Светлана ЧЕРНЫШЁВА. ВОЗВРАЩАЙСЯ, ПАПА! Рассказ

 

Светлана ЧЕРНЫШЁВА

ВОЗВРАЩАЙСЯ, ПАПА!

Рассказ

 

Рисунок

Я не люблю считать. Я ни одной задачи толком не решила. За целую-то четверть. Как можно так долго раскачиваться? А я могу. Сначала на стуле в классе, а потом на чём попало дома, и тогда вместо чертежей к задачам получаются рисунки. Но тут начинает волноваться мама:

– Это что такое? В тетради… рисуночки?

Страница испорчена, и придётся её аккуратно вынимать из тетради и чертить всё заново.

– Эх, сорока-ворона, – говорит мама, – как тебя научить относиться к урокам серьёзно?

– Ничего себе! Почти дом получился! – вступается за меня папа. – Если бы его поаккуратней соорудить, я бы даже обрадовался...

Папа бывает счастлив, когда разговор заходит о доме. Он его пять лет строит за городом. Очень уж хочет туда переехать. Козу, лошадь завести, да много-много цыплят. Эти животины у него пока что в мечтах. Он про них рассказывает, а мама смеётся. В руках у неё тут же телефон оказывается. Там важные сообщения от тёти Поли или тёти Оли.

– Папа, – шепчу я, осторожно вытаскивая из-под скрепок тетрадную страницу, – а тебе, что, правда, дом мой понравился?

– Не хватает тут… – размышляет папа, – чётких линий. Видишь, стена покосилась? Непорядок…

Я слушаюсь и рисую берёзу, которая втыкается в крышу, вроде как поддерживает дом слева.

– Вот, – радуюсь я.

И слышу, как мама в соседней комнате по телефону рассказывает тёте Поле-Оле, какая я бестолковая. Она говорит так громко, что соседская Ирка за стеной тоже, наверное, узнаёт о моих промахах. Я смотрю на папу. Он задумался.

– Ну, нет, – не соглашается папа, – теперь дом на другой бок повело, опора получилась однобокая.

– А так? – и рисую справа от дома папу, он сильный и держит руками крышу.

– Ты смотри! – чуть не подпрыгивает от радости папа. – Очень даже неплохо!

– Неплохо?! – нервничает мама. – Вместо домашнего задания занимаетесь чепухой.

Папа сворачивает листок и забирает его в свой карман. Он убеждён, что чепуха очень даже полезной может быть. Посмотришь на рисунок, и горы хочется свернуть!

 

Про то, что было... или могло быть

Можно подумать, что мой папа – покоритель горных вершин, но это не так. Папа работает на деревообрабатывающем заводе. Он изготавливает мебель, сувениры и даже музыкальные инструменты. Он маме говорит, что гитара и даже дом сделаны из хорошей древесины. Это мне понятно, и маме, наверно, тоже. Но она молчит. Она давно уже не играет, поэтому музыкальные изделия просто украшают наш интерьер. Вот какое мамино слово я запомнила – ин-терьер!.. На собаку, которая терьер, похоже. Мне жалко маму, ей некогда заниматься музыкой – она работает бухгалтером. И папу тоже жалко, потому что он не тот, каким был раньше. В общем, когда я была маленькой, и у меня ещё не было косичек, папа работал кинологом. И у него была большая овчарка Яр. Настоящий полицейский пёс.

Как же жалко, что я с собакой-овчаркой не успела познакомиться! И с прежним папой, когда он был в полицейской форме, – тоже. Вот бы мне ребята во дворе позавидовали. А главное – Ирка. Стала бы подлизываться:

– А можно подержать вашу овчарку за поводок?

Я бы сразу сказала:

– Здрасьте, овчарка вам не игрушка, это не терьер, которого можно везде таскать. Овчарка – это настоящая собака!

И ответить ведь нечего! Шутка ли – папа-кинолог, пёс Яр и я. Самая подходящая компания для всех в мире! Но это только мечты. Потому что папа давным-давно был ранен при выполнении задания. И даже лежал в больнице. Потом его признали негодным к службе. Он хромает на левую ногу, и я всегда узнаю его по шагам.

 

Косичка

Папа варит кашу.

– Готово, – говорит, – можно есть.

Я не хочу его расстраивать, поэтому мотаю головой и говорю, что уже наелась конфетами.

– Ну, так не годится, – не соглашается папа. – Мама нас оставила на хозяйстве, а мы с такой мелочью справиться не можем.

И он берёт ложку и начинает есть кашу. Я не свожу с него глаз.

– Всё, – признаётся он, – если помощь не подоспеет, мне с кашей не справиться.

Я жалею его, но признаюсь, что у меня с утра растрёпаны волосы, а есть в таком виде кашу совсем невозможно.

– Угу! – соглашается папа. – Это дело мы сейчас быстро поправим.

Неужели придётся постричься? Мужчины совсем не умеют заплетать косы... Но папа, оказывается, умеет. Поэтому на моей голове появляются две торчащие в разные стороны косички, как у Пеппи, про которую папа мне читал. Я ей завидовала. Мне захотелось с папой отправиться на остров. И пожить без задач, без двоек и без Ирки. Ну, если она там и появится, папа будет королём большого племени и непременно её перевоспитает. Ябедничать не позволит, и всякое такое...

 

Поход

Мы с папой идём в поход. У нас большая палатка, спальные мешки и блестящий котелок. Плохо, что мама не идёт. Она вообще против похода. Ну, разве можно осенью бродить по лесам и ночевать у костра?

– Ничего, – успокаивает её папа, – не у костра, мы в палатке.

– Пусть хотя бы ребёнок останется дома, раз тебе так нужны леса и палатки...

Тут я начинаю громко плакать, мне не хочется сидеть дома и слушать, как мама весь день брякает клавиатурой – пишет свой отчёт. Я хочу в лес.

– Хорошо, – говорит мама, – я тоже сейчас начну плакать. И когда вы вернётесь, здесь будет целый океан...

Папа хочет утешить нас обеих. Он достаёт успокоительные капли и заверяет:

– Всё будет хорошо!

 А я думаю, зачем переживать, если я с папой? И стоит ли волноваться о папе, если я рядом? Кто-нибудь за кем-нибудь обязательно присмотрит. И мы с папой оказываемся на улице. Вместе со снаряжением. Конечно же, мама на нас ещё дуется. Наверно, рассказывает тёте Поле-Оле, что мы совсем отбились от рук. Они с ней соглашаются, но это правильно. Маме так легче перенести разлуку с нами. Мне жалко, что мы иногда ссоримся. Папа в такие минуты меня пытается отвлечь:

– Видела, как падают осенние звёзды?

– Нет, – говорю, – а разве они падают?

Мне становится не по себе: а что, если солнце ночью грохнется? Тоже ведь звезда!

– Не грохнется, – утешает меня папа, – его все любят и ждут, оно крепко на нашей любви держится. А есть звёзды, которые живут в одиноких галактиках и готовы лететь вниз, чтобы сбылось желание хотя бы у одного живого существа с большим сердцем.

Звёздам осенью необязательно падать, достаточно жёлтых и красных листьев. Загадывай, сколько хочешь! Папе моя идея нравится, поэтому он начинает дуть на кленовый лист, упавший ему на плечо. Мы идём и идём. Ветер шумит, деревья качаются. А небо становится совсем серым. Папа достаёт дождевики и ставит палатку. Мы почти не промокли. Но почему-то плачет сердце. Или просто кажется, что дождь – это мамины слёзы…

 

Плохо

Папа лежит в постели, у него температура. Он её принёс с работы. Там карантин по новому вирусу. Мама постоянно трогает его лоб, потом мой и шепчет:

– Тебе не плохо?

Я мотаю головой, что нет. Но мне плохо, потому что у папы закрыты глаза. Я специально дотрагиваюсь до его плеча, и его глаза на мгновение открываются. Они синие-синие, как небо. Да, я знаю, что так делать нельзя, но без его глаз мне страшно. Намного страшнее, чем остаться дома одной в момент, когда резко гаснет свет. Тогда мама утешит по телефону, скажет, что стоит на автобусной остановке и скоро будет дома, а пока я могу мысленно нарисовать сказочную картинку. И я жду и рисую. И всё – страх уходит.

У мамы начинает чаще гудеть телефон. Её подруги спрашивают:

– Болеет?

– Не спадает температура, – отвечает мама, – не помогают таблетки. Такой нынче вирус.

Они сочувствуют и говорят, что нам теперь тоже нельзя выходить: ни в школу, ни на работу. Наверное, мама немножко расстраивается. Она очень ответственная и не любит никого подводить. А я так лучше с папой посижу и почитаю ему книжку. Там будет далёкий сказочный остров и очень сильная девочка, которая безумно ждёт своего капитана дальнего плавания. И папа вернётся. Так там сказано.

 

Одиночество

Карантин сняли, поэтому я могу гулять во дворе. Папе стало лучше, и врач говорит, что через три дня его выпишут на работу, если будет отрицательным тест. А ещё я сама прочитала целиком книжку. Разве я могла в такое поверить? Много-много страниц, и вслух – вот папа и поправился. Ирка не верит мне и смеётся. А потом всех во дворе настраивает против меня. Я иду домой, чтобы нарисовать одиночество. Делается это просто: берёшь чёрную и красную краски, раз-два – и готово. Папа удивляется:

– Что это? Чёрное небо и рухнувшее солнце?

– Ничего подобного, – грустно улыбаюсь я, – это настроение человека, которого не принимают люди.

– А что если ты ошибаешься?

– Вряд ли…

– Тогда давай купим тебе игрушку, ту, модную, как у всех. Хаги Ваги?

– Мне не нужен монстр с большими зубами!

Отец что-то соображает, потом идёт в кладовку за столярными инструментами. Он всё может сделать – стол, шкаф, лестницу… Конечно, я узнаю, что у него получится, только утром. А получится замечательная куколка-девочка, которая живёт в моей любимой книжке про Пеппи Длинныйчулок. Я ставлю её на стол и начинаю раскрашивать – жёлтым, оранжевым и синим-синим цветом.

 

Настоящая игра

– А что такое ты притащила? – встретила во дворе Ирка. – А мы тебя ждали с другой игрушкой.

– Да не ждали вы... – говорю и ухожу в соседний двор. Там мальчишки, будто маленькие, в песочнице строят остров.

– Ну что, рыжая, – обращается ко мне один, с веснушками на носу, – помогать-то будешь?

Я даже боюсь в это поверить. Четыре пацана в рваных джинсах и немарких спортивных куртках. А я – в синем плаще и цветных сапожках, на случай дождя. Мы – одна компания?

– А, чистюля... – это мне мальчишка с белой чёлкой, торчащей из-под шапки. – Зря так вырядилась, мы бы тебя взяли на необитаемый остров. Была бы Пеппи. Я тут книжку одну читал...

– Ура! – радуюсь я. – Я тоже люблю эту сказку… Папа мне даже Пеппи смастерил.

– Ничего себе! – орут мальчишки. – Значит, строим и играем?

Домой я возвращаюсь такой, какой родители меня никогда не видели. Вся в песке... и счастливая.

 

Сказка

Папа сегодня суетится: покупает торт, цветы и мастерит бусы из рябины. Такое бывает в октябре, когда наступает мамин день рождения. Украшать квартиру я люблю, это точно! Я люблю привешивать на занавески осенние листья, которые на улице целыми охапками можно собрать. И ставить в вазу веточки рябиновые, с огромными гроздьями красных ягод. Если бы папа попросил нарисовать солнышко на обоях, как в прошлом году, я бы точно согласилась. Правда, потом нам пришлось делать ремонт, но это не из-за моего солнышка. Просто иногда нужно менять обои. На этот раз папа начинает двигать мебель, кажется, он придумал такое, чего невозможно представить. Пообещал же, что на мамин юбилей всё будет как в сказке. И действительно, он разворачивает новый ковёр с яркими рисунками. Я на нём всю землю нашу разглядела. Потом расставляет подносы и бросает возле них подушки. Я поняла: это будет… как будто поход! Может быть, увижу, как тётя Оля и тётя Поля пекут картошку в золе? А ещё прыгают в туфлях на шпильках через костёр... Было бы интересно посмотреть!

Наконец-то все в сборе. Никто, конечно, к походу не готовился, но соглашаются переодеться в заготовленные штаны и большущие футболки. Это папа решил всех замаскировать по-походному, потому что кроме шашлыков будут спортивные состязания. И всё это дома! А когда гости наелись и напрыгались, началось такое!.. Мама взяла гитару и запела. И у неё над головой стали зажигаться звёзды – будто живые, мерцать, вспыхивая всё ярче, чище, светлее. Это папа смастерил. Ах, какая красота! Я даже подумала, что сижу в планетарии, а потом заметила, что все гости тоже светятся. Футболки волшебными оказались. А от маминого пения папины глаза стали счастливые-счастливые.

 

А потом…

Мама с папой что-то обсуждали на кухне. Скрытно от меня. Понятно, что немного обидно. Тем более, папа достал походный рюкзак и вытащил из кладовки свой спальный мешок. Неужели решил уйти в лес без меня? Сижу в комнате и переживаю. А с утра папа надел новую форму защитного цвета, и я начала им гордиться. Мне даже показалось, что он моложе стал и походил на полицейского-кинолога, с которым я не успела познакомиться.

– Папа, – говорю, – тебя снова в полицию позвали, нога больше не болит?

– Нога – нет, только сердце… немножко. Послушай, как оно бьётся от любви к вам. Прямо, можно сказать, выскакивает!..

Мне становится понятно, почти. Я гляжу в его глаза и вижу – разлука. Хочется схватить краски и начеркать что-нибудь черно-серое...

– Тише, – говорит папа, придерживая меня за руку, – сейчас не время. Понимаешь, наша планета, как никогда, качается, со всех сторон зло и непонимание...

– Война? – спрашиваю я. – С далёкими планетами?

– Нет, – отвечает папа, – с близкими…

 

У автобуса

Мы с мамой у огромного автобуса. В нём наш папа, он уезжает... на войну. Я смотрю в окна. Одно, другое... их много. За одним из них должен появиться папа, когда пройдёт регистрацию и займёт место. У мамы начинает звонить телефон – нашёл время. Она не обращает внимания, ей сейчас никто не нужен. Только папа. И он появляется за стеклом, совсем близко, и машет нам рукой, а потом и вообще приоткрывает окно. Я вижу, как жёлтый лист залетает прямо к нему. Только сорвался с дерева – и уже там. Почему я не могу быть летающе-воздушной? Это несправедливо, когда лист счастливее человека.

– Твой рисунок! – говорит папа и разглаживает по оконному стеклу тетрадный листок. На нём папа, дом и берёза...

Автобус начинает подавать сигнальные гудки. Нас просят отойти подальше.

– До свидания! – машет рукой папа.

– До свидания! – посылает ему мама тёплый воздушный поцелуй.

А я смотрю на папу, потом на рисунок и думаю, что зря не догадалась нарисовать на крыше нашу планету. Тогда бы папа, дом и берёза обязательно её удержали! Я плачу...

– До свидания, папа! Возвращайся скорей!

Вологда