Виктор ФРОЛОВ. МЕСТЬ. Рассказ

 

Виктор ФРОЛОВ

МЕСТЬ

Рассказ

 

– Сергей, сегодня в шестнадцать нам предстоит встретиться с неким господином Хлустовым. – Голос шефа в трубке показался помощнику несколько напряжённым. – Это весьма важная персона, так, по крайней мере, мне его охарактеризовал знакомый, по чьей рекомендации тот и явится в нашу контору. По телефону не удалось выяснить ничего конкретного, так, сплошные «Nacht und Nebel». Попытайся в оставшееся до визита таинственного гостя время узнать о нём хотя бы что-нибудь. Да, забыл сказать, что зовут нашего потенциального клиента Анатолием Петровичем.

– Чую, Андрей Палыч, опять вы наслушались любезного вашему взыскательному слуху Вагнера и всё ещё пребываете в объятиях валькирий! Хорошо, с Божьей помощью нарою, что смогу, и не позже, чем за час до прибытия загадочного сеньора постараюсь представить вам подробное досье на него.

Завершив разговор, Смыслов задумался о своём помощнике. Вот уже семнадцать лет миновало, как они работают совместно. Казалось бы, времени было достаточно, чтобы привыкнуть друг к другу, взаимно изучив характер партнёра. Тем не менее, Андрей Павлович не переставал удивляться, наблюдая за младшим компаньоном.

Только-только казавшийся простецким мужичком, выходцем из рабочей среды, внезапно представал тонким психологом, способным чутко улавливать нюансы натуры и мгновенные перемены в настроении собеседника. И всё это на фоне поразительной работоспособности, рассудительности и незаурядной находчивости в сложных ситуациях. Да, безусловно, с товарищем ему крупно повезло!

Вот и в этот раз Сергей не подкачал. По всему виду чувствовалось, что его так и распирает от груза добытой с помощью бесчисленных приятелей любопытной информации. Отказавшись от предложенной хозяином чашечки горячего кофе Амаретто, довольный собой помощник, сопровождая рассказ схематическим наброском на листке, всегда находящемся у шефа наготове, вещал:

– Анатолий Петрович Хлустов родился в Ростове-на-Дону в 1947 году. Отец его – врач-хирург, в годы войны руководил полевым госпиталем. Мама вела домашнее хозяйство, воспитывала Анатолия и его младшего брата Андрея. В мирное время Хлустов-старший переквалифицировался в надомника и весьма успешно в частном порядке пользовал больных кожно-венерологического профиля. Надо сказать, дело не только весьма прибыльное. Оно к тому же предоставляло возможность обзавестись исключительно полезными связями, так как солидные люди от подобных недугов предпочитают избавляться инкогнито, без огласки, избежать которой было бы довольно сложно, обратись они в официальное лечебное учреждение. Да вы сами лучше меня знаете эту деликатную проблему – пациенты вашей сферы внимания, с недугами, так сказать, душевными, также чураются постороннего интереса.

Таким образом, семья Хлустовых жила безбедно. Анатолий, окончив школу, поступил на медфак Московского университета и, успешно отучившись, вероятно не без помощи папаши, устроился в солидную клинику Четвёртого главного управления Минздрава. Сейчас он доктор медицинских наук, профессор, руководит собственным медицинским центром, реклама которого довольно назойливо призывает состоятельных клиентов со страниц глянцевых журналов для респектабельных людей. Разведён, детей не имеет. Помимо жилья в России владеет квартирой во Франции и домиком на Кипре. В общем, весьма успешный господин.

– Ну что ж, характеристика нашего гостя достаточно детальная. Похоже, что ты каким-то образом изловчился ознакомиться с его автобиографическими заметками?

– Да нет, всё гораздо банальнее. О дне сегодняшнем всякого мало-мальски известного лица довольно сплетен в интернете. Что же касается прошлого нашего героя, то в 1984 году он проходил свидетелем по одному делу, которое вёл мой начальник по службе в уголовном розыске, в ту пору старший следователь МУРа. Человек весьма дотошный, он вёл дневник в надежде когда-нибудь опубликовать мемуарные записки следователя. Книгу Михалыч так и не выпустил, а вот заметки свои хранит и под хорошее угощение на их фактической основе наставничает в среде молодых оперативных работников.

– А вот это уже интересно. Что было за дело?

– Как я уже отметил, у Хлустова нет потомков. Но одно время он и, в то время ещё не бывшая, его жена взяли на воспитание девочку и мальчика погодков, детей трагически погибшего младшего брата Хлустова. Однако дети пробыли у них недолго. Мальчик при невыясненных обстоятельствах, скорее всего по собственной неосмотрительности, убился, упав с лестницы, а девочку после этой истории забрала к себе какая-то родственница, кажется, что тётка, сестра матери. Всё это я почерпнул из записок того самого Михалыча.

Да, вот ещё что. Бывшая супруга Хлустова – дочь известного писателя Семёна Вениаминовича Дорохова, Анна.

– Как же, наслышан! Анна Семёновна Дорохова – весьма плодовитый автор. Она под псевдонимом А.Гольцов опубликовала нескончаемую серию популярных в массе невзыскательной публики так называемых «женских» романов, по некоторым из которых снимаются любовные сериалы, столь же непритязательные, как и литературная основа. Впрочем, к делу это, скорее всего, не относится. Так, побочная информация.

Будем считать, что к посещению нашего скромного сыскного бюро Анатолием Петровичем Хлустовым мы подготовились. По этой причине всё же предлагаю в оставшиеся полчаса испить кофе для, так сказать, поднятия тонуса!

 

* * *

Как и положено воспитанному человеку, визитёр оказался точен. Чувствовалось, что этот крепко скроенный, несколько выше среднего роста человек с волевым лицом заботится о своей внешности. Будучи практически ровесником Смыслова, выглядел он никак не старше пятидесяти. Машинально поправив ладонью едва тронутую сединой прекрасно сохранившуюся каштановую шевелюру, он опустился в предложенное кресло, не теряя гордой осанки и непроницаемого, несколько надменного, выражения лица.

– Общие знакомые, мнение которых мне не безразлично, рекомендовали вас как умелого сыщика и порядочного человека, что чрезвычайно существенно, когда предстоит коснуться щекотливого вопроса. Не могли бы мы побеседовать наедине, – указал гость взглядом на Сергея.

– Анатолий Петрович! Познакомьтесь, это мой компаньон и помощник Сергей. Мы всегда работаем на пару, поэтому в части расследуемых дел секретов друг от друга не держим. Уж если вы решитесь довериться, можете быть уверенным, что услышанное от вас за пределы этого кабинета не выйдет. Вести беседу станем мы вдвоём. Мой коллега лишь зафиксирует происходящее, избавив меня от опасности упустить что-либо принципиально важное из нашего разговора.

Нескольких мгновений хватило посетителю, чтобы принять решение:

– Хорошо. Ваших заверений мне достаточно. Но – к делу. Речь пойдёт о недавней кончине единственной женщины в моей жизни. – Хлустов отметил, как при этих словах слушавшие его скептически переглянулись, но продолжил: – Понимаю: звучит напыщенно и претенциозно. Но по большому счёту – это так и есть. Ни одна из подружек, время от времени мелькавших возле меня, не смогли затронуть мою душу так, как это удалось сделать Анне.

– Как, Анна Дорохова умерла? – удивился Смыслов.

– Скорее – погибла, став жертвой преступления, – заявил визитёр. – В этом-то как раз и состоит причина моего появления в офисе частного сыщика. Я не верю в удобные для официального следствия естественные обстоятельства кончины своей бывшей супруги и хочу, чтобы вы доискались правды.

– Вероятно, у вас имеется собственная версия происшедшего, а, быть может, и подозреваемые в злодеянии? Что, у Дороховой имелись недоброжелатели?

– Анна была публичным человеком, достаточно известным литератором. А в среде этой публики, как известно, много завистников и злопыхателей. Но вряд ли следы ведут в ту сторону. По-моему, искать надо в ином месте. Мне известны, по крайней мере, два персонажа, которым смерть Анны была бы на руку.

– Кто же это такие?

Хлустов укоризненно взглянул на нетерпеливого собеседника, выждал паузу и объявил:

– Во-первых, это её так называемый «муж», Геннадий Гольцов. Личность ничтожная и бесталанная во всех отношениях.

– Вероятно, не до такой уж степени, если писательница взяла его фамилию?

– Анна не отказалась от фамилии своего известного отца, даже тогда, когда регистрировался наш с ней брак. Тем более не приняла она официально и фамилию своего второго муженька. Использовала её в качестве литературного псевдонима – это правда. Но лишь в тех случаях, когда отдавала в печать такие сочинения, на которые стыдилась поставить подлинное имя. То есть на чисто коммерческие опусы. В наши дни лишь подобные творения способны обеспечить писателю достаток. Увы, это так!

– Насколько мне известно, Гольцов не был таким уж бедолагой. По моим данным, ему принадлежит пользующееся популярностью в богемной тусовке кафе в центре города?

– Кафе купила Анна, желая приспособить своего малолетнего супруга хотя бы к какому-то делу. Но даже к работе управляющим тот оказался непригодным. Пришлось нанять опытного человека со стороны, а Гольцов лишь проводил в кафе досуг, которого у него было более чем достаточно. Там он некоторое время пьянствовал и вёл себя непотребно. Терпению Анны пришёл конец, и она запретила охране пускать дармоеда в заведение. Заодно решила ограничить Гольцова в средствах, что тому, естественно, не могло понравиться.

Учитывая, что муж является одним из двух прямых наследников по закону, понятно, что именно он заинтересован в скорейшей кончине Анны.

– А кто же второй?

– Сын Анны, Борис.

Смыслов с Сергеем не смогли сдержать возгласы удивления, прозвучавшие дуэтом в наступившей тишине.

– Да, о его существовании мало кто осведомлён. Это – нечаянный плод девичьей страсти, охватившей Анну, ещё старшеклассницу, к коллеге отца, маститому классику, не чуждавшемуся, как оказалось, любовных утех с подростками. Поняв, что беременна, девушка побоялась открыться родителям. Доступными ей средствами она попыталась избавиться от дитя, но лишь навредила себе. Роды прошли трудно, по этой причине она утратила возможность впоследствии иметь детей. То была трагедия нашего с ней брака и, как позже выяснилось, основная причина её ухода от меня. Зная о моём горячем желании иметь наследника, Анна решила принести себя в жертву, освободив от уз брака, который, как мнилось ей, тяготил меня. На самом-то деле, всё обстояло совершенно иначе! Я согласился на развод, лишь поверив в её искреннее чувство к Гольцову, который на двадцать пять лет моложе меня и, кстати, всего на три года старше её сына!

– А вы знакомы с Борисом?

– Я видел его всего пару раз, и то – мельком. Как только мальчик появился на свет, родители Анны нашли ему няньку, дальнюю родственницу – одинокую вдову, проживавшую в приазовской станице на пути из Ростова в Таганрог. Точного названия не помню, то ли Синичка, то ли Синюшка. Что-то в этом роде. Вдове положили ежемесячное содержание и наказали растить и воспитывать мальчика. Насколько мне известно, эта достойная женщина опекала ребёнка не хуже родной матери. Однако, что могла она дать ему там, в провинции! Кем стал бы я, не переехав в столицу! Разделил бы участь своего младшего братца, так ничего в жизни не добившегося и погибшего в расцвете лет! Впрочем, я увлёкся и отошёл в сторону.

Убеждён, что Борис, не знавший ласки настоящей матери, имел все основания её возненавидеть. А от ненависти – прямой путь к преступлению. В наши дни пребывать в нищете, зная, что ближайшие родственники вполне успешны, и не предпринять никаких шагов, дабы заявить о своих правах – дело немыслимое. Вот вам ещё одна сюжетная линия. Выпукло вырисовывается второй потенциальный злоумышленник. Тем более что в тот день, когда Анна умерла, её сынок находился в Москве, должно быть приезжал клянчить деньги.

Мне необходимо узнать правду! Во-первых, это мой долг перед светлой памятью Анны. Во-вторых, виновный должен ответить за преступление…

– Если таковое имело место!

– И после моего рассказа вы всё ещё сомневаетесь?

– Ровно до тех пор, пока не получим доказательств. Вы согласны с такой постановкой вопроса?

– Да, безусловно, – умерил свой пыл Хлустов. – Прошу вас действовать активнее и периодически информировать меня, хорошо? Что же относительно финансовой стороны предприятия, то аванс я перечислю на ваш счёт незамедлительно.

– Я слышал, что в вашей семье одно время проживали воспитанники, мальчик и девочка, это так?

– Ещё одна трагическая страница моей биографии. Я бы не хотел касаться событий того периода. Они никак не соотносятся с днями сегодняшними. Не станем без нужды ворошить прошлое…

– Хорошо. Если вдруг сложится так, что понадобятся некоторые уточнения, вы же не откажитесь от новой встречи?

– Безусловно. Я желал бы разобраться в истории до конца.

 

 

* * *

– Что думаешь об услышанном, помощник? – пытливый взгляд Смыслова обратился на Сергея. – Заработок-то нам гарантирован, но вот особых перспектив в этом расследовании я лично пока не усматриваю, скучновато как-то. По всей видимости, Хлустов просто демонизирует неприятных и чуждых ему людей, близких к бывшей жене. Хотя, как знать! Иной раз при пристальном рассмотрении самого на первый взгляд банального происшествия такие вдруг страсти открываются – оторопь берёт.

Итак, попрошу тебя первым делом выяснить по своим каналам подробности гибели Анны Дороховой. Затем отправляйся-ка на юг, в Ростов-папу. Ведь там у тебя, естественно…

– …обитает армейский товарищ. Служит командиром ОМОНа, – бесстрастно продолжил фразу Сергей, пропустив мимо ушей иронию шефа. – Вы должны бы уже привыкнуть, что добрых знакомых у меня куда больше, чем населённых пунктов на карте России. Уж таким компанейским парнем я выдался! Надеюсь, Андрей Палыч, ваша наука не считает подобную черту характера патологией?

– Нет, конечно, но лишь до той поры, пока общительность не перерастает в докучливость.

Впрочем, не о тебе будь сказано, меру надо знать во всём! И всем. Чтобы не превратиться в население, каждому, составляющему народ, следует помнить о традиционных рамках культуры и нравственности, тех скрепляющих устоях, которые завещали отцы и деды. Не крушить оголтело, а сберегать всемерно! Донимает, понимаешь ли, всеобъемлющее псевдолиберальное пустословие о пресловутых общечеловеческих ценностях, правах человека и столбовой дороге цивилизации!

– У-у-у, шеф, никак, меня ожидаючи, вы «Коммерсант» читали, а то, страшно произнести, «Новую»?

– Радио, Серёжа. Просто слушал то самое радио. Отголосок госдепа. И прости за сползание в морализаторство – очень уж накипело.

Но, давай-ка, всё-таки вернёмся к делам нашим скорбным. Пока будешь в разъездах, я постараюсь, елико возможно, приблизиться к незадачливому ресторатору. Благо, и у меня имеются знакомые, а один среди них – частый посетитель числящегося за Гольцовым того самого злачного места богемных сборищ. Так уж случайно сложилось…

 

* * *

Справка, которую до своего отъезда в Ростов помощник подготовил для Смыслова, была короткой и включала лишь сухие факты, ознакомление с которыми вряд ли могло зародить сомнения у непредвзятого читателя. Из её содержания следовало, что известный литератор Анна Семёновна Дорохова, оступившись, упала с верхней ступени мраморной лестницы собственного загородного дома, ведущей со второго этажа в холл, получив при этом множественные ушибы и переломы. Скончалась до прибытия машины скорой помощи. Проведённый экспертом на месте происшествия осмотр тела и результаты последующего патологоанатомического исследования позволяют исключить версию насильственной смерти. В момент происшествия в доме находились несколько человек. Сама Дорохова; её муж, Геннадий Гольцов, который, по его словам и свидетельству горничной, спал в своей комнате и был разбужен лишь начавшимся в доме переполохом; сотрудник охранного агентства, дежуривший в холле, и собственно горничная, по фамилии Лемехова, 1980 года рождения. Лемехова в тот момент убирала гостевую спальню, которую примерно за час до описываемых событий освободил сын Дороховой, Борис, гостивший в доме двое суток и убывший на такси к вечернему поезду.

Единственным непосредственным свидетелем падения хозяйки дома оказался охранник. Он оглянулся на испуганные возгласы Дороховой, пытавшейся удержать равновесие, инстинктивно кинулся было к подножию лестницы, но при всём желании предотвратить падение никак не успел. На шум из комнаты выбежала горничная со шваброй в руках. Напуганная женщина спустилась по ступеням и присоединилась к охраннику, безуспешно пытавшемуся привести в чувство потерявшую сознание хозяйку. Через некоторое время к ним вышел проснувшийся Гольцов, который и позвонил медикам. «Скорая» прибыла довольно быстро, минут через двадцать, и доктор, констатировавший смерть, счёл обязательным вызвать милицию.

Сделав в записной книжке пометки о необходимости побеседовать с охранником и горничной, Смыслов отправился к станции метро «Сухаревская», где у него была условлена встреча с одним из немногих одноклассников, Давидом Таникадзе, с которым, несмотря на прошедшие десятилетия, сохранились приятельские отношения.

Давид являл собой личность многогранную. Окончив в своё время музыкальную школу, прилично играл на скрипке и фортепьяно, что позволило ему без особых напряжений пройти трудные девяностые, выступая в составе одной из шоу-групп. Самоучкой овладев своеобразной, гротесковой, манерой письма, он изредка появлялся на Арбате, где не для заработка, а в первую очередь ради практики, забавлял публику характерными портретами с точно подмеченными и доведёнными до карикатурности особенностями позирующего. Ещё в старших классах Давид писал стишки, незамысловатые по содержанию, но с хорошим чувством ритма и размера. Как-то даже хвалился перед Смысловым, демонстрируя курортную газету с принадлежащими его перу виршами на литературной странице. Одним словом, такой типаж просто обязан был являться завсегдатаем заведения с несколько фривольным названием «Шустрый флоггер», где по вечерам за коктейлем, вероятно для разогрева перед последующим переходом к более жёстким действам, собираются ему подобные персонажи, с полным правом причисляющие себя к людям искусства.

Хорошо знавший дорогу, Давид проходными дворами привёл Смыслова к самой двери заведения.

– Это, дорогой Дрюня, не просто кафе! Это – клуб, где случайных посетителей не так уж и привечают, разве что днём, для выручки. А по вечерам сюда может попасть только свой, а гость – в сопровождении постоянного клиента, такого, как я, например.

Спустившись в полуподвал по лестничному пролёту, Таникадзе распахнул перед спутником дубовую дверь и по-свойски, за руку, поздоровался с дежурившими при вратах секьюрити. С вышедшей навстречу полноватой женщиной средних лет, вероятно, дежурным администратором, он расцеловался, приобняв ту за пухлые плечи:

– А я сегодня не один, Алла Марковна! Прошу принять в нашу дружную компанию моего лучшего друга со школьных времён. Вот, познакомьтесь, Андрей Павлович Смыслов, врач-патопсихолог, ныне – известный в Москве частный детектив. Где прикажете расположиться?

По длинному коридору с нарочито не убранными в защитные короба и раскрашенными в разные цвета трубами коммуникаций хозяйка провела их в притемнённый зал, обставленный круглыми и овальными столами, точно такими же, что составляли основу интерьера любой городской квартиры начала шестидесятых годов.

– Наверное, вот здесь, в углу, вам, Давид Гургенович, с товарищем будет удобно, – женщина указала гостям уютное местечко на небольшом возвышении. – Отсюда вашему другу хорошо будет рассматривать интерьер. Располагайтесь, а когда созреете, позовите официанта, примем заказ.

Место и в самом деле оказалось удобным. Выбрав показавшийся ему наиболее надёжным стул из коллекции наверняка помнивших коммуналки собратьев, привыкнув к полумраку, Смыслов оглядел зал. Барную стойку, тянувшуюся вдоль стены справа, небольшую сцену в противоположном торце с примыкавшем к ней подсвеченным танцполом. Посетителей было ещё немного, но они постоянно прибывали парами или шумными группками, так что помещение быстро заполнялось.

Позволив Давиду, как знатоку здешней кухни, сделать заказ по своему разумению, Смыслов спросил его о хозяине кафе, Гольцове.

– Да какой он хозяин! Гена отличный парень, только безбашенный. Знаешь, конечно, он ведь недавно вдовцом стал. Потерял на беду свою кормилицу!

– Да, я что-то такое слышал о смерти его жены, кажется, она книжки писала? Наверное, теперь наследство он получит хорошее?

– Ну, ты даёшь! – изумился Таникадзе. – Это ты про Дорохову-то! Она не просто книги писала, а олицетворяла собой одного из самых читаемых авторов современной России. Такие тиражи выдавала, закачаешься! А с Генкой у них договор был простой, как правда. От реализации первого издания, подписанного его фамилией романа, он имел треть дохода. И это были немалые деньги, поверь! А вот слухи о наследстве явно преувеличены.

Поимей расклад! Этот вот клуб, например, возьмём. Дорохова всем говорила, что купила его для Генки. На самом же деле ему поначалу на правах доверительного управления принадлежала половина заведения, а второй владел компаньон, не скажу – кто. Позже супружнице не понравилось, что её юный муж ночами стал здесь пропадать, и, как сам понимаешь, не в одиночестве он пребывал, а с молоденькими подружками. Тогда она долю его уменьшила до самого мизера, так что ему от барышей крохи стали доставаться, разве что на карманные расходы. Хуже того, фактический хозяин заведения ткнул Гольцова носом в его новое положение и запретил тут хозяйничать. Теперь Генка заходит иногда в качестве обычного гостя, да и то всё реже и реже – какой интерес раны-то бередить!

Загородный дворец свой Дорохова задолго до смерти отписала своему сынку, которого бросила сразу после его рождения. Так сказать, в знак осознания своей вины и последующей компенсации причинённых страданий. Поскольку полгода со дня смерти жены вот-вот истекают, Гольцов шмотки свои из особняка уже вывозит. Он возвращается в родные пенаты, в свою «двушку» на Открытом шоссе.

Я там у него разок был, когда он с женой в энный раз поцапался, вернее, она его после очередного загула турнула. Место, скажу тебе, далеко не райское, на отшибе, у Лосиного острова. А ты говоришь – наследство! Оно и не светило Гольцову. А вот добытчицу беречь и лелеять следовало! Но он по своему раздолбайству вместе с ней и источник верного дохода потерял…

Простившись со школьным приятелем, Смыслов вернулся домой. Он позвонил помощнику, кратко информировал того о проведённой встрече и сообщил, что фамилию Гольцова жирно перечеркнул в списке потенциальных виновников гибели писательницы.

 

* * *

А Сергей в тот час коротал время на ростовском вокзале, ожидая электропоезда в Таганрог. Несколько замешкавшись в гостинице, он всего-то минут на пять опоздал на электричку, а следующая, как назло, отходила в одиннадцать тридцать, через три часа. Вот он и курсировал в раздумьях по привокзальной площади – благо погода соответствовала. От увенчанной синими буквами, составляющими слово «ВОКЗАЛ», башни в четырнадцать этажей с круглыми часами и такого же цвета эмблемой Российских железных дорог до вокзала пригородного. Путь пролегал вдоль путей трамвая. Сергей успел до оскомины налюбоваться расположенным напротив автовокзалом, заполонившими площадь машинами и автобусами, строящимся трёхуровневым гаражом, а также фирменного цвета жёлтой бензозаправкой «Роснефти».

Разузнать о семье Хлустовых оказалось несложно, так как отца, популярного в городе медика, в Ростове-на-Дону помнили ещё многие. Андрей Петрович, его младший сын, после окончания университета в родном городе остался на преподавательской работе. Женился в возрасте двадцати девяти лет на однокурснице. Вскоре у них родился сын Михаил, а через год на свет появилась и дочка, которую назвали Машей.

Случилось так, что друзья уговорили Хлустовых отправиться в первых числах июня 1983 года в круиз на теплоходе до Москвы. Андрей с охотой согласился – помимо всех прочих радостей представилась возможность повидать старшего брата, который не появлялся в родительском доме с того самого момента, как отбыл на учёбу. Скупые письма от Анатолия приходили редко, и родные мало что о нём знали. Отца к тому времени уже не было в живых, и мать умоляла Андрея привезти весточку от отдалившегося от семьи сына.

Билеты взяли на относящийся к самым крупным судам в Волжском бассейне четырёхпалубный теплоход «Александр Суворов», построенный всего два года назад на верфи в Чехословакии.

Вечером пятого июня теплоход приближался к Ульяновску, и Андрей Петрович предложил супруге подняться на верхнюю палубу, чтобы лучше обозреть незнакомый город с реки. По пути они постучались в каюту к друзьям, но час был поздний, те уже готовились ко сну и присоединиться к спутникам отказались. Как рассказывал потом приятель Хлустовых, внезапно послышался скрежет, и от сильного толчка со столика в каюте попадали вещи. Теплоход ощутимо замедлил ход. Почуяв неладное, мужчина выбежал в коридор и направился к трапу, что вёл на верхнюю палубу. Не сразу сообразил он, что это за липкая жидкость струилась по ступеням вниз – то была человеческая кровь.

– Не надо туда идти, – преградил ему дорогу молодой речник, член команды, с искажённым гримасой боли лицом. – Видеть это невыносимо!

Из документов, с которыми Сергею удалось ознакомиться, вытекало, что «теплоход «Александр Суворов», следуя по маршруту туристического круиза Ростов-на-Дону – Москва, 5 июня 1983 в 22 часа 45 минут на полном ходу зашёл под несудоходный пролёт Ульяновского моста через Волгу и задел конструкцию. Число погибших составило до двухсот человек. Большое число жертв объясняется тем, что в момент столкновения значительная часть пассажиров находилась в кинозале и на танцевальной площадке, что на верхней палубе, полностью уничтоженной столкновением с фермой моста».

Мама Хлустова не пережила тяжёлого известия. Приехавший на её похороны Анатолий увёз детей брата с собой в Москву. Через полтора года девочка вернулась в Ростов, где некоторое время обитала у родной сестры своей матери, женщины болезненной и одинокой. В семилетнем возрасте она по какой-то причине оказалась в селе Синявское, в доме Нины Макаровны Михеевой, где и проживала до окончания средней школы.

Поскольку сходное название населённого пункта прозвучало в рассказе Анатолия Петровича Хлустова как возможное место проживания сына Дороховой, Бориса, Сергею показалось разумным как можно скорее туда попасть.

Дорога, не в пример ожиданию поезда, заняла каких-то полчаса, и вот он у выкрашенного синей краской («дался им этот цвет!») станционного здания, выходящего фасадом на улицу Ленина. Опытный оперативник в прошлом, он заранее наметил план поиска. Первым делом следовало посетить почтовое отделение. О том, как к нему пройти, справился у прохожего. Оказалось, отделение связи недалеко, на параллельной Красноармейской улице. Туда и направился.

Нужный адрес узнал легко. Разговорчивая сотрудница почты объяснила, что идти следует прямо до пересечения с Будённовским спуском.

– За ним и начинается улица Гагарина, там ещё автосервис на углу. На пригорке увидите родник. После него через два дома будет тот, который вам нужен.

…Невысокая, худенькая старушка с седыми, оттеняющими загорелое лицо волосами, убранными под платок, хлопотала по хозяйству во дворе дома под камышовой крышей.

– Надо же, – удивился Сергей, – я и не предполагал, что подобное покрытие ещё где-то сохранилось!

– Ну, что вы, молодой человек! У нас дома, крытые камышом, не редкость. Ведь камыш – растение от природы устойчивое к сырости. По уму уложенная из него кровля не один десяток лет служит доброму хозяину. Она ни дождя, ни снега не боится. Не гниёт, не разбухает от влаги, которая совершенно не впитывается, а легко стекает по скатам. Так вы полюбоваться на крышу зашли?

– Это так, заодно. Вообще-то я приехал к Нине Макаровне и очень рассчитываю на её помощь.

– В таком случае, пройдём в хату, чего нам во дворе-то разговоры говорить, – пригласила хозяйка и направилась к крыльцу. – А после вон фруктов на дорогу соберите, – указала женщина на обсыпанные дикими абрикосами плодовые деревья за домом. – Жердели в этом году уродились!

Пройдя вслед за Михеевой в комнату, Сергей огляделся. Небогатая, но вполне уютная обстановка. Чистота и порядок характеризовали Нину Макаровну с положительной стороны. Старая прочная мебель. Икона в переднем углу с тлеющей лампадкой. Гость принялся разглядывать фотографии, в большом количестве украшавшие одну из стен:

– Ваша родня?

Женщина принялась объяснять:

– Вот на этом снимке мой покойный муж. Да только с Тимофеем-то мы недолго прожили. Он ходил в море на промысел. Однажды не вернулся…

Станица наша так уж удачно расположена – в устье Дона и его многочисленных рукавов. До Азовского моря – рукой подать, каких-то полтора километра. Поэтому рыбы у нас всегда было изобилие: тут вам и судак, и рыбец, и лещ, и сомы с чехонью – это коли речную брать. Да кроме неё и морской хватало: белуга, севрюга, осётр. А раков столько ловили – не поверите! Недаром станицу нашу в народе попросту называли «Рачной». Это ещё и потому, что к поездам на железнодорожной станции выносили раков продавать.

Вот и построили, почитай году в тридцатом, рыбозавод на берегу Мертвого Донца. А рыболовецкие колхозы, что для него рыбу добывали, в Морском Чулеке, Приморке, Варёновке были. Мой отец на заводе работал, на засолке. Рассказывал и про другие цеха – копчения, вяления, изготовления чёрной и красной икры. Рыбу хранили в ледниках – это помещения такие, куда зимой свозили укрытые соломой большущие льдины, вырубая их из Мертвого Донца. Славилась наша рыбка – даже в столицу отправляли. А первым директором завода был дядька моего мужа.

В сорок первом, когда фронт приближался, отец записался в партизанский отряд. Его тогдашний директор завода организовал, Рыбальченко, кажется, фамилия того была. Перед самым приходом немцев в станицу отряд ушёл в плавни. Ну, отрядом-то трудно было назвать – их всего полтора десятка человек поначалу было. Но фашистов донимали серьёзно. Перед самым освобождением, летом сорок третьего отца убили.

В Синявской даже какой-то штаб эсесовский размещался. Вообще, немцы здесь основательно расположились, даже школу открыли. Полицаи переписали детишек по дворам и в класс согнали. Мне тогда как раз шесть лет стукнуло. Помню, учителка-немка нас по затылкам линейкой лупила, между парт вышагивая.

– А это что за молодые люди, – прервал гость затянувшееся повествование Михеевой, указав на снимки юноши и девушки, – детки ваши?

– Белокурая девчушка не моя, это воспитанница. А… вот мальчик – то сынок мой, – слегка замялась хозяйка.

– Воспитанницу Машей зовут, ведь так?

– Вы с ней знакомы? – с надеждой в голосе спросила Михеева.

– Нет, не знаком, просто кое-что слышал о ней. И хотел бы узнать больше. Затем к вам и приехал. Расскажите, пожалуйста, как эта девочка у вас оказалась?

Немного подумав, женщина начала рассказ, но на этот раз была куда как менее словоохотливой:

– У Машеньки трагически сложилась судьба с самого детства. Ей не было четырёх лет, когда она осиротела. Отец с матерью погибли страшной смертью, а бабушка, что проживала с ними, вскоре умерла от разрыва сердца. Воспитанием Маши занялась, было, её тётка. Но та, как оказалось, была не прочь по делу и без дела в стакан заглядывать. По этой причине должного внимания ребёнку не уделяла. Куда уж хуже, брала её с собой на вокзал, где просила милостыню. Вот почему девочке никак не с руки было в её доме оставаться. О беде узнала одна её родственница и попросила меня приютить сиротку. Девочка на пять лет моложе моего сына, и я решила, что им веселее будет вместе. Да и себе полагала вырастить помощницу. Значит, я и согласилась.

Маша отлично училась. Окончила сначала школу, потом медицинский университет в Ростове и стала провизором. Девять лет назад она уехала от нас, и некоторое время жила в Пятигорске, работала на фармацевтической фабрике. В отпуск приезжала ко мне. Но вот уже года три от неё нет никаких вестей – как в воду канула. Я очень тревожусь за неё. Как-то написала письмо на тот адрес, где она снимала комнату в Пятигорске. Хозяйка ответила, что Маша рассчиталась на фабрике и уехала. А куда – не известила.

– Я слышал, что у Маши был брат. Об этом вы что-нибудь знаете?

– Только то, что он умер ещё ребёнком. Маша никогда не хотела об этом вспоминать, сразу замыкалась в себе, если я начинала о нём выпытывать.

– Может быть, ваш сын знает больше, ведь они вместе росли!

– Вряд ли. Боря никогда ничего от меня не скрывает. Сейчас он в школе, помогает там в работе краеведческого музея. Но потом собирался поехать в Недвиговку, к себе в дирекцию заповедника, там и заночует. Сказал – работы много, пробудет на хуторе несколько дней. Так что в ближайшее время вы его дома не застанете.

Какая-то неуловимая мысль мелькнула в голове Сергея, но исчезла, не позволив на себе сосредоточиться. Прощаясь, он задал хозяйке дома последний вопрос:

– Скажите, Нина Макаровна, ведь Синявское – село не такое уж великое. Вы случаем ничего не слышали о сыне писательницы Дороховой. Говорят, что он тоже где-то здесь проживал?

– Нет-нет, не слыхала, – заторопилась вдруг женщина. – Устала я, совсем с вами заболталась. Наверное, и давление поднялось. Надо пойти прилечь, – буквально выпроводила она непрошеного гостя, суетливо замыкая за ним дверь на щеколду. О жерделях хозяйка даже не вспомнила.

– Надо же, какой неожиданный оборот! – пробормотал себе под нос Сергей, покидая двор Михеевой. – А наведаюсь-ка я, пожалуй, в школу…

Коридоры сельской школы, носящей номер 44, встретили Сергея непривычной тишиной, впрочем, совершенно естественной для летнего времени.

– А Борис Тимофеевич недавно ушёл, – огорчила посетителя вышедшая из кабинета, вероятно, заслышав посторонние шаги, статная женщина с убранной вокруг головы косой русых волос. – Он помогает нам в работе музея. Вижу, вы – человек приезжий. Не желаете ли взглянуть на экспонаты?

Полагая, что один из лучших способов вызвать собеседника на откровенность – продемонстрировать глубокий интерес, Сергей охотно согласился осмотреть экспозицию.

Ему совершенно не пришлось притворяться – рассказ нежданного гида оказался действительно занимательным. Женщина не только прекрасно знала историю родных мест, но и умело, хорошим языком подавала информацию собеседнику.

– Всегда интересуются происхождением названия нашего поселения. Согласно одной из самых популярных версий, свою роль сыграло желание увековечить имя и память вице-адмирала Алексея Наумовича Синявина, радением которого в 1770 году крохотный населённый пункт, именовавшийся тогда Слобода Милькова, был густо заселён. Правда, Борис Тимофеевич к этому толкованию настроен весьма скептически.

– А что, Борис Михеев работает в вашей школе? – выбрал гость удобный для вопроса момент.

– Нет, что вы! Он же сотрудник дирекции Археологического музея-заповедника «Танаис». Вы, конечно, слышали о раскопках памятника городища и некрополя – крайнего северо-восточного пункта античной цивилизации!

Ведь в наши дни – это один из основных научно-исследовательских, просветительных и музейно-педагогических центров на всём Юге России. Открытые раскопками участки древнего города составляют экспозицию под открытым небом. А наиболее заметные находки демонстрируются в исторической экспозиции музея. В музее-заповеднике создан уникальный «Зал амфорных эталонов», где собрано множество амфор с IV века до нашей эры до IX века современной эпохи, происходящих из Танаиса и его окрестностей.

– Чрезвычайно интересно! А как попасть в музей?

– Да ведь он совсем рядом! Всего пять минут на электропоезде. А можете взять такси. Уверена была, что заинтересуетесь!

– Вот, вы часто ссылаетесь на авторитет Михеева. Он что же, и в самом деле исключительно эрудированный специалист?

– Конечно! Борис Тимофеевич, выпускник исторического факультета Ростовского университета, уже пятнадцать лет изучает прошлое края. Да и в студенческие годы активно участвовал в этой работе.

– Ну да, кому как не уроженцу Синявской сопутствовать землякам в постижении хода развития родного края!

– Знаете, – на лице женщины отразилось смятение, – тут мы затронули проблему деликатную. Даже не знаю, вправе ли я касаться этой темы...

Дело в том, что Борис Тимофеевич – не родной в семье Михеевых. И он не является уроженцем здешних мест, но привезён к нам ещё в младенческом возрасте. Подробности мне неизвестны. Как завуч знаю только сам факт от классного руководителя Бори, Зои Петровны. Она на пенсии, и в меру сил помогает в храме Отцу Николаю.

– Вот, кстати, о храме! – умышленно ушёл от щекотливой темы Сергей, получив важный ориентир для продолжения расследования. – Когда я шёл от станции, впереди заметил зелёные купола. Это и есть та церковь, о которой вы упомянули? Хотел бы побывать в ней.

– А вы – человек верующий?

– Признаюсь, как и большинство моих сверстников, рос безбожником. Именно так, не атеистом – потому как атеизм, по моим представлениям, тоже вера, правда, специфическая, ущербная. Уверовал позже, в Чечне. Тогда при штурме Лысой горы в Бамутском районе, когда нас окружили, вспомнил я о Боге, и Он меня не оставил. Так что теперь могу себя характеризовать как верующего, православного человека.

– Со дня освящения нашему храму недавно исполнилось две сотни лет. Как и полагается быть в казачьей станице, построили его на центральной площади, у сельского рынка. Это одна из немногих церквей, что не закрывалась даже в безбожные годы, поэтому она известна среди верующих Ростовской-на-Дону епархии как место особенное – намоленный храм.

Вам непременно следует помолиться в нём главным святыням – иконе Божией Матери Троеручицы и храмовой иконе Всех Святых, которая несколько лет назад начала мироточить перед большими праздниками.

Пережив трудные времена, благодаря многолетним хлопотам и стараниям настоятеля, священника отца Николая, теперь храм возрождается в своём прежнем благолепии.

Поблагодарив гостеприимную работницу школы, Сергей по Будённовскому спуску вышел к центральной площади. Слева, за двухэтажным зданием администрации, разместившейся в казачьем курене, открылись белёные стены храма.

…Груз трудовых лет до такой степени согнул Зою Петровну, что естественным положением верхней половины тела сделалось едва ли не параллельное полу. Для того, чтобы снизу вверх взглянуть в лицо неожиданному собеседнику, старой женщине пришлось сильно вывернуть в бок шею. На Сергея с интересом смотрели ясные василькового цвета глаза умудрённого жизнью человека. Она с готовностью помогла паломнику освоиться в храме, благочестиво подождала, когда, подойдя к иконе Богородицы, тот двоекратно осенил себя крестным знамением, поклонился, зажёг от соседней и поставил в подсвечник свечу, шёпотом произнося слова молитвы…

Дабы не мешать беседой отцу Николаю, невысокого роста благообразному седобородому старцу, наставлявшему окруживших его прихожан, бывшая учительница предложила выйти во двор. Там, усевшись в тени на скамеечку, гость прямо указал причины своего появления в Синявском и попросил помочь свести концы с концами в поисках сына Анны Дороховой.

Зоя Петровна оказалась словоохотливой и доброжелательной, но первым делом всё же поосторожничала:

– Прежде чем рассказать о Борисе, Сергей, я хотела бы увериться в том, что пожаловали вы не со злыми намерениями. Это – очень приличный человек, и вольно либо невольно причинить ему вред мне бы не хотелось. Думаю, вы это понимаете!

– Мы с шефом пытаемся разобраться, не имело ли место злодейское вмешательство в историю гибели матери Бориса, только и всего. А хороший человек, ну никак не может быть к этому причастен, согласитесь!

– Ладно, слушайте, как всё было. Бориса привёз в село писатель, Семён Дорохов, личность нам известная не только по литературным трудам. Сам он родом из Таганрога, но часто бывал в Синявском, ведь здесь проживает его двоюродная сестра, Нина Михеева. Кстати, в девичестве она тоже Дорохова. Мы с ней соседи. Поначалу вздорные люди шушукались, что ребёночка прижил с какой-то возлюбленной сам писатель. Но вскоре и им самим подобные разговоры стали казаться полной чепухой – не такой это был человек, чтобы шашнями заниматься!

Ко времени появления Бориса Нина уже овдовела, и было ей под сорок лет. Хлопотами Дорохова оформили усыновление и в метриках записали мальчика как Бориса Тимофеевича Михеева. Писатель очень о ребёнке заботился, когда не мог навестить лично, присылал подарки, да и деньгами родственницу поддерживал.

Рос Борис смышлёным, пытливым. Я вела их класс с первого года по пятый и была им очень довольна. Однажды, уже пятиклассником, обескураженный Боря сообщил мне, что у него появилась вторая мама и сестрёнка Маша. Я выпытала у соседки, что всё это значит. Та поведала, что из Москвы внезапно нагрянула Анна Дорохова с семилетней девчушкой-сироткой, племянницей мужа. Анна внесла сумятицу в жизнь мальчика, зачем-то открыв тому тайну его рождения. Наверное, её можно понять – других детей по каким-то причинам у неё не было, вот и тосковала по первенцу.

Погостила Дорохова недолго, дела домой позвали. Больше она у нас не появлялась, но деньги на содержание детей, соседка рассказывала, присылала регулярно.

Боря с Машей росли – не разлей вода. Постепенно дружба переросла в большое чувство. Мы были уверены, что они создадут семью. Но случилось иначе – окончив учёбу в институте, Маша вдруг уехала. Что там у них не сладилось, гадать не стану. Только для Бориса это оказалось полной неожиданностью. Несколько раз он ездил к ней в Пятигорск, когда узнал, что она там устроилась, только всё оказалось зря. Слышала я, будто Маша вышла замуж. Вот, собственно и всё.

А вы, Сергей, с Борисом-то взяли бы, да поговорили откровенно! Он прямой человек и правильный – лукавить не в его привычках.

– Да, пожалуй, я так и поступлю. Спасибо вам, Зоя Петровна, за помощь.

…Однако застать Бориса Михеева в дирекции музея-заповедника не получилось. Оказалось, что тот оформил отпуск без сохранения заработной платы и срочно по личным делам выехал в Москву. Сергею ничего иного не оставалось, как поспешить вслед за ним.

 

* * *

– Перво-наперво следует получить информацию из Пятигорска о замужестве таинственным образом исчезнувшей из поля зрения земляков Марии Хлустовой. Мне отчего-то кажется, наши усилия по её розыску не станут пустой тратой времени. Предчувствие, если желаешь! Параллельно будем искать встречи с её несостоявшимся суженным Борисом Михеевым-Дороховым. Если прав Давид Таникадзе, то сын Анны Семёновны в это самое время вполне может заниматься оформлением документов о наследовании особняка, – Смыслов, рассуждая вслух, машинально чертил схему на листе бумаги.

– Хорошо, шеф! Я немедленно свяжусь с одним приятелем – он в ставропольской полиции служит. Думаю, о Марии будет к вечеру информация. А сам отправлюсь в посёлок, где дом Дороховой, потолкую с охраной. Авось, что и надыбаю.

– Вот и отлично. Я же тем временем потревожу нашего заказчика. Созвонюсь и напрошусь на визит в столь элитарную клинику. Не из праздного любопытства, конечно. После твоего успешного вояжа на Юг появились к нашему эскулапу вопросы.

 

…Лечебное учреждение, принадлежащее Хлустову, размещалось в типовом блочном здании о четырёх этажах. Внешне об особом статусе клиники свидетельствовало чугунное ограждение в полтора человеческих роста и облицованный туфом пропускной пункт у ворот, где вежливо-внимательный постовой в униформе, изучив положенное уставом караульной службы время содержание паспорта посетителя, указал Смыслову верный путь в административное крыло здания.

Внутреннее убранство клиники оказалось куда привлекательнее наружного облика. Мрамор, зеркала, справочные электронные терминалы для пациентов.

Хлустов встретил детектива, выйдя в обширную приёмную в безукоризненно чистом голубоватом халате поверх дорогого костюма, и жестом пригласил в кабинет.

– Можете уже что-то сообщить по делу? – сухо осведомился он, предлагая гостю кресло. – Кофе, чай?

– Не откажусь от чашечки «капучино». – Смыслов выдержал паузу, пока хозяин кабинета сделает распоряжения относительно кофе. – Что же касается нашего дела, то могу доложить об исключении одного из основных фигурантов, а именно господина Гольцова, из числа потенциальных виновников смерти вашей бывшей супруги. Уж ему-то эта трагедия пошла лишь во вред. Можно утверждать, что этот человек с уходом из жизни Анны Дороховой утратил почву под ногами. Подробности изложим в письменном заключении, которым мы с партнёром, как правило, отчитываемся перед клиентом по завершении расследования.

– Так что же, вы склоняетесь к мнению, что смерть Анны была случайностью?

– Пока не берусь утверждать категорически. Мы продолжаем работать. Именно по этой причине я вас и оторвал от дел. Скажите, вам известно, что Мария, дочь вашего младшего брата, и Борис, сын Дороховой, росли и воспитывались вместе?

– Да, мне следовало бы предвидеть, что вы докопаетесь до этого обстоятельства. Однако какое отношение к делу оно может иметь? Уж кто-кто, а дочь брата ни в какой мере не могла быть заинтересована в гибели Анны.

– Даже будучи невестой Бориса? А его возможность получить наследство и пользоваться им, будучи законной супругой?

– Мария не являлась невестой Бориса. И не хотела быть его женой, по крайней мере, об этом я слышал от неё. Сказать откровенно, я также не желал их сближения. По ряду причин, не имеющих отношения к делу. Так, по личным мотивам. Она вышла замуж за другого человека, о чём меня известила. Даже приглашала на свадьбу в Пятигорск, но дела мне не позволили поехать. Кстати, та пригласительная открытка, что я получил по почте, была последней весточкой от племянницы. Не сочтите меня чёрствым по отношению к родственникам, но на сантименты времени мне не хватает. Вечно занят!

– А что всё-таки произошло с вашим племянником Мишей?

– Мальчик был очень непоседлив и подвижен. Он всегда шалил и, как результат, свернул себе шею, скатившись кубарем с крутой лестницы на даче отца Анны. Это случилось первого января 1984 года. Мы с Анной были ещё женаты и встречали в семейном кругу Новый год в Переделкино. Детишки были с нами.

Поймите правильно, мне трудно вспоминать о том трагическом происшествии, вновь переживать весь ужас случившегося… Давайте на этом завершим нашу беседу. Надеюсь, вы узнали от меня что-то полезное для расследования.

Простившись с профессором, Смыслов вернулся домой и до приезда помощника постарался уложить в систему всё, что стало ему известно за последние дни.

Картина и в самом деле складывалась довольно неординарная: два падения с лестницы со смертным исходом в одной семье – совпадение или… или закономерность? Если принять второй вариант, то смерть Анны Дороховой – результат чьих-то целенаправленных действий. В таком случае, Анатолий Петрович Хлустов прав, и надо искать преступника. Впрочем, не этим ли мы с помощником и занимаемся последнее время, пусть даже с большими сомнениями первоначально, но приняв версию заказчика?

 

* * *

…Из коттеджного посёлка Сергей вернулся не с пустыми руками.

– Судя по всему, Борис действительно оформляет вступление в наследство. Сегодня он зачем-то посещал дом матери, и мы с ним лишь немного разминулись.

Да-да, верно понимаю вашу улыбку! Такое вот совпадение, но у врат райского уголка, где нашлось место для дома Дороховой, сегодня действительно совершенно случайно дежурит мой сослуживец по Кавказу. Предупреждаю вопрос. Нет, в военное время нам не доводилось встречаться, но что мешает проникнуться симпатией друг к другу, вспоминая боевые денёчки и отцов-командиров?

От нового знакомого я узнал, что охраны в особняке теперь нет, а вот горничная Дороховой регулярно там появляется – всё время после гибели хозяйки она получала положенное жалованье от наследника за поддержание порядка в доме.

Мне показалось правильным не вступать с ней в контакт, во всяком случае, до тех пор, пока мы не пообщаемся с Борисом Михеевым. А вот для него я на контрольно-пропускном пункте оставил записку такого содержания, что, прочитав, он обязательно позвонит нам.

Удивляюсь, что молчит Ставрополь, наверное, своих дел невпроворот. Ладно, дождёмся утра. Тогда сам потревожу звонком боевого друга!

…Следующий день преподнёс детективам настолько важную информацию, что такие весомые понятия, как, например, наследство или профессиональная зависть, отодвинулись на второй план, пропустив вперёд в качестве основной версии месть.

Ставропольский товарищ Сергея сообщил, что Мария Хлустова при вступлении в брак взяла фамилию Лемехова. Этот факт дал основания помощнику, не в меру горячась, доказывать шефу необходимость немедленно отправиться на встречу с горничной.

– Это надо же! Дипломированный провизор инкогнито работает прислугой в доме у своей почти что родственницы. Наверняка надумала опоить хозяйку чем-то специфическим и скинуть вниз. А так, зачем ей бросать стерильную работу в Пятигорске ради мытья полов у богатеньких, пусть и в Москве!

– Охлади пыл, Сергей! В наше славное время и не такое бывает. Молодое население страны всё более напоминает мне идолопоклонников, божество которых – удовлетворение несбыточных потребностей любой ценой. Пусть для трезвого взгляда невозможность исполнения желаний очевидна – они всё равно с упорством умалишённых всеми правдами и неправдами станут стремиться на свою погибель к «центрам комфортной жизни», значит – в первую очередь в столицу. Да ты и сам наверняка это замечаешь! Возможно, служить прислугой в богатом столичном доме экономически более привлекательно, чем работать по профессии на небольшой провинциальной фабрике. А гордость – она ведь присуща не каждому.

Нет, только не подумай, будто я исключаю напрочь твою правоту. Что касается отравления – ты же знаешь, вскрытие ничего подобного не показало. Но вариантов может быть масса. Например, каким-то образом вывести человека из себя и в удобный момент подбросить под ноги банановую кожуру.

Кстати, в этом что-то есть! Надо бы проверить одну вдруг пришедшую в голову идею. Скажи-ка, друг ситный, нет ли среди обширных твоих знакомств шустрого оперативного работника, способного за небольшой гонорар выполнить некое деликатное поручение?

Найдётся? Вот и отлично! Пригласи его срочно приехать к нам, а после инструктажа отправитесь вместе в осиротевший особняк. Ты понимаешь, что твой товарищ, точнее, его служебное удостоверение, требуется лишь для придания визиту официального статуса. Заодно познакомишься с Марией Лемеховой. Но смотри – не более того! Никаких вопросов по существу пока не задавай! Да, вот ещё что! Имей в виду, что ваше посещение обязательно должно пройти в отсутствие нового владельца дома – лишние глаза ни к чему.

…Знакомый Сергея, Феликс, оказался смышлёным молодым человеком, которому не пришлось долго объяснять задачу. Посовещавшись втроём около получаса, заговорщики разделились. Сергей с Феликсом отбыли на объект, а Андрей Павлович углубился в «Алхимию слова» Яна Парандовского, книгу, которая вот уже четыре десятка лет, как он утверждал не без некоторой доли кокетства, «избавляла его от навязчивого периодами желания корпеть над мемуарами и тем самым занять достойное место в строю графоманов».

Вечером Сергей вернулся к шефу весьма довольным:

– Операция прошла, как по маслу! Пока Феликс под бдительным присмотром сопровождавшей его Лемеховой шарил по закоулкам в поисках мифического злоумышленника, следы которого якобы ведут в особняк, я, дабы не скучать, ожидая в холле их возвращения, тихонько поднялся на второй этаж и сделал соскобы с верхних ступеней лестницы, как вы и велели, у самой стены. Но, скажу я вам, Мария Лемехова ничуть не соответствует тому образу Маши Хлустовой, который я составил по фото из Синявской. В этой коротко остриженной черноволосой особе, резкой и циничной, даже мой профессиональный взгляд не смог найти черт, напоминающих то юное существо с кудряшками! Куда уж Дороховой было опознать её спустя столько лет!

А материал с пола вот тут, в пакетике, – продемонстрировал помощник добычу. – Дальше что делать с ним?

Смыслов молча сгрёб пакетик со стола и удалился в ванную комнату. Через пару минут он вернулся удовлетворённым:

– Что ж, идея оказалась плодотворной, не зря вы с Феликсом мистифицировали нашу Машу. Итак… – звонок телефона не дал договорить, и он снял трубку.

– Частный сыщик Смыслов, чем могу быть полезен? А, вот оно что, рад вашему звонку, Борис Тимофеевич. Встретиться вам со мной не просто желательно, а крайне необходимо. Чем скорее, тем лучше! Будет замечательно, если вы приедете к нам не один, а вместе с Марией. Вот и хорошо, до встречи через два часа. Ничего, что время позднее. Уверяю вас, этой встречи мы долго ждали.

Положив трубку, Смыслов повернулся к Сергею:

– Вот и всё. Очень скоро суть дела окончательно прояснится. Я так думаю. Не выпить ли в ожидании развязки по чашечке кофе?

 

* * *

Посетители не заставили себя ждать, явившись даже несколько ранее оговорённого времени. До какой же степени разными могли стать два человека, которым длительный промежуток времени суждено было жить под одной крышей! Не только внешне, что не могло бы вызвать удивления, но и характерами, манерами.

Худощавая, стремительная в движениях Мария лидировала в дуэте. До времени располневший, с глубокими залысинами, в огромных роговых очках на мясистом лице, Борис казался рядом со спутницей неуклюжим и нерешительным.

– После неожиданного визита полиции по надуманному поводу, – метнула Мария выразительный взгляд на Сергея, – я сразу заподозрила неладное. А потом приехал Боря и показал записку, оставленную для него в охране. Тогда стало совершенно очевидно, что вы до всего докопались, – женщина сразу взяла инициативу в свои руки, едва присутствующие расселись по креслам в кабинете Смыслова. Чувствовалось, что она настроена по-боевому, и скрывать ничего не намерена.

– Она наконец-то получила, что заслужила! Двадцать семь лет я ждала этого дня. Понимаете, вся моя жизнь, все помыслы были нацелены на то, чтобы отомстить убийце брата.

– Ваш брат Миша погиб от несчастного случая! – прервал монолог Лемеховой детектив. – Он же упал с крутой лестнице на даче в Переделкине, не так ли?

– Упал, но не сам! Это она нарочно столкнула Мишу.

– С чего вы это взяли, ведь вас не было рядом!

– В том-то и дело, что я всё видела своими глазами через щель между дверью и косяком. Мы пришли с гулянья, поднялись наверх. Я вошла в комнату, чтобы переодеться, а Миша расшалился и рвался ещё погулять. Затаившись в углу, я наблюдала за происходящим. Сначала Анна довольно громко бранила брата и за руку пыталась втащить его в детскую, но он упирался. Тогда она, разозлившись, толкнула его вниз с криком: «Ну и убирайся, можешь вообще не возвращаться с улицы и ночевать там с собаками!».

От неожиданности он кубарем скатился по ступеням, разбил голову в кровь и свернул себе шею. Анна не сразу поняла, что мальчик умер, и ненадолго ушла в свою комнату. Потом снова вышла на площадку и, заметив его лежащим без движения, сильно испугалась, начала кричать и звать на помощь. Только тогда я вышла из своего убежища и спустилась на первый этаж к братику. Подле него уже суетились Семён Вениаминович и дядя Толя, папин старший брат. Именно тогда Анна и предала огласке придуманную ей версию о случайной гибели Миши в её отсутствие. Ещё бы, писательница! Горазда выдумывать. Меня же никто не расспрашивал о случившемся, полагая, что я не могла видеть, как всё произошло. Вскоре пришли доктор и милиционер. Потом из Москвы приехали ещё какие-то люди. До вечера в доме не прекращалась суматоха. Я всё надеялась, что кто-нибудь сообразит поговорить со мной, но этого не случилось. Посторонние разошлись, Мишу увезли.

Первую ночь я совсем не спала, плакала, жалея братика. Именно тогда я и дала себе слово отомстить за него. И, поверьте, сделала бы это, сколько бы ни пришлось ждать! Каким образом – другой вопрос. Вы понимаете, мне, дипломированному провизору, не составило бы труда дать Анне с едой комбинацию каких-либо снадобий из её же аптечки, что привело бы к летальному исходу. Слишком лёгкая это была бы для неё смерть! Мне хотелось, чтобы в последние минуты жизни она вернулась бы на много лет назад и пережила тот же ужас, что и погубленный ей ребёнок.

– И вы с вечера, когда все улеглись спать, намазали верхние ступени лестницы густым мыльным раствором, – подсказал Смыслов.

– Нет, Маша тут ни при чём, – неожиданно высоким для тучного тела голосом вскричал второй посетитель. – Это я, я всё придумал, сам и осуществил!

– Боря, помолчи лучше, куда тебе! – обрезала Лемехова. – Да, вы правильно догадались, Андрей Павлович. Всё именно так и было. Мне оставалось только после отъезда Бориса пройтись влажной тряпкой по полу. Когда же хозяйка собралась сойти вниз, я открылась ей, обвинив в убийстве брата. Та опешила, засуетилась и, поскользнувшись, не сумела устоять на ногах. Вот, собственно и всё. Дальше – делом техники было тщательно протереть подошвы обуви, что была на Анне в момент падения, и несколько раз хорошенько вымыть пол, что входило в мои обязанности и ни у кого не могло вызвать тени подозрения. Наверное, немного мыла всё-таки осталось на ступенях, раз вы сообразили, что Дорохова убилась неслучайно. Впрочем, это не так уж и важно – ведь цели своей я добилась!

– Не могу поверить, что сына Анны Дороховой вы сделали сообщником, прельстив возможностью получить наследство! Я – прав?

– Тут всё гораздо сложнее, – вступил в разговор освоившийся, наконец, в непривычной обстановке Борис. – До двенадцатилетнего возраста я и не предполагал, что проживаю не в своей родной семье. Точнее, что я приёмыш. Лучше бы мне этого не знать совсем, настолько факт сей осложнил дальнейшую жизнь. Это позже случилось, когда мы с Машей решили навсегда быть вместе, пожениться, то есть. Я решил, что не имею права таить от невесты историю своего появления на свет, тем более, что с моей биологической матерью они были знакомы – ведь именно Анна Дорохова и привезла Машу к нам, в Синявское.

Сказать, что узнав правду, Маша сильно расстроилась, было бы слишком мягко. Она восприняла известие как личную трагедию, обстоятельство, разлучавшее нас навсегда. Именно тогда, не сообщив нам о своих намерениях, Маша, можно сказать, спешно бежала из Синявского.

Я наводил справки, где только мог, искал её следы. Наконец поиски увенчались успехом, и я отправился в Пятигорск. Мы встретились. Объяснились на квартире, что Маша снимала там. Оказалось, что за непродолжительный отрезок времени, что мы жили порознь, она успела выйти замуж за нелюбимого человека, сотрудника охраны той фабрики, на которой они оба работали, с единственной целью – изменить фамилию.

Лемехов относился к своему очередному браку как к событию заурядному, потому не стал чинить препятствий к разводу.

Я сумел доходчиво втолковать Маше, что не питаю ни только сыновних, но и просто человеческих чувств приязни к родившей меня женщине, как, впрочем, и она к случайному плоду грешков молодости. Мне было известно, что, когда скрывать беременность уже не было возможности, Дорохова самостоятельно попыталась избавиться от плода, но сделала попытку неловко, применив горячую горчичную ванну. В результате она навредила и себе, а мне с первых же дней жизни сопутствуют опустошающее душу ощущение никчёмности, ненужности и врождённый сердечный недуг, набирающий силу и практически неизлечимый в моих жизненных условиях…

– О наследстве, которое вы упомянули, он даже не помышлял. Содержание завещание Дороховой стало известно Борису совсем недавно – ему написал нотариус, – вновь завладела вниманием присутствующих Мария Лемехова. – И, признаюсь, то письмо оказалось крайне своевременным. Борис не просто тяжело болен, он медленно умирает, и сколько ему осталось жить без квалифицированного хирургического вмешательства – никому не ведомо. Это обстоятельство ещё более укрепило меня поспешить с осуществлением плана мести – в отличие от Бориса кое-что о намерениях хозяйки в отношении имущества мне было случайно известно.

Теперь, продав дом, он получит достаточно денег, чтобы оплатить сложную операцию, которую ему предложили сделать в Израиле. Кстати, покупатель уже имеется, и аванс внесён не далее как вчера.

Вот и вся наша история. Прошу учесть только, что Борис никакой роли в смерти Анны Дороховой не играл. Весь сценарий придумала я сама, пьесу разыграла как по нотам, а теперь одна готова ответить за содеянное, – решительным жестом пресекла женщина попытку своего спутника вмешаться в разговор. – Я одна! – повторила она вновь. – Думаю, теперь Бориса можно отпустить домой, а вы вправе вызвать полицию. Не сомневайтесь, от своих слов я не стану отказываться.

– Ну, с этим-то можно и не торопиться, – ответил на пылкую речь Смыслов. – Ситуация прояснилась, но, скажу откровенно, делать резких движений я не готов. Чтобы моя позиция, надеюсь, коллега её разделяет, была понятной, считаю необходимым информировать гостей о том, что разбираясь с этой запутанной историей, мы выполняли заказ, э…э…э, одного неизвестного вам частного лица. По этой причине, многоуважаемая Мария, пусть именно эта персона и определяет вашу участь. За сим, мой помощник проводит вас обоих до такси, которое сейчас же и вызовет…

 

* * *

– Андрей Палыч, а вы можете допустить, что Борис Михеев, точнее, Дорохов, не подозревал о планах своей возлюбленной в отношении собственной матери? – спросил Сергей, вернувшись со двора, куда проводил гостей.

– Вероятность такую исключить нельзя, хотя она и весьма ничтожна. Впрочем, мозг учёного мужа – штука загадочная. Кто знает, какие мысли и идеи владеют им в данный момент!

– А если допустить, что догадывался, – почему не помешал?

– Видишь ли, Серёжа, во второй половине прошлого века был научно подтверждён тот факт, что в возрасте пяти-шести месяцев человеческий эмбрион уже сформирован как высокоразвитый организм. Следовательно, он способен исключительно чутко откликаться на любые изменения окружающей женщину на сносях обстановки. Весьма авторитетные медики полагают, что на тех, кому удалось выжить, потуги искусственного прерывания беременности оказывают стрессовое влияние. То есть плод, переживший попытку несостоявшегося аборта, сознаёт, что его появления на свет не желают, и само его существование находится в смертельной опасности. Одним словом, эмбрион переживает своё почти имевшее место убийство, и при этом с поразительной точностью испытывает ужас смерти.

Постоянным спутником в жизни Бориса Михеева наверняка было острое чувство отверженности. Такова участь тех, кто пережил подобный кошмар. 

Ну и как он, по-твоему, зная всё об обстоятельствах своего рождения, должен был относиться к своей биологической матери-убийце?

– Так что же мы будем теперь делать, шеф?

– Честно отчитаемся о проделанной работе перед клиентом. Единственно, что, надеюсь, понимаешь, по какой причине, не станем делиться с ним нашими сомнениями в части осведомлённости Бориса в планах Марии.

– И как, вы полагаете, поступит Хлустов?

– Я почему-то совершенно убеждён, что он не станет, предавая дело огласке, губить свою единственную племянницу. Тем более, что кроме него никто не усомнился в естественных причинах смерти Анны Дороховой. Кстати, в том пакетике, что ты принёс из коттеджного посёлка, находилось лишь ничтожное количество засохшего мыла, которое самым естественным образом в ходе моего спонтанного эксперимента растворилось и слилось в трубу. Совершенно ничего не осталось.

А вообще-то, мне давно пора спать…