Евгений КАЛАЧЁВ. В РОЗЫСКЕ НЕ ЗНАЧИТСЯ… Рассказ о поэте Аркадии Кутилове

 

 Евгений КАЛАЧЁВ

 В РОЗЫСКЕ НЕ ЗНАЧИТСЯ…

 Рассказ о поэте Аркадии Кутилове

 

 В 1985 году я служил в Куйбышевском РОВД города Омска. Однажды, во время моего дежурства по району в дежурную часть доставили бомжа. Сержант произвел личный досмотр задержанного, записал на листок его данные и принялся названивать в адресное бюро, чтобы установить его личность и проверить – не находится ли он в розыске за совершение какого-либо преступления. Эта обычная процедура, как правило, занимала немного времени, после чего бомж, если имел прописку и не был причастен к преступлению – отпускался, либо если личность его не была установлена – помещался в спецприемник для бродяг на сорок суток, но в тот день дежурный сержант все никак не мог дозвониться до адресного бюро.

 В районе, а значит, в райотделе милиции, было затишье: телефоны, телетайп и радиостанции молчали, и я взял в руки записную книжку – единственную вещь, которую при личном досмотре сержант изъял у задержанного. Взял записную книжку и удивился. Удивился сначала её внешнему виду. Она была не новой, но добротной, с обложкой из коричневой искусственной тисненой кожи. А когда я её раскрыл, то удивился еще больше. И даже не тому, что она была оформлена с огромной любовью, тщательностью и талантом, и как настоящая книга небольшого формата. Здесь были и рисунки, выполненные разноцветными шариковыми ручками, и вензеля, и красивый рукописный стихотворный текст. А удивился тому, что эта книжка принадлежала человеку, по виду опустившемуся, с которым в метро или другом общественном месте нормальный человек постарается близко не находиться.

 Настроение у меня было добродушным, но я постарался напустить строгость и, подойдя к решетке, за которой находился задержанный, грубо спросил:

 – Где украл? – и показал бомжу записную книжку.

 – Моя, – спокойно произнес бомж, протянув к ней руку.

 Я раскрыл записную книжку и, не давая в руки, спросил:

 – Что здесь написано?

 – Аркадий Магнит, – сказал бомж и улыбнулся. – Это мой псевдоним.

 – Кличка? – встрял в разговор сержант.

 – Псевдоним, – повторил с достоинством бомж.

 – А стихи чьи? – хитро улыбнулся я.

 – Мои, – сказал бомж.

 – Прочти, – продолжая проверку, сказал я. – Например, вот это, – и я зачитал первую строчку…

 Задержанный встал с длинной лавки, непроизвольно поправил давно немытые волосы, вздохнул и начал по памяти читать:

 Заря, заря, вершина декабря…

 В лесах забыт, один у стога стыну.

 Встает в тиши холодная заря,

 Мороз, как бык, вылизывает спину.

 Качнулась чутко веточка-стрела,

 И на поляну вымахал сохатый…

 И, падая на землю из ствола,

 Запела гильза маленьким набатом…

 

 Заря не зря и я не зря, и зверь!..

 Не зря стволы пустеют в два оконца…

 И, как прозренье в маленькую дверь,

 Через глаза в меня входило солнце!

 Сейчас, по истечении многих лет, я не помню голоса поэта, его интонации – наверное, он был хриплым – пропитым, но глаза его в тот миг неожиданно озарились огнем, не побоюсь этого слова – божественным светом, – и мы с сержантом невольно поддались этому, вне сомнения, внеземному озарению и поверили, что он говорит правду.

 Но формальность надо было соблюдать, и сержант принялся вновь набирать номер телефона адресного бюро, с удивлением поглядывая на задержанного, а я спросил:

 – Можно полистаю?

 – Читай, – разрешил Кутилов.

 Я вернулся за пульт дежурного. И телефоны по-прежнему молчали. И я начал читать:

 РОССИЯ, ГОД 37

 – Яма хорошая,

           только на дно

              набежала лужина…

 

 – Товарищ майор,

                но ведь это

 Не наша вина –

                    апрелева!..

 – Ну, хорошо…

                  Давайте ужинать,

 Да надо

           людей расстреливать…

 

 ПОДРАНОК

 После выстрела смог он собой овладеть,

 Он посмел улететь, очумев от испуга.

 Между крыльев – дробинка, но сумел улететь…

 Только ровно на жизнь приотстала подруга.

 

 Распустились цветком два разбитых крыла,

 Поднялась голова в драматическом жесте…

 Тонкой лапкой гребла, суетливо плыла,

 Все куда-то плыла, оставаясь на месте.

 

 Окровавленный пух понесло к камышу,

 И молчат небеса, перелески и воды…

 (Ты ответь мне, Ирина, я тебе же пишу, –

 Что случилось потом, после этой охоты?

 

 Был ли выстрел еще, иль, жалея заряд,

 Ощипали тебя, несмотря, что живая…

 И веселый охотник – голубой бюрократ,

 Нежно кушал крыло, коньячком запивая…

 

 Может, выжила ты, всем дробинкам назло,

 Только жизнь приняла, как стандартную милость…

 И свистит по квартире расписное крыло,

 Забывая на миг, что летать разучилось.

 

 Телевизор, базар, танцплощадка, завод,

 Петухи-женихи, разодетые жутко…)

 А в заливе души всё куда-то плывет,

 Всё куда-то плывет недобитая утка…

 

 Очнулся я от голоса сержанта:

 – Товарищ старший лейтенант, – обратился он. – Я проверил гражданина, есть такой, судим, но в розыске не значится. Отпускать?

 – Отпускай, – сказал я и снова уткнулся в записную книжку.

 «Поэзия не поза и не роль.

 Коль жизнь под солнцем –

 Вечное сраженье, –

 Стихи – моя реакция на боль,

 Моя самозащита

 И отмщенье!» – читал я.

 – Можно все-таки, командир, я заберу, – раздалось над ухом.

 Я повернул голову на голос. В коридоре, уже за пределами дежурной части, у окошка дежурного стоял человек с пропитым лицом, в ветхой старой одежде – запомнились брюки военного образца и развалившиеся ботинки, стянутые проволокой. Стоял и терпеливо ждал. Ждал свой сборник стихов. Изданный при жизни самим собой в единственном, наверное, экземпляре.

 Я закрыл книжку и протянул ему:

 – Извини.

 – Спасибо, командир, – сказал он и неожиданно спросил: – Понравились?

 Ответить я не успел. Одновременно зазвонили несколько телефонов, зашипела стационарная радиостанция, застучал телетайп, и закрутила, завертела, забурлила суета. Ежеминутная, ежечасная и каждодневная, которая поедает наше время, нашу жизнь, которая не дает ни остановиться, ни оглянуться, ни осмыслить: как живем, для чего живем?

 И вот в такой же заполошный день того же года в дежурную часть поступило сообщение. Банальное. Порой за сутки их бывает до десятка. Сообщение о том, что в тепловом коллекторе, расположенном у транспортного института, обнаружен труп.

 На место происшествия выехал дежурный сержант. Вскоре он вернулся назад и попросил выдать ему и водителю, с которым он ездил, противогазы.

 …Доставив труп в морг, сержант возвратился в дежурную часть, сдал противогазы и неожиданно – он полгода назад бросил курить – попросил закурить. Я протянул ему пачку.

 – Кажется, это был тот бомж, – сказал он.

 – Какой? – не понял я.

 – Ну, помните, еще стихи читал… Военные брюки, ботинки на проволоке…

 – Магнит?! – воскликнул я.

 – Магнит, – грустно сказал сержант и нервно закурил…

 

 ВКЛАДЫШ К МОЕЙ ТРУДОВОЙ КНИЖКЕ

 Вот я умру, и вдруг оно заплачет,

 Шальное племя пьяниц и бродяг…

 …Я был попом – а это что-то значит!

 Я был комсоргом – тоже не пустяк!

 Я был мастак с багром носиться в дыме.

 Я с топором вгрызался в синий бор.

 Я был рыбак, и где-то на Витиме

 Мой царь-таймень не пойман до сих пор.

 Я был художник фирмы «Тети-мети».

 Я под Смоленском пас чужих коров.

 Я был корреспондентом в райгазете

 И свёл в могилу двух редакторов.

 Учил детей и им читал по книжке,

 Как стать вождём, диктатором Земли…

 И через год чудесные мальчишки

 Мою квартиру весело сожгли!

 Я был завклубом в маленьком поселке.

 Поставил драму «Адский карнавал»…

 И мой герой со сцены, из двустволки,

 Убил парторга. В зале. Наповал.

 Бродягой был и укрывался небом.

 Банкротом был – не смог себя убить…

 Я был… был… был… И кем я только не был!

 Самим собой? А как им надо быть?..

 

 В следующий отпуск я нарушил многолетнюю традицию – не поехал в тайгу на охоту, а взял билет до Ленинграда и две недели изо дня в день ходил и ездил по музеям. Соприкасаясь с великолепием дворцов, парков, фонтанов, картинами Русского музея, экспонатами Эрмитажа, в котором я умудрился в течении четырех дней прослушать лекцию про французских импрессионистов, я понял, что мир гораздо шире и прекрасней, чем тот, в котором я жил раньше… Вернувшись в Омск, я просмотрел весь репертуар Драматического театра, написал рассказ в полстраницы и подал рапорт на увольнение из органов внутренних дел.

 Знакомый журналист, которому я давал читать тот рассказ, схватился за голову:

 – Что ты делаешь?! Ты в своем уме?

 Я улыбнулся:

 – Лучше посоветуй, где я могу общаться с себе подобными – пишущими людьми...

 И начал ходить в литературное объединение при газете «Молодой Сибиряк».

 Однажды литератор Бекешев Саша принёс стихи, отпечатанные на машинке. Стихи были необычными и подписаны они были необычным псевдонимом – «Аркадий Магнит».

     

 ПРОЖИТОЧНЫЙ МИНИМУМ ПОЭТА

 …На причале студентка и юноша

 Целовались всю ночь,

                       аж до судорог.

 А когда расставались несчастные,

 На диване оставили книжицу.

 Прозывалась она «Геометрия»,

 А раскрыта была на котангенсах…

 

 …Выпивали директор с любовницей

 Во кустах во густых да неломаных.

 А когда их спугнула малиновка,

 Убежали оне и оставили

 На траве ветчину да наливочку,

 Да в пакетиках чтой-то малюсеньких …

 

 …На песочке играла девчоночка.

 Вдруг закаркали чёрные вороны…

 Испугалась девушка и скрылася,

 На песочке оставила стёклышко,

 Дзинь-фужера зелёный осколочек…

 

 …На прешпекте туманном

                          на утреннем

 Чей-то шаг неуверенный слышится.

 Бродит девушка, вся переплакана,

 Кем-то брошена девка, обманута,

 Синь-косыночкой

                    горлышко стянуто…

 -------------------------------------------

 Лишь смеркло созвездие Рака

 И мамонт гугукнул вдали,

 Проснулся под лодкой бродяга –

 Хозяин рассветной земли.

 

 Прохладно – и вывод короткий:

 Ядрёная пала роса…

 Бродяга сквозь дырочку в лодке

 На улицу выгнал глаза.

 

 Бродяжьи метнулися очи,

 Кругами обходят рассвет…

 Круги всё короче, короче…

 Вернулись. Опасности нет.

 

 …К дивану причальному двинусь…

 Чья книга? У чёрта спроси?

 «Котангенс», таинственный «синус»…

 Эвклиду – поклон и мерси!..

 

 …Бутылка, закуска, пакеты…

 В пакетах (сто тысяч чертей!),

 В пакетиках этих, ну это…

 Которое против детей…

 

 …Шагов за четыреста сорок

 Таинственный луч замигал…

 Иду. Поднимаю. Осколок.

 Возьму. Хоть не даром шагал…

 

 …Девчонка на хладном прешпекте –

 Одна – в миллионной стране!..

 Вам что – и повеситься негде?

 Карабкайся в сердце ко мне!..

 

 Ура! Просыпается город…

 Увы! Просыпается город…

 А днём – будет радостей короб

 (Но могут и сцапать за ворот).

 

 …В двенадцать – бродяга на пляже.

 Сидит на песке, как святой.

 Но очи – шпионы бродяжьи –

 Летают над людной водой.

 

 В воде, в первородной истоме

 Народу – почти полстраны…

 И кто-то сегодня утонет,

 Оставив бродяге штаны…

 --------------------------------------------------------------

 …По-над городом звёзды всамделишные –

 Вперемежку с неоновым высверком…

 И в неверном таком освещении

 Две души обнялись крепко-накрепко:

 Та девчонка с прешпекта холодного

 Да хозяин отеля подлодного…

 

 Сверху плотно укрылися смокингом,

 Что достался от парня утопшего.

 Пьют наливку, ветчинкой закусывают,

 В дзинь-стекляшку глядят на созвездия…

 И читают оне «Геометрию»,

 И хохочут

            над страшным «котангенсом».

 

 * * *

 Аркадий Павлович КУТИЛОВ (имя при рождении Адий, литературный псевдоним Аркадий МАГНИТ) родился 30 мая 1940 года в таежной деревне Рысья Иркутской области. Русский поэт, прозаик, художник.

«Один из самобытнейших русских поэтов ХХ века. Несмотря на то, что его стихи в переводе на английский включены в академическую антологию «Русская поэзия ХХ столетия» (Лондон), его творчество по-прежнему малоизвестно российскому читателю» (Википедия).

«Один из ярчайших российских поэтов ХХ столетия» (из предисловия книги поэта «Скелет звезды»).