РЕДАКТОР / Валентина ЕРОФЕЕВА. ГЛЫБИСТАЯ ПРОЗА АЛЕКСАНДРА ЛЕОНИДОВА. Метафизика и реальность современной интеллектуальной прозы
Валентина  ЕРОФЕЕВА

Валентина ЕРОФЕЕВА. ГЛЫБИСТАЯ ПРОЗА АЛЕКСАНДРА ЛЕОНИДОВА. Метафизика и реальность современной интеллектуальной прозы

 

Валентина ЕРОФЕЕВА

ГЛЫБИСТАЯ ПРОЗА АЛЕКСАНДРА ЛЕОНИДОВА

Метафизика и реальность современной интеллектуальной прозы

 

Глыбистая проза Александра Леонидова стоит особняком в новой русской литературе – литературе XXI века. Рождённый в начале восьмидесятых годов века ушедшего, Александр Леонидов сполна мог «насладиться» веянием нового времени – «благословенными» девяностыми – ещё в самом нежном подростково-юношеском возрасте.

Не испытав на собственном жизненном опыте радостей и пороков социалистического бытия малой и большой своей родины, он с головой окунулся в эксперименты «обновляемой» по новым лекалам российской действительности. Но… стоп: генетический, как минимум семиколенный, опыт и нахождение рядом драгоценной платформы двух ближайших родовых колен смогли удержать его от слишком рискованных, уходящих в инфернальное никуда экспериментов как с жизнью собственной, так и с литературой, за которую Леонидов взялся с ходу и серьёзно, видимо понимая, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. И литература не стала для него той самой соломинкой, за которую хватаются в панике. Литература стала сначала крепким, не трухлявым стволом нетонущего дерева, затем такой же крепкой ладьёй, на которой уже можно переплывать быстроходные, но не слишком глубокие жизненные реки родной Башкирии, родного Урала, и далее – постепенно расширяя ауру влияния – превращалась в современный, оборудованный и защищённый наступательно-оборонительный корабль (иногда в тумане утра напоминающий военный крейсер последнего выпуска).  

Откуда уверенность именно в таких оттенках и этапах литературного пути Александра Леонидова? Да всё очень просто, и это ещё в начале семидесятых озвучил поэт Михаил Дудин, не забыв зафиксировать сии слова как принадлежность размышлений Анны Ахматовой:

– Не скроешься. Поэты голы.

Всем, чем богаты и бедны,

Их мысли, души и глаголы

До основания видны.

Прозаики, дорогие, вы, пожалуйста, не надейтесь, что сия чаша «оголённости» именно вас как-то миновала. Нет, и ещё раз нет! Всё, что истинно, – обнажено. Только тогда истина будет жить, дышать и питать жаждущих её. Все эти «маскерадные тряпки» красивостей и безобразностей, даже только выглядывающие из своих мышиных нор, – не истинны, ложны и уводящи.

И вывод следовал курсивом

Без разделенья запятой:

Поэт обязан быть красивым

Нестыдной правды наготой.

И прозаик – тоже обязан. Иначе он не прозаик, а так – графоманистый беллетрист. И только тогда, там –

Где ничего не скроешь боле

И, словно ветошь, сбросив ложь,

Утраченную, поневоле

Святую правду обретёшь.

Этой правдой и насыщена глыбистая проза Александра Леонидова, начиная с самых первых его попыток освоения художественной действительности. Попробуем отследить путь этой правды на примере его романа «Мускат и ладан» с говорящим подзаголовком «Рыночный эпос».

Итак, главный герой «эпоса» – «картофельный фермер» Егор Сечень, уже явивший себя победителем своего маленького частного сражения с рыночным монстром и выбившийся в городское начальство: «А вы думали – я навсегда канул? А я вот хозяин… Целого «Дома Ржи» хозяин…». В этом «новоиспечённое «городское начальство» без особого энтузиазма убеждало себя перед зеркалом», – печально констатирует Александр Леонидов, разворачивая перед нами картину обратной прокрутки взлётов и падений «картофельного фермера»:

«На торжественное открытие «Дома Ржи» Егорушка Сечень накупил воздушных шариков, установил в центральном зале нового торгового центра негра с шоколадным фонтаном, нанял нескольких девушек легкого поведения – чтобы стояли в национальных костюмах с кокошниками. Он напечатал шикарные пригласительные билеты и наприглашал всю Куву. Он, свихнувшись на новом статусе большого хозяина, действительно и искренне верил, будто у людей других дел нет, кроме как к нему на презентации ходить…».

Но было обидно! Ждал мэра и всяких глав, директоров и председателей, а «явились шоколад хлебать из-под фонтана всякие окурки общества…», которых привлекла ржаная настойка, пропущенная по разряду «лекарственных средств» и потому бывшая «существенно дешевле остального бухла». А ведь планы-то у Егора были наполеоновские, по фермерским его замашкам: банкетную залу собственного «Дома Ржи» превратить в будущий зал презентаций, где планировались лекции для народа о пользе ржи и роли её в истории русского государства. Поэтому столы ломились сейчас сказочными деликатесами, но больше половины мест оказались пустыми за неявкой приглашенных… А тут ещё Соломон Пинхусович Залмон нашёптывает захмелевшему, в тоске, хозяину: «– Калибр у тебя не тот, Егорушка… Много долгов наделал… А продал бы мне «Дом Ржи» – и зажил бы с чистой душой…».

И уж совсем на широкую проспектную дорогу выходит роман, выстраивая бесконечно знакомые ассоциативные ряды вот такого рода авторской откровенностью: отвратительные, подслушанные диалоги плелись от официантов, «и Егорушка подумал, что натворил что-то недозволительное, окончательно выводящее его из респектабельного ряда. По неопытности перегнул палку, сделал из партийного проекта про «Народ Ржи» какой-то бордель вперемешку с вытрезвителем… Когда? Как получилось? Кто позволил? И почему, почему так? … «Всех выгнать? – металась мысль Егора. – Или, наоборот – пусть все всё делают, что хотят… «Дом Ржи» есть дом свободы…».

Сколько вопросов безответных ставит Леонидов в этом ассоциативном ряду. Хотя почему безответных? Разными способами и путями подступая к ответам на них, он всю свою прозу (только на нашем сайте около семидесяти разножанровых её публикаций) направляет на их полное раскрытие, полное обнажение-оголение и – решение. Возможное решение, скажем осторожнее, памятуя про до сих пор не умирающее, скорее всего, вечно живое от наших классиков: «Кто виноват?» и «Что делать?».

Кто виноват и что же делать? – мучительно перелопачивают возможные варианты ответов почти все его более или менее вменяемые персонажи, все действующие лица бесконечной фантасмагории жизни, которую столь пристально, почти под микроскопом, исседует большой художник слова, коим является Александр Леонидов.

Он не вошёл в обойму награждённых-перенаграждённых «асов расейской литературы» – не будем упоминать их истрепанные славой имена человеков мира: все они сейчас там – далече, куда их выбросило штормовой волной новейшей русской Истории после февраля двадцать второго – нашего – года.

Не вошёл, потому что глыбистый – не овальный («Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал»), и даже не «угольный», которого всё-таки можно было как-то затолкать в некий тусовочный литературный уголочек, нет, не славы, а хотя бы славочки маленькой. Глыбистый, объёмный – не уместится никуда, не впишется: неуютно рядом с ним «асам» литературного либералитета, господствовавшего до сих пор в нашей государственной табели о рангах. Неуютно и вроде бы созвучному противоположному лагерю – поскольку слишком уж объёмный, и в него, в этот лагерь, тоже сложно вписываемый. А объёмный и глыбистый за счёт дотошного расширения диапазона копания в характере как человеческом, так и общегосударственном – мировом, вневременном, эпохальном. Со скальпелем вострым копания, с ножом-ножичком, иногда хулиганистым, неожиданным: история-то взлётов и срывов почти в пике у государства нашего, да и у мира окружающего его, – богатейшая. А талант историка, философа – учёного – в приложении к недюжинному таланту мастера слова художественного велик весьма – это наглядно продемонстрировано и в четырёх связанных друг с другом книгах романа Леонидова «Апологет», вышедшего в 2020-21 году в «Роман-газете».

«Писатель обратился с посланием к современникам, должно быть, не случайно опубликованном именно в «народном журнале» – «Роман-газете», – отмечает так рано ушедший от нас критик Максим Ершов. – И его роман – это театр идей. … Театры идей превратились в закономерность для общества – российского да и шире, – осознающего собственное впадение в глубокий духовный кризис».

Анализируя роман, Максим Ершов отмечает его специфику: «Само действо начинается с крупного разговора между известным и славным доныне режиссёром N и доктором Левоном Глыбяном. В середине 1970-х режиссер, который «тоже интересовался правдой жизни – в перерывах между получением престижных премий», в котором «от фильма к фильму всё больше барства, всё больше от латифундиста», пришёл к доктору как последнему живому свидетелю одной кровавой истории времён Гражданской войны. Историки и сценаристы спорят, кто же на самом деле вырезал раненых белогвардейцев в госпитале: сами белые или внезапно налетевший красный отряд? И только лишь пятилетний Левон видел всё собственными глазами». Александр Леонидов дал выразительную сцену. Мальчишку спас отец-доктор, сам погибший в этот день: он вытолкал Левона в маленькое окно, велел бежать и звать на помощь, если увидит белых:

«Импозантный поручик Бунин, однофамилец, а может и родня известного писателя, подхватил Левончика с земли, усадил на луку седла горячего, игривого донского коня:

– Откуда ты, малыш? Где красные? Кого убивают?

– Скорее! Туда! Там красные убивают раненых! – словно попугай, повторял Левон до рубцов в мозгах заученные, окровавленные слова. И плакал, и чувствовал себя предателем. Ведь ему было всего пять лет, и он не мог показать дорогу. Его вёл сюда ангел-хранитель, а как выбраться обратно – он не знал…

– В госпитале, наверно, господа! – выкрикнул один из конников, взмыленная лошадь которого раз за разом порывалась встать на дыбы. – Я здешний, у меня поместье отсюда в трёх верстах! Поскачем, покажу!

– Эскадр-о-о-н! – заорал импозантный поручик, выхватывая тяжёлую шашку из ножен. – За мной, лавой уступом вправо, ма-а-а-рш!!!

Левон летел на вороном коне, летел быстрее ветра, и маленькие уши его закладывало, а из-под копыт белого эскадрона, шедшего мостовой и убитыми газонами, летели шматки грязи, искрили о булыжник подковы, и ничего прекраснее, чем этот полёт, не знал, не ведал маленький Левон!

Они влетели на госпитальный двор – влетели в мыле и справедливом негодовании, когда с обеих сторон тщательно припрятанные пулемёты батьки Матвея ударили в бока эскадрона шпорами кинжального огня…

Это была ловушка. Матвей нарочно выпустил мальчишку из госпиталя, специально дал ему уйти. Он, Матвей, бывалый бандит, дезертир царской армии с 1915 года, знал, чем взять «их благородий»… Знал, рассчитал, что поторопятся, не вышлют разведки, передового охранения…».

И вот перед нами Матвей Безымянных – красный командир, в будущем чекистско-партизанский генерал, действия которого в тылу у немцев, возможно, спасли Ленинград от неминуемого разрушения – в следующей великой войне… Пока он, только что убив прикладом отца, держит «за шкварник» уцелевшего сынишку и итожит свою победу над старым строем:

«– Так-то, ваши превосходительства! – гоготал Матвей, расхаживая посреди трупов. – Где уж вам с нами? Куда уж вам до нас? Кто жёстче – тот и сильнее… Вы соплежуи, вы неврастеники, вы барышни кисейные – и с кем воевать задумали? С теми, кто из стали выкован?».

На войне как на войне. Представления о допустимом не соответствуют революционной целесообразности.

Целую жизнь спустя седовласый доктор Левон Глыбян разъясняет, как сумел понять и полюбить безжалостную Революцию. Разъясняет это новой «кисейной барышне» – режиссёру N:

«– По-настоящему великим был бы тот фильм, которого у нас, боюсь, снять не позволят. Надо бы взять не лучшего из красных, а худшего… И через его судьбу доказать моральную необходимость коммунизма… Так, чтобы это была подлинная правда жизни, а не самохвальство победившей партии».

Доктор медицины Левон Глыбян прожил долгую жизнь, многое повидал и передумал. Он сумел не то чтобы простить красной власти смерть отца, но принять свершившееся как поступь истории – за сталинские суды над преступниками-революционерами, за возможность при такой власти сироте построить высокую столичную карьеру… Те, кто как режиссёр получили всё готовым, этого уже не могут оценить. Не могут понять, что революция – это не только жертвы (и ещё раз жертвы), но это иногда единственная возможность спасти человеческое достоинство на земле. Этого не понимают многие. И Сталина не понимают. Но дело не в именах:

«– Само по себе устройство жизни описывается не именами, а законами! Вот о чём фильм-шедевр нужен! Не осознав исходной грязи капитализма, вы не поймёте и очищения. И в итоге столкнёте человечество в ад, где оно барахталось тысячами лет, а из-за вас ещё тысячи лет будет барахтаться. Потому что вы не поняли ни революции, ни Сталина!».

Вот, собственно, о выраженной в этих словах дилемме целей и средств и написал Александр Леонидов свой роман-эпопею. Разговор доктора и режиссёра служит экспозицией, и не случайно, что он вписан автором в год (1974), когда неявные процессы распада советской системы уже начали набирать ход…» резюмирует Максим Ершов, анализируя главное в романе: его идейный замысел, его послание будущему, пытаясь в нём, этом будущем, защитить, спасти мечту русской классической литературы, русской классической мысли о человеке – имя которого звучит гордо.

Даже из этих процитированных критиком фрагментов романа-эпопеи складывается удивительное, неординарное и неоднозначное, но опирающееся на лучшие традиции русской литературы, художественное видение Александром Леонидовым глобальных – глыбистых! – проблем пожалуй что мирового, планетарного масштаба. И возможность попытаться справиться с ними для художника такого плана, как Леонидов, лежит, вероятно, только в плоскости метафизического освоения этих проблем через лёгко-тяжёлое к ним прикосновение, но не лобовое столкновение. Лобовое столкновение прожито и пережито уже лучшими образцами как русско-советской, так и мировой классики. Леонидов их знает – эти образцы, они впитаны его интеллектом – отчасти тоже нацеленным на метафизическое, – и порождены жизненным опытом художника и мыслителя, трезво оценивающего мир и роль человека в нём,  но, тем не менее, остающегося неисправимо высоким романтиком, наощупь собирающим крупицы света во мгле нашей вулканической современности с её контурно намечающимися, но неминуемыми тектоническими сдвигами, трещины от которых уже второе десятилетие не дают покоя сердцу Художника слова Александра Леонидова.

 

Комментарии

Комментарий #32190 04.11.2022 в 18:09

Я «познакомился» с А. Леонидовым на Уфимском сайте «Экономика и Мы» во время поисков в интернете ответов на волновавшие меня вопросы. Это были вопросы философские, политические, социологические (социопатологические) и историософские, и сразу «запал» на яркого, высокоэрудированного автора. Он подавал материал смачно, доступно, с великолепными примерами и с конкретными сносками по существу. Вообще на этом сайте сложился великолепный коллектив единомышленников. А после волею случая я попал на сайт ДЛ, где нашёл Леонидова-писателя, мало того, меня, никому неизвестного автора, он дружески поддержал! Так как он пишет, пожалуй, не смогу назвать не одного другого автора. Его узнаёшь с первых строк, это сложный почерк, читать его нужно вдумчиво, а не напролёт. Темы, которые он выбирает, всегда неожиданны и разнообразны, местом действия может быть любая точка мира, он свободно путешествует по странам, его энциклопедические знания позволяют решать любые задачи, за которые он берётся. Его юмор и сарказм (по мне!) сродни Щедринскому, такой же перчённый, если пишет про свой край, то видишь, что он знает его досконально, любит, когда встречаешь говор персонажей — видишь их живыми. Его фантасмагорические вставки не дань моде, они полны смыслов и подсмыслов, при этом он никогда не забывает ЧЕЛОВЕКА в его низу и верху и в коктейле низа и верха, в их борьбе к свету НЕБА. К сожалению, книгоиздательства своими потными ручками проталкивают в читателю зулейхскрывающихглаза и постмодернистские фастфуды, отгородившись от русских писателей маркетинговой стеной. Думается, что не таких стен, которые не разрушались ветрами перемен, а ветры перемен явно набирают силу. Александру привет с Невских берегов, попутного ветра перемен с пожеланиями творческих успехов и покорением новых вершин. Бахтин


Комментарий #32145 28.10.2022 в 10:34

Валентина Григорьевна, вы пишите о "Глыбистой прозе", но Ваша проза (критические и аналитические статьи, отзывы) сами являются литературным примером для литераторов. Русский язык, как инструмент, Вы используете как талантливый скрипач, который исполняет сложные произведения. И как к месту стихи! Ваша многогранность как литератора удивляет и радует. Новых Вам успешных проектов и собственных произведений.
Анатолий Подольский

Комментарий #32048 21.10.2022 в 10:13

Великолепное исследование творчества Александра Леонидова. Стиль и глубина, погружение и в психологию, и в историю, и прогноз неизбежного будущего и нашей литературы, и страны. Спасибо, Валентина Григорьевна!

Комментарий #32046 21.10.2022 в 08:19

Очень глубокие наблюдения о творчестве А. Леонидова, рад за Сашу в том, что он услышан и понят. От себя хочу отметить, что А. Леонидов склонен к особому, специфическому жанру "художественного исследования", он не просто создаёт образы, а как бы проводит опыт, ставит эксперимент. Отсюда и острая критичность ситуаций, столь характерная бисеринам его эпизодов, постоянство балансирования "на грани". Ждём новых плодов вдохновения! (Ю Алексеев, Уфа)