Андрей ПЕТРОВ. ОТКРЫТАЯ ДУША. О книге прозы Валерия Чубара «Солнышко на плече»

 

Андрей ПЕТРОВ

ОТКРЫТАЯ ДУША

О книге прозы Валерия Чубара «Солнышко на плече»

 

Дождь – один из любимых образов Валерия Чубара. Дождь – самый распространенный тип погоды в Ленинграде-Петербурге, в городе, в котором он родился, в котором учился, в котором сделал первые шаги в литературном творчестве:

Вечность, над городом взмыв, летит,

дождь остается за ней, как след.

Вечно про грусть, про дожди стихи

мы сочиняем в семнадцать лет.

В первых стихах отдаём им честь:

хочется вальс танцевать и петь!

Дождь, как и солнце, на свете есть,

грусть, как и радость, умеет греть.

Дождь сопровождает автобиографического героя его первого опубликованного рассказа «Только переночевать» (1983): «Дождь превратился в ливень. За грязными стёклами телефонной будки сплошная серая пелена рушащейся с темнеющего неба холодной воды». Промокший, герой пытается найти ночлег в Ленинграде у друзей и знакомых. Находит его, но сначала переживает несколько отказов – обидных, может, унизительных. Этим рассказом открывается сборник избранной прозы Валерия Чубара «Солнышко на плече» (Архангельск, 2022), вышедший к 60-летию писателя.

С этим рассказом перекликается завершающий книгу рассказ, самый свежий по написанию, «Ночлег» (2021). В нем представлен своеобразный художественный отчет о том, что написано за годы литературной деятельности. И тоже дождь, но теперь не в городе – в походе, ночью, в лесу: «Я лежал неподвижно, слушая, как дождевые капли всё чаще и чаще стучат по тенту палатки. Теперь я не был одинок. Мне было хорошо и спокойно. Я почувствовал, что засыпаю. Но я по-прежнему слышал, как шумит дождь». Автобиографический герой вспоминает о том давнем питерском дожде, описанном в первом рассказе. Упоминаются и другие произведения: «Возвращение», «Бычий хвост», «Конюшня Анны».

Рассказы и повести в новой книге располагаются в строгом хронологическом порядке по дате их написания. Можно проследить преемственность, творческую эволюцию писателя, развитие внутреннего сюжета сборника – а он есть, он развивается.

Важно, что проза Валерия Чубара представляет собой неразрывное единство с его же поэзией. Поэт и прозаик не конфликтуют, они плодотворно взаимодействуют, помогают друг другу. Образ, компактно упакованный в поэтических строчках, получает развитие в прозе, которая созвучна стихотворениям – по настроению, по выразительности, даже по ритмике.

При желании можно отыскать прямые параллели: «Да синее слово «СТОЛОВАЯ» весь вечер в окно смотрело и буквою «Я» испорченной подмигивало  нам» («Эти стихи написаны в полуподвале на Петроградской…»); «…Что-то подгнило в неоновом механизме. Последняя буква истерично подмигивала: «Столовая-я-я-я-я-я». Казалось, вся пошлость и подлость мира воплотились в этой синей, фамильярно подмигивающей букве. Дело было, конечно, не в ней, но именно глядя на эту подмигивающую мне в осенних сумерках неоновую букву, я понял, что не хочу оставаться в этом мире» («Возвращение»).

Последний рассказ «Ночлег» – подробный, дотошный, это, можно сказать, беллетризованная инструкция для туристов: как выбрать место для ночлега, как поставить палатку, как приготовить ужин в походных условиях. Подробность, детальность привлекает, притягивает, вызывает доверие, располагает к автору. И вообще, довольно часто герои Валерия Чубара действуют, существуют в походных, заведомо некомфортных условиях. В рассказах и повестях воспевается романтика путешествия, романтика преодоления. Что интересного может произойти дома, в четырех стенах?

Питерская студенческая жизнь: книги, литературные споры, философские беседы, влюбленность, дружба, братство – романтика. Актерское служение, студийное братство, богемный образ жизни – безусловно, романтика. Но вот, вроде бы, далекий от романтики тяжкий труд, тяжелые испытания. Или вот мистика, аллегоричность, почти антиутопия. Но всё – через призму романтики.

И, конечно же, лошади, неизменная романтика с ними связанная, однако за ней обыденное, рутинное, неизбежное, самоотверженное – ведь лошади живые, их нужно кормить, за ними нужно ухаживать. А чудеса нужно делать своими руками – самый что ни на есть романтичный подход.

Казалось бы, очень романтично название книги, ласковое, доброе – «Солнышко на плече», что-то трогательное, светлое, оптимистичное. Однако отыщем где-то в середине книги одноименный рассказ – совсем другое ощущение, совсем другое восприятие: за внешней ласковостью горькая ирония что ли, если не что-то более приземленное, жесткое: «У меня не железное сердце, – подумал он. – Не железное. Кровь может течь только из живого сердца, а из железного не может. Но что проку в том, что оно не железное? Весь мир вокруг меня заполонили грубые начала, невесть как весь мир заполонило зло, а я даже и не подумал о том, что надо сопротивляться, оказать сопротивленье этому злу».

С названиями произведений сборника не всё однозначно, порой неожиданно, парадоксально – задумаешься, почему именно так названо, а не иначе. Название – очень важный компонент, в котором выражается авторская позиция.

Это может быть строка из песни: «На маленьком плоту», «Майскими короткими ночами», «Вместе весело шагать», присловье-поговорка: «У кота за ухом черно», цитата из прецедентного текста: «А еще у нас ледяники есть», разговорная реплика: «Привозят, увозят», «Только переночевать», «Расскажи мне сказку», звукоподражание: «Зинь-зи-вер». Или вот нарочито красивая фраза, может быть, поэтическая строчка: «Неспешным шагом по опавшим листьям» – прочитав рассказ, осознаешь степень ее саркастичности.

Название может просто указывать на место действия: «Башня», «Супермаркет», «Шиес», «Конюшня Анны», но на поверку оказывается, что локатив является не простым указанием, а знаковым символом.

Символом может выступать какая-то, на первый взгляд, незначительная деталь, например, «Шиповник на Тоомпеа», если бы не название, даже, может быть, не обратил бы на эту деталь внимание. Именно название акцентирует, подчеркивает, провоцирует к размышлению: «Я шёл позади и смотрел на Зойку, а ещё я смотрел на серую каменную стену справа и на кусты шиповника, растущие на самой вершине. На кустах уже не было листьев, только ярко-красные точки ягод на чёрных колючих ветках. А на этом участке стены не было больше ничего, только шиповник».

Вот прямое указание на основное событие: «Возвращение», «Последний переход», «Смерть человека», «Ночлег». Указание на человека, героя-героиню, содержащее в себе оценку, характеристику – «Травестюшка», «Боец». Или показательное обращение: «Герр Питер», но ведь это не о человеке, а о городе: «Герр Питер, здесь, где встречались город и море, мне о многом следовало поразмыслить – но этого не произошло. Только мачты запомнились: склоняющиеся надо мною, словно пытающиеся прислушаться к моим мыслям мачты...».

Имя собственное «Бычий хвост», правда, то, что это топоним, узнаешь лишь прочитав рассказ, а до того могут возникнуть определенные ассоциации, которые не пропадут даром, помогут погрузиться в атмосферу описываемого.

Но вот «Сын» – почему сын? Чей сын? Есть ли у главного героя, работника военкомата, прошедшего войну, сын? Может, в каждом призывнике он видит сына? Это название для меня так и осталось интригующей загадкой: «Они мне почудились, – подумал Виктор. – Этот мужчина и его сын. Почудились. Как там Вадимыч сказал? Дымовая завеса в мозгах? Вот. Почудились».

В названии может быть выражено что-то иносказательное, неординарное – «Белая шерстка драконов»: «Ирку хоронили бесснежным ноябрьским утром. Но, когда гроб начал опускаться в яму, выдолбленную в стылой земле, пошёл снег.

Словно белые драконы слетели с небес».

Название часто бывает обманчивым.

Очень оптимистичная детская песня «Вместе весело шагать» имеет самое прямое отношение к названной так повести о подростках, почти детях. Однако вторая часть названия «Мы стоим за гаражами» всё переворачивает с ног на голову, окунает нас совсем в другую действительность – жесткую, жестокую, беспощадную. И само соседство в одном заглавии двух фраз – официально оптимистической и обезоруживающе безысходной – подчеркивает пропасть между ними, лицемерное попустительство, не желающее замечать нелицеприятную изнанку.

В книге пронзительно, предельно откровенно говорится о минувшей войне, разоблачительно-обличительно о войне вообще как преступлении против человечности. Одухотворенная, высокая романтика противопоставлена сомнительной, надуманной романтике определенных социальных групп. Тревожность, неизбежность трагедии, пронизывающие прозу писателя, – это одновременно проявление и романтизма, и рационального взгляда на мир. Будни – простые, обыденные, нередко подспудно являются героическими, правда, самими героями они таковыми не воспринимаются.

И лошади, лошади, много лошадей. Они как люди, нет, лучше людей. В центре внимания писателя их нравы, характеры, причуды. Лошади не безымянные, каждая имеет имя, именно имя – не кличку. Какие-то уже нам известны по стихам, где тоже много лошадиных имен.

Подо мной вороной Мэр.

Надо мной ветер тучи гонит.

Почему я еще не умер?

Потому, что я – конник

Хочется понять, разобраться, почему эти люди так много времени проводят с лошадьми, в конюшне. Им здесь лучше, чем с людьми? Судьбы у них не простые, путанные, но это не важно, они – конники («Конюшня Анны», «Последний переход», «Неспешным шагом по осенним листьям»).

На страницах книги очень много литературных цитат – стихи, проза, отсылки, упоминания, ожидаемые и неожиданные. Вдруг Писахов как спонтанное средство перевоспитания сноба-зануды, заносчивого, невыносимого («А еще у нас ледяники есть»).

Немало в книге повествований от первого лица, и это далеко не всегда отвлеченный рассказчик или автобиографический герой, нередко писатель примеряет на себя самые разные маски, проза приобретает черты драматургии, ее очень легко представить на театральных подмостках.

Я видел замечательный спектакль Северодвинского драматического театра «Чтобы не было забыто, что было на войне», сквозной линией в нем проходит инсценировка рассказа Валерия Чубара «Зинь-зи-вер». Актриса Анна Венгерович трепетно и откровенно сыграла историю женщины, пережившей войну, которая безжалостно прошлась по ее судьбе.

Вот юная девчонка на первом свидании: восторг, влюбленность, осознание своего бесконечного счастья. Затем мы видим блокадный Ленинград: страшный голод, все мысли о том, как сохранить детей, уберечь их от неминуемой гибели. Героине не дает покоя подслушанный разговор в очереди за хлебом: одна женщина спокойно говорила другой, что решила перестать кормить одного из детей, чтобы спасти хотя бы более сильного. Эта мысль засела глубоко и чуть было не осуществилась – много лет героиня казнит себя за это, просит прощения у взрослой дочери за проявленную слабость. А дочь не разрешает ей плакать, вспоминая о войне, – сколько можно! А как же забыть?!

И вот перед зрителями уже глубокая старушка, почти потерявшая память, но вдруг в ее сознании воскресает то, что забыть невозможно… Актриса убедительно представляет разные ипостаси своей героини, находит нужную интонацию, подбирает выразительный пластический рисунок роли, и поразительный по силе своего воздействия рассказ находит адекватное сценическое воплощение.

Мне самому доводилось ставить в руководимом мной студенческом театре «Балаганчик» спектакль по неординарной пьесе Валерия Чубара «Выборы», любезно предоставленной автором нашему творческому коллективу. Пьеса состоит из двух частей, между собой как будто не связанных. Персонажам приходится делать важный, определяющий их судьбу выбор: между долгом и призванием, между добром и злом, буквально между Богом и Дьяволом. Форма у пьесы подчеркнуто абсурдная, ироничная, содержание – сугубо серьезное, реалистичное. И яркая, всепоглощающая театральность действа. Эти черты присущи и прозе, и поэзии писателя.

Елена Галимова в предисловии к книге стихов Валерия Чубара «Одинокое слово» (Архангельск, 2021) в качестве «двух главных черт, двух свойств созданного им художественного мира» называет романтизм и театральность. А.Семаков в предисловии к книге рассказов и повестей Чубара «Конюшня Анны» (Архангельск, 2011) пишет: «Драматизм – вот слово, которое, на мой взгляд, точнее всего характеризует прозу Валерия Чубара».

Соглашусь, но, пожалуй, добавлю еще одну характеристику, которая, впрочем, может восприниматься как неизбежная производная от названных выше, – это напряженная тревожность. Она присуща всему творчеству Валерия Чубара: и поэтическому, и прозаическому, и драматургическому.

Даже в светлых, добрых, лиричных, домашних произведениях, как например, «Расскажи мне сказку», без напряженной тревожности не обходится. И эта тревога не от паники, не от безысходности, она от неравнодушности, от искренней заинтересованности, от взволнованной сопричастности, от принципиальной гражданственности.

Важно, что Валерий Чубар по роду основной деятельности журналист, радийщик, публицист, непрерывно держащий руку на пульсе действительности. Он автор и ведущий передачи о театре и кино «Первый ряд», сам имеющий немалый театральный опыт: был и актером, и заведующим литературной частью театра. Он активно участвует в литературной жизни, является членом правления региональной писательской организации, редколлегии областного литературного журнала «Двина», экспертного совета Всероссийской литературной премии «Чистая книга» имени Федора Абрамова. Вся эта многогранная деятельность, конечно же, накладывает отпечаток на художественное творчество писателя

Роман Валерия Чубара «Сон на закате» (Архангельск, 2012) – значительное явление в литературе. Это роман-катастрофа, роман-предостережение, роман-притча, яркий по форме, глубокий по содержанию. В аннотации приводятся слова автора: «В любой книге – часть души ее создателя. В этот роман я постарался вложить всю свою душу целиком».

Эти же слова, думаю, в полной мере относятся и к этой его книге – книге избранной прозы «Солнышко на плече». В ней отразились открытая душа и беспокойное сердце талантливого писателя и замечательного человека. Такая книга не может не найти отклика в сердцах и душах неравнодушных читателей.