Николай КОНОВСКОЙ. И ЗАМЕДЛЕННОЙ ПТИЦЫ ПАРЕНЬЕ… Лирика

 

Николай КОНОВСКОЙ

И ЗАМЕДЛЕННОЙ ПТИЦЫ ПАРЕНЬЕ…

 

ЗАБВЕНИЕ
Отрадно как, когда людьми забыт,
Но на вселенском роковом просторе –
Хоть дикой тенью призрачной побыть
У дышащего смертной тайной моря,
Что отдалится, словно в забытьи,
Иль набежит и грозно с ног сбивает,
И свирепеет!..
                         И слова свои,
Изверженные в гневе, забывает…

 

ТОЛЬКО БУРЯ И ВЕТЕР
…Заалеет нескоро в ночи за окошком восток.
Слава Богу, что мир равнодушен к тебе и жесток:
В нём не думай согреться.
Не с того ли, вперяясь глазами в кромешную тьму,
Жизнь листая, всё тщишься и тщишься понять – почему
Стало каменным сердце.
Слушай, слушай пронзающий душу неумолчный вой –
Мир, пустой и безлюдный, в котором и нет ничего –
Только буря и ветер…
Как золою холодной в ночи стал горящий огонь,
Как водою текучей ушла из ладони ладонь,
Жизнь прошла – не заметил…
 

ЗАКАТ НА МОРЕ
Прохладнее воздух, длиннее тяжелая тень,
В багровом просторе – угрюмо-тревожнее птицы.
Гляжу, провожая бесследно исчезнувший день,
Как тихое солнце за синее море садится.
Вот-вот – и сомкнутся медлительной бездны края
Над огненным шаром, последнего света касаясь.
И все затаится, застынет... Не так ли и я,
Ступивши на пропасть, в горящий закат погружаюсь?

 

В ГОРАХ
Зной полуденный, хлад, и звезда кременистой глуши,
И сплетение крон, и замедленной птицы паренье…
Говорят, по ученью, что вроде и нету души
В этом чающем слова пронзительном Божьем творенье.
Грани блещущих скал в голубом неподвижном дыму.
Дышет вечностью мир,
                                     дышит жизнь леденисто-безгрешно..
Словно с близкой душою – скажи мне тогда – почему
С этим каменным сном так легко, и светло, и утешно?
 

ГАСНЕТ ДНЕВНОЕ СВЕТИЛО…
Гаснет дневное светило,
Глухо рокочет прибой…
Как хорошо б это было –
Не расставаться с тобой.
О запредельном вещая,
О различимом едва, –
Море твои поглощает
И возвращает слова.
В диком и сумрачном блеске,
В счастья негаданный час,
Полнимся шумом вселенским,
Соединяющим нас…
В до основанья разбитом
Мире, гудящем огнём,
Встретились мы в позабытом,
Незаходящем былом...

 

* * *
Сердце мое, ненасытное, злое увечье,
Окаменевшее, зрящее только себя!..
Милая, милая, на языке человечьем
Не описать мне, мой жертвенный ангел, тебя...
Ночью кромешною, зыбкой стезей роковою,
Тяжкой годиною невосполнимых утрат
За окаянною, бедной моей головою
Ровною поступью тихо спускаешься в ад.
 

НОЧНАЯ БЕЗДОННОСТЬ
Блаженство льющегося праха,
Сияющего через край…
Несмысленный – без чувств, без страха, –
Средь полночи – один внимай,
Как, еле шевеля листами,
Бездонность силясь превозмочь,
Горяще-влажными устами
В лицо дремуче дышит ночь...
 

ОБРЫВ
Глаза небесной чистоты,
Уста, безмолвны и безгрешны –
Мы ль, рухнувшие с высоты
В узилище манящей бездны!..
Сплетенье голосов и снов,
Видений, неподвластных слову!
Но прежде – потаенный зов
Ответствовал другому зову.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
О властно-ненасытный дух,
Взирание в провалы духа
Двух бед неотвратимых, двух
Огней, пронзающих друг друга!
 

ВСКРЫЛАСЬ РЕКА...
Знобкий и сладостный – весь наяву
Запах весеннего тлена…
Снова, зачем-то воскресший, – живу,
Воздух вдыхаю блаженный.
Слышу, как вешняя птица поёт
В робкой листвы колыханье...
Чьё-то знакомое в воздухе, чьё –
Уж не твоё ли дыханье?
Вскрылась река, и не знают скорбей
Зазеленевшие склоны.
...Думал: и память саму о тебе
Выжег железом калёным.
 

* * *
Я говорю себе, что нет
Тех дней, тобою осиянных,
Лугов – недвижимо-медвяных,
Хранящих драгоценный след;
Я говорю себе: давно
Всё это в памяти уснуло,
Забылось, молнией сверкнуло,
Упало на речное дно;
Но медленно, за пядью пядь,
Несбывшееся – не прощает,
Утраты жернова вращает,
Чрез вечность возвращает вспять,
Где накрывает с головой
Мучительно, ни в чём не каясь, –
Прошедшее; где запах твой
Как сон стоит, не выдыхаясь.
 

КРОВНОЕ, ТАЙНО-РОДНОЕ
Как будто со сна зароптали древесные главы –
И мир поднебесный накрыло шумящею лавой.
И в недра подземные, не обретая свободы,
Рванулось неистовство – линией громоотвода!
Был мела белее, метавшийся криво и косо,
Во тьме – березняк, обезумевший и безголосый.
Слепя, приближалось, гремело – то ниже, то выше,
И было готово сорвать уже старую крышу.
Я дверь отворил и почуял во мраке горящем,
Как грудь окатило вдруг – холодом животворящим!
И слушал, застывший, как рушится ливень стеною,
Как медленно близится – кровное, тайно-родное…
А твердь содрогалась, и длился неумолчный хаос!..
И счастье забытое – мёртвого сердца касалось…
 

В ОТБЛЕСКЕ ГОРНЕМ
Время недвижно, а сердце не спит…
Сумраком солнца
Буря нисходит – и бор мой скрипит,
Бор мой трясётся.
Блещет кривыми изломами твердь.
Словно с испуга
В страхом объятую смертную клеть
Бьётся пичуга.
Длится безумный неистовый пир.
В отблеске горнем
Огненным прахом становится мир,
Вырванный с корнем.
Хаос – в распахнутом бурей окне!
Слышная еле,
Плачет в надмирной душа глубине,
В горестном теле...
Справа ли, слева ли, над головой –
Длится неровный,
Бедное сердце пронзающий вой,
Скрежет зубовный…
 

НОЧНАЯ ПТИЦА
…Что мудрствуешь лукаво, брат:
Не ты ли в рабском виде
Из праха был земного взят?..
И так же в прах отыдешь.
Страшась, в неведомую явь
Взлетит ночная птица…
И ветер на круги своя
Вновь хищно возвратится.
 

ДЛЯ НАС ЛИШЬ ДВОИХ…
За дальнею далью остался, тобою любим,
Веками овеянный, горный воинственный Крым,
Как сгусток божественный незаходимого света.
В томительном бархате дышащих страстью ночей –
Окликну лишь память – была ты, краса, горячей,
Чем морем пропахшее феодосийское лето…
Порой громыхало – там кто-то небес синеву
Рвал молний клинками, и виделись, как наяву,
Шторма Айвазовского, слышались строфы Гомера;
Был грот знаменитый и хрупкая тонкость стекла,
В которую медленно, переливаясь, текла
Янтарного цвета, со вкусом ореха, мадера.
Затем всё стихало, искрилась плодами лоза,
И были светлее младенческих глаз небеса,
И столько любви было в этом сияющем взоре!
И чудилось: мир сотворён был для нас лишь, двоих…
А ты хохотала, из рук вырываясь моих,
И смаху бросалась в объятья ревнивого моря…
 

* * *
Тягучий – липовый, пчелиный –
Баюкал нас медовый гул,
Как режуще-молниевидный,
Изгиб – по небу полоснул.
И в свете огненном – до дрожи,
До помрачения – сплелось:
Шум ветра, запах юной кожи
И ливень льющихся волос!
 

МАЙСКОЮ НОЧЬЮ
Полночные поля, и луг,
И лес – какой-то зрячей боли
Исполнены!.. И сам ты – слух,
Лишь слух! лишь зрение! – не боле.
…О чём, сверкая, говорят
Светила в тишине нетленной?
О чём струится аромат
Нагой божественной сирени?..
 

ЗАПАХ ЖАСМИННЫЙ…
…Так же раскидист и густ
Морок безгрешный –
Память объемлющий куст,
Сон белоснежный.
В парке, шумящем листвой,
Давнем, старинном, –
Запах божественный твой
Чую жасминный,
Невыразимо густой…
Как же мы юны
Были когда-то с тобой
В долгом июне!
Легче сгоревшей звезды,
Воздуха легче –
Минует вечность, – и ты
Выйдешь навстречу.
..............................................
Запах жасминовых дней,
Светом объятый, –
Тоньше, острей и нежней –
К ночи, к закату…
 

* * *

Мы не вверялись призраку любви –
Мы доверяли парусам и водам.
И в шторм дышали волосы твои
Солёным счастьем, свежестью и йодом.
Шторм утихал, и лучезарный свод
Покоем пеленал моря и сушу…
И всё прошло, но льётся жгучий йод
Воспоминаний – на живую душу.
 

ВВЕРХ!..
Волглый воздух – бездонней,
                                                   и птицы – тревожнее крик,
И усталое солнце за дальние горы садится…
О пронзившая боль! – зацепиться бы только за миг,
На единственный миг бы – за тающий свет зацепиться!
Зрим таинственный свод, неземным озарённый огнём,
Закрываем глаза и, исполнены грозных видений,
Неуклонно и медленно в страшную вечность идём
По ступеням крошащихся невозвратимых мгновений.