Павел РЫКОВ. КОНЬ ДЫМНОГРИВЫЙ. Поэзия

 

Павел РЫКОВ

КОНЬ ДЫМНОГРИВЫЙ

 

ГЛАВНОЕ СЛОВО

С раскатом громовым орудий

Мы слово Родина вновь обрели

Меж рёвов взрывов. Она – не часть земли,

Не территория, но Русская Земля.
                                               И закрывают грудью

Её, кто кровь готов свою пролить

За волжский плёс, за палисадник с мальвой,

За плечи матери, укутанные шалью,

За веру в Бога, без которой нам не жить.

 

* * *

Вот и явились морозы.

Ты их, конечно, не ждал.

Верил: пустые угрозы!

Ты им ничуть не внимал:

 

Худшее не состоится,

Нас обойдёт стороной…

Мерзлое солнце садится,

Смертный объемлет покой.

 

И над вершинами сосен

Звёзды начнут хоровод…

Друг мой, мы Бога попросим

Нас уберечь от невзгод.

 

Но календарные сроки

Это, поверь мне, всерьёз…

В небе вечернем сороки

Застрекотали: мороз!

 

ВЫБОР

Есть ли выбор у нас?
                                          Или, быть может, смириться?

Русскую речь позабыть? И по аглицки

Заподсюсюкать пред теми, кто Россию задумал рассечь?

Всё забыть. Даже квас
                                          именовать впредь Рашен Woditца?

И покорно внимать, чему научает старушка-певица

Или муж её беглый, призывающий лечь

Покорней покорного, слушая как какой-нибудь педераст,

Проповедующий сладость любви европейским манером,

Требует оставить им на растерзанье Донбасс.

Не Господу верить, но либеральным химерам.

И продать, и предать память о бойцах, командирах,

Что гибли не за ради крестов на мундирах.

Но за Русскую Землю! За нас!

 

НЕСМЕШНАЯ ПЕСЕНКА

Солдаты кровь на поле боя льют,

За Родину с противником воюют.

А крысы канцелярские снуют:

Воруют, воруют, воруют.

 

Крестьянин, трудовой смахнувши пот,

Зерно в амбар засыпал и ликует.

А захребетный – при делах – урод:

Ворует, ворует, ворует.

 

В больнице днём и ночью доктора

Страдающих спасают и врачуют.

А у чинуш – добычная пора:

Воруют, воруют, воруют.

 

Россию надо поднимать с колен.

Но как задачу выполнить такую,

Когда ворьё страну забрало в плен:

Воруют, воруют, воруют.

 

Метлой железной надо их мести.

Пора работу начинать такую.

Иначе нам Россию не спасти,

Пока воруют, воруют, воруют…

 

КАК В СОРОК ПЕРВОМ…

Мобилизация…
                                Ознобом нервным,

Как Сорок Первом, брат! Как в Сорок Первом.

 

Не построения и не маневры…

Как в Сорок Первом, брат! Как в Сорок Первом…

 

По Красной Площади ступая мерно,

Как в Сорок Первом, брат! Как в Сорок Первом…

 

В Россию веруем! Нет крепче веры,

Как в Сорок Первом, брат! Как в Сорок Первом…

 

КОНЬ ДЫМНОГРИВЫЙ

Из огня да в полымя, да опять в огонь

Поскакал да по небу дымногривый конь.

 

Норовит копытами угодить в висок,

Уложить убитого во сырой песок.

 

Ожигает коника плетью коногон.

Грива в небе стелется. Над землёю стон.

 

Пламена взвиваются – не залить слезой.

Не помогут возгласы: «Боже! Боже мой!».

 

Только палы встречные укротят огонь.

Лишь тогда стреножится дымногривый конь.

 

НА СМЕРТЬ СВЯЩЕННИКА

Батюшка в камуфляже,

Он, бойцов причащавший Христовыми Кровью и Телом,

Вдруг, израненный, ляжет

На землю России, и кровь его заструит.

И её, словно святою водой, окропит.

И это служение – словом и делом

Заповеди: «Жизнь положить за други своя».

А те, кого окормлял, слёз не скрывая, над телом его стоят.

А «Грады» в посадке, как на клиросе, молитву ему поют.

А газы пороховые, будто ладан над телом его, что кровит.

Так священники православные русские жизнь свою отдают,

Ибо нет большей на свете Любви.

 

ТОТ, КОТОРЫЙ…

Он говорит – не разбери-пойми.

Так горячо, с душою нараспашку.

Поверишь запросто; свою рубашку,

Кусок последний – на, хватай, возьми!

 

Но вслушайся: и ты поймёшь, что он

Не о свободе речь свою заводит.

Он в хороводе странном хороводит,

Который не в России заведён.

 

И кус последний – он из рук чужих.

Сперва он сладок, только послевкусье

В задёшево подаренном укусе

Удушье вызовет. В нём столько лжи.

 

И ненависти к русскому. Брат мой!

Лишь не было бы осознанье поздним

Неотвратимости, приходом грозным

Погибели страны твоей родной.

 

НЕПОРУГАЕМ

Когда неистовствуют ироды, влекомые бесом,

Когда безумия хмель чертобродит по их головам,

Снаряды орудийные, по-волчьи завывая, летят навесом.

Выцеливают кресты и лупят по куполам

Православным, позлащённым или просто крашеным,

Что над Русской Землёй в небесную высь вознесены.

Бьют, чтобы в крошево, месиво, чтобы в нечто страшное

Снарядами американогерманскими были бы превращены.

Чтобы умолкло боговдохновенное молитвословие,

Чтобы, чтобы… Задыхаясь от злобы, забывают даже слова.

Чтобы вместо веяния ладанного шибало пороховое зловоние…

Безумны, как Ирод, которому поднесена крестителя честная Глава.

 

Но Бог непоругаем! Слышите: непоругаем!

И русские мужики, сломав, вам, ироды, хребет и помолясь,

Над Русским селищем, хлебным полем, зелёным гаем

Храм возведут. И крест воссияет, в небесную высь возносясь!

 

РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКАЯ

С окраины заводской, где народ обитает простой,

С улицы, что полицейские числят отчаянной и хулиганской,

Тамошние ребята добровольно с нацистами вышли на бой,

Русская Армия всегда была и остаётся Рабоче-Крестьянской.

 

А тот, кто разжился бронью от армии прочною, как гранит,

Кто запрятал деньги под лондонский Тауэр
                                                                 или под башней Пизанской,

Ёрничая, таким же, как он, друганам-беглецам-подлецам говорит:

– Я??? За Россию??? Ха! Я же не из рабоче-крестьянской!

 

А в Салавате башкирском, чеченском селении Ведено,

В бурятском сомоне, якутском улусе, райцентре удмуртском

По сортирам не прячутся. Такое там отроду не заведено.

Там идут в Рабоче-Крестьянскую, где команды произносят на русском.

 

Да! Такую Армию никогда никому не одолеть!

Не вышло у гитлеровских фон-баронов, не выйдет у американских,

Тем более, у баранов бандеровских, толкаемых на верную смерть.

Потому, что Русская Армия состоит из Сынов Рабоче-Крестьянских.

 

ПОСЛЕВОЕННАЯ ГАРМОШКА

Та жизнь – без телевизора… и даже

Без телефона.  Но в душе огонь!

Утешишь чем? Тут, кстати, прямо скажем,

Саратовка – утешная гармонь;

 

Всем-всем на радость… Как она играла!

А пела – словно кипяток кипит!

И сердце вдов в надежде замирало,

Когда в ней колоколец зазвенит.

 

Под вечер вдоль домов, по тротуару,

Бобылок всех ума лишая, он –

Солдат – идёт с гармошкою на пару,

Один за весь полёгший батальон.

 

Однополчане… Где они? Далече –

Легли под пулями за взводом взвод,

Кто утром, а кто днем, а кто под вечер

У клятых, у Зееловских высот.

 

Они за смертью шли дорогой длинной.

Они приказу Сталина верны:

Вперёд, вперёд!  Скорее до Берлина –

Столицы распроклятой стороны.

 

Скорей-скорей! Скорей! Не отставайте!

Убитых можно позже сосчитать.

Союзники?  Хрен с два!  Не позволяйте

Союзничкам Берлин победно взять!

 

Саратовка, голубушка-гармошка,

Не разберёшь: рыдает иль поёт…

Тоска под переливы понемножку

Отступит. И надежда восстаёт.

 

А там и вечер, и зажглись Стожары,

Ночного неба изукрасив синь.

Играй, солдат! Ходи по тротуару.

И он идёт. Звенит гармонь: динь-динь.

 

НИТЬ

Нас убеждают: Русь уже мертва.

И, верно, есть приметы и резоны;

Теперь в лугах не росная трава,

А среднеевропейские газоны.

 

А мордодуи у кремлёвских стен,

Возбухшие в эпоху потреблятства,

Готовы, славя время перемен,

О Вере Русской криво ухмыляться.

 

Но кружит, кружит дней веретено.

Сейчас, вчера, да и во время оно.

И месяц смотрит вечером в окно:

Картина и отрадна, и знакома.

 

Прядётся Нить. Она живёт в веках…

Грядёт война. Стал день чернее сажи.

Но женщина со спицами в руках

С молитвою носки солдату вяжет.

 

Слова молитвы женщины просты,

Исполнены необоримой силы:

«Спаситель! Сбереги Россию Ты.

И отведи кровинку от могилы».

 

До той поры, пока прядётся нить

И женщина творит святое дело,

Россию никому не победить –

И временного нет у ней предела.

 

СОЛДАТСКАЯ ПЕСНЯ

Время вышло. Исчерпаны списки.

Катафалки на скором ходу.

В строй – один за другим – обелиски

С чёрной датой в текущем году.

 

В доме пусто.  Да где же вы, деды?!

Сквозь следы прорастает трава…

И уже не поёт про Победу

Обамериканенная пацанва.

 

А иные – с ухмылкой, спесиво

(А вчера не посмели б посметь)

Скажут, сплюнув: «Да ты же бессильна,

Русь. Пришёл тебе срок околеть

 

Под забором, на рваной рогоже,

В пьяный сон, словно в омут, упав».

И глядят, скочевряживши рожи

И от смеха живот надорвав.

 

Но однажды заблещут зарницы

И повестки пришлёт военком –

Стародавний мотив возродится

В мерном шаге армейских колонн.

 

– Левой, левой! Рука на отмашку!

Подтянись! Запевала – вперед!

Песня, словно подъятая шашка,

Пред колонной на солнце блеснёт,

 

Грянет грозно в распеве былинном.

Песне в такт просверкают штыки…

Так гремела она над Берлином,

Так в Париж заходили полки.

 

Видно, есть вековечное что-то,

В сердце нашем такая струна:

Запевает на марше пехота,

И подхватит в припеве страна.

 

С песней этою, кто нас осилит,

Если Армии вторит народ?

В этой песне – надежда России.

Будем петь, не забудем её!

 

НОЧЬЮ

Если лелеешь язык, лишнего не говори, помолчи.

А мне не молчится.

Вот уже ночь на дворе. И где-то там, в приднепровской ночи

Выстрел грянет. И пуля помчится, помчится…

Чтобы достичь того, кому Смерть ей поручили вручить,

Неприкрытому броником – откуда он у не солдата –

Старику; возрасту вопреки хочет, чудак,

Хоть чуточек ещё пожить. А пуля, летящая, как бы и не виновата.

Потому что не сама по себе, и вовсе не просто так

Летела в брюхе Боинга сюда, в ночь русскую, из-за океана.

И прибыла, и затвором её дослали в ствол,

И в ночной прицел она выцелила чудаковатого старикана,

И сейчас попадёт. И недожитая жизнь, подобно стакану,

Вдребезги… И старик рухнет на пол.

Кто-то рядом вскинется и запричитает бесслёзно.

А ты – будешь жалеть свой язык, избегая означить беду.

Или, в лучшем случае, скажешь: «Ночь на дворе. Слишком поздно».

Я промолчу. Баиньки с миром пойду.

А пули вжикают снова, снова и снова.

А русские русских – наотмашь. А что их жалеть!

И те, кто это затеял, готовы

Вновь пули пулять, разносящие верную смерть.

 

* * *

Когда ушёл последний ветеран –

Сосед-солдат, ушёл от старых ран,

От груза дней, что людям спины гнут.

Когда порой вослед ему плюют

Те, кто военных спрятались страстей

В затишки заташкентских волостей,

И выпестовали – о, успешный труд –

Детей – плевателей, насмешников, иуд,

Что Победителей – о чём тут говорить –

Изволят раз в году благодарить,

И то – сквозь зубы, будто в полплевка…

 

А Он ушел. Дорога далека

Туда-туда, в тот день. Он так далёк,

В сырой окоп. Там с пшёнкой котелок

И пять минут, чтобы кашу доскрести,

И по раскисшей пашне в бой идти.

 

Вот Он ушёл. А там и мы уйдём

И в тот окоп, быть может, попадём.

Там встретит нас вопросами сосед:

«Скажи: Мы победили или нет?

Скажи: опять стреляют в спину нам?

Страна жива? Иль по лихим волнам

Плывут обломки и мутна вода?».

Как на вопрос ответим мы тогда?

 

Перед Всевышним не дано смолчать…

Как мы Солдату будем отвечать?

 

* * *

Потери множатся. Потери

Не успевают перечесть…

На радость сволочам амери-

канским – прибыль им и с трупов есть!

Хлiб сеял бывший поселянин.

Всё «Ще не вмерла…» заспивал.

Разрыв, разрыв – и он не встанет.

Был гарный хлопец – и пропал.

Но как ликуют вурдалаки,

Роняют пенную слюну,

Подобно бешеной собаке,

Клыки ощерили. Войну

Готовы продолжать хоть вечно.

Рвать души русские в клочки.

Им в радость горе человечье,

Когда всё толще кошельки.

Вот почему бойцы в окопе

В прицелы на врага глядят.

И силы для удара копят,

И непременно победят. 

 

ОГОНЬ

Не тот огонь, что пахнет шашлыком,

Да и не тот, что золото расплавит:

Остыв, червонцем зазвенит потом,

Иль безделушкой даму позабавит.

 

Но тот огонь, что Бог в душе возжёг,

Он злую тьму неверья разгоняет.

Пусть трепетен сначала огонёк;

Огонь иль Тьма – иного не бывает.

 

Ладонью огонёк оборони,

Не дай угаснуть на ветру сомненья.

А пламя это крепче всей брони

Тебя спасёт в терзаньях и боренье.

 

Огонь! Огонь! Я о тебе молюсь!

Спаси меня! Спаси Святую Русь!

 

* * *

Чёрный хлебушек испечём.

С ним всё чёрное нипочём.

 

ЖЕЛАННОЕ

Россия и Любовь! Что может быть желанней

Родной земли, дарованной нам свыше?

Трав во лугах – не отыскать медвяней.

И радуги над деревенской крышей.

Да бликов солнечных на куполах

С молитвой восстановленного храма.

Да света радости в сияющих очах

Ребёнка, что впервые молвил: мама.

Россия и Любовь!