Владимир ЕВДОКИМОВ. ПЕРСТ СУДЬБЫ. Рассказ

 

Владимир ЕВДОКИМОВ

ПЕРСТ СУДЬБЫ

Рассказ

 

Был напряжённый майский день – профессор Смекалов читал лекции, дал консультацию студентам, а так как встречу с аспирантами перенёс на понедельник, то образовавшееся «окно» решил использовать для прогулки. Вот и отправился вверх по Ленинскому проспекту – там красиво, широко, много зелени. Но и ещё что-то было, что Смекалов даже не формулировал, но затаённо желал.

И вот, когда он подошел к улице Гарибальди, миновал помпезный зал «Наполеон» и прошёл большую часть монументального следующего дома, то против неказистой двойной арки, ведущей во двор, остановился с ощущением того, что прибыл. Ну да, невысокая арка, или даже может быть не арка, а просто проезд во двор, ничего особенного.

Мощный поток автомобилей по проспекту стремился туда, к центру Москвы, а Смекалов скромно стоял у стены дома и делал вид, что он кого-то ждёт. Ну что – пожилой седовласый человек с умным лицом, с лёгкими очками в тонкой металлической оправе, в летнем костюме, с кожаной сумкой на плече задумчиво смотрит на сверкающие под солнцем автомобили и как будто кого-то ждет. Место для встреч подходящее – ничего привлекающего внимание, которого ему и не было нужно. Лучше даже, чтобы его никто как бы не видел. Он, конечно, никого не ждал, а успокаивал сумбур мыслей, из которого кое-как, но явилось, наконец, то, что он хотел, но давно забыл – Черноморское побережье Кавказа и благословенные восьмидесятые годы.

 

...Там были прославленные курорты, белоснежные теплоходы, многолюдные пляжи, гастроли звёзд эстрады и роскошные женщины, прибывающие со всех краёв Советского Союза. Аппетитные рестораны, кафе на свежем воздухе, чебуречные, пельменные, блинные, разного рода ларьки, дощатые павильоны и прочие забегаловки. И был Георгий Смекалов одним из тех легкомысленных молодых людей, которые так радовались жизни, что их наивности и сейчас завидно. И плечи бугрились у него под тенниской широкие, и волосы вились кудрявые, глаза синие глядели смело, голос был бархатным, а зубы ровными: красивые, беззаботные девушки млели в его крепких объятиях, о чём, возвращаясь домой, сохраняли нежные воспоминания. В работе Георгий был безотказный, служил матросом на катере и легко гулял по побережью с ветром в голове вместе.

И было у него три школьные ещё особенности. Во-первых, он мог дотянуться кончиком языка до носа, во-вторых – перемножать в уме двузначные числа, но главное – Григорий Смекалов одинаково владел обеими руками, причём одновременно!

И вот, в Туапсе или Гаграх, в тенистом павильоне, хитро прищурив глаз из-под низко свисающего кудрявого чуба, заявлял он какому-нибудь посетителю:

– А спорим, приятель, на литр вина, что я тебе правой и левой рукой одновременно напишу любой лозунг? Например, «Миру – мир!».

Приятель спорил, заказывал лозунг, допустим «Слава КПСС!» или «Пятилетку – досрочно!», находился лист бумаги, пара карандашей, Григорий Смекалов открыто и, для лучшего усвоения, одновременно и медленно писал двумя руками: «Слава КПСС!» и спрашивал: «Убедился? Где вино?».

Конечно, ему никто не верил, пробовали сами, недоумевали, наконец, убеждались в уникальности явления, решали, что его надо ценить, после чего начиналась славная пирушка! Потом откуда-то появлялись весёлые девушки, музыка – так и продолжался приятный вечер!

Довольно быстро усвоил Григорий Смекалов, что обоерукость свою надо показывать людям простым, умеющим работать руками, про перемножение двузначных чисел вести разговоры с теми, кто посолиднее, а вот, как он языком до носа достаёт, показывать только девушкам наедине, так как умение это оказалось весьма деликатным: красавицы закатывали глаза и капитулировали.

Весёлое было время!

Ему бы задуматься, остановиться, спросить себя: зачем ты живёшь, Георгий Смекалов, что ждёт тебя в будущем, и что ты делаешь для того, чтобы оно было счастливым, так нет – ни о чём он не думал, а легкомысленно прожигал молодость в бесконечных поисках любви и крепком мужском веселье. И как он ни расправлял плечи, как ни глядел ласковыми синими глазами из-под низкого чуба, погиб бы, непременно погиб, если бы природа не наделила его вдобавок к легкомыслию верой в судьбу.

В награду за верность судьба и улыбнулась ему доброй улыбкой в Мацесте, куда он по легкомыслию отправился поглазеть на грязелечебницу. Звали её Людмилой, была она красавицей под стать Георгию Смекалову, а загорать приехала в Сочи из Куйбышева. Её не устраивали будущие нежные воспоминания, хотела она другого. Даже когда увезла она Георгия Смекалова к себе, на Волгу, и раз и навсегда запретила ему доставать языком до кончика носа, он этого не понимал и в итоге понял только после женитьбы. Подумал и решил, что так тому и быть, и что ему повезло!

 

Так исчез бравый матрос Георгий Смекалов – любитель вина, спорщик и весельчак, а появился добродушный студент и заботливый муж. Железная рука Людмилы направила его энергию в нужное русло, а преподаватели, сокурсники и учёная обстановка окончательно оформили этот бурный поток. Как раньше к вину, пристрастился Георгий к учению, а жене доверял – как она скажет, так и будет.

Ночные их баталии породили двух мальчиков, и поэтому Георгий после института не за кульман пошёл, а в водолазы. Умение трудиться двумя руками сразу вызвало у товарищей уважение, и Георгий понял, что он среди своих. Могучая эта работа оказалась правильной, наполняла его гордостью, и жить бы им поживать да добра наживать в славном городе на Волге, однако способность к перемножению в уме двузначных чисел после получения диплома обернулась тонкой наблюдательностью, и Георгий стал подмечать очень много! Людмила это сразу углядела, хвалила, даже восхищалась, но говорить о том, что он заметил, тем более, если он что-то эдакое заметил, деликатно запретила. Кто бы, может, и спорил, а Георгий на ум положил, и лишних слов уже не говорил.

И вот однажды, работая на прокладке дюкера через реку Самару, обратил он внимание на замешательство инженеров. Повод был ясен – уложили в траншею поперёк русла трубу, а её оттуда вынесло. Уложили ещё раз – то же самое. Линейки логарифмические, лоцманские карты, голоса хриплые – всё было пущено в ход, а без толку. Тогда Георгий Смекалов спустился под воду и огляделся. И там же, ещё под водой, понял, что строители учли, разумеется, горизонтальную составляющую силу, давящую на трубопровод, то есть течение, а вот вертикальную, выталкивающую его вверх, – нет. Подумал, вспомнил указание жены и, когда поднялся на поверхность, то по-простому сообщил о том, что на трубопроводе пригрузов нет, потому он под водой и не держится!

Георгий добродушно посмеивался, рассказывая Людмиле о том, как инженеры забыли закон Архимеда, и что из этого вышло. А Людмила выслушала и потребовала написать статью. Потом и заставила, знала способы.

Статья Георгия произвела сенсацию, он удивлялся, но помалкивал, даже смущался, дескать, что вы, товарищи, я простой водолаз... А его направили в Москву, в целевую аспирантуру! Так бывает, конечно, разве ж не бывает? А дальше – накатанная дорожка, учись, не ленись, а ленивым Георгий Смекалов сроду не был.

А вот легкомысленным всё ещё был! И в Москве некоторое время таковым оставался, пока не оказался здесь, на углу Ленинского проспекта и улицы Гарибальди памятным зимним днём.

 

Накануне вечером, к семи часам, Смекалов ждал в гости подругу – вот оно, легкомыслие-то! Погуливал Смекалов: Людмила далеко, а в Москве столько соблазнов! Своя комната в общежитии есть, а соседняя в блоке стояла пустой, было куда девушку пригласить. А она приехала в Москву из Иркутска, заканчивала аспирантуру и писала диссертацию о правых эсерах. Они уже гуляли в Кузьминках, ходили в Зал имени Чайковского, пора было устраивать ночь любви. Смекалов ждал её на автобусной остановке почти до восьми часов. Всё было приготовлено, но она не явилась, и удивленный Смекалов уныло вернулся в общежитие.

Зашел в блок, а у соседа свет горит – оказалось, поляк, приехал на факультет повышения квалификации из Кракова. Фамилию не назвал – сказал, что одиозная. Попили чаю, съели пирог с орехами, который Смекалов аспирантке приготовил. Поговорили за жизнь, да разошлись спать.

Утром недовольный сосед выговорил Смекалову:

– Почему ты не предупредил, что у вас клопы?

– А у нас их нет. Это ты из Польши привёз.

– Этого у нас быть не может, а у вас плохо, и клопов полно!

– У нас по-разному, но клопов нет!

В общем, Смекалов велел поляку краковских клопов передавить, а сам ушёл на факультет, а потом на угол Ленинского проспекта и улицы Гарибальди – встречать заморского гостя.

 

Тогда Смекалов был в народной дружине на хорошем счету, ему доверяли. Он не в толпе стоял, а рядом с милиционером. День был отличный, мороз градусов пятнадцать, солнышко, снегопад дня два как прошёл. Милиционер, к которому Смекалова приставили, до ветра захотел и во двор через арку побежал, а с жезлом постеснялся, дал Смекалову подержать. Времени ещё много было. Дорога чистая, пустая, по обе стороны народ возбуждённый – ждёт. Прямо коридор из нарядных, весёлых, ярко одетых людей. Тихо. Хорошо.

И вдруг – едут! Как так? Рано ведь? А вот так!

Показались автомобили цвета благородного, густого, чёрного, с отливом, сверкают. Мотоциклисты суровые, сидят, как влитые, в белых касках. Но сначала разведка промчалась. Гонцы.

«Ну что они так все летят-то, – всполошился Смекалов, – не рассмотреть!». И снежная пыль клубами покатилась вдоль проспекта, засияла голубыми морозными искрами, до неба взметнулась. И из неё, как из сказки, явился лихой рысак: скачет сам по себе, колокольцы под дугой звенят, а в санках стоит здоровенный мужик в армяке – просто медведь, перед ним толстый бочонок, и он туда руки суёт, то правую, то левую, и по обе стороны гривенники в толпу швыряет серебряные, прямо сияние за ним на оба бока кисеёй блестящей тянется, глаз не оторвать!

Удивился Смекалов, зорко вгляделся и вот что увидел: мотоциклисты сплошь на вороных, все добры молодцы, мордастые, румяные от мороза, зубы скалят и в толпу глазами зыркают; кони горячие, идут весело, рысью, наст под копытами крошится; за ними тройки, да с бубенцами, одна за другой, у пристяжных пар из ноздрей клубами, у коренников гривы развеваются; кони огромные, невиданные, храпят, комья снега в стороны летят – ну, диво дивное, невиданное! В санях сидят господа, один другого краше, шляпы у всех с султанами, воротники у шинелей бобровые, смеются, на толпу пальцами показывают, каменья в перстнях на солнце играют.

 А тут и тройка, да серая в яблоках, ну, сердце замерло – ай да, кони, какие кони, ну что за кони! А в санях, с гостем-то, наш! Сам – красивый, лицо белое, румяное, усы колечками завитые, глаза голубые, ясные, рука благородная, в белой перчатке, к фуражке поднялась; улыбнулся народу, а тут и пыль снежная накатила выше голов, толпа-то заволновалась – где, где? Наш-то, красивый, статный, а этот-то, басурманин, какой он там из себя, пригожий или с битой рожей?

Ну до чего хорошо, до чего славно, а как душе-то радостно и покойно! Дышится легко, плечи сами собой расправляются, мышцы силой наливаются, и такой небывалый восторг поразил Георгия Смекалова, что едва не закричал он от счастья, но справился с волнением, шагнул вперёд и честь отдал – клинок вверх ткнул, да так лихо, что заблистал он на солнце не хуже серебряных гривенников!

Ах, какой чудесный миг промелькнул, какие крупные слёзы покатись по щекам, и как долго длилось сияющее счастье...

 

Когда он пришел в себя и разобрался, что к чему, то есть понял, что сидит на стуле в отделении милиции, в окружении возбужденных людей в форме, а на столе лежит милицейский жезл, то почему-то не удивился. Да, видел, что на него глядели с любопытством, разговаривали вежливо, культурно, по плечам похлопывали, но не удивился и помалкивал. Потом дали бумагу, авторучку и попросили написать «Объяснительную записку», в которой изложить причины и подробности странного происшествия, случившегося на углу Ленинского проспекта и улицы Гарибальди во время торжественной встречи зарубежной делегации. И опять не удивился Георгий Смекалов, а понял, о чем речь, и в записке четко расписал: дескать, когда на проспекте появился правительственный кортеж, то он, Георгий Смекалов, как аспирант, то есть будущий кандидат наук, дал ему жезлом команду «стой!» из чисто научного любопытства – интересно было, остановится или нет? По поведению милиционеров Смекалов понял, что угадал, и формулировку выдал грамотную, а именно: они читали записку вслух, весело комментировали слова и обороты речи, продолжали похлопывать Смекалова по плечам, смеялись и соглашались с тем, что фамилия обязывает – парень-то молодец оказался, смекнул, что к чему!

Какие были последствия для отлучившегося милиционера, Смекалов не узнавал. А для него все испугом ограничилось и запретом в будущем стоять в оцеплении.

Да он бы и сам не пошел.

 

В тот памятный зимний день что-то произошло на Ленинском проспекте после проезда кортежа, но чуть раньше, чем оказался он в отделении милиции, а определить название для происшествия Георгий Смекалов смог только много лет спустя – это молодость кончилась, и стал он взрослым, серьёзным мужчиной.

Поначалу-то он и самого поворота судьбы не заметил: просто перестал обращать внимание на поляка, хотя тот всё пытался ему что-то втолковать; аспирантку, неожиданно объявившуюся, послал обратно; сделал в парикмахерской старомодную стрижку «бокс»; начал бегать по утрам на зарядку и, в общем-то, занялся тем, ради чего приехал в Москву – стал энергично писать диссертацию.

Написал быстро, вернулся в Куйбышев победителем, родил еще двоих сыновей, стал преподавать, подготовил докторскую, утвердился, а потом и в Москву перебрался – в новые времена это оказалось вполне возможно.

Конечно, так бывает, хотя и редко, но ведь и таких, как Георгий Смекалов, единицы.

Теперь у него имя в широком кругу специалистов, монографии, ученики. Его уважают, ценят, посылают за границу. Есть мысль об академии, дом – полная чаша, верная жена, которую он по-прежнему во всем слушается, отчего и дети выросли вполне достойные. Есть приличные увлечения – рыбная ловля и коллекционирование почтовых марок по теме «Ихтиология», много друзей и приятелей: в Москве, в Самаре, да везде, и за границей тоже. Он отлично понимает – жизнь удалась. Честно, прямо, открыто – удалась!

 

Об удивительном случае, происшедшем с ним в давние времена во время проезда правительственного кортежа по Ленинскому проспекту, Георгий Смекалов никому не рассказывал, даже Людмиле. Серьезный человек – зачем? Но вот у него дома, в кабинете, висит на стене простой милицейский жезл – старый, с кое-где облезлой краской, который редким избранным гостям объясняется как некий «подарок друзей по рыбной ловле», хотя жезл этот Георгий Смекалов просто украл в милиции, когда милиционеры вслух читали его «Объяснительную записку» и ржали, как кони. И когда смотрит он иногда на жезл, то есть довольно редко, конечно, то в дымке времени видит чудесный зимний день; стремительную тройку серых, в яблоках, лошадей; сияющее сквозь слёзы солнце; и наполняет его душу тихая грусть, справиться с которой можно только очутившись здесь – на углу Ленинского проспекта и улицы Гарибальди, возле то ли арки, то ли просто прохода во двор старого дома сталинских ещё времен постройки.

Тогда перенесет его эта тихая грусть в те давние и дивные времена, когда он, Георгий Смекалов, наивный, большой, уверенный в безусловной правильности жизни весельчак с голубыми глазами и кудрявым чубом, матросил на Чёрном море: молод был, ждал чего-то необычного и верил в судьбу. Перенесет и так только даст возможность успокоиться, собраться и вновь продолжить необходимую жизнь.

Всего-то и надо – тихо постоять рядом с аркой, делая вид, будто кого-то ждешь, скучая, посмотреть на поток автомобилей, дружно стремящихся направо, к сердцу Москвы, строго глянуть на часы и с облегчённым сердцем отправиться домой.