Сергей ШИЛКИН 
Сергей ШИЛКИН
ГОЛГОФА
ИСКУШЕНИЕ
Блаженство. Несть числа плодам.
Душа обнажена.
По саду странствует Адам
И с ним его жена.
Они возносят хор похвал
Тому, Кто здесь Могущ.
«Сынок, чтоб ты не сплоховал, –
Звучит из райских кущ, –
Прошу, хоть ты и не в строю –
Не правь свою стопу
Ко древу в западном краю.
Оно для вас табу.
С любого можешь есть куста,
Но с этого не смей!».
…Сомкнув коварные уста,
В ветвях таился змей.
Змея, как сеть – к пятну пятно, –
На свете нет лютей.
Решился аспид вниз, на дно,
Столкнуть перволюдей.
В гевее дремлет каучук.
Над лесом свет потух.
«Тебя любви я научу», –
Чуть шепчет Еве дух.
И, предложив отведать плод,
Что был пропитан злом,
Он мир скрутил в грязи болот
Гордиевым узлом…
КАИН
И столицы, и окраина,
И писцы, что сводки крыжили,
Сказ про Авеля и Каина
Хоть однажды в жизни слышали.
Было так – заря истории.
Проще – годы первобытные.
Буйство трав на территории,
Где паслись парнокопытные.
В водах рай гиппопотамовый.
Злаки ветр кружил, играючи.
Жили там сыны Адамовы
И трудились припеваючи.
О своей припомнив тварности,
Братья приняли решение
Принести (из благодарности)
Богу жертвоприношение.
Средь полей, на горках гравия,
Жгли костры, чтоб Богу богово.
К небу рвался шлейф у Авеля.
Дым у брата – горб убогого.
Каин в гневе (боль, как ссадина
Или как в трахее семечко)
Подобрался к брату затемно
И ударил палкой в темечко.
И спросил Господь у Каина:
«Что твой лик кислее щавеля?
Сердце что ли жжёт окалина?
Где найти, скажи Мне, Авеля?».
Каин встрял в капкан «перпетума*»:
«Боже, я отравлен спорышом.
А где Авель, мне неведомо –
Я не нанят брату сторожем»…
Море слёз с поры той пролито,
Только, видно, нераскаянно.
Семя Каиново проклято
Поколений в сто от Каина.
--------------------------------------------------------
*перпетум – бессмысленные слова, действия
МОИСЕЙ. I
Сквозь века, спиралями Тесея,
Нам донёс папирус манускрипта,
Как призвал Всевышний Моисея
Увести народ свой из Египта.
И пастух, взвалив ярмо на плечи,
Поспешал, без удали всезнайской –
Из рабов ведя народ далече –
По чужим пескам к горе Синайской.
У горы, от грохота дрожащей,
Совершив заклание козлово,
Он вошёл в туман, огнём дышащий,
Чтобы вновь услышать Божье Слово.
И в огне рождаемых Заветов
Те Слова, что к жизни воскрешали,
Бог изрёк, народу заповедав
Две из камня выжженных скрижали.
Был тогда рабам Закон неведом.
Тяжкий труд их был неблагодарен.
И за то, чтоб жили по Заветам,
Благодатный край им был подарен.
По проходу во-море глубоком,
Сорок лет пустыней и саванной,
Моисей, по договору с Богом,
Вёл народ к земле Обетованной.
И однажды в тёплый вечер летний,
Промелькнувший датой незаметной,
Отдал Богу душу раб последний.
И открылся вид земли Заветной.
А из чёрных туч через мгновенье –
Так бывает, может, раз в столетье –
Дождь провёл святое омовенье,
Окунув пустыню в многоцветье.
Волшебством небесного кристалла
В семь полос разложенного света
В рваных тучах радуга блистала
Древним знаком Божьего Завета.
МОИСЕЙ. II
Из заблудших задумал возделать друзей
Саваоф, свою хохму* затеяв –
Пожелал, чтоб родился рабом Моисей…
Став затем Праотцем иудеев.
Моисей, грешный мир посетивший в рабах,
Во дворцах рос, как сын фараона.
И, увы, не лежать ему в царских гробах –
Так накаркала веще ворона…
Были с детства еврей с фараоном близки,
Но, по злому навету сатрапа,
Моисея безвинно изгнали в пески
На погибель от злого араба.
Он плутал средь пустынь, как во тьме батискаф,
Годы долгие под небосводом.
А однажды, оазис в песках отыскав,
Стал он мужем, отцом, овцеводом…
Раз за блудной овцою забрёл наш пастух –
Моисей был проворен, отважен –
На скалу, где вещавший в кустарнике Дух
Полыхал, как созвездие скважин.
От испуга присох к его нёбу язык,
Лоб испариной хладной обдался…
И, под звуки звенящие горних музык,
С Богом он говорить попытался.
Его говор простецкий был словом не густ –
Он с младенчества мечен увечьем.
Моисею горящий терновника куст
Отвечал языком человечьим:
«Чадо, страх позабудь свой и тихо внемли –
Без натуги, страстей и нахрапства
Ты народ Мой в чертоги Священной Земли
Уведи от проклятого рабства.
Донеси фараону песков Мой наказ –
Чтоб свободу всем дал без условья
И не выдумал каверз каких и проказ,
Моей воле Святой прекословя.
Если ж царь своих злых не отбросит затей
И упрётся – хоть солнце погасни! –
Я нашлю на него, на народ, на детей
Десять страшных египетских казней».
Се, на том порешили Господь и Пророк.
И, вернувшись в царёву палату,
Моисей передал Слово в слово. Не впрок
Фараону пошёл этот Божий урок –
Ему Бог счёт послал на оплату:
Тьму и град, саранчу, выплеск жабьих личин,
Кровь из вод – не сотрёшь полотенцем.
Напоследок – ужасную смерть без причин
Тех, кто был первородным младенцем.
Возопил фараон. И народ возопил
От жестокости высших инстанций.
Плач стоял – так не плакали в дни Фермопил,
Где погибли герои-спартанцы.
Отпустили евреев – начался Исход.
Зло им вслед не кимвалом звучало.
Так Духовный возник человечества код
И свершилось Времён всех Начало…
Там, где ад между нами и Богом зиял,
Перео-долевая раздоры,
Моисея наследник – Христос – воссиял,
Освящая Вселенной просторы…
Хоть народу устроенный «переполох»
Не всегда был им принят и понят,
Но и через столетья прошедших эпох
Моисея деяния помнят
И в Аврамьевой пустыне под Городцом,
И в Мадриде, и в чиде** Памира.
Он не только Израиля стал Праотцем,
А всего Христианского мира.
-----------------------------------------------------------
*Хохма – (ивр. חכמה мудрость; премудрость Бога)
**чид – традиционное жилище на Памире
КАНУН
Живя с собой в гармонии певучей,
Был мир един, без видимых прорех.
Но в унисон Божественных созвучий
Вошёл разладом первородный грех.
Вращался мир пружиною столетий.
Кружился прах, мелькали свет и тень.
И был тот день не первый, и не третий,
И не седьмой. То был предсудный день.
И чтобы дух вселенского покоя
Вернулся вновь в разрозненную твердь,
Господь простил эдемского изгоя,
Решив принять рождение и смерть.
Из Милости, Любви и Состраданья,
И в подтвержденье нашего родства,
Нанёс Он на картину мирозданья
Последний штрих звездою Рождества.
То был канун великих потрясений –
Мессии появления канун.
А началось всё в тёплый день весенний.
Всё раньше началось за десять лун.
Под ночником, горящим еженощно,
Она Ему молилась без конца.
И Кто зачат быть должен непорочно,
Послал Марии вещего гонца.
И от Любви, Надежды и по Вере,
От чистоты распалась ночи мгла.
Внутри Её души раскрылись двери –
Что будет с Ним, Она прозреть смогла.
Судьбу увидеть дал Творец Марии.
Вдали гремела вешняя гроза.
И в отблесках природной феерии
Из глаз текла кристальная слеза.
Март исходил. Еще денёк-другой.
Она своею хрупкою рукой
Огонь поправила. Вдруг заплясали тени
На той стене, как на античной сцене.
И снизошёл Божественный покой.
И, трепет ощутив на детской коже –
Близка, близка, близка Благая весть, –
Она вскричала: «Аве, Отче, Боже!
Как хорошо, что Ты на свете есть!».
РОЖДЕСТВО
Стужа воздух сжимала, ветрами нудя,
Мёртвой хваткой испанских гаррот.
И укрылось Семейство, случайно найдя
Для скота приспособленный грот.
Звёзды стыли – стал хлад обжигающе злей –
И одна, из созвездия Псов,
Опустилась над Тем, Кто во чреве яслей
Возлежал на охапке овсов.
Прикрываясь от стужи дыханьем волов,
Ручки кутая в пряди овец
И тихонько гуля, ждал свой первый улов
Человеков заблудших Ловец.
Освещала звезда много разных путей.
Пели ангелы Славы псалом.
Засыпал безмятежно Спаситель людей
На остатках вчерашних солом.
Трёх волхвов осенил Свет Нетварный Огня.
И они, не доев пахлаву,
Поспешили, успеть чтоб, верблюдов гоня,
Вознести к небесам похвалу.
Им вдогонку бросался злой ветер-тотем,
Иссекая их спины песком.
Торопились мужи, чтоб увидеться с Тем,
Кто народом давно был иском.
Серебристо стелился трезвон бубенцов
По земле, омертвевшей без вод.
За собою вела, не спеша, мудрецов
По пустыне звезда-путевод.
Тихо шёл караван, подчиняясь ярму.
Долгий путь был тернист и суров.
И они, в грот войдя, поклонились Ему,
Предвестив поклоненье миров.
ГОЛГОФА
С мольбою «Отче, сохрани!»
Он шёл в лучах зари вечерней
Под крик: «Распни Его, распни!»
Охочей зрелищ блудной черни.
Он думал с горечью: «Откуда
Так много зла в людской крови?».
За тридцать сикелей Иуда
Продал любимого равви.
Он притчу вспоминал о жатве.
И слово твёрдого Петра,
Который, позабыв о клятве,
Отрёкся трижды до утра.
Устав от злобы беспредельной
И козней главного жреца,
Его душа, в тоске смертельной,
Взывала к помощи Отца.
«Отец, меня оставил, что ли?» –
В последний миг Он вопросил.
И было в голосе том боли
Сверх всяких человечьих сил.
Прасын Аврама и Ревеки
Себе мог царства обрести.
Но, возлюбив людей навеки,
Пошёл по крестному пути.
Он нёс, не ведая подмоги,
Свой Крест до Крестного конца.
И капли крови в пыль дороги
Текли с тернового Венца.
Земной Марией Божий Сыне
Смыть грех людской на свет рождён.
Он знал, что будет на лесине
За наши страсти пригвождён.
Он шёл навстречу катастрофе,
Сбивая в кровь свои ступни.
Ему вдогонку по Голгофе
Летело злобное «Распни!».
ЛУКА
В народе прозванный Лукою,
По миру странствующий грек,
Христа уверенной рукою
Писал сильнее, чем Лотрек.
Писал он – пришлый инородец –
На спилках трапезной доски
Иконно Лики Богородиц,
Внося небесные мазки.
Святому Павлу ставший братом,
Боялся лжи, но не хлыста.
Вкушал акриды он с обратом
И проповедовал Христа.
А чтобы Вера не пропала –
На благо будущих времён –
Составил по совету Павла
Евангелический канон.
Над твердью вороньё галдело,
Когда в пустыне ночевал.
Он врачевал не только тело –
Людские души врачевал.
Трудился истово, помногу –
В тряпьё завёрнутый до пят,
Он исходил на босу ногу
Весь мир. И миром был распят.
В лучах Божественного света
Да будь прославлен на века
Соавтор Нового Завета –
Святой Евангелист Лука!
ЗАПОВЕДНОЕ
Одни – не плача, не ругаясь –
Шли на костёр, забыв про страх.
А были, кто, не содрогаясь,
Других сжигали на кострах.
Какому следовать примеру
В багровых сумерках веков?
Что выбрал ты – сгореть за Веру
Или сжигать еретиков?
Легко ли в пост с едою тощей
Молитвой душу утруждать?
В своей гордыне злобной проще
За грех другого осуждать.
Подобна гордость сорным травам.
Людская гордость – смертный грех.
Не часто я бываю правым.
Но здесь – правее правых всех.
Скинь с плеч усталых страсти бремя
В еде, забавах и питье.
И будь готов в любое время
Предстать Небесному Судье.
Чтоб на Суде в Небесном Граде
Твоя душа была чиста,
Подай копейку Христа ради,
Горбушку хлеба за Христа.
При покаянии нагую
Для Бога правду изреки.
И щёку подставляй другую
Под тяжесть вражеской руки.
Своих врагов прощай. Тем паче
Друзей своих не обессудь.
Ты не пройдешь никак иначе
Достойно в этой жизни путь.
Спеши свою очистить совесть.
И гласу Божьему внемли.
И помни, что не вечна повесть
Людской истории Земли...
АПОКРИФ
Закат разгорался корой апельсинной.
Шёл кто-то в хитоне и в тихом глаголе
Услышал я шелест печальной осины:
«Глумиться над тенью моею доколе
Вы будете, люди? Мне всё надоело –
Для вас я изгой. И предатель – опять я…
Я, ревностью движимый, будто Отелло,
Любимого Равви довёл до распятья».
Жевал он, в раздумьях, подвяленный бетель.
«Так лучше для всех. Всё случилось, как надо».
Во тьме его лик был пугающе светел.
Вдали грохотала грозы канонада.
Взъярилось, как зверь, Галилейское море,
Кидаясь на берег стеною прилива.
На ссохшейся в жарких ветрах сикоморе
В гнезде воронёнок сидел сиротливо.
Меня от подобных речей зазнобило,
Волной окатило холодного пота.
В зарницах сверкал храм Святого Ампила.
В миру завершалась Святая Суббота.
Испуг и сомненья меня одолели.
Бубнил он на идиш. Ни слова иврита.
Глаза его тиной болотною тлели.
На шее был шрам, и щека не добрита.
«Вы сгинули в бездну, как некогда Китеж.
Нам больше, Апостол, прошу вас, не врите…».
Иуды всегда говорили на идиш.
С Израилем Бог говорил на иврите.
АЛЛИЛУЙЯ ИЕРУСАЛИМУ
Гряды холмов с кустами кофе.
Адам, зарытый на Голгофе, –
С ним рядом древний пилигрим.
Прекрасен Ерушалаим!
Пустынь расплавленных желтуха,
По склонам стелется арча.
Обитель здесь Святого Духа –
Тут камни спят, мироточа.
Кружась по каменной спирали,
Петляет древняя тропа.
По ней в растоптанной сандальи
Прошлась Спасителя стопа.
Обетованный Иудею –
В счёт неоплаченных долгов –
Взрастил великую Идею
Кровавой чередой Голгоф.
Столетья был ты несвободен,
Но от Креста неотделим.
Здесь битвы шли за гроб Господень
И горний град Ерусалим.
Доныне, в праздник светлой Пасхи,
Как по сюжету вечной сказки,
Во храме Гроба в грот притворный
Нисходит Огнь нерукотворный,
Под сводом радужно бликуя.
Я, видя весть Благую в блице,
Вселенской – в будущем – столице,
От счастья плача и ликуя,
Кричу, рыдая – аллилуйя!
Смотрю сквозь дым времён разъятый –
Терновый куст, огнём объятый,
Пылает, но не опалим.
Прекрасен Иерусалим!