Виктор КОНЯЕВ 
Виктор КОНЯЕВ
ТУРИЗМ, ЗАГНАННЫЙ В УГОЛ
Подошло время преобразиться
Слово туризм словарь Ожегова и Шведовой толкует в двух вариантах: как вид спорта, имеющий целью физическую закалку организма, и как вид путешествий, совершаемых для отдыха и самообразования.
В советские времена так оно и было. Автор может это утверждать с абсолютной уверенностью, оттого, что в своем счастливом советском детстве и в юности неоднократно участвовал в туристических поездках. В первый раз мы, семь пацанов-одноклассников, собрались в поход после шестого класса. Было очень непросто уговорить родителей отпустить нас одних не на день-два, а на полторы недели. Мы даже, чтобы не обременять семью и из желания самим зарабатывать деньги на путешествие, неделю поработали на сортировке досок на шахтовом лесном складе. Всё устроилось самым благоприятным образом – деньги заработали, закупили продукты и все родители, скрепя сердце, конечно, отпустили нас.
Наверное, немалую роль здесь сыграло и то, что почти все из нас занимались спортом, хорошо плавали и уже участвовали в туристических соревнованиях. Ах, какое это было счастье – идти с друзьями при тяжёлом рюкзаке за плечами по таежным тропам, выбирать место для лагеря, ставить палатки, готовить себе горячую пищу, рыбачить, купаться и просто дурачиться. Но мы не только отдыхали, мы, даже не отдавая себе в этом отчёта, познавали окружающий мир и природу нашего края. На всю жизнь полюбилась нам речка Чумыш с её жирными чебаками и краснопёрыми окунями в глубоких таинственных омутах. После седьмого класса мы тоже ходили в поход на ту же речку, только в другое место.
После девятого я два месяца работал в Горном Алтае в составе отряда юных геологов, но мы не только мыли шлихи и копали шурфы, мы исследовали новый для нас мир гор.
После десятого класса мы группой одноклассников и одноклассниц совершили путешествие на среднюю Терсь, приток нашей Томи, на целых две недели, но кроме длительных поездок были во время учёбы и менее продолжительные. С нашим учителем географии, влюблённым в родную сибирскую природу, мы уезжали подальше от города, учитель рассказывал нам о местной флоре и фауне, показывал целебные травы; мы разжигали костёр, пекли в нём взятую с собой картошку, устраивали различные соревнования. Вечером, усталые, но очень довольные, возвращались в город. В общем, всё было прекрасно. Вот сейчас, взявшись писать этот материал, я понял, что даже такие, казалось бы, незначительные события как туристические поездки, сыграли огромную роль в воспитании целого поколения, они входили нераздельной составляющей в советское образование, то есть в создание в молодом индивидууме личности, образа цельного человека, умеющего жить в коллективе, уважающего окружающих людей, готового помочь нуждающимся и оказавшимся в беде, любящего всё живое и защищающего его. Многие из нашего поколения именно в силу заложенного в них в детстве нравственного основания достойно прожили годы страшного лихолетья, обрушенного на Родину в подлейшие девяностые.
* * *
Отшумели-отлетели годы, как-то стабилизировалась жизнь в капиталистической России после буйных лет конца прошлого века и начала нынешнего, более-менее установились зарплаты, стали выплачивать пенсии, людям захотелось иногда хорошо отдохнуть за свои деньги.
Но дело-то в том, что за время, прошедшее после кардинального слома национального мировоззрения, таким же образом изменилась и культура отдыха. Изменилась она не сама по себе, а её изменили западные учителя и их успешные ученики здесь, в России; изменили с определёнными целями и задачами. А главное, пожалуй, было в том, чтобы туризм начал обслуживаться частными фирмами, значит, на нём должны зарабатывать хорошие деньги определённые люди. А мораль у западного бизнеса нехитрая – всё, что пожелаете за ваши деньги.
Вспомните, как отрывались богатеи совсем недавно ещё. Телевидение нет-нет да и показывало картинки необузданного буйства «новых русских» на природе. Они на квадроциклах или огромных внедорожниках гоняли бедных животных до изнеможения и добивали загнанных десятками, это были бессмысленные убийства. Отстреливали с вертолётов редких горных козлов, баранов, яков, овцебыков, уничтожали дальневосточных тигров и леопардов, редчайших снежных барсов.
В людях, сколотивших быстрое богатство на финансовых спекуляциях, на грабеже советских промышленных предприятий, на рэкете, торговле наркотиками и проституции, поселились бесы гордыни и вседозволенности. Многие из них в процессе, так сказать, конкурентной борьбы вкусили крови своих противников, а это не проходит бесследно для психики. Когда человек проливает кровь не в бою с врагами Отчизны, а ради денег и власти, тогда его психическое состояние резко и необратимо меняется, он, даже часто не осознавая этого полностью, становится хладнокровным и беспощадным убийцей, а коли убивать человеков становится опасно – власть всё же помалу начала таких изымать из общества, – то остаётся обретённую жажду крови утолять на бессловесных животных.
Это одна категория взращённого в современной России населения, отдыхающая без всяких ограничений.
Есть ещё одна – представители власти, чиновничество. У этих по большей части, конечно, не присутствует в такой мере кровожаждущая страсть, зато у них есть другая, но тоже рождённая от мамаши всех пороков – гордыни, и называется она безнаказанность. Порок страшнейший, особенно по своим последствиям не только для отдельных людей, но и для матушки-природы.
Он тоже меняет психику своего носителя, и человечек, облачённый определенными властными полномочиями, начинает думать о себе в превосходных степенях: «Законы пишу я или такие, как я, значит, сам я выше закона, а подчиняться ему должно разное быдло, плебеи, в общем». Беда ещё и в том, что высшая Власть с самого момента смены общественно-политического строя всеми способами превозносила человеков, сколотивших состояния и находящихся во властных структурах, независимо от их нравственного состояния и профессиональных качеств. Это беда и доныне национального масштаба, и здесь совершенно недостаточно словесного осуждения президентом подобных деятелей, оно, можно даже сказать, поощряет их к дальнейшему. А их надо судить, но для этого необходимо менять в корне весь уголовный кодекс. Да кому же это во Власти надо?
А пока они неподсудны, то и творят беззаконие, лишь бы доставить удовольствие себе и близкому кругу избранных. Ну, естественно, и отдыхают чиновники так, как душа просит.
Например, можно построить асфальтированную дорогу к понравившемуся месту, где тихая реченька неслышно несёт свои чистые воды, где на пригорке рощица молодых берёзок весело шевелит листвой.
Не хочется чиновному лицу трястись на внедорожнике по колдобинам да корням и плевать ему при этом, что свалили не один десяток деревьев, содрали почвенный слой, уничтожили неисчислимое множество муравьев и прочих букашек, засыпали несколько родников и перегородили ручей. А вскоре место это вдруг разонравилось организатору, больше сюда он не приедет сюда, ему понравилось другое место и там теперь он начинает обустраиваться. Дорога постепенно придет в негодность, она же не ведет ни к какому населенному пункту или знаковому месту; на месте ручья образуется со временем болото, деревья будут гнить, а там, где были роднички вырастет жесткая трава. Все примеры привожу из собственной жизни, а так как я из племени непосед, то и скопилось у меня немало фактов самого разного отношения к природе.
За годы постсоветские факты по большей степени крайне нехорошие. Но писать и говорить об этом необходимо, может, хоть кого-нибудь удастся отвратить от вредительства по отношению к миру живой природы, частью которой являемся и мы. Ведь ясно же должно быть нормальному человеку, что не будет природы и человечество просто кончится, вымрет оно.
* * *
В начале двухтысячных пришлось поработать, в силу определенных причин, в частном предприятии, паразитирующем на комбинате.
Нет, работяги, конечно же, трудились добросовестно, при том, что мелким субподрядчикам обычно доставалась самая тяжелая и грязная работа – это хозяева подобных шарашек разными хитрыми схемами высасывали из металлургического гиганта материальные и финансовые средства, а их в те годы было на Запсибе, как блох на больном животном, неспособном избавиться от кровососов.
Ну, это к слову.
Хозяин, он же гендиректор нашей шараги, как это было обычным делом в «святые» для, скажем мягко, предприимчивых людей, занимался в те годы разного рода сомнительными с точки зрения закона делами, скопил деньжат и, будучи человеком умным и энергичным, вложил средства в производственную деятельность. Получилось так, что до Андрея, хозяина, дошел слух, что я пишу книгу, и директор вызвал меня через прораба к себе в контору. Разговор оказался интересным и плодотворным. Он спросил, какой я хотел бы иметь тираж, что буду делать с книгами и сколько нужно денег на издание. Ещё он интересовался, что я до этого написал, что было опубликовано и где.
В лице Андрея ясно читалась заинтересованность в таком интересном деле, ему незнакомом до этого. Договорились, что тираж будет 500 экземпляров, книгу я не буду продавать, а буду дарить, а он обещал перечислить деньги в издательство. Андрей человек слова и когда я, обговорив всё в издательстве, пришёл к нему и сказал, что требуется 70 тысяч рублей, он без промедления перечислил требуемую сумму.
Когда книга вышла, и я пришёл к нему в кабинет подписывать и дарить ему экземпляр, у него на лбу выступили крупные капли пота, а пальцы дрожали от волнения, потому что такое с ним произошло впервые в жизни.
Вот такой был наш директор, человек весьма и весьма своеобразный, причём, хорошее в нём преобладало, оно постепенно выкарабкивалось в его сердце из-под груза частнособственнических пороков. После этого мне пришлось быть в коллективе нечто вроде представителя профсоюза, которого официально не существовало. Работяги, видя хорошее ко мне отношение директора, стали предлагать некоторые меры по улучшению условий труда. Особенно скверное положение сложилось со спецодеждой, её не выдавали: каждый, кто устраивался, приносил свою, так что рабочие ходили, одетые кто во что: кто в шахтовую «спецуру», кто в строительную, иные в заводскую, у нас выдавали только верхонки, то есть рабочие рукавицы и марлевые респираторы.
Пришлось поднять этот вопрос перед директором. В первый раз он отреагировал как-то неопределённо; работяги на меня наседали, ещё раз затеял разговор о спецодежде, уже приводя продуманные доводы в пользу положительного решения этого вопроса и даже напирая на очевидный подъём престижа директора, да и всей конторы в глазах потенциальных тружеников. Не знаю, что подействовало: скорее всего, осознание необходимости снабжения своих рабочих нормальной одеждой.
И вот в одно прекрасное утро Андрей неожиданно пришел к нам на раскомандировку и объявил о прибытии большого грузовика с рабочей одеждой.
Он арендовал у одной монтажной организации большой вагончик, туда всё мы и выгрузили, а вскоре стали получать спецодежду. Она оказалась очень качественной: летняя и зимняя, из плотной ткани, зимняя до того утеплена, что в ней даже просто ходить было несколько затруднительно, сапоги тоже были утеплённые, со вставным меховым чулком для холодов. В общем, директор оказался в данном случае на высоте, не поскупился.
Но всё же наш директор немало уж лет прожил в частнокапиталистической среде и влияние её сказывалось во многих его делах.
Настала осень и вот однажды на рабочий объект к нам примчался прораб и, едва отдышавшись, объявил мне, чтобы я срочно отправлялся в контору, директор желает меня видеть. Новость, которую сообщил мне Андрей, ошарашила хлеще пыльного мешка из-за угла.
Наверное, есть духовный закон, суть которого состоит в том, что если человек добровольно поддался какому-либо пороку или сильной страсти, что тоже является грехом, то порок этот обязательно тянет за собой другой, злейший себя, и если особь человеческая добровольно поддалась сребролюбию, то вслед за тягой к богатству неизбежно примчатся по душу его гордыня и тщеславие, что с Андреем и случилось.
В эти месяцы как раз начинался бум по освоению горы Зелёная в Горной Шории, созданию там горнолыжного курорта со всей необходимой инфраструктурой: подъемниками, лыжными трассами, гостиницами и прочим. Ходили слухи, что богатые предприниматели наперегонки начали вбухивать деньжищи в свои личные трассы. Это же было престижно, да и в дальнейшем сулило немалые барыши.
Вот и нашему директору втемяшилось в голову обзавестись личной полоской горы. Мне было горько слушать его речи, потому что в детстве, отдыхая летом у родного дядьки в Шерегеше, я со своими двоюродными братьями не один раз бывал на горе Зелёной. Она действительно была зелена, от подошвы до макушки заросла сочный тайгой.
Тут директор выложил вообще поразительную новость. Оказывается, он решил готовить место под трассу силами своих рабочих, а начальником над нами поставить меня. Он знал, что мне приходилось руководить большой бригадой монтажников, и почему-то посчитал меня способным организовать работы по валке леса, расчистке участка от сваленных деревьев, спиливанию высоких пней, оставшихся после недобросовестных лесорубов, скорее всего, тоже субподрядчиков, начинающих осваивать этот участок еще прошлой зимой, которым было лень отгребать снег у стволов до самого грунта. Но про пни выше нормы мы узнали уже на месте.
Я же не считал себя готовым к таким работам, которые прежде делать не приходилось, стал возражать директору, но он сходу отмёл все мои доводы. Делать было нечего и утром мы с Андреем на его небольшой, но шикарной иномарке выехали в Шерегеш. Домчались часа за два с небольшим, хотя ехали быстро, но трасса до Таштагола местами узка и извилиста, особенно в посёлках и деревушках, через который она и пролегала. Так что у меня была возможность хорошо рассмотреть следы разрухи, случившейся здесь с десяток лет раньше. Полуразваленные корпуса ферм, коровников, механических мастерских, котельных, страшные провалы оконных проёмов, пихтушки и берёзки, выросшие на просевших крышах, покосившееся домишки умирающих людских поселений нагоняли тоску.
Мальчишкой, проезжая эти места на поезде, – а железная дорога отсвечивала рельсами буквально рядом с шоссе, – видел стада коров, лошадей и баранов. В одночасье всё порушили капиталисты-стервятники как нерентабельное, а восстанавливать и возвращать жизнь в сельское хозяйство Горной Шории никто не собирался.
В Шерегеше Андрей встретился с каким-то шустрым рыжеволосым мужичком в очках, тот подъехал на огромной иномарке. Как я понял из разговора, это хозяин местной фирмы, занимающейся работами на горе; он должен обеспечить наших работяг инструментом и всем, что необходимо на лесоповале. Вскоре подошёл ещё один мужичок, хмурый и прихрамывающий. Кажется, это лесник. В его задачу входило показать участок в натуральном виде, на местности. Андрей оставил свою машину во дворе и дальше мы поехали на джипе очкастого, потому что было сказано, что там небольшая машинёшка нашего директора не пройдёт. Подъехали к горе, с «фасадной» стороны она выглядела пока более-менее прилично: были уже тонкие ручейки просек, пронзающие её сверху и почти донизу, светились и проплешины вырубок, но в основном зелёный цвет ещё преобладал, на горе росли, в основном, пихтовые, но и с берёз лист ещё не опал.
Мы ехали по насыпной дороге вокруг горы и чем дальше продвигались, тем более страшная картина раззора открывалась нашим глазам. А когда заехали за гору, меня охватил просто ужас от увиденного. Дорога разрезала живое тело тайги, как опасная бритва разрезает плоть, разваливая её по сторонам широкими кровавыми пластами. По сторонам, далеко от обочины, громоздились груды переломанных, перепутанных стволов.
Под колёсами чмокала размокшая глина вперемешку со щебнем, дальше справа бульдозеры сгребали в огромную кучу поваленные деревья, казалось, они, обнажённые, с содранный корой, корчились от боли и плакали смоляными слезами. А за кучей угрюмо стояла тайга.
Нас обгоняли самосвалы с гравием и щебнем. Остановились у самой подошвы горы, она здесь круто шла вверх и начало подъёма густо заросло кустарником.
Андрей, рыжий в очках и представитель лесного ведомства собрались идти в гору, а мне было сказано ехать на большущей машине рыжего на то место у горы, с которого начинали путь сюда, и ждать их там, они туда должны спуститься. Хозяин крутой иномарки усмешливо спросил, справлюсь ли я с управлением. Когда я ответил, что справлюсь, ехидно усмехнулся: «Ну поглядим, в случае чего долго расплачиваться будешь».
Начинался дождик, меленький, осенний. Я смотрел, как мужики продирались сквозь колючий кустарник, и желал им, особенно Андрею, так умаяться на Зелёной, чтобы всякая мысль о собственной трассе навсегда покинула его голову.
Доводы против этой затеи и собственного участия в ней у меня уже собрались серьёзные. Наши работяги в своём деле: слесарном, ремонтном, сварочном и сборочном, конечно же, хорошие специалисты, а то, что они оказались в шарашке, а не на комбинате, так тут причины самые житейские, кто-то любит выпить, а в таких конторках дисциплина послабее, у кого-то с трудовой книжкой проблема, а специалисты в основном классные. Но никто из них никогда не работал лесорубом, не был на лесоповале, особенно в горах. Можно легко представить, что они там наворочают. А моя роль какова?
Контролировать работы наверху будет, вероятнее всего, лесник. Наверное, мне предстояло закупать продукты для рабочих, отвозить им, организовывать баню и ночлег, когда они спустятся на выходные вниз. Предполагалось, что в течение рабочей недели мужики будут жить в палатках прямо на горе.
Я хорошо знал своих товарищей по работе и легко мог представить, как они начнут после бани требовать у меня деньги на водку. Перспектива вырисовывалась не радостная. Чем больше я об этом думал, тем более авантюрной выглядела вся затея с трассой, притом могущей обернуться большими неприятностями.
Я не был уверен, что директор наш официально оформил заявку на лыжную трассу. У коммерсантов, успешных, начинает кружиться голова от собственных достижений и приходит убеждение, что абсолютно всё можно купить за деньги. А лесник вполне мог за хорошую сумму по собственной инициативе выделить участок нашей фирме, надеясь, что в неразберихе бума, возникшем в освоении горы, всё сойдёт гладко, а в случае проверки, маловероятной, он просто отречется от всего, скажет, что фирма самовольно захватила часть горы.
Решил все свои соображения высказать Андрею, когда он спустится. Завёл машину, когда небольшая группа скрылась из глаз, развернулся и поехал назад. Автомобиль большой, грузный, но на ходу послушный и легко управляемый, ехать на нём было в удовольствие. В одном месте пришлось дать газу и немного съехать на обочину, потому что наперерез мне задом двигался самосвал. Боялся, что на обочине моя «лошадка» забуксует на глине, но она спокойно и уверенно справилась с трудным участком дороги. Быстро доехал до указанного места, остановился, включил музыку, хозяин мне разрешил, даже показал, где лежат кассеты.
По моим расчётам, мужики должны спуститься часа через три, а то и четыре. Дождик всё накрапывал и я, выйдя из машины покурить, зябко передёрнул плечами, представив, каково им там, в мокрой тайге на крутом склоне. А мысли крутились вокруг увиденного там, за горой.
Природу Горной Шории начали планомерно убивать в угоду большому туристическому бизнесу не только в Шерегеше, но и во многих других местах, деньги вложили в это большие, значит, надо было быстрее обустраивать всё для денежных туристов; прибыль нужна была как можно скорее, прибыль, прибыль…
Но, пожалуй, другое бы куда страшнее. Местные жители, ощутив приток живых денег, полностью смирились с уничтожением уникальных природных ландшафтов, лишь бы им перепадали крохи от предпринимательских щедрот. Моя двоюродная сестра, всю жизнь проработавшая простым продавцом, к этим крохам, да не совсем крошечным, сумела припасть. Свою двухкомнатную квартиру она стала сдавать богатым туристам, уже начинающим осваивать новый маршрут в неведомую Шорию. Позже, при моих нечастых наездах в Шерегеш за кедровыми орехами, я видел, что сестра явно богатеет. А как иначе, если она за период новогодних каникул зарабатывает больше, чем за несколько лет продавцом. Дело в том, что к ней в течении трёх или четырёх лет на время каникул приезжал богатый гость из Новосибирска, всегда с двумя девицами. Ему с первой поездки очень понравилась моя сестра своей расторопностью и предупредительностью, потому он и платил соответственно. К тому времени Зелёная изрядно облысела, страшными морщинами смотрелись ниточки лыжных трасс и как пауки по паутине ползали вверх-вниз кабинки подвесной дороги.
На мой вопрос, а не жалко ей гору, мы же с ней ребятишками собирали там грибы и ягоды, она равнодушно ответила, мол, что толку от тех грибов и ягод, а тут живые денежки.
Вот так жители потворствуют уничтожению своей исконной среды обитания, превращению её в асфальтобетонную, пластиково-стеклянную, удобную окружающую обстановку для привыкших к комфорту богатеньких «бизьнесменов», «отрывающихся» после трудов неправедных. Завёлся у сестры червячок алчности, тащил по пути губительному. Она и однокомнатную квартирёшку своей дальней родственницы, умершей, но завещавшей ей своё жильё, начала сдавать в наём приезжавшим по делам из Новокузнецка всяким разным людишкам. Сама жила в зимовье, стареньком доме на окраине посёлка, купленном ещё её покойным отцом, моим дядькой. И так делали многие, поэтому они и приветствовали всё, что бы ни сотворили коммерсанты и чиновники, лишь бы похрустывали в кошельке «халявные» купюры.
В один из позднейших приездов мой другой двоюродный брат, желая, видимо, похвастаться благоустройством посёлка, повез меня на своей старой, но с виду внушительной иномарке к подножию Зелёной с ближней стороны. А там налеплено небольших гостиниц и коттеджей, что поганок на пеньке, они жались друг к другу, потому что места удобного было немного, да и дорогое оно, а денежку заработать всем охота. Брат самодовольно показывал рукой на это «благолепие», он явно был доволен этим скопищем гостиниц. А я смотрел на вершину, там уже стояло какое-то здание, а крайняя правая трасса совсем близко подошла к хребтине, соединяющей Зелёную со знаменитым Мустагом.
Мустаг – большая и длинная, с плоской вершиной, гора, похожая на лежащую тушу какого-то диковинного зверя, с почти никогда не тающим снегом на самом верху, высотой около 1600 метров. Пацаном я с дядькой и старшими двоюродными братьями поднимался на Мустаг за черникой, ночевали там две ночи. Замечательные впечатления остались на всю жизнь.
Вышли мы, помнится, из дому утром раненько и казалось, что к горе подойдём через часок-полтора, но идти пришлось почти до обеда. Подъём местами был настолько крутой, что приходилось цепляться руками за свисающие корни. С непривычки в конце подъёма усталость навалилась такая, что я что еле ноги переставлял. Но то, что увидел на вершине, заставило забыть про усталость. Я ходил по мху, пружинящему под ногами, как кроватная сетка, трогал кедровые шишки, росшие на тонких стволах, чуть выше моего роста, любовался большими полями черничника. Восторгу мальчишки не было предела, словно я попал в какой-то волшебный мир. Брат показал мне ручеёк, текущий вниз, и сказал, что это речка Мундыбаш. Мне даже не поверилось, я же в поселке Мундыбаш купался в этой реке, вполне приличная была, а тут какой-то ручьишко.
Мы с братьями подходили к «верблюдам», это такие выветренные отдельные скалы, похожие при напряге воображения на корабли пустыни; они возносятся ещё выше Мустага метров на полста, всего их семь штук и каждая со своим неповторимым обликом. Ходили по твёрдому снежному насту и ноги начинали стыть в лёгких кедах.
Вечером, когда уже стало темнеть, старшие братья позвали меня смотреть огни далёких городов. Мы забрались на огромный валун и с него наблюдали россыпи огней на разном расстоянии. Ближние – это Чугунаш, он недалеко от Шерегеша, а вдали – совсем далеко, чуть мерцали огонёчки, брат сказал, что это Абакан. Не знаю, правда это или придумка, по карте-то я видел, что Абакан далековато отстоит.
Ночевали на мху, подстелив лапника и одевшись потеплее: в горах даже в августе прохладно.
На третий день, нагруженные бачками с черникой, спустились с Мустага, спуск оказался потяжелее подъёма.
И вот когда другой брат рассказывал мне, стоя у машины рядом с крайней гостиницей, с удовольствием рассказывал о том, что здесь можно поиграть в бильярд и в настольный теннис совсем недорого, я представил себе, что там, на Мустаге, содрав пружинящий мох и спилив горные карликовые кедрушечки, построят гостиницу и в ней будут играть в бильярд туристы с «пивными» животами, и стоить это будет совсем недорого.
Сейчас, когда пишется статья, я не знаю, добрались ли до Мустага подвесные дороги и ходят ли толпы туристов по его вершине, оставляя самые разные следы своего присутствия. Думается, при общей направленности российского туризма на создание наибольшего комфорта (поганое словцо, но оно точно отражает ожидания владельцев пухлых кошельков) клиентам, это или уже произошло, или совсем скоро случится.
Не так давно по телевидению показали сюжет с маршрута, ведущего к Эвересту, наивысшей точки Земли. Вот где ужас-то настоящий. По тропе к вершине идут просто колоннами покорители, а по сторонам от тропы лежат окоченевшая трупы тех, кто не осилил подъём. Скоро загадят высочайшую вершину мира, и что перед ней какой-то Мустаг, на нём в недалёком будущем налепят гостиниц, как у подножья Зелёной.
* * *
А тогда мне недолго, не четыре и не три часа, пришлось ждать Андрея со спутниками: они приехали через час с попутным грузовиком. На мой вопрошающий взгляд директор хмуро сказал, что он упал на скользком подъёме, зашиб ногу и вообще пошла бы она куда подальше, эта гора. Я был очень рад. Часа через три мы подъезжали к вокзалу в Новокузнецке, было очень странно видеть потоки машин, неоновую рекламу, большие здания и толпы людей, а совсем-совсем недавно вокруг нас стояла настоящая тайга.
Директор, правда, ещё раза два заводил со мной разговор о лыжной трассе, видно, тщеславие всё же терзало сердце его. Можно было бы, по его словам, нанять на полный объём работ местную фирму, да хоть того же рыжего предпринимателя, но я чувствовал, что тема эта уходит у него в маниловщину. И вскоре она вообще ушла в небытие.
* * *
А мне ещё долго постоянно и до душевного потрясения вспоминалось торжествующее рычание бульдозера, пихающего убитые пихты и кедры, и расхлюстанная глиняная дорога. Неправ был мой брат, когда говорил о невысокой цене за игры в гостинице. Высокая цена платится за всё творящееся по законам рынка.
Причём, и в прямом и в переносном смысле. Не может быть дешёвым то, что пользуется спросом, что очень востребовано, цена обязательно взлетит вверх – это же один из основных принципов спекулятивного капитализма, а у нас в России ровно такой существует и процветает. Причём, даже сейчас, когда наша страна проводит специальную военную операцию на Украине. Но насколько я помню свою историю, и в Гражданскую войну, и в Великую Отечественную со спекулянтами поступали очень жёстко: в Гражданскую спекулянта, уличённого в совершении преступления, быстренько отводили к какому-нибудь заборчику или сараю и дырявили лоб пулей. В Великую Отечественную сразу не расстреливали, а судили, и уже после, в зависимости от тяжести ущерба, нанесенного государству или гражданам, либо расстреливали, либо отправляли в лагерь. И это было в высшей степени справедливо.
Так почему бы нам сейчас, фактически во время войны со всем Западом, не изменить и не внести соответствующие статьи в уголовный и уголовно-процессуальный кодексы? А то что же получается?
В Донбассе наши бойцы покупают в городах на свои деньги, в складчину, недорогие советские автомашины для подвоза на низовой армейский уровень, во взводы и отделения, оружия, боеприпасов и питания – так как на больших грузовиках возить невыгодно и опасно, их засекает бандеровская разведка. Поганые «комерсы» и несознательные граждане, почуяв наживу, взвинтили цены в разы. Получается, спекулянты, грабя воюющую армию, служат пособниками бандеровцев! Тут, конечно, есть вопросы и к государству. Почему солдаты должны покупать за свои деньги необходимое для войны? Но вернемся к спекулянтам. Автор не предлагает прислонять их к заборчику, хотя этих граждан самого высокого уровня вполне стоило бы.
Но судить за пособничество просто необходимо. С десяток определят на пару пятилеток под конвоем строить вторую ветку БАМа – и моментально цены на всё убегут в минимум. Кстати, это должно касаться и хозяев крупных торговых сетей, которые есть в России. Хотелось бы, чтобы и у них обильно выступал холодный пот от возможной перспективы за делишки свои махать кайлом несколько своих самых цветущих лет под дулом автомата. Вот тогда и начнётся восстановление порядка в народном хозяйстве страны.
Однако, президент у нас уж чрезмерно добр ко всем, даже к открытым врагам. До большой беды бы не дожить с такой добротой. Простите, милый мой читатель, но я не мог этого не написать. Это моя боль души и сердца, жжёт она страшно, опаляет, предвидя великие угрозы Родине моей от пути неправедного, по которому направили её правители корыстные и лукавые, и с коего сойти матушке России ой как нелегко.
Но дорого обойдётся всё творящееся, да и уже обходится, жителям Шерегеша и Таштагола, и всех ближайших поселений. Деньги и так душу убивают, сердце иссушают, а тут на нищих жителей, у многих из которых и работы не было, начал проливаться «золотой дождь»; многие, даже бросив производство, например, на руднике, устремились в торговлю, в обслугу при гостиницах: там чаевые, обсчёт, обвес; кто-то на арендную плату стал существовать, как рантье.
Советскую мораль давно зачистили, сейчас в народе преобладают нравы «потреблянства», но до самых глухих углов России они доходили долго и трудно, а тут вдруг быстро, с освоением Горной Шории предпринимателями, Шерегеш стал превращаться в нечто подобное Лас-Вегасу. Посёлок обустраивается, дороги строятся, а по хорошим дорогам сюда стало приезжать много криминального люда, уже возросло число краж, грабежей, изнасилований, которых здесь лет двадцать назад вообще не было. Думается, что для богатых туристов, у которых «деньги ляжку жгут» и которым очень хочется попробовать всё, особенно запретное, многое уже доступно. Скорее всего, в гостиницах Шерегеша подпольно работают публичные дома, продают наркотики и вообще есть всё, что необходимо в «серьёзных» центрах туризма.
Вот только аэропорта не хватает, но, вроде бы, скоро построят, и недалеко. И будет грохот от взлетающих и садящихся самолётов терзать уши и головы жителей, поколениями привыкших к тишине и пению птиц. С аэропортом надо ждать новых гостей-авантюристов и мошенников высшей пробы из центральных областей России – Шерегеш ведь стал известен на общероссийском уровне, так что цена, которую заплатят жители Шерегеша за туристический рай, сильно возрастёт, и главные беды ещё впереди.
* * *
Посчастливилось мне два раза съездить в Иркутск и на Байкал. Был на острове Ольхоне и в Горной Бурятии, встречались туристы и группами, и единицами. Разные среди них попадались люди, были и такие, которые приезжали полюбоваться необыкновенной красотой здешней природы, впитать её в своё сердце, сохранить и увезти с собой прекрасные воспоминания, они обычно и вели себя скромно, но таких, к сожалению, становится всё меньше.
Кстати, условия отдыха на том же Ольхоне способствуют совсем другому поведению. Основная масса приезжающих на остров поселяется в пансионатах, представленных десятком-другим деревянных домиков, состоящих из двух-трёх комнат с кроватями и тумбочками – нечто вроде общежития; всё пространство огорожено забором. На территории имеется кафе, где можно питаться, хотя и дороговато, а вот спиртное не очень дорого и продаётся с самого утра. Вечером у кафе под лампой играет на аккордеоне наёмный музыкант, разгоряченные алкоголем пары и целые группы танцуют, иногда танцы длятся до часа-двух ночи, с песнями, криками и сквернословием. Иные участники вечерних гульбищ до полудня отсыпаются, потом отпаиваются пивом, а вечером всё сызнова. И так каждый вечер. Знал я некоторых отдыхающих, даже семейные пары, которые в таком режиме проводили все дни отдыха в пансионате, они даже ни разу не окунулись в воды Байкала.
Конечно, не все так проводят свой отпуск. На Ольхоне немало разных развлечений для отдыхающих. Например, можно на маленьком самолёте полетать над Байкалом. Можно на внедорожнике доехать до знаменитого мыса, где виды, говорят, просто потрясающие. Но дело-то в том, что не пёхом с тяжёлым рюкзаком за спиной, а на огромной машине. В этом и есть суть современного туризма. Его таким сделали в соответствии с принципами рыночной экономики, чтобы на отдыхающих зарабатывало как можно больше разных торгашей и посредников. Туризм – это уже целая индустрия отдыха, скроенная по западным образцам. Но ведь и современный российский турист с радостью принимает то, что ему предоставляют. В разговорах с самыми разными людьми я в этом убедился. И мотивация почти у всех одинаковая: «Я много работаю, устал, мне надо отдохнуть по полной, так что с рюкзаком пусть дураки топают, а мне подай отдых с комфортом».
Вот капитализм и подаёт такой отдых всем, у кого гроши имеются. Сейчас в России для одиночек-туристов практически не осталось ни места, ни возможностей. Отдыхать одному или даже семьёй где-нибудь вдали от человеческого жилья сейчас очень опасно. В лучшем случае, ограбят до нитки лихие люди, коих расплодилось на просторах Родины неисчислимое количество, в худшем – вырежут или расстреляют всех. Вот люди и стремятся в пансионаты, санатории, дома отдыха, всё же рядом всегда кто-нибудь есть. Но проблемы, причём очень серьёзные, существуют и в организованном туризме, особенно заграничном. Вспомните, буквально пару лет назад по телевидению шли сюжеты о брошенных в гостиницах далеких стран наших соотечественниках: бросили их наши туроператоры, просто украли деньги отдыхающих и скрылись в неизвестном направлении. Многие «кидали на деньги» помягче, ещё на Родине, не оплатив перелёт, но деньги за это получив. Но есть примеры другого рода, страшнее. Человек собирается лететь, допустим, на остров Занзибар. Туроператор не предупреждает его, что надо сделать прививки от опасных болезней, которые там есть и представляют опасность для жителей других континентов с другим климатом; человек после возвращения домой или быстро умирает, или долго и тяжело болеет.
А ведь туроператор обязан предупреждать и следить за исполнением. Но вся беда в том, что весь туризм в России обслуживается частными структурами, а им плевать на людей. Государство вроде как-то пытается помогать «кинутым» туристам, но меры эти всегда половинчатые, не затрагивающее суть проблемы, ведь частная собственность священна, даже если она преступная.
Ростуризм надо сделать государственным учреждением, тогда основные проблемы просто исчезнут, они ведь в алчности тех, кто организует отдых российских туристов за рубежом.
Совсем недавно Ростуризм как самостоятельную структуру ликвидировали, влив её в Минэкономразвития. Отразится ли это положительно на всём туризме, неизвестно.
Меня больше другая проблема беспокоит. После начала военных действий на Украине въезд русским туристам во многие страны запрещён или сильно ограничен. И ринутся многие тысячи жаждущих комфортного отдыха и уже вкусивших его за рубежом, на родные просторы, требуя здесь таких же условий. И застонут ещё жалобнее безответные флора и фауна под топорами, бензопилами, бульдозерами и бетономешалками, «преображающими» весь белый свет в комфортабельную среду отдохновения. Есть такое опасение, и оно не слабое.
* * *
Байкал туристы тоже потихоньку загаживают. Бутылки пластиковые плавают по его поверхности, и на берегах кучи мусора попадаются. Я уже не стану писать об омуле, которого выловили почти поголовно, вплоть до молоди, на продажу всё тому же туристу: он основной пожиратель этой ценной рыбы. Ну, это тема большая, о ней надо писать отдельно.
И о китайцах, что строят свои гостиницы в Листвянке без очистных сооружений, без канализации, все сливы идут прямиком в Байкал, но скрытно, под землёй. Это тоже темища, да и трогать китайцев государство не поощряет, друзья же, почти братья. Но не по-братски поступают соседи. Так мы же сами им это позволяем за поганое «бабло». Некого винить, кроме самих себя.
* * *
Подошло время России преобразиться полностью и самым коренным образом, иначе нам не устоять в войне со всем западным миром. Начать же нужно с отвержения идеи наживы и обогащения, смертью грозящей Родине нашей, и возвращения родной русской идеи развития всех племён и народов на основе любви, сострадания и взаимопомощи. Другого пути у России, ведущего в Жизнь, нет и не будет. А уж на этом пути и туризм вернёт свою изначальную задачу отдыха и самообразования. И обязательно, с рюкзаком, ибо лучший отдых не валяние с пивом в гамаке, а смена занятий, лишь бы это было в радость.
04.11.2022