя нежным и благодарным взглядом. Бедная! Теперь-то я понимаю, почему ты так старался. Боялся, что она завещает квартиру мне. Своего-то угла у тебя не было. Ты всем своим видом пытался ей показать, какой ты добрый и порядочный человек. Как жаль, что она так и не узнала тебя настоящего!..

После похорон ты часто открывал наш альбом и глядел на старые фотографии. Я сначала думала, ты скучаешь по маме. Но однажды, проходя мимо тебя, увидела, что ты с интересом рассматриваешь фото маминых подруг в молодости… Заметив это, ты сказал:

– Мы все когда-то были красивыми… Вот как ты сейчас у меня. Просто принцесса.

И так на меня глянул. Я аж вздрогнула.

Однажды, когда я стояла под душем, ты, чтобы помыть руки в умывальнике, совершенно спокойно зашёл в ванную (задвижка давно сломалась, и ты не спешил её починить). Я ойкнула и присела в воду. А ты с лёгким удивлением на меня посмотрел.

– Ты что, меня стесняешься? Я же твой отец…

Я тогда даже растерялась. Подумала, может и впрямь в семье это ничего особенного?

Через пару дней ты крикнул мне из той же ванной, чтобы я потёрла тебе спину. Помнишь? Мол, руки у тебя уже старые и корявые.

– Ты уж как-нибудь сам, – смущённо говорю в ответ.

А ты мне:

– Значит, буду всегда ходить с грязной спиной.

И с такой интонацией это сказал, будто я какая-то неблагодарная…

Через неделю всё повторилось.

– Не могу, – кряхтел ты. – Не достаю… Опять немытая, чесаться будет…

– Ладно, – говорю. Зашла в ванную и стала намыливать губку.

– Да брось её, она ничего не отмывает, – сказал ты. – На вот…

Ты встал во весь рост и потянулся за мочалкой, которая лежала на полке. Я отпрянула. Гляжу на себя в зеркало – красная как помидор…

А ты мне:

– Вот чудачка. Ей замуж выходить можно, а она от мужиков шарахается…

А спустя пару дней после выпускного ты вошёл в мою комнату, подсел ко мне и спросил:

– Что думаешь делать дальше?

– Поступать на экономический, – говорю. – Мне математика хорошо даётся…

А ты:

– Бухгалтером, что ли, стать захотела?.. Скукотища… Слушай, давай на выходные махнём на дачу. Помнишь, как в детстве? Озеро, ягоды…

У меня на секунду загорелось в груди. Но, почувствовав что-то нехорошее, я отказалась…

– Жаль, – сказал ты. – Прекрасно бы провели время. Опять бы сфоткались… Вон какая ты у меня выросла. Заглядение. Всё при тебе…

И ты погладил мои волосы, потом плечи. Я отодвинулась:

– Пап, ты чего?

А ты мне:

– Да что ты всё «пап» да «пап»… Ты же знаешь, я тебе не родной отец. Не биологический. Представь, что я просто твой хорошо знакомый мужчина… Понимаешь?.. И этому мужчине очень нравится девушка, которая сидит рядом. Молодая, красивая…

И ты прижал меня к себе. Я вскочила. А ты в ответ:

– Ой, вспыхнула… Пошутить нельзя… День сегодня какой, помнишь?

Я помотала головой.

– Мамины сороковины, – сказал ты. – Если любишь маму, грех не отметить…

Я согласилась… До сих пор виню себя в этом…

– Чего испугалась? – сказал ты мне вечером, наливая бокал вина. – Оно ж слабое. Попробуй. Полусладкое, ароматное. Между прочим, твоя мама обожала Саперави.

Я выпила. Голова с непривычки закружилась, и стало как-то веселее… Потом ещё. Помню, на юмор потянуло. И на воспоминания… А ты всё подливал и подливал. Давая заесть конфеткой.

– Земля пухом твоей маме…– слышала твоё бормотание.

И отвечала:

– Да, за мамочку нужно выпить… Она хорошая была. Как мне её не хватает!

– Ну что ты, дурочка, – обнимал ты меня, – у тебя есть я…

И мне так хорошо стало, так тепло на душе. Я только прижалась к твоему плечу и улыбалась…

Но потом сказка окончилась. И начался фильм ужасов. Хорошо хоть с алкоголем, будто во сне…

Ты уволок меня в мою комнату, положил на кровать и принялся стаскивать с меня платье и всё остальное. А я, пьяная, не имела сил сопротивляться. Только беспомощно болтала руками по воздуху и пробовала брыкаться ногами. После, пока ты раздевался, я попыталась встать и повалилась на пол. Ты поднял меня и, откинув одеяло, бросил на постель… Смутно помню, как ты лапал мою грудь и бёдра… А потом меня внизу пронзила жгучая боль… Я завизжала. Ты заткнул мне рот ладонью. Но я завертела головой и принялась кричать ещё громче. И вот тогда ты вынул из моего письменного стола моток скотча (тот самый!), отрезал от него кусок и заклеил им мне рот. Потом прижал мои руки к кровати. А дальше – только покачивание, как на морских волнах… И змеиное шипение на ухо:

– Девочка моя… девочка моя…

 

Наутро я стояла в ванной как оплёванная. Пол подо мной качался, тошнило ужасно. Пришлось применить два пальца. Отпустило. После ты плеснул в стакан вина.

– Выпей, полегчает.

Я стала одеваться. Быть в одной квартире с тобой мне стало невыносимо.

– Только учти, – бросил ты мне вдогонку, – ты совершеннолетняя, так что статья о совращении мне не грозит. А остальное не докажешь. Скажу, ты напилась, разомлела и сама предложила… А парни, если узнают, даже смотреть на тебя перестанут, это уж мне поверь…

Ты был умница, всё предусмотрел…

Я ушла к подруге. Её родители на лето всегда уезжали в деревню; и она согласилась, чтобы я у неё пожила. Пришлось ей сказать, что, мол, отчим привёл домой тётку, и мне с ними стало неуютно. Она поверила…

Стала готовиться к поступлению в университет. Погрузилась в учебники. Иногда ходила со школьными друзьями в кино или в гости. И как-то успокоилась. Наверное, если бы этим всё закончилось, моя жизнь наладилась бы. Но оказалось, проблемы только начались.

Сначала появились тошнота и слабость. Подруга всё списывала на переутомление от моих сидячек за учебниками и скудное питание. Я с ней соглашалась. Но когда надолго пропали месячные, перепугалась и побежала в аптеку. Купила полоски. Сделала всё как положено по инструкции и… чуть не упала в обморок. Наутро – в поликлинику. Точно. Это было оно самое.

Я, дура, с перепугу к тебе бросилась. Девчонка была, глупая. Не знала, что и делать.

Ты как узнал о моей беременности, заорал на меня, брызгая слюной:

– Рожать и думать не смей! У меня скоро повышение по службе, и мне всякие сплетни и скандалы ни к чему. А ты об учёбе подумай. Да и замуж тебя с дитём никто не возьмёт. Таких дураков, как я, мало…

 

В общем, нашёл какого-то частника, тогда это было просто, – заплатил ему; и тот всё быстренько вычистил.

Вскоре я сдала вступительные и поступила на бюджетное место. Кое-как дождалась конца августа, когда можно заселяться в общагу, собрала вещи и тю-тю в Питер.

Училась с каким-то остервенением. Наверное, очень хотелось стать сильной и независимой. И получилось. Даже на повышенную стипендию потянула. Хотя всё равно после занятий торговала на рынке. То куртками, то сапожками…

По окончании учёбы работала менеджером в очень солидной компании. А когда там увидели мои достижения, сделали главой отдела маркетинга… Ну а дальше пошло-поехало. И вот я уже первый заместитель председателя правления. Уважаемый в своих кругах человек, с хорошим доходом и неплохими связями… Вот только…

Однажды я встретила мужчину. Сергеем зовут. Как-то случайно, просто в кафешке сели перекусить за один столик. И разговорились. И так легко мне с ним было, будто мы сто лет друг друга знали. Потом стали встречаться, вместе ходить в гости, вдвоём провели отпуск… А после уже души друг в друге не чаяли. Бежали с работы без оглядки, чтобы вместе провести время. Наш с ним круиз по Балтийскому морю не забуду никогда…

Но главное, мы мечтали с ним о семье. О детях. Как дадим им образование, будем воспитывать, жизнь их сделаем интересной и насыщенной… Хотели девочку и мальчика… Но когда прошёл год, а я всё не беременела, решила сходить к гинекологу. А она меня как обухом по голове: детей я иметь не смогу. Никогда!.. Мне прямо у неё в кабинете плохо стало. Пришлось даже нашатырь нюхать…

– Почему? – спрашиваю.

Она вздохнула и говорит:

– Беременность прерывали?

Я кивнула. А она мне:

– Вот тогда вам и напортачили… Такое ощущение, будто в вашем животе двоечник ковырялся…

Пришлось Сергею про аборт и его последствия рассказать. О тебе смолчала. Сначала он меня жалел. Даже к известному профессору в Германию свозил. Но тот приговор подтвердил. А когда я заикнулась об усыновлении, Сергей сразу отказался. Оно и понятно. Зачем ему растить чужих детей, когда он мог иметь своих.

Ну, а дальше он очень культурно извинился, и мы расстались.

Так что я вот уже пятый год одна. Нет, мужики, конечно, у меня иногда бывают, когда уж совсем тошно. Но долго я их при себе не держу. Не хочу сначала обнадёживать, а потом причинять боль. Как Сергею. Поэтому семьи у меня не будет никогда. По твоей, ублюдок, милости…

Я вот всё на судьбу удивляюсь. Такое ощущение, будто кто-то за нами наблюдает и иногда подбрасывает нам всякие сюрпризы. Чаще плохие, но иногда и приятные. Сам посуди.

Сначала я хотела тебя отравить. Приехать в гости и подсыпать что-нибудь в вино. После думаю, зачем светиться. И решила нанять крепких ребят, чтоб они из тебя мозги вышибли. За хорошие деньги это не проблема. И вдруг – на тебе. Тётка звонит и говорит, что у тебя инсульт. И что из родни, кроме меня, у тебя никого нет (официально я ведь твоей дочерью числюсь!). Как не воспользоваться моментом!

И вот теперь ты у меня в коттедже. И, наверное, надолго. Потому что врачи сказали, что никакого выздоровления у тебя в ближайшие месяцы не предвидится. А этого времени мне хватит по самую макушку…

Что мычишь, как бык? Ах да, завотделением говорил, что у тебя, кроме руки и ноги, ещё и речь отнялась! А то бы ты сейчас меня матом крыл, правда? Что головой трясёшь? Не стал бы? Ну, это вряд ли…

Ты не думай, я тебя кастрировать не собираюсь. Ещё из-за такой твари в тюрьме сидеть… А вот твою любимую жареную картошку не обещаю. И вообще, смотри как ты потолстел. Дай-ка по пузу твоему похлопаю. Ух ты, жиру-то сколько! Нет, тебе определённо нужна диета. Причём, голодная. Да? И водички можно только разок в день хлебнуть. Полстаканчика – и хватит. Зачем поджелудочную нагружать. А ещё вонь от тебя прёт такая, что хоть нос затыкай. Но ванную я тебе не предлагаю. Просто будешь лежать голый. Я вот окошко открою, ветерком тебя обдувать будет. А ветерок у нас в Питере бывает холодненький и колючий. Бр-р! Особенно сейчас, когда зима на носу. Но согласись, не нюхать же твой пот. Уж не говоря об испражнениях. А подгузники, думаю, можно и раз в неделю менять. Ничего, полежишь в собственном дерьме. Своё, как говорится, не пахнет. А чтобы ты не визжал и не привлекал внимание прохожих, я тебе подарок привезла. Уверена, ты будешь так ему рад, как никогда в жизни. Ведь он воскресит тебе твоё романтическое прошлое…

Вот, смотри. Узнаёшь? Вижу, вспомнил. Да-да, тот самый моток скотча. Которым ты когда-то нашу с тобой фотографию в семейный альбом прилепил; а после им же мне рот заклеил, чтобы я не кричала, когда ты меня трахал. Я его тогда с собой в Питер взяла. Для канцелярских работ… Теперь я хочу возвратить тебе долг. И потому, когда ты станешь корчиться от голода и жажды, от вони и зимней стужи, я залеплю твой поганый рот именно этим скотчем. Так, что никто ни одного звука из открытого окна не услышит. Договорились? Вот и умничка.

Да не отворачивайся, это не сейчас. Пока полежи спокойно. Осмысли, так сказать, происходящее. Что за всё в жизни рано или поздно придётся ответить. Потому что таков закон кармы, дружок. А с ним не поспоришь…

Давай я его пока положу куда-нибудь, чтоб он тебе глаза не мозолил… Вот, на стол… Нет, давай его спрячем. Это что на стуле, твоя куртка? Замечательно. Тогда положу его в твой боковой карман… Вот так… А там что у тебя за бумага? Ну-ка…

Ёкарный бабай! Ты что, её с собой таскаешь? Эту нашу дачную фотку? Ну, ты даёшь. Четверть века прошло.

Какая я ещё маленькая была. Волосы аж до плеч. А ты-то здесь какой молодой и сильный. Сейчас седой и пузатый, а тогда был чернявый и стройный. Так и расцеловала бы. А обнял-то меня прямо по-отцовски. Да?

Да, свинья?! Как отец обнимает любимую дочурку?! Как тот, на кого хочется опереться, кого хочется любить и кому хочется верить?!.

Что ж ты всё испортил, поганец! Что ж ты всё испортил!..

Заревел? Это как понять? Да не мычи ты, скажи по-человечески! Какое «паси»?! Я не врубаюсь! Хватить мямлить! Что за «паси»?! Кого пасти? А может, ты мне хочешь сказать «прости»?! Глядите, люди добрые, он головой закивал. Совесть проснулась! А где она раньше была?! Где, мать твою?! Когда я по-человечески жить хотела! Когда мне, несмышлёной и слабой девчонке, отец был нужен! Слышишь ты?! Отец, а не похотливый подонок!.. Да я бы и это стерпела! Но вот эскулапа твоего криворукого не прощу тебе никогда!..

Господи, как я устала! Как я устала жить, кто бы знал! Даже от злобы на тебя – и то устала!..

Блин, вывел из себя. Опять эти слёзы и крик. Ты-то хоть замолчи! Разревелся, как баба...

Чего киваешь? А, это. Да не выброшу я твою фотографию, не бойся. На вот, возьми её. Пальцы-то ещё держат? Вроде, пока держат…

А это что у тебя на ладони? Кровь? Да ты весь вымазался в крови. Откуда она?.. Дай гляну… Лезвие? Как оно у тебя оказалось? Из больницы, что ли? Ну-ка дай. Не трепыхайся, дай сюда, говорю… Это что на запястье? Это ты себя полоснул? Блин… Ты что удумал? Ты рехнулся?.. Погоди, я сейчас…

Вот. Дай руку. Это перекись водорода. Немного пощиплет и пройдёт… Держи вату. Ах-да, не можешь, я и забыла… А где скотч? Моток был, я в руке держала… Вспомнила, в куртке. Сейчас им вату прилеплю…

Вот так… Видишь, пригодился. Не зря, выходит, я его с собой взяла. Да?.. Успокоился? Ну, наконец-то. А то всё крики да слёзы. Ох, мать твою, как они надоели, эти слёзы! И вообще, всё надоело!.. И жопу ещё закололо. Ни к селу, ни к городу. Отсидела, наверное.

Ой, улыбнулся. Насмешила я тебя, да? Надо было как-то поприличнее сказать? Да ну тебя. Ещё в своей семье я буду культурные слова подбирать. Извините, мол, но моей попе дискомфортно… Ха-ха… Так, да? Ха-ха-ха… Смеёшься?.. Смотри, дохохочешься до второго инсульта… Успокоился? Вот и хорошо… Ну, мы с тобой сегодня даём. Как говорится, начали за здравие, а кончили за упокой… Или наоборот?..

Слушай, а может, пошло оно всё к едрене фене? То, что было. Всё равно ничего не вернуть, а жить-то надо. Вот именно. Ты правильно промычал. Сединушка ты моя. Небритый, неухоженый. И голодный поди-ка. Киваешь? Ох, горюшко.

А давай мы сегодня с тобой всю диету побоку. Откупорим бутылочку Саперави. Тебе капельку, а мне остальное. Я твоей любимой картошки пожарю, курочку потушу. Да? И закатим пир. Только уговор: все дурные мысли из головы вон! Резаться он надумал. Ты что, крест на себе поставил? Дурачок, ты ещё поправишься. Я тебя к лучшим врачам увезу, в Германию. Они тебя живо на ноги поставят. Мы ещё с тобой и к маме на могилку съездим, и на дачу. Подуем на одуванчики, как раньше. Давай я тебя потеплее накрою. Так хорошо? Сейчас пойду на кухню и всё приготовлю. Только сначала сопли свои утру и умоюсь. А ты пока отдохни. А лучше поспи немного. Ладно, пап?..

 

ЧЕБУРАШКА

 

– Командир, тут баба поранена лежить!

– У свідомості?

– Неа, у відключці.

Капитан подошёл и ударил женщину по щеке.

– Ти подивися, – сержант улыбнулся, – прочумалася.

– Зв'яжи її, щоб не брикалася.

– Зрозумів, – сержант осмотрелся и взял с вешалки ремень. Подошёл к раненой, перевернул её лицом в пол и скрутил ей руки за спиной.

– Сашко! – капитан крикнул в сторону входной двери.

В блиндаж вбежал лейтенант.

– Доглянь за дівкою, – капитан кивнул на раненую. – Перев'яжи її і зроби укол знеболюючого. А то здохне завчасно. – Посмотрел на лейтенанта. – Усёк?

Тот кивнул:

– Перевязать и обезболить.

– А главное?

– М-м… – тот замялся. – Стеречь.

– Вот именно. Государственный язык нужно знать, как «Отче наш…»

– Михайло, – капитан обратился к солдату, стоявшему у двери. – Зв'яжися по рації з Гринею-Хірургом. Треба, щоб його хлопці її забрали. У неї напевно важлива інформація є, а Гриня її говорити змусить. Тільки нехай вони поспішать. Повідом їм координати.

Тот кивнул.

Повернулся к сержанту:

– Ті двоє куди побігли?

– В березняк, – ответил тот, – у напрямку Горлівки.

– Скажи бійцям, щоб все за ними, – и все трое выбежали из блиндажа.

Лейтенант подошёл к раненой, обхватил её и посадил на пол спиной к стене. Затем расстегнул ей куртку и оголил плечо. Вынул из своей походной аптечки шприц и вколол его женщине. После чего наложил на рану пластырь и принялся её забинтовывать.

Она слегка приподняла голову и поморщилась.

– Терпи, – сказал лейтенант. – Хорошо ещё, навылет прошла.

Раненая некоторое время смотрела на него сквозь упавшие на лицо волосы… Затем усмехнулась:

– Вот значит как… А я всё думаю, откуда козлятиной прёт?

– В каком смысле? – лейтенант повернулся к ней спиной и стал укладывать бинт и ампулы в аптечку.

– В прямом. Видать, у тебя на морде Милкины сопли ещё не обсохли…

Он застыл… потом резко обернулся.

– А синяк-то на заднице прошёл? – женщина улыбнулась.

Лейтенант поднял её волосы с лица.

– Ольга? – Он отпрянул. – Это ты?

– А ты, Чебурашка, слепой?

Он сел на табуретку. С минуту оба молчали. Вдалеке слышались раскаты артиллерийских ударов. Да время от времени треск пулемётных очередей…

 – Чебурашка, – он усмехнулся. – Ты ещё помнишь моё прозвище.

– Я всё помню, Саша… Я когда впервые увидела твоё круглое лицо и слегка оттопыренные уши, так сразу тебя и назвала – Чебурашка. Думала, ты обидишься, а ты ничего…

– Это на Светкиной даче, что ли?

– Ага. Помнишь, она нас пригласила к себе на свой день рождения… ну, там шампанское, шашлыки и прочее… Да и вообще пожить у неё недельку…

– Да, время тогда мы провели весело.

Оба засмеялись.

– Слушай, а с чего Милка на тебя тогда наехала?

– Сам не могу понять, – он пожал плечами. – Светка попросила нас с Мариком яблоню во дворе посадить. Я подошёл к сараю, нагнулся за лопатой… И вдруг эта коза меня бац рогами под зад. Потом своей мордой в мою щёку ткнулась. Я думал, она мне сейчас ухо откусит.

– Да уж, заорал ты во всё горло. Вскочил, бросился наутёк, а она за тобой… Еле потом со Светкой её оттащили…

– Меня после этого ребята в группе подкалывали. Ну как, спрашивали, первый поцелуй?.. Да ты ещё… Пристала тогда ко мне – снимай да снимай брюки, нужно рану обработать.

– Я переживала… А ты краснел как малолетка…

– Я тебя в первый раз видел…

– Зато какой классный был вечер. Малиновый закат, тишина… А помнишь, как мы плавали с тобой в озере наперегонки?

– Я ещё удивлялся, почему ты всё время выигрываешь!

– Дорогуша, я с третьего класса в бассейне тренировалась…

– Мы с тобой каждое утро в лес ходили…

– Какой там был воздух!.. И туманы… туманы…

– А как ты ложных опят набрала, помнишь? Хорошо, я в грибах разбираюсь.

– Ты мне тогда такой щелбан по лбу отвесил, что у меня неделю синяк не проходил.

– Так дело-то было серьёзное, могла сама отравиться и других отравить.

– Слушай, а помнишь нашего Кроху?

– Бельчонка?

– Да, на сосне в дупле жил. Мы ему с тобой семечки и орешки оставляли…

– Он почти каждое утро нас встречал.

– Однажды у меня даже из руки кусочек хлеба взял…

– Помню… Ты тогда от восторга даже взвизгнула…

– А место наше не забыл?

– У косой берёзы?

Она кивнула.

– Однажды мы с тобой сидели там на берегу и смотрели на уплывающие вдаль облака… О чём-то без умолку болтали… Я поёжилась, и ты снял с себя ветровку и накинул её мне на плечи. А потом впервые меня чмокнул в щёку.

– Веришь, я тогда дрожал как осиновый лист.

– Да я сразу поняла, что ты был нецелованый.

– Зато ты меня так к себе прижала… Я аж обалдел…

– Во сколько же мы с тобой вернулись?

– Где-то полшестого, уже светало… Светка с Мариком почти не спали, волновались за нас. Отругали…

– После мы каждое лето туда ездили. – Она вздохнула. – Хорошая у нас была компашка. ВГИКовцы. Я со Светкой с актёрского, ты с режиссёрского, Марк – будущий сценарист. Все увлечённые, с горячими сердцами.

– А планы какие были… Ты, помнится, грезила Достоевским. Мечтала о роли Сони Мармеладовой. Удивлялась, как в этом персонаже одновременно уживаются и страдание, и жалость; и обида, и прощение. Кстати, Надежда Степановна, педагог по актёрскому мастерству, тебя хвалила. Говорила, что у тебя большое будущее. Да и ребята на твои этюды старались попасть.

– А ты был увлечён Тарковским. Всё таскал меня на его фильмы и пытался мне рассказать о его методе создания на экране сновидений и грёз… Восхищался, с какой силой его образы проникают в сердце. Например, наклоняющийся на фоне солнца могильный крест.

– Это из «Иванова детства»… Мы с Мариком хотели создать нечто подобное, даже сценарий написали…

– Интересно, где сейчас наш многообещающий драматург?

– Марик? В Израиле. Что-то там пытается публиковать. Пишет, что ни фига его замыслы никому не нужны… А твоя подруга? Со своим ангельским голосом.

– Светка поёт в ночном баре. В Норвегии…

– Ясно. Свою любимую Клеопатру так и не заполучила…

– Да какой там… У неё муж на пособии и дочь. Только о бабках и мысли…

– Опять кровь пошла. Ну-ка…

Он подсел к раненой и наложил на повязку дополнительный слой бинта.

Некоторое время оба сидели молча.

– Ты куда после ВГИКа пропал? Говорил, что уедешь ненадолго, а сам… Я тебя ждала…

– Мне предложили снимать рекламу в одной частной киностудии. В Киеве. Посулили приличные деньги. Тогда время было тяжёлое, я готов был за любые съёмки взяться. Думал, сначала встану на ноги, а уже после продолжу, как говорил, дело Тарковского. Обязательно буду снимать тебя… Но потом затянуло, ничего другого в перспективе не оказалось… А дальше случился Майдан. Я начал снимать ролики про него… закрутилось, завертелось. Подружился с боевыми хлопцами… Ну, а ты что?

– Я потыкалась туда-сюда, снялась в эпизодах у нескольких режиссёров, но чего-то серьёзного так и не случилось. Всё какую-то пошлятину предлагали. Плюнула на всё и уехала в свой родной Донецк, работала в музыкально-драматическом театре. А когда случился четырнадцатый год, поняла, что сейчас не до сцены. Окончила курсы связистов и теперь занимаюсь отнюдь не актёрством…

Он встал и заходил из угла в угол. Взял со стола чайник, отхлебнул из него, поставил на место.

– Служишь террористам? – Резко к ней подсел. – Ты хоть раз видела, как их ракеты и бомбы убивают наших ребят в окопах?

– А ты хоть раз за восемь лет задумался о том, что ваши снаряды превращали Донбасс в развалины? Когда ты жрал в ресторанах и кувыркался с бабами в постели, ты думал о том, что в этот самый миг эти ваши залпы отрывают ручки и ножки нашим детишкам? Ты знаешь об Аллее Ангелов в Донецке? Это полторы сотни детских могил! У тебя не мелькала мысль, что именно об этом нужно было снимать кино? Если бы люди вовремя узнали правду, может, всё бы сложилось иначе…

– Мы били по городу, захваченному сепаратистами. Это территория Украины; и только Украина вправе решать, что на её земле делать.

– Это в первую очередь земля дончан. Здесь наши дома и могилы наших предков. И на каком языке общаться и какие отмечать праздники, решать должны мы. А не те, кто засел в Киеве. Это не мы к вам пришли, чтобы вам своё навязать. А наоборот, вы к нам. С пушками и танками. Если в семье одного из супругов что-то не устраивает, то всё должно решаться кулаками? Целовать или нет портреты Бандеры? Говорить ли на языке Достоевского и Чехова?

– Ну, Бандера мне до лампочки. Я защищаю свою землю от таких сепаров, как ты, которые хотят оттяпать от неё кусок. И меня в этом не переубедить. Я здесь родился, и это моя Родина.

– Насколько я помню, ты коренной киевлянин. А вот я родилась на Донбассе. И защищаю именно свою Родину. И меня в этом тоже не переубедить.  

Он наклонился к её лицу.

– А для москалей это тоже Родина? Или как?

И глаза его блеснули.

– А какой кровный брат не защитит свою сестру от издевательств её бешеного супруга? Или как?

И её глаза блеснули в ответ.

– И что тебе твой брат даст? – Он кивнул на восток. – Идеологию «совка» с её уравниловкой и запретом на собственное мнение? Власть посредственностей, гнобящих неординарные личности и таланты? Как в своё время Тарковского.

– А тебе твои кукловоды? – Она кивнула в сторону запада. – Идеи волчьей конкуренции как норму отношений? Бесконечного кайфа как смысла жизни? Это для того ты натовскую каску на себя напялил?

– Эти, как ты говоришь, кукловоды несут людям свободу и цивилизацию. И мы желаем стать её частью.

– Частью того, где мужик с мужиком, а баба с бабой? Где ежегодно беснуются, нарядившись в чертей и ведьм? А марихуана становится нормой? Тогда флаг тебе в руки. Вот только я не хочу, чтобы моя Родина превращалась в Содом и Гоморру.

– Фанатичка, – он отошёл в сторону и снова сел на табуретку.

Некоторое время оба молчали.

– Чёрт, – он опустил голову, – до чего же всё-таки не туда жизнь пошла, до чего же не туда. Андрей Арсеньевич как-то сказал, что человек рождён, чтобы оставить после себя произведения искусства, а не руины после катастрофы… Похоже, что всё пошло по второму варианту. – Он вздохнул. – Значит, мы с тобой так и не найдём общего языка.

– Не найдём. Отдай меня Грине, и на этом всё.

– Кому?

– Командир твой сказал же, что сейчас за мной приедут от Грини. Ты что, не в курсе, кто это?

– Я не особо понимаю украинский… Наверное, кто-то из СБУ. Скорее всего, попадёшь в обменный фонд. У вас наших пленных тоже много. Обменяют, и вернёшься в свой Донецк.

– Не угадал, Саша. Гриня-Хирург не СБУшник. А из правосеков. И у нас он хорошо известен. Например, тем, что отрезает сначала пальцы, а потом уши. А у женщин, кроме того… Ну, подробности тебе знать необязательно. Но в живых он из своих клиентов не оставляет никого. Боится свидетелей среди наших. И мести…

Он медленно поднялся с табуретки. Несколько мгновений стоял как вкопанный.

– Ты что же молчала? – Его голос задрожал. – Почему сразу мне не сказала?

– А что это для тебя меняет? Я ведь сепар.

Он быстро подошёл к ней, схватил её за подмышки и поставил на ноги.

– Идти можешь? Сейчас доведу тебя до оврага, там внизу будет ручей. Пойдёшь прямо по его течению и к рассвету дойдёшь до своих. Давай развяжу…

Она отпрянула и села на пол.

Он наклонился к ней.

– Что не так?

– Ты глупый? А как ты своим объяснишь, что я, раненая и связанная, от тебя убежала? Они вмиг всё поймут. И тогда к Грине уже повезут тебя!..

– Да я… скажу, живот схватило, понос. Отошёл в лес, а после не смог тебя найти, вон заросли какие…

Она усмехнулась.

– Ты себя слышишь? Кто в эту чушь поверит?

– Зато ты уже будешь далеко.

Она посмотрела ему в глаза.

– Ты, видно, тогда у косой берёзы так ничего и не понял. – Опустила голову и тихо произнесла: – Если с тобой из-за меня что-то случится, я себе этого никогда не прощу.

– И что теперь?

– Я должна остаться…

– Только не это…

Он отошёл к столу. Внезапно обернулся.

– А если откупиться? Скажешь нашим, что за тебя хорошо заплатят. Тогда они тебя не тронут.

– У нас сотни детей и стариков в разрушенных домах живут, без хлеба и воды, а я буду на свою шкуру деньги клянчить?

Он опять подскочил к ней:

– Да речь не о хлебе, а о твоей жизни! – Он тяжело задышал.

Канонада резко усилилась. Пол и стены блиндажа задрожали.

– Русская арта. Сейчас попрут в атаку…– Он опять сел на табуретку. – Чёрт, как всё глупо. Прямо тупик какой-то…

– Почему, – тихо проговорила она, – выход есть.

– Ну… – он с волнением вскинул голову.

Она посмотрела на него странно изменившимся взглядом.

– Расстегни свою кобуру.

– Зачем?

– Это единственное, что ты можешь для меня сделать… Потом застегнёшь на мне куртку, и рану никто не увидит. Да и некогда им разбираться, нужно будет ноги уносить. А ты скажешь, что, мол, кончилась из-за большой потери крови. От этого, – кивнула на простреленное плечо. – Ты понял? – Она посмотрела ему в глаза.

– Спятила? – Он вскочил с места. – Нет, ты явно ненормальная!

– Саша, я видела изуродованные трупы, оставленные правосеками Грини. Медики сказали, что их мутузили как минимум сутки. Если ты желаешь мне такой участи – ну что ж, так тому и быть.

– И ты предлагаешь это сделать мне? – Он дико на неё взглянул.

– А ты желаешь, чтобы это сделал Гриня? Медленно и с расстановками?

Он подскочил к ней и схватился за ремень, которым были связаны её руки, пытаясь развязать узел:

– Сейчас же чтобы духу твоего здесь не было! А я со своими сам разберусь.

Она ударила его головой в грудь. Он отскочил, держась за ушибленное место. Снова кинулся к ней, но она ударом ноги отбросила его к столу. Чайник и кружка с грохотом повалились на пол.

– Я никуда отсюда не уйду! – Она тяжело задышала. – Буду зубами тебя грызть, но не дамся!..

– Что ты делаешь? – Он закрыл руками лицо. – Что же ты со мной делаешь?..

Вдалеке послышался шум мотора. Он вынул из футляра бинокль и выбежал из блиндажа… Через некоторое время вернулся:

– БТР. С красно-чёрными полосками. Где-то в километре отсюда.

– Они.

На её лице выступила испарина.

Он заметался взад-вперёд по блиндажу. Обернулся к ней:

– Умоляю тебя, беги!..

Она замотала головой.

– Тогда встречай гостей, ты сама это выбрала.

– Это и твой выбор тоже.

Он глянул на неё как испуганный младенец.

А она посмотрела на него умоляющим взглядом.

Он внезапно побледнел. Медленно подошёл к ней, вынул из кобуры пистолет и приставил его к её груди.

– Это неправильно… – уставился в пол и забормотал как в бреду. – Вообще всё неправильно. Тебе нужно жить, сниматься. Ты талант.

Она прислонилась спиной к стене.

– У меня в боковом кармане куртки мамин адрес. Черкани ей, когда сможешь. Чтобы больше не ждала. Только без подробностей.

Он заревел.

– Оля, как же так. Ведь ты самый дорогой для меня человек. Мы же с тобой мечтали идти по жизни вместе. Что же мы с тобой натворили?

– Возьми чуть левее…

– Что? – не понял он.

– Дуло немного влево… Вот сюда… Так будет наверняка…

Он продолжал всхлипывать.

– Ну-ну, Чебурашка, смелее.  Это нужно нам обоим… И утрись потом…

Его затрясло.

– Не смогу…

– Ого, да ты прямо как тогда, при первом поцелуе…

Он уткнулся в её растрёпанные по плечам волосы.

А она прижалась лбом к его щеке и тихо проговорила:

– Как это было у него в «Сталкере»?

Понапрасну ни зло,

Ни добро не пропало,

Всё горело светло.

Только этого мало.

Он подхватил, и они продолжили вместе:

Жизнь брала под крыло,

Берегла и спасала.

Мне и вправду везло.

Только этого мало…

Он с силой зажмурился и нажал на курок…