Эвелина АЗАЕВА. ЗА ЧТО Я ЛЮБЛЮ МАНЕЧКУ. Рассказ

 

Эвелина АЗАЕВА

ЗА ЧТО Я ЛЮБЛЮ МАНЕЧКУ

Рассказ

 

Манечка – моя подруга. Мы с ней очень разные – внутренне и внешне. Я худая и высокая, а Маня – маленькая и полненькая. Я большую часть времени серьезна и сдержанна, Маня – эмоциональна и темпераментна. 
 В женщине всегда должна быть какая-то загадка. Манина загадка состоит в том, что я, после двенадцати лет дружбы с ней, до сих пор не знаю, кто она по национальности. Нет, не то чтобы это было для меня важно. Просто Маня постоянно посылает противоречивые сигналы. Это интригует.

Манечка иммигрировала в Канаду через Израиль. На шее она носит крупную золотую звезду Давида. Точнее, она носит ее на пышной груди и постоянно поправляет пальцем с длинным наманикюренным ногтем. Характеризуя плохого человека, Маня говорит:

– Фима – редкий м...к. Чтоб он был здоров.

Учитывая все это, время от времени я поздравляла подругу то с Песахом, то с еврейским новым годом, узнавая из русскоязычных газет, когда наступят эти торжества.

Но в еврейках она у меня пробыла недолго. Сейчас расскажу почему. 

Маняша – натура простодушная и увлекающаяся. Она долго искала себя в новой стране проживания (не просиживая, впрочем, без дела, а убирая чужие дома и продавая пончики в популярной сети кафе). Так вот, искала-искала себя и увлеклась эзотерикой. Но ей мало было осчастливить чудесами себя, она хотела еще и осчастливить человечество – обучать других, как жить.

Я убеждала ее, что эзотерика, магия – это ересь и в иудаизме, и в христианстве, и не надо заглядывать в потустороннее, но Маня не сдавалась. Дело в том, что она нашла в интернете какую-то профессоршу из Фрунзе, с выразительной фамилией Адникова и такой же адской ведьминской внешностью, и с упоением читала ее книги, стала адептом и желала поделиться знаниями с миром. Правда, не бескорыстно. Потому, что и сама она за книги Адниковой и ее уроки по скайпу выложила круглую сумму. И вообще, Маня – она же не Махатма Ганди, чтобы «за так» нести свет человечеству. Чтобы преподавать, она должна бросить работу. А жить на что-то надо – у Мани с мужем ребенок...

Маня ушла в эзотерику с головой и, как я слышала, начала обучение народа. 

– Вот о чем ты думаешь, то с тобой и будет! – доказывала она мне по телефону. – Я учу людей думать о позитиве, моделировать будущее.

Я плохо отношусь к этой распространившейся в последние пару десятилетий мысли: «о чем думаешь, то и произойдет». Пусть каждый вспомнит, о чем он мечтал, как представлял будущее, и сравнит с сегодняшним днем. Я все детство и юность мечтала стать балериной и ходила в балетную школу, а потом стала филологом. Думала, выйду замуж за одноклассника Алешку Кваскова, пять школьных лет об этом мечтала, визуализировала, а вышла за канадца. Живу теперь в Калгари, работаю риэлтором, и где теперь балет, а где я...

Я читала книжку Адниковой. Точнее, просмотрела. Бред сивой кобылы. Компиляция самых разных учений и чего-то вычитанного в научных журналах, что, чувствовалось, автор сама не понимала. Пересказать не то что книжку, а даже пару абзацев, было невозможно. Это были нанизанные друг на дружку «умные слова»: «нейролингвистическое программирование», «биорегуляция», «синхронное сознание». Но Маню было не переубедить. Она бросила все и открыла курсы Адниковой. Та с удовольствием приезжала за деньги Мани из Фрунзе в Канаду, проводила семинары и заодно продавала собственноручно сделанные «чудодейственные кремы». 

– Этот бальзам – от геморроя и мешков под глазами! – пихала она мне один бутылек ценой в сто тридцать долларов. 

– Одновременно? – поражалась я. Мне казалось, геморрой и глаза так далеки друг от друга...

– Да-да! Всем помогает! – снова пихала мне снадобье Адникова.

– Но у меня нет ни мешков под глазами, ни геморроя.

– Бальзам хорош и для лица.

Кончилось Манино увлечение тогда, когда ее неоднократно обманули, причем Адникова приняла в обмане самое деятельное участие. Но все же это только подтолкнуло Маню к выходу из «тонкого мира» в мир реальный.

А настоящей причиной стали... черти.

– Наташка, они меня трясут! – вопила мне в трубку Маня ранним февральским утром, когда я только открыла глаза.

– Кто?

– Черти! Ночью... Оооой, я боюсь... – и Манечка заплакала.

– Допрыгалась. А я тебе говорила. Толком расскажи.

– Легла я спать, а ночью кровать как давай ходить ходуном... Ты не представляешь! Наташенька, она реально крутилась! И я на ней! Я так испугалась, что стала читать «Отче наш»

Я удивилась.

– Ты же иудейка...

– Бог один, я считаю. И Христа я очень уважаю. Всегда, когда мне страшно, читаю «Отче наш». 

– Странно.

– Я когда с Николаева уезжала, даже в храм сходила, свечку поставила.

Маня всегда говорит «с Николаева», «с Одессы», «с Киева». Образования у нее нет. Она вышла замуж в 18 лет и эмигрировала с мужем в Израиль. Так что не успела... Приехав, сразу начала работать, а потом уже поздно было учиться, наступила вторая эмиграция и новые заботы.

Я успокоила ее, строго-настрого велев заканчивать с эзотерикой. И Маня закончила и пошла учиться на парикмахера. Заодно объяснила мне, что она на самом деле осетинка и умеет печь осетинские пироги.

Я заходила, ела. Вкусно. Но, по-моему, пироги – из магазина.

Да какая разница, кто Маня по национальности? Главное, что это свой в доску человек. Пока мы ели осетинский пирог, по русскому телевидению – единственному, которое Маня признает, начали показывать кадры из «Тени исчезают в полдень»: уральскую природу.

За кадром звучал голос Ободзинского:

Гляжу в озера синие, в полях ромашки рву

Зову тебя Россиею, единственной зову...

Не знаю счастья большего чем жить одной судьбой

Делить с тобой все горести, и праздновать с тобой...

Маняша заплакала. Она размазывала тушь по пухлым щекам и смотрела на меня своими осетинскими глазами.

– Наташка! Как я люблю Россию! Вот не довелось мне там жить, родилась и выросла в Николаеве, но родиной своей считаю Россию! И папа мой, осетин, тоже родиной считал Россию, хоть и прожил всю жизнь на Украине. Царство ему небесное. И мама у меня коммунистка... 

Ободзинский обволакивает нас влажным своим теплым голосом и мы уже ревем обе.

– Нет страны лучше, чем Россия! – выкрикивает сквозь слезы Маня.

– Еще бы, – подтвержаю.

– Ну, Канада тоже ничё, но душа моя в России.

– А чего не вернёшься? Я-то не могу, Демон ребенка не даст вывезти, а ты чего?

Демоном я иногда называю своего мужа Десмонда. Очень уж слова созвучные.

– У нас нет российского гражданства. Мы из Советского Союза уезжали в Израиль. У нас все отобрали – гражданство, квартиру. Вроде, говорят, как-то можно восстановить, но наш Борюсик вырос за границей, он по-русски понимает, а отвечает по-английски. Не говоря уж, не умеет по-русски читать и писать... Мы ж приехали и впахивали, некогда было ребенка учить... Хорошо, хоть устная речь сохранилась. – Маня шмыгает носом. – Я сама две эмиграции пережила, не хочу сына вот так же, с корнем, вырвать из страны...

– Молодые быстро адаптируются...

– Девушка у него тут. Канадка. Не поедет она в Россию, а он ее не бросит. Да и мой Виктор не поедет в Россию. Уже не то здоровье, чтобы жизнь заново начинать.

– Нам с Маняшкой по 38 лет. Ее мужу – сорок пять.

– Вообще-то, тут в Канаде неплохо, – вытирает слезы и наливает чай в розовую, всю поизогнутую чашку Маня. – А тебе в какую посудинку?

Она распахивает кухонный шкаф и показывает галерею самых разных чашек. Коллекционирует.

Я выбираю с надписью «Самая красивая». Я и духи всегда покупаю под названием «Клиник хэппи» – «кличинески счастливая». Самовнушением занимаюсь. Подсознательно. 

– Тут неплохо, правда? – продолжает Маня. – Работать правда, ****ь, приходится с утра до вечера, ну и ладно, чтобы не заржавели... О-хо-хо, – хохочет, – не дай себе засохнуть!

Маня быстро переходит от слез к смеху и наоборот. Китайский доктор сказал, что это у нее от недостатка йода в организме. А мне очень нравится эта ее детская непосредственность. Будьте как дети, сказал Христос. 

Манька – чисто ребенок. Я не могу порассуждать с ней о грамматике и лингвистике, или сравнивать прозу Бунина и Куприна, но мне это и нравится. С Маней легко, тепло и безопасно. В эмиграции такие ощущения особенно начинаешь ценить.

То, что она не ребенок, становится понятно, когда она матерится. Маню возмущает любая несправедливость. До глубины души. Она сотрясает весь ее довольно-таки нехилый организм. Подруга иногда звонит мне и кричит:

– Ты видела этих ублюдков-«правосеков»? П...сы, дети сатаны!

Ну и так далее. Она орет во всю глотку – так, что мой сын выходит из комнаты и спрашивает, что происходит. Он слышит крик из телефонной трубки. Я же слушаю Маню с чувством большого морального удовлетворения и даже готова на бурные и продолжительные аплодисменты. Потому, что согласна.

– Гаденыши гребанные! У них матери есть? Людей жгут!!! Да их самих надо на кол, на Лобное место, на дыбу, нет – четвертовать!

– Бандеровцы на лесопилках людей распиливали, – вспоминаю.

Это Маню неожиданно смущает.

– Да?.. Ну, мы так не будем... Не знаю я уже, что делать. Но как-то же эту войну надо остановить! Мы же советские люди! Мы воевали вместе! Наташенька, ну как они так могут, а? Зеленкой ветеранам в лицо! Подонки! Им осталось еще у детей конфеты отобрать, и все, достигнут дна.

Маня плачет.

Она вообще часто плачет. Наверное, устает. Увидит в интернете какого-нибудь избитого хозяином в Индии слона или замученную обезьяну – и плачет. Старушку с протянутой рукой – плачет.

Если бы могла, она бы помогла всем. Маня откликается на все благотворительные акции. Мешками тащит свою одежду и обувь в хорошем состоянии для пересылки в Донбасс. Было наводнение в Сербии – собрала вещи со всех знакомых и тоже принесла к пункту пересылки.

Я слушаю ее всхлипывания и понимаю, что она изорвала себе сердце. «Во многом знании много печали». Детям нельзя показывать насилие, это подрывает их психику, вот и Машке – нельзя. Но она никого не спрашивает и смотрит. Репортажи о том, что происходит на Украине.

– Маш, не смотри больше телевизор, а? Или смотри только комедии.

Маня моментально меняется в настроении. Хихикает:

– Эротику.

Смеемся обе.

– Слушай, мой нашел какую-то свою однокурсницу в интернете, и завел с ней шашни, – заговорщицки шепчет Маня. – А я знаю пароль к его странице в фейсбуке и все читаю. Ой, там уссышься...

Смех серебром рассыпается в трубке.

– Она в Питере живет, художница, вся такая-растакая, интеллигенция. Спрашивает его, кем он тут, в Канаде, работает. Ну, а мой не хочет признаваться, что водителем грузовика, пишет: «У меня компания по дальним перевозкам». Попросил меня его сфотографировать во фраке, чтобы ей показать. Ну, я сфотала. Импозантный такой стоит, в белой рубашке, во фраке, а внизу – семейные трусы. Только она этого не увидит, я его от пояса и выше снимала...

Маня хохочет, как нашкодившая девчонка.

– Как ты это позволяешь? А если уведёт?

– Она далеко, в Питере. И вообще, кому он нужен? У него зубы вставные, начальная стадия диабета и мужское достоинство на полшестого.

В следующий раз мы встречаемся с Маней, чтобы сходить в японский ресторан. Вижу у Мани – губы странные. Синие и запавшие.

– Я решила накачать себе губы, – объясняет. – Лабутенов нет, пусть хоть губы будут.

Слово «губы» она произносит с украинским «г» - глухим. Теперь представьте себе такой монолог с этим «г»:

– Доктор вкачал мне в губы что надо. А они вдруг начали проваливаться. Я не поняла почему. Я прихожу к нему и спрашиваю: «Где мои губы? Я вам столько денег отдала, где губы?».

Я не выдерживаю и покатываюсь со смеху. Она не обижается. 
 Мы болтаем о всяком-разном. Маня слушает меня с большим уважением и бесконечно верит. Она быстро перенимает мою точку зрения на то на се, и это умиляет. Кроткие люди редко встречаются, а поскольку во мне этой черты нет и близко, в Мане она меня просто восхищает. Хочется прижать ее к себе, поцеловать в затылок и сказать: «Какая же ты милая!».

На Маню нашел хохотунчик.

– А мой-то влюбился в однокурсницу по самые уши... Пишет ей: «Целую твои лепесточки», представляешь? 

Я вытаращиваю глаза. Маня кивает, показывая, что я правильно догадалась.

– И постоянно проверяет дошла ли она вечером с работы до дому. Пишет: «Я посчитал разницу во времени, ты уже должна вернуться, а ты не вернулась, я волновался». 

– По-моему, это уже too much…

– Да кому он нужен...

– Не скажи, вдруг та фифа захочет в Канаду...

– Не захочет. Он ее спрашивал. Она ответила, что ни за что. Она любит Питер и не хочет в Канаду. Да кому Витька нужен? Мы с ним двадцать лет вместе. Работа у него тяжелая, скучная, пусть развлекается. На расстоянии.

Потом Маня надолго пропала из виду. Обе мы были заняты, и вдруг она звонит. Я даже не поняла сначала, кто это. В трубке раздавался рев.

– Наташка! Он ушел! Виктор! Да, к этой, из Питера. Уехал к ней, и сказал, что не вернется! 

Час я слушаю сбивчивый рассказ, перемешанный с воем. Выясняется, что в один вовсе не прекрасный день муж, который с вставной челюстью и диабетом, заявил, что ему очень стыдно и неприятно это говорить, но он вынужден признаться, что безумно влюблен в однокурсницу, и хочет с ней жить в России. Маня взывала, сын перестал с отцом разговаривать – все безрезультатно. Виктор купил себе белые штаны и уехал к возлюбленной.

– Может, еще вернется?

– Наташенька, не думаю, – уже немного успокоившись, говорила Маня. – Я его понимаю... Мы жили уже по инерции. Вроде и никакой любви уже не было. Давно. Так, родственники. А в молодости он меня очень любил – подлавливал на каждом углу, поклялся обязательно меня добиться. И добился. И вот это все прошло. Я его понимаю... Сама виновата. Располнела. А та, крысючка, на каблуках. Снимки ему посылала в красивом белье... А я-то, дура, уши развесила.

– А я тебе говорила, – начала было я и споткнулась. Надо быть последней сволочью чтобы ворчать сейчас.

– Нет, ну ты понимаешь... Он, правда, влюбился и мне было жаль рушить ему эту сказку. Он летал. А он же мне не только муж, а будто уже брат или сын. И я хотела, чтобы он получил немножко счастья... Я же не думала, что он полетит через океан.

Она замолчала, а потом будто заново осознала свою потерю и закричала:

– Наташка, мы были двадцать лет вместе, в двух эмиграциях! Мы поддерживали друг друга, утешали, а теперь все коту под хвост! – Она рыдала.

Я не знала, чем утешить, и говорила: «Да не бойся... Сейчас та баба узнает, что он не владелец компании, а шофер, и не захочет с ним связываться... Это ж мезальянс. Да, он тоже учился на художника, но когда это было... Эмиграция его потоптала. Он сейчас Ван Гога от Матисса не отличит. Тебе все равно, а ей – культурный шок. О чем он с ней будет говорить? О ценах на топливо? О том, сколько в каких компаниях платят за милю? И ты говоришь, у него на полшестого... Зачем он ей такой?».

– Это на меня на полшестого! – провыла Маня. – А на нее, может, работает...

Я скорбно замолчала.
 

* * *

Прошел год. Виктор не вернулся. Писал Мане по интернету покаянные письма. Но, говорил, любит Людмилу и ничего не может с собой поделать. Дал Мане код от своего счета в банке, чтобы она выплачивала ссуду за дом. Дом оставил полностью ей. Просил у сына прощения и понимания. Интересовался Маниным здоровьем. Прислал со знакомым, который часто летает из Калгари в Питер по делам, подарки. Мане – золотые сережки, сыну – куртку с надписью «Россия». В общем, вел себя как порядочный человек. 

Маня притихла, тосковала. Но ругать Виктора мне не позволяла. «Ну не любит он меня, что, сдохнуть ему что ли?» – устало огрызалась.

Одно время она начала усиленно следить за собой: покрасила волосы, маленько пособлюдала диету, правда, быстро сдавшись, делала себе невероятный дорогой маникюр в салоне. Ей рисовали на ногтях и бабочек, и лилии, и разбитое сердце. Разве что осетинских пирогов не рисовали. А на плече она сделала татуировку – змейку.

– Портрет нашей разлучницы! – говорила. – Витька столько мне о ней рассказывает, что я ее уже сама люблю.

Смеялась, конечно. Пыталась держать хвост пистолетом.

И еще, несмотря на то, что Виктор дал код от счета, ей пришлось больше работать. Во-первых, деньги быстро уходили, а он же больше не ездил по калифорниям и аризонам, так что счет только таял, не пополнялся, а во-вторых, ей было неудобно, что он остался в одних белых штанах в стране, которую давно покинул и в которой долго не мог найти работу. Шофером не хотел – стеснялся новой жены, а ни на что другое не брали. Выпал он из российской жизни, да и гражданства не было. Мане было стыдно его «обирать».

В итоге, Виктор и его пассия решили ехать в Канаду. Не в Манин дом, а купить другой. Благо, у Виктора хорошая кредитная история и ему без проблем дадут ссуду в банке.

– Что и требовалось доказать! – рявкнула я Мане. – Зазноба твоего Вити хотела в Канаду, но ломалась.

Маня промолчала. Ей была обидна мысль, что Витя любит Людмилу, а та его использует. Маня не хотела в это верить. Ей хотелось, чтобы у него все было хорошо. И вообще, если он приедет, с ним иногда можно будет видеться.

Она соскучилась.
 

* * *

А потом Маня влюбилась. В молодого кубинца. Они познакомились на кубинском курорте. Я подозреваю, что он был одним из тех парней, что зарабатывают сексуальным обслуживанием туристок из Канады. Но Маня настаивала, что он хороший...

Она влюбилась так, что жила от встречи до встречи с ним. В интернете. А интернет на Кубе дорог. Так что удавалось в лучшем случае поговорить раз в неделю. Маня худела для него, делала ботокс, покупала наряды – чтобы выглядеть в скайпе привлекательной. Она говорила, что у них необыкновенная духовная связь, что их души – родственники во Вселенной, и что это не она придумала, а он ей сказал.

Я смотрела на фото этого хлыща и сомневалась, что он знает выражение «духовная связь».

Маня то планировала выйти за него замуж и уехать на Кубу, благо сыну уже 18 лет, то бегала по адвокатам, пытаясь узнать, как перевезти кубинца в Канаду. То переживала, что мать парня не даст ему на ней жениться.

Я все думала: зачем 22-летний парень пишет тетке, которая ему почти в матери годится? Зачем морочит голову? И ответ лежал на поверхности. Чтобы переехать в Канаду, как мечтают многие кубинцы, живущие в ужасающей нищете. Или чтобы получать от Мани посылки. Чтобы приезжала и привозила чемоданы подарков.

Маня именно этим и занималась. Ехала на Кубу, груженая как мул. Летала только кубинскими авиалиниями – они позволяют больше багажа брать. Брала два чемодана по 23 кг. каждый, на себя надевала по две-три майки (чтобы потом подарить родственницам возлюбленного), украшения (для них же), и только в носу кольца не было.

Мы часами с ней болтались по канадским комиссионкам, покупая вполне хорошие вещи, некоторые даже с этикетками, по бросовым ценам, за сущие копейки. То есть центы. Все на подарки Эстебану.

Потом Маня что-то поняла. Что – я не спрашивала. Видела, что ей неприятно будет это говорить. В общем, закончились и самба, и румба. Но Маня не винила Эстебана. 

– Ты же знаешь, какая у них бедность. Разве можно осуждать нищего за то, что он хитрит, чтобы получить новую рубашку? Он хороший мальчик, просто жизнь у них такая...

Я согласилась. Я и сама очень хорошо отношусь к кубинцам. Умные, благодарные, гордые, смелые. Любят русских. А Эстебаново ремесло... Пусть американцам будет за него стыдно. 

 

* * *

Прошло два года. Маня успокоилась и больше никого не ищет. Сын у нее неожиданно женился. Рано для Канады. Обычно тут годам к тридцати женятся. И Маня ждет внучку. Радуется. 

Сноху очень любит и балует. Называет доченькой, и та в благодарность учит русский язык. 

Однажды, увидев русский алфавит, Мелани ткнула пальцем в букву «c» и радостно крикнула: «С…а!». Я удивилась, а Маня залилась смехом. 

– Это мы с ней фильмы российские смотрим, а там все «с...а» да «с...а». Ну я ей и объяснила, что это означает самку собаки. А тут, в алфавите, видишь, у буквы «c» нарисована собака. Вот Мелани и подумала, что «с...а».

Когда они сидят за столом, Мелани жмется к полной и теплой Мане, как зеленый росток к крепкому родному дереву. И Маня делает мне большие счастливые глаза: видишь?

А недавно я узнала, что Маня... дружит с соперницей. Просто Виктор пригласил Маню и сына к себе на день рождения. И встретила бывшую семью хозяина дома Людмила. 

– Я увидела, что она волнуется, глаз на меня не поднимает. Бегает вокруг, суетится, угощает... Мне стало ее жалко, – говорит Маня. – И я тогда пошла за ней на кухню, обняла ее и поцеловала. Сказала, что не обижаюсь. Мне показалось, у нее выступили слезы на глазах. А Виктора я, конечно, люблю. И потому хочу, чтобы он был счастлив. Что хорошего он видел в жизни? Две эмиграции вместе пережили... 

Канада