Владимир НЕЧАЕВ. МЫ РАЗОШЛИСЬ И РАЗМИНУЛИСЬ…. Из ранней лирики

 

Владимир НЕЧАЕВ

МЫ РАЗОШЛИСЬ И РАЗМИНУЛИСЬ…

Из ранней лирики

 

* * *

Золотое в голубом.

в сонме света дремлет дом.

 

Оттого ли дом желтее,

что вода озер синее?

 

Оттого ль, что студит рот

в старых бочках первый лёд?

 

День воскресный. Хор сердец.

На крыльце стоит отец.

 

И заходит ветер в дом –

голубое в золотом.

 

* * *

Легкий жест умиранья –

Не печаль, не тоска –

Дуновенье, касанье,

Холодок у виска.

 

Свет размытый, неяркий

На дворе по утрам.

Как свечные огарки

Листья никнут к дверям.

 

Это все так похоже

Отзовется во мне,

Как гусиная кожа

На ветру в сентябре.

 

И волною горячей,

Только все же не так –

Бестолковей, иначе

Прогремит товарняк.

 

Где-то в Колокше дальней

Старой медью трава.

Спит прихваченный тальник,

Опустив рукава.

 

Охра сонного дома,

Первый лед голубой –

Это все так знакомо

Перед скорой зимой.

 

* * *

Есть женские лица, как редкие камни,

Есть лица, как море в минуты заката.

И память о прошлом, забытом и давнем,

Нахлынет и тонем: когда-то, когда-то…

 

О, не потревожьте глухим раздраженьем

У вас на плече осторожную птицу!

И тенью минувшего, легкою тенью

Меж вами и мной уходящее длится.

 

* * *

Вот и солнышко взошло.

День пришёл – и слава Богу.

Сколько листьев нанесло

На осеннюю дорогу!

 

Сколько будет впереди

Дней таких в моём оконце?

Полосой пройдут дожди,

И опять проглянет солнце.

 

В свой черед придет зима,

А потом – и Воскресенье.

Не от сердца, от ума

Измеряем свет осенний.

 

И сейчас, а не потом

Мне в окно стучится ветка.

Улыбаюсь слабым ртом

И хватаю воздух редкий.

 

* * *

Склон – безмятежность возлюбленной в глади озерной.

Оттепель. Нежность покорная влажного снега.

Птица из рук расклюет прошлогодние зерна.

Это дыханье неровное позднего бега…

                       

* * *

Я к этой жизни совсем не привязан –

Хлеб сладковатый да горькая водка.

Прошлому только с грядущим обязан.

Ветер утих. И подхвачена лодка.

 

Дождик апрельский, смущай – не заманишь.

Нежно и путано пахнет корою.

Службой вечерней, может, помянешь

В соснах соборных, там, за горою.

 

Всё, что любил, отлегло и увяло.

Камень беспамятный, солнцем прогретый.

Дымная, горькая сушь перевала.

Глазом косит равнодушное лето.

 

Долго иль коротко, гневно, просяще,

Не окликай меня, дом у распадка!

Эти холмы, эти белые чащи –

За поворотом уже, без остатка.

 

* * *

Тополей обуглив спички,

Из неволи, на ходу,

Прыгнет март, храня привычки, –

Я ж с московской электрички

В старом городе сойду.

 

Словно в заговоре круга,

На летящем каблучке

Встретит милая подруга

Поцелуем от недуга

И с удачей в кулачке.

 

* * *

Оглянись – и закончится лето.

В гриве дерева – волос седой.

И виденьем Фаворского света

Ветхий август пройдёт над тобой.

 

Всё изменится и повторится

На развилках ветвей и дорог.

Отразится и отобразится,

И запомнит себя как урок,

 

Чтобы завтра, в мучительной дрёме,

Где-то в устье пустом сентября

Вдруг припомнить и плакать о доме,

Заоконную ветвь теребя.

 

ПЕТЕРБУРГ

Блаженных косяки

С ухоженных земель

Потянет от тоски

На солнечную мель,

Где ветер, жёлт и свеж,

Раскинул невода.

Влечёт Брюссель и Льеж

Зелёная вода,

Где каменных рубах

Причудливый покрой,

И где в чужих речах

Звучит надрыв чужой.

 

* * *

Благослови меня, зима,

На чистый труд не славы ради.

Пусть не холодный блеск ума –

Лишь свет останется в тетради.

 

И я ловлю ее порыв,

Но, вторя ледяному скерцо,

Трудней, заботы не избыв,

Мне следовать причудам сердца.

 

Привычен взору ивняка

Морозный дым над ближним логом –

Так, чтоб идти наверняка,

Мы говорим обжитым слогом.

 

И только странница-душа

Листает тайные страницы.

Так ранним утром, чуть дыша,

Мы спящим детям смотрим в лица.

                                                      

ПОСВЯЩЕНИЕ АЙГИ

Между грёзой и сном, между правдой и слухом

Ты прошёл, командор, гранд, поэт, Дон-Кихот.

А в деревне твоей дождик шепчется глухо,

И томит незаконченный перевод.

 

Эта рама, канва, обрамление смыслом,

Формой, правилом, звуком – лишь пропуск, пароль.

Долгой ветки изгиб, мерный скрип коромысла,

Как чужой реквизит. И затвержена роль.

 

В сердцевине травы, в лепетании зноя

На развилке дорог ты построил свой дом. 

Плуг и тяжесть, и соль в слепоте перегноя

До свершенья времен, до творения, до…

 

* * *

За перевалом отцветает мак.

Долины Терека давно политы кровью.

И губы нежные роняют русский мат –

Пехота движется, закована любовью.

 

Ещё поёт армейский автомат

В перстах Исуса, закипая болью.

И мальчики кровавые летят

К последнему Борису в изголовье.

 

Где мусульманин, эллин, иудей? –

Всех разметал слепой гиперборей,

Что прах стены Кремлёвской опрокинет.

 

И новый гроб – он вечно будет пуст.

Горит страны неопалимый куст.

Вот сыне твой… Вот твоя матерь, сыне.

 

* * *

Ночью в плацкартном вагоне – тоска и тоска!

Нет ни числа, ни имен – только желчь перегара.

Утро забрезжит. Мелькнут перелесок, река,

Хмурый погост, полустанок убогий и старый.

 

Где ж твоя родина – это ли поле в дожде?

Сиплая осень опять свои пробует трубы.

Так алкоголик в глухой и похмельной нужде

Тарой гремит и кусает шершавые губы.

 

Вот и опять потянули чужие места –

Не побороть, не испить, не забыться на полке.

Слез запоздалых, прощаний пустых маета.

Низкое небо, зрачок семафора – и только.

 

* * *

В сквозняках – откровенья и вести,

Молоко закатившихся глаз,

Призматический лед перекрестий,

Взор небес, опекающих нас.

 

Подожди – скоро окна откроет

Тот старик, чей неярок камзол.

Над продутой, простуженной кровлей –

Шорох бронхов и свист альвеол.

 

Подожди – это шум электрички

Перспективой истекших времен,

Там, где точка – лишь сила привычки

Бить летящую птицу в угон.

                

* * *

Это вёсны, это вёсны

В шуме талых вод с обрыва

К нам придут, сплетая в косы

Листьев трепетную гриву.

 

Но и дня не медлит осень,

Заплетает стебли дыма.

В небесах бряцанье сбруи –

Скачут зимы, скачут зимы.

 

* * *

А этот мир не переделать,

И будет злой и будет добрый.

Не помнит восковое тело

Ни слез, ни лавров, ни злословья.

 

Здесь, на излучине за плёсом,

Желтей песок да камни чёрны.

И риторическим вопросом

О борт нахлестывают волны.

 

Мы разошлись и разминулись –

И встречный налегал на весла,

А время отливало пули,

Отметив грубые ремесла.

 

И мы, слукавившие, смертны

В забытой славе Воскресенья.

Когда б не альт грозящей смерти,

На что нам было б искупленье.
 

г. Петропавловск-Камчатский, 1986-1996 гг.