Григорий БЛЕХМАН. «Я В ДУШАХ ХРАМ ЛЮБВИ ПОСТРОЮ…». К 90-летию со дня рождения Сэды Вермишевой

 

Григорий БЛЕХМАН

«Я В ДУШАХ ХРАМ ЛЮБВИ ПОСТРОЮ…»

К 90-летию со дня рождения Сэды Вермишевой

 

Когда думаю о Сэде Вермишевой, нередко вспоминаю одно из стихотворений Александра Трифоновича Твардовского, написанное за несколько лет до его ухода в вечность:

…Не надо платы никакой –

Ни той посмертной, ни построчной, –

А только б сладить со строкой.

 

А только б некий луч словесный

Узреть, не зримый никому,

Извлечь его из тьмы безвестной

И удивиться самому.

 

И вздрогнуть, веря и не веря

Внезапной радости своей,

Боясь находки, как потери…

Вспоминаю, потому что всё, о чём сказал здесь наш выдающийся поэт-фронтовик, без малейшего преувеличения отношу и к ней – нашей современнице, тоже ставшей крупным уникальным поэтом.

 

* * *

Стихотворение, строчка которого вынесена в заглавие, она прислала мне, как только написала, назвав его «ещё тёпленьким». Прислала с просьбой о самом придирчивом прочтении, что меня тогда – уже довольно давно – очень удивило.

 О её неуверенности к своим новым стихам я узнаю потом, когда мы часто станем показывать друг другу черновые варианты именно с такой просьбой. А тогда – «придирчиво» читаю:

Здесь всё – моё.
                             И всё – со мною.

И я не стёршийся пятак, –

Дорогу вымощу собою,

Вбивая в твердь земную шаг.

Я стану морем и строкою,

Свечою,
                  озарившей мрак,

И землю я травой покрою,

Где пласт её убог и наг.

Я в душах храм любви
                                         построю,

И я пятно позора смою

С лица земли…

Да будет так!

Читаю и чувствую, в этой – характерной для её стиля «лесенке» такую плотность мысли и силу образа, такое слияние поэта с пространством, в котором живёт, и такой «луч словесный», что в ответе на просьбу о моём «придирчивом прочтении» пишу: «Сэда Константиновна, пожалуйста, ничего не меняйте!».

Да и могу ли сказать что-то иное. Ведь этот её, звучащий в стихотворении «образ мира, в слове явленный», способен на самое высокое, что, наверное, присуще лишь молитве: «Привлечь к себе любовь пространства, / Услышать будущего зов».

Недели за две до того, как она уйдёт в мир иной, прислала мне с той же, давно уже привычной друг для друга просьбой, тоже «ещё тёпленькое»:

Я обретаю вновь свободу,

Я вновь свободою дышу.

А вольный дух
                          не ищет броду –

Он там.
                   Он здесь.

Он Бог.
                Он Весть.

И я пишу

Его указы
                  (не канцелярские листы!),

И не эпитеты и фразы,

Где веет ветер пустоты…

 

Являя сердцем миру разом

Все бездны
                       горней высоты.

 

И я пойду бродить по свету –

По закоулочкам
                               в стихах

Искать себя, свою планету

И плыть к себе на всех ветрах.

Вполне естественно, что моя реакция на это стихотворение была такой же, как и на первое, присланное много лет назад, о котором шла речь вначале.

Ну, а какой она могла быть ещё, когда и здесь, в, казалось бы, очень просто сказанном – эта бездна ощущений. Или, словами автора: «Все бездны / Горней высоты» её летящей и земной поэзии. 

Потом она позвонила. И после того, как мы поговорили об этом стихотворении, добавила, что у неё есть ещё несколько новых, но пока не хватает сил их напечатать, чтобы отправить. Сказала, как только чуть окрепнет, пришлёт всё с той же просьбой.

Но… Бог не дал окрепнуть.

Однако, те стихи не пропали. Её сын, Сурен, нашёл их на листках бумаги, перепечатал и отправил в журнал «Берега», где они опубликованы в первом выпуске за 2021-й год. Как раз к годовщине её ухода в вечность.

К этой же годовщине в издательстве «Российский писатель» выходит полная благодарности Сэде Константиновне книга Нины Волченковой «Душа твоя высокого полёта», где Нина Петровна ведёт внутренний диалог со своей – очень близкой по духу героиней.

 

* * *

А в вечность или мир иной наш поэт, публицист, учёный и общественный деятель Сэда Константиновна Вермишева ушла утром 18-го февраля 2020 года на 88-м году жизни.

Печальную весть о случившемся получил почти сразу. Сначала позвонил писатель и драматург Валерий Лебединский, потом Сурен. И хотя с конца 2019 года здоровье Сэды Константиновны серьёзно ухудшилось, да и возраст почтенный, к произошедшему утром того дня никак не был готов. К тому же 10-го февраля она написала, что ей стало легче, и как только чуть окрепнет, очень бы хотела продолжить нашу письменную беседу о возможных причинах распада Советского Союза, первая часть которой была опубликована в декабрьском номере газеты «Слово» и на сайте «День Литературы». Беседа имела широкий общественный резонанс, и Сэде Константиновне было очень приятно видеть и слышать серьёзные, благодарные комментарии уважаемых людей.

Мой первый вопрос в продолжение этой беседы у неё уже был, поскольку дальнейший контур мы наметили ещё по окончании первой части. И именно на него она готовилась ответить после того, как написала мне 10-го февраля.

Но… судьба распорядилась иначе, и теперь мой близкий друг уже ничего не напишет.

 

* * *

Помню, что в какой-то момент того печального вечера, после разговора с Суреном пришли на память строчки Василия Андреевича Жуковского:

О милых спутниках, которые наш свет

Своим сочувствием для нас животворили,

Не говори с тоской: их нет;

Но с благодарностию: были.

Хотя по отношению к Сэде не поворачивается язык сказать в прошедшем времени.

Да и вряд ли кто-нибудь, кто с ней знаком – очно или заочно, думает иначе. Потому что трудно себе представить человека более деятельного, полного замыслов и умеющего их воплощать. Как и более надёжного друга. 

Все, кто её знают, помнят о постоянной готовности этой, внешне хрупкой, но внутренне очень сильной женщины помочь тому, кому худо, и сделать для этого всё, что в её силах. За что очень многие остаются ей благодарны.

Конечно, нам всегда будет не хватать возможности слышать её голос или получить от неё письмо по электронной почте, но в остальном прошедшее время не для Сэды. О таком чувстве когда-то абсолютно точно сказал знаменитый писатель-фронтовик: Константин Симонов:

Неправда, друг не умирает,

Лишь рядом быть перестаёт.

Он кров с тобой не разделяет,

Из фляги из твоей не пьёт…

Потому что, если это друг, а друзей, в истинном смысле этого слова, у каждого из нас бывают лишь единицы, он может оказаться и на далёком от тебя расстоянии, и даже уйти в мир иной, но внутренне всегда остаётся с тобой. И любой свой поступок ты сверяешь с тем, как он бы к этому отнёсся. Оттого так и прижилось в людях известное изречение Михаила Светлова: «Дружба – понятие круглосуточное». И конечно же, дружба не имеет срока давности.

 

* * *

Мы познакомились сначала заочно, благодаря сайту «Российский писатель», где каждый из нас с какого-то момента стал обращать внимание на публикации и комментарии друг друга. Не обратить внимания на публикации Сэды было невозможно, потому что её аналитическая мысль в рассуждениях на темы экономики и геополитики восхищает своей глубиной, умением разобрать обсуждаемую проблему на элементы, после чего сложить эти элементы в единое целое. Причём, сложить так, что ты уже видишь не только внешнюю картину происходящего, но и его истоки, а также движение во времени и даже возможную историческую перспективу. То есть перед тобой будто возникает цейтраферная съёмка обсуждаемого автором явления и его панорама.

Ну, а то, что Сэда Вермишева – поэт поражающего воображение масштаба, думаю, ощутил каждый, кто читал её стихи. Причём ей в высшей степени подвластны все поэтические жанры – и мощная гражданская, и глубинная философская, и тончайшая любовная лирика, которая в подавляющем большинстве случаев органично сливается с лирикой природы.

И конечно, такая поэтическая палитра при отменной культуре слова, оказывает очень сильное эмоциональное действие на многочисленных поклонников её поэзии. Причём, поклонников самого разного возраста.

 

* * *

Однажды Николай Дорошенко дал мне только что вышедший в издательстве «Российский писатель» сборник её стихов – «Смятение». По мере того как читал, чувствовал усиливающуюся потребность написать о нём, потому что эти стихи не отпускали своей интонацией, абсолютно точно соответствующей названию книги. Да и форма, присущая поэзии Сэды Вермишевой, о чём речь пойдёт позже, позволяет её строкам входить в душу читателя уже навсегда.

Вот об этом и написал небольшой очерк «Песня метели – не яблони цвет», который опубликовал сайт «Российский писатель».

Было очень приятно видеть многочисленные комментарии как собратьев по перу, так и людей, не имеющих отношения к профессиональному занятию литературой, но имеющих тонкий литературный вкус, выраженный в данном случае восхищением поэзией Сэды Константиновны.

Да и как ни быть словам восхищения и благодарности, когда перед нами поэт, личность которого наделена высочайшей духовной силой, позволяющей на примере собственных взлётов и падений убедить читателя, что безвыходных положений нет, если не опускать рук:

Когда нет сил подняться
                                                для полёта,

Когда мне жить почти
                                              невмоготу,

Крест-накрест предо мной
                                 все двери, все ворота –

Я говорю себе,
                              что я – пехота…

А впереди лишь топи
                                        да болота,

Но я их всё-таки
                                  когда-нибудь пройду…

Уже в те дни мне стало понятно, что это и есть «рентген души» моего теперь близкого друга Сэды Вермишевой.

А тогда, через несколько дней после публикации на сайте «Российский писатель», мне позвонил давно и хорошо её знающий Николай Дорошенко и сказал, что Сэда попросила его познакомить нас. Узнав об этом, я был удивлён, поскольку думал, что Сэда Константиновна живёт в Ереване. Оказалось, живёт она в Москве, работает в посольстве Армении, где возглавляет аналитический отдел экономики и геополитики.

В условленный день и час мы поехали к ней на работу. Встреча была очень радушной. Гостеприимная хозяйка тут же заказала для всех ужин из посольского ресторана, и мы замечательно посидели весь вечер втроём в её уютном кабинете. Когда кто-то из нас случайно обратил внимание, который час, были очень удивлены: настолько незаметно пролетело время за разговорами на самые разные темы – о литературе, личных воспоминаниях каждого, о политике...

С той поры у нас с Сэдой началась постоянная переписка по электронной почте, телефонные разговоры, и стали довольно частыми встречи, поскольку она любила пригласить к себе в кабинет после рабочего дня.

Рассказывая друг другу о своей жизни, мы неожиданно выяснили, что у нас довольно много общих знакомых ещё со времён СССР: замечательный поэт, литературный критик и яркая личность Татьяна Глушкова – для обоих она была Таней; непризнанный гений поэзии, человек драматичной судьбы Лёня Губанов – основатель известного, хотя и недолго просуществовавшего  с середины 60-х, неофициального литературного объединения СМОГ («Самое Молодое Общество Гениев»); дальний родственник Сэды Булат Окуджава, от которого она после известных событий 1993 года из-за его подписи под «письмом 42» с возмущением отреклась; замечательные поэты-фронтовики Юрий Левитанский, Евгений Винокуров, Дмитрий Ковалёв; прекрасные поэты разных поколений Леонид Мартынов, Владимир Цыбин, Роберт Рождественский… Перечислять можно долго. (С некоторыми ещё в 60-е познакомился благодаря моей тётушке – переводчице Татьяне Третьяковой, дочери известного в 20-30-е годы поэта-футуриста Сергея Третьякова). 

Эти встречи с Сэдой, как и первая, тоже проходили в атмосфере гостеприимства щедрой хозяйки и тоже пролетали незаметно за обоюдными рассказами и обсуждениями любой общей для нас темы и событий из текущего или прошлого.  

Нас заметно сближало и то, что оба пришли в литературу из науки. Сэда Константиновна после окончания экономического факультета Ереванского государственного университета более четверти века трудилась в Институте экономики и планирования Госплана Армении. Её научные разработки были известны и имели высокую оценку в среде экономистов Советского Союза.

А поскольку жизнь в науке приучает человека фундаментально подходить к анализу любого явления, нам было очень легко говорить, что называется «на одном языке».

Поэтому ни одна из таких встреч не носила характер досужих разговоров, и всегда после них – по пути домой, дома и позже всплывали в моей памяти её ёмкие суждения о сути литературного процесса, о сложных взаимосвязях «подковёрных игр» политиков, о том, насколько сильно отличалась в лучшую сторону атмосфера периода наших с ней прежних лет в Советском Союзе от нынешней, и почему…

Это «почему» всегда являлось главным итогом наших бесед.

Хотя в какие-то моменты по теме разговора всплывали в её или моей памяти анекдоты, которыми мы друг друга, как она однажды заметила, «потчевали». Наделённая тонким юмором, Сэда любила хороший анекдот. Особенно обожала анекдоты от Юрия Владимировича Никулина, который в этом разговорном жанре был очень изящен и неистощим.

 

* * *

О том, как было встречено появление её имени в литературе, она из скромности и отменного воспитания мне не говорила. Это я узнаю позже от близкого друга Сэды, известного писателя и фотохудожника Левона Осепяна. Он расскажет, что со второй половины 60-х Сэда, наряду с научной работой, всё больше начинает уделять внимание литературной, и в 1971 году выйдет первый сборник её стихотворений. Несмотря на малый объём и незначительный тираж, книжка получила широкий резонанс, как среди профессиональных писателей, так и в кругу читателей, умеющих ценить литературный талант. Довольно скоро последовали отклики людей, имеющих высокий авторитет в литературе: Николая Тихонова, Леонида Мартынова, Всеволода Рождественского, Александра Ревича, Степана Щипачёва, Ирины Снеговой, Сильвы Капутикян… Причём, некоторые писали довольно основательные рецензии, в которых отмечали особенности поэтического дарования Сэды Вермишевой.

Приведу лишь две из них, поскольку они являются квинтэссенцией общей тональности отзывов.

Вот как написала Сильва Капутикян: «Говорят, человек должен писать на том языке, на каком молится. Случилось так, что хотя Сэда пишет стихи по-русски, молится на армянском. За русскими словами скрывается мир армянки, армянская душа – глубокая, пустившая сильные корни. В поэзии Сэды Вермишевой всегда присутствует чувство долга, особенно – перед родной землёй. И она отдаёт, возвращает этот долг вновь и вновь, и, может быть более весомо, чем кто-либо».

А это слова Александра Ревича: «В поэзии Вермишевой я обратил внимание на одну вещь, которая для меня была тоже открытием, – присутствие Блока. Ведь по сути дела в России Блок – самый крупный русский поэт 20-го века – замечателен именно тем, что он больше всех ощутил трагедию страны. И, когда «Летит, летит степная кобылица и мнёт ковыль…» идёт в стихотворении Сэды эпиграфом, это оправдывается хотя бы тем, что стихотворение кончается:

За всё, что было,

За всё, что будет,

В траву степную

Лицом
                упасть…

Это вот так вот разорвано и написано. Это написано так потому, что произносящий задыхается. Произносящий задыхается!..».

Не правда ли, в этих строках в полной мере ощутим дух горьковского Данко с его горящим сердцем, принесённым в жертву, чтобы спасти свой народ. Именно такой – готовой на подобный подвиг ради родных ей армянского и русского народов – и осталась Сэда в памяти всех, кто знал её близко. Причём, для себя она такую готовность подвигом не считала, а считала долгом памяти наших великих предков.

Позже – уже в десятые годы 21-го века – о высоте, которую достигал полёт души этого уникального поэта, скажет Николай Дорошенко: «Собственная судьба её не волнует. Её волнует только судьба мира сего. Она Давид, от которого спрятался Голиаф. Она Пересвет, на вызов которого не ответил в своих куршевельских содомах и гоморрах ненавистнейший Челубей. И никто, никто, абсолютно никто, если не считать таких же, как она, апостолов современного русского поэтического слова, уже не может увидеть воистину шекспировскую высоту её строк:

Я альфа и омега.
                               Я – только
                                                     прах.

Я – голос мира,
                               ветвь его побега…

Я – эхо Бога
                         и пред Богом
                                                  страх.

Слепая жизнь,
                               ползущая по кручам,

Ковчег Библейский
                                    в буре снеговой…

 

Колени содраны…
                               Пред ликом Всемогущим

Я есть ничто…

Но мной не правит случай…

Вот в этой – заключительной строке я вижу её одинокое, в нас не свершившееся, не каждым нашим сердцем чаемое великое народное восстание; я вижу горделивую под петлёй осанку Зои Космодемьянской, вижу Александра Матросова, упрямо приближающегося к вражескому дзоту…».

Все эти яркие характеристики состоявшихся в литературе личностей сводятся к одному: перед нами уникальный пример поэта, «дум высокое стремленье» которого, сохраняет свою высочайшую энергию благородного служения людям. Потому и такие сильные образы кристаллизуются у Сэды в поэтические строки.

 

* * *

Довольно скоро она стала приглашать меня на поэтические и политологические вечера: в ЦДРИ, ЦДЛ, Дом-музей Цветаевой, б-ку им. Некрасова, в конференц-зал посольства Армении, где сама организовывала и вела такие встречи, в московский Литературный институт, в Переделкино… Иногда по её просьбе в таких вечерах были наши совместные выступления.

И здесь я обнаружил в Сэде Константиновне очень неожиданное для меня качество: если в выступлениях и дискуссиях по экономике, геополитике… она вела себя абсолютно уверенно, логически убедительно отстаивая свою точку зрения (хотя умела услышать оппонента и, если он был убедителен, согласиться с его доводами), то в канун поэтических выступлений передо мной была уже другая Сэда.

Сэда, в характере которой сочеталось, казалось бы, несочетаемое: когда нужно было сделать что-то благое для достойного человека или дела, а также оценить события, поступки людей, литературные произведения, она делала это очень решительно и метко; а по отношению к собственным стихам проявляла неуверенность. Постоянно сомневалась в их качестве. Перед каждым творческим вечером спрашивала, что ей лучше почитать: старое, уже принятое писательской и читательской средой, или новое, в литературном качестве которого ещё сомневается. Или, написав что-то новое, тут же присылала с просьбой о самой тщательной критике, о чём уже сказал в начале этих воспоминаний.

Но ведь именно в этой – первичной неуверенности и заключается высочайшее требование к своему слову, идущее от трепетного отношения к Литературе, которая в конечном счёте и определяет главное во взаимоотношениях между людьми – степень их милосердия, гуманности и любви к ближнему…

 

* * *

К сожалению, стечение обстоятельств не позволили ей последние три земных года жить в Москве. Пришлось вернуться в Ереван, где чувствовала себя одиноко, поскольку литературная и общественная жизнь в столице России больше подходили ей по динамике и духовной основе.

Об этом были её многочисленные письма, и мы – друзья Сэды – старались сделать всё от нас зависящее, чтобы она не чувствовала внутренней оторванности от России. В нескольких подряд номерах журнала «Берега» 2019 года и в первом 2020-го выходили её публикации – поэзия и публицистика в виде интервью с главным редактором журнала Лидией Довыденко. В газете «Слово» Виктор Линник – элитный журналист, которого она называла человеком отменного литературного вкуса, и кем издавна восхищалась, опубликовал нашу с ней беседу «Как уходил СССР». Николай Дорошенко, с которым она давно дружила и чью литературную одарённость с редким ассоциативным мышлением очень высоко ценила, постоянно публиковал на сайте «Российский писатель» её новые стихотворения и стихотворные циклы. Николай Фёдорович Иванов, к кому она очень тепло относилась, зная его достойнейшую биографию и восхищаясь его прозой, в которой чувствуется душа поэта, постоянно и во всём Сэду поддерживал. В частности, сразу, одной из первых, оформил ей билет Союза писателей России нового образца и выделил из первой же партии знак нашей организации. Мы передали это через её сына Сурена, который проездом был в Москве, и благодарная Сэда была тронута таким вниманием.

 

* * *

Я горжусь, что её предисловие украсило мой сборник поэзии «Живёшь, свою книгу листая».

А когда рассказал ей, что готовлю рукопись книги о Великой Отечественной под названием «О чём поведал фронтовик», куда войдут повести и рассказ о моих старших товарищах-фронтовиках, их воспоминания, а также письма с фронта и записи из фронтового дневника одного из них, она очень воодушевилась, сказав, что у неё тоже появилось желание систематизировать и опубликовать письма и дневники отца, ушедшего на фронт в рядах Народного ополчения. И добавила: «Вот только немножко окрепну».

Но… судьба распорядилась иначе. И теперь она, уйдя в другое измерение, всё отчётливей входит в память, где и остаётся жить. Потому что: «Неправда, друг не умирает, / Лишь рядом быть перестаёт…» – сказал человек, который хорошо знал, что это такое.

Вот и наша Сэда остаётся с нами во многих её произведениях, комментариях, личных разговорах… А для меня ещё и в стихотворении, черновик которого много лет назад в первый раз получил от неё «для самого придирчивого прочтения»: 

Здесь всё – моё.

И всё – со мною…

……………………………

…Я в душах храм любви

Построю…

Она сумела это сделать. Сделать самое главное, что позволит человеку выполнить своё предназначение на земле. Думаю, все, кто её знал или читал, почувствовали в этой великой женщине высокую нравственную ноту строителя «храма любви». За что и останется ей благодарным.