Анатолий ПОДОЛЬСКИЙ. СТАРШАЯ СЕСТРА. История жизни

 

Анатолий ПОДОЛЬСКИЙ

СТАРШАЯ СЕСТРА

История жизни

 

Одно из светлых воспоминаний моего детства – моя сестра Рая. Она на шесть лет старше, родилась в 1947 году, и ей пришлось нянчиться с последующими детьми, которых было ещё трое: сестра Валя, я и младший брат Саша, которого в детстве все называли Шуркой. Интересно, что все дети рождались через три года, к тому же Рая, Валя и я родились в одном месяце – июле.

Отец наш, Подольский Анатолий Александрович, 1914 года рождения, после Великой Отечественной войны, демобилизовавшись из военно-морского флота в декабре 1945 года, приехал на побывку в свою родную деревню Подольская Никольского района Вологодской области, да так и остался, поскольку встретил здесь юную девушку – Павлову Марию Васильевну, которая, выйдя замуж за бравого моряка, тоже стала Подольской.

Рая всегда пользовалась авторитетом в семье: сначала у младших братьев и сестры, а когда подросла, и у родителей тоже. Училась она легко и успешно. Причём, по рассказам её учителей, она была шустрой девочкой, могла пошалить и на уроках, но врождённая внимательность помогала ей отвечать на вопросы учителей верно и точно. Её бывшая учительница Гомзикова Александра Николаевна с улыбкой рассказывала впоследствии, что рассерженные её неусидчивостью преподаватели задавали ей каверзные вопросы, считая, что она не вникала в тему урока, но Рая успевала пошептаться с одноклассниками, написать записку, улыбнуться… и чётко раскрыть суть поставленного учителем вопроса. 

В нашей деревне у неё была подруга Надя, или как её все называли – Надька Петькина. Эту дружбу они пронесли через всю свою жизнь. Я также знал других её одноклассников из Калининской школы – это Дима Гомзиков и Саша Бутаков из деревни Ковригино.

Летом, в тёплые дни, мы много времени проводили на речке. Родители с утра до вечера были на сенокосе, и Рае приходилось приглядывать за младшими детьми. Шурик в детстве был толстеньким, ему было непросто передвигаться, и сёстры таскали на речку его на руках. (Но это не помешало ему впоследствии стать стройным симпатичным парнем.)

Плавать деревенские ребятишки учились примерно в то же время, как только начинали ходить: сначала около берега на самой мели мы имитировали, что плывём, руками касаясь дна и постепенно заходя всё глубже, – и так самостоятельно учились плавать. Взрослые особенно не инструктировали. Первое важное достижение в плавании для нас – доплыть до Седача. Седач – это очень большой камень, который непонятно каким образом оказался в нашей реке Шарженьге и часто мешал движению плота, на котором жители деревни переплавлялись через реку. Мы доплывали до Седача, сидели на нём, отдыхая, а затем плыли обратно до берега. Река тогда была полноводней, так как чуть ниже по течению у деревни Наговицино была сооружена мельница с плотиной. Будучи ребёнком, я сопровождал отца, когда он вёз на лошади зерно на мельницу, и там вместе с мельником они перемалывали это зерно в муку. Этот процесс мне казался совершенно фантастическим, таинственным и немного страшным. Абсолютное удивление вызывали каменные жернова, которые были довольно больших размеров, а вид падающей на лопасти мельницы с громким шумом воды пугал меня.

Наша речка, обычно тихая и спокойная, разливалась весной, и по ней плыли льдины, затем начинался сплав заготовленных зимой брёвен, но это вызывало лишь обыкновенный интерес. А здесь, на мельнице, она превращалась в настоящий водопад. Когда отец в тёплой подсобке на мельнице укладывал меня спать, я долго не засыпал из-за шума падающей воды, а проснувшись, искал отца по всей мельнице. Она с различными помещениями, лестницами, мешками, наполненными зерном и мукой, обсыпанная белой пылью и окружённая грохотом, казалась мне громадным живым существом, и я с превеликой радостью возвращался домой на санях зимой или на телеге летом с мешками, наполненными мукой.

Как-то раз я рассказал Рае, что мне нравится ездить с отцом, но я боюсь оставаться на мельнице. Она достала цветные открытки и выбрала из них одну, где была изображена гидроэлектростанция. Долго объясняла мне, что люди перегораживают реки большими плотинами и затем с помощью падающей воды и турбин получают электричество. Электрические лампочки я видел только на картинках, в деревнях тогда использовали керосиновые лампы, и поэтому слушал сестру очень внимательно. Годы спустя, будучи студентом-практикантом, я стоял на плотине Братской ГЭС, смотрел на гигантское гидротехническое сооружение и вспоминал простой и наивный рассказ моей сестры, который так взбудоражил моё воображение.

Рос я смышлёным мальчиком, сам по газетам, которые отец выписывал домой, выучил буквы, но в дошкольный период моя речь была мало разборчива. Так, однажды на новогоднем утреннике я вышел к ёлке и рассказал стихотворение. Все аплодировали, а учительница, выполнявшая роль ведущей, сказала: «Хорошо мальчик рассказал, только не знаю, на каком языке». Присутствующие взрослые аплодировали мне больше, чем другим детям. По причине неразборчивости речи меня даже не хотели брать в школу, когда мне исполнилось семь лет.

В начале лета учительница начальной школы Федосья Васильевна ходила по нашей деревне и записывала ребятишек, которые должны были пойти в первый класс. Заходила и в наш дом. Родители с учительницей обсуждали мой «школьный вопрос». Мама сказала:

– Может, ещё годик на улице побегает, а там, глядишь, и говорить лучше станет.

Все колебались, я сидел на лавке ни жив ни мёртв. Мне очень хотелось пойти в школу, но я не знал, что лучше сделать: сидеть молча или подбежать к учительнице и попросить её записать меня в школу. Решающее слово сказала Рая. Она уже перешла в седьмой класс, считалась большой девочкой и имела право высказываться.

– Пусть идёт в школу и учится вместе с ровесниками, он мальчик сообразительный.

Её слова произвели должное впечатление на учительницу, и первого сентября я пошёл учиться вместе с другими ребятишками. Школа наша называлась Подольской потому, что первоначально находилась в нашей деревне Подольская (кстати, была расположена в доме родителей моей мамы), потом была переведена в соседнюю деревню Наговицино, но название осталось.

Учиться мне нравилось, и уже через несколько месяцев я был одним из лучших учеников в классе. С дикцией тоже всё наладилось. Уже в первом классе, буквально через несколько недель занятий, я был лучшим по чтению вслух. Однажды моя мама шла из Наговицинского магазина домой с покупками, из окна школы её увидела Федосья Васильевна, вышла из школы, окликнула маму и долго разговаривала с ней по поводу моих успехов в школе. Придя домой, мама радостно пересказывала этот эпизод сначала отцу, потом Рае, а потом и соседям. Она явно была довольна, что меня отправили в школу своевременно.

Когда я учился в первом классе, Рая заканчивала седьмой класс. Уроки я всегда делал самостоятельно и относился к этому очень серьёзно. До возвращения сестры из школы почти всегда успевал сделать домашнее задание. Ученики писали тогда ручками с металлическими перьями, макая в чернильницу. Чернила по перу скользили вниз на кончик – и на листке оставались буквы и знаки. Вечером занимались при свете керосиновой лампы. Однажды я случайно опрокинул чернильницу прямо на тетрадь, в которой выполнял задание по арифметике. Большое чернильное пятно разлилось по тетради и столу. Я громко заплакал, домашние подбежали, ахали и охали. Отец вытер со стола, но тетрадь была безвозвратно испорчена. Рая открыла свой портфель, достала новую тетрадку и подала мне. Я тут же успокоился и переписал выполненное задание в новую тетрадь.

В то время деревенские дети с детства помогали родителям по домашнему хозяйству. Летом пололи грядки, поливали огурцы и помидоры в парниках, встречали и загоняли во двор коров и овец. Зимой пилили и кололи дрова, носили их в избу и складывали у печки. И надо было наносить из колодца воды в специальные деревянные кадки, прибраться в доме, а иногда и накормить домашний скот. Кроме того, в субботу нужно было натаскать воду в баню, а девочки ещё и стирали бельё на стиральных досках, а потом полоскали его в речке. Старшие дети следили за младшими, и без ссор между нами не обходилось. Но они как-то быстро забывались, и мы снова были дружны.

Родители любили нас, но иногда были весьма строги. Мама, уже будучи немолодой, вспоминала, что бывали случаи, когда Раисе тоже доставалось. Как-то раз Рая не прополола луковые грядки, и когда родители вернулись с колхозной работы, мама уже в сумерках заставила Раю прополоть всё, что нужно было сделать днём.

Зимними вечерами, наигравшись на улице (любимым развлечением было катание на санках и лыжах с крутого берега Шарженьги), мы, придя домой и поставив валенки на печь сушиться, поужинав, садились всей семьёй (кроме мамы – ей было всегда некогда) возле отца и под треск горящих в печке-голландке поленьев (большую русскую печь топили по утрам) слушали сказки. Отец читал вслух очередную главу из толстой книги с рисунками, которая так и называлась «Русские народные сказки». Отец читал, не торопясь, без актёрского ударения, но со своей интонацией и явным сопереживанием. И даже когда мы уже сами умели читать, нам всё равно нравилось, как это делает отец.

К слову сказать, несмотря на своё начальное образование (закончил четыре класса Калининской школы), отец блестяще владел словом, был внутренне интеллигентным человеком, любил читать художественные книги и обладал широким кругозором. Сказывалась и его городская жизнь в Мурманске, и морские походы в мирное и военное время. Он умел делать любую работу в деревне, но не казался деревенским мужиком. Папа знал много интересных историй, и когда вечерами мужики собирались в доме деда Матвея (дом этот стоял на деревенской площади, а дед Матвей приходился нам дальним родственником), отец по просьбе односельчан часто рассказывал как правдивые истории, так и небылицы, и собравшиеся внимательно его слушали. Многие из этих историй, как я понял впоследствии, были заимствованы из прочитанных отцом книг. Женщины в это время собирались в другой избе. У них было своё занятие: они пряли на прялках и беседовали о женских делах и заботах. Надо ли говорить, что ребёнком я предпочитал мужское общество. Не последнюю роль в этом сыграло то, что я любил слушать интересные истории из уст отца.

Весной 1961 года Рая закончила семилетнюю школу, а я – первый класс. В моих глазах она была уже взрослой девушкой, умела красиво одеваться и казалась мне очень серьёзной.

В те годы деревенские девушки редко продолжали образование, но все понимали: Рае с её способностями нужно учиться дальше. Отец отвёз её в город Великий Устюг, где она поступила в сельскохозяйственный техникум на экономическое отделение. Целый год мы не видели нашу старшую сестру. Наконец, в начале июня 1962 года, под вечер, когда вся семья сидела за столом и пила чай из самовара, соседская девчонка прокричала с улицы: «К вам Райка едет». (В те годы многие друг друга называли на один лад: Валька, Надька, Санька, Тонька и т.д.) Валя, я и Шурик, который ещё и в школу не ходил, выскочили из-за стола и побежали навстречу сестре. Рая была одета совсем по-городскому: в юбке, в джемпере, поверх которого была ещё кофта, вся в запахах духов, с объёмными дорожными сумками в обеих руках и ещё с одной сумочкой – дамской, маленькой и изящной. Мы с Валей, подбежав к сестре, обняли её, а Шурик, отставший от нас, подбежал последним и заплакал. Рая успокоила его, поцеловала, и мы все вместе пошли в дом. Конечно, мы обрадовались гостинцам, что Раиса привезла нам, неизбалованным городскими сладостями, но ещё больше мы были рады снова видеть нашу сестру.

Через несколько дней Рая сказала мне, что ей надо научиться ездить на велосипеде. У нас велосипеда не было, но он был у дяди Васи (один из младших братьев отца), дети которого Тамара и Коля уже могли управлять этой незатейливой техникой. Коля, мой двоюродный брат и одноклассник, был невысокого роста и не мог кататься на велосипеде как взрослый (его ноги не доставали до педалей), но он приспособился и не садился на сиденье, а, избоченившись, крутил педали с одной стороны велосипеда, то есть рама у него оставалась сбоку. Нужно было ещё изловчиться и сохранить равновесие, так как центр тяжести намного смещался. Поскольку мы с Колей были дружны, он предоставил нам велосипед на целый день. Сестра садилась на сиденье, держась за руль, и крутила педали, а я сзади удерживал велосипед от падения, бегом следуя за сестрой и держа велосипед за так называемый багажник. Таким образом сестра быстро освоила двухколёсный транспорт, а заодно научился и я.

Рая могла и умела подурачиться со мной и придумывала разные ситуации. Однажды, когда мы были дома одни, она рассказала мне, что из нашего подполья (помещение под полом жилого дома, его ещё называли почему-то погребом) есть замаскированный ход в большую горницу, которая якобы располагается ещё глубже, и что в этой горнице находятся всякие интересные вещи. Рая поведала мне, что если я хочу увидеть подземную горницу, то должен спуститься в подполье за ней не сразу, а через несколько минут после того, как спустится она. По лестнице, ведущей из кухни в погреб, спустилась сестра, немного погодя, туда же направился и я, но Раи там не увидел и никакой потайной двери тоже не нашёл, лишь картошка и соленья, какие-то кадушки и корзины были там. Я поднялся наверх, а затем вышла из погреба и сестра. Поскольку я был впечатлительным и доверчивым мальчиком, то, безусловно, поверил в её рассказ о таинственной комнате и просил показать мне её, но Рая не соглашалась, и этим лишь подогревала мой интерес. В очередной раз, когда я спустился вслед за сестрой в подполье и обследовал каждый закуток, стараясь найти вход в чудо-горницу, то увидел Раю, которая пряталась в уголке за лестницей. Миф, к моему большому огорчению, был развеян легко и просто.

Лето пролетело очень быстро, и к первому сентября Рая снова уехала в Великий Устюг. Добраться туда из Никольского района было непросто: самолёты из Никольского аэропорта тогда летали только в Вологду и Шарью (рейс Никольск – Великий Устюг был открыт несколько лет спустя), а дороги были ужасными. Можно было добраться на попутках из соседнего районного центра Кич-Городок, но это как повезёт. Впоследствии Раиса приезжала и на зимние каникулы. В этом случае в обратный путь отец отвозил её на лошади через Горку до Красавино, а там Рая ехала на попутных машинах. Не обходилось без приключений, но природная находчивость и приобретённая коммуникабельность сестры позволяла ей благополучно добираться до места. Уже со второго класса я писал Рае письма. Адрес на конверте на первых моих посланиях дописывал отец, а вскоре я делал это самостоятельно, и сам же относил письма на почту в Калинино. Рая регулярно отвечала очередным письмом или почтовой открыткой.

Время в материальном отношении было очень непростое, если не сказать бедное. Как она, юная девушка, прожила вдали от семьи четыре года, трудно представить. Родители деньгами помогать могли совсем немного. В 1960-е годы сельские труженики, работая в колхозе, практически не получали наличных денег. На так называемые «трудодни» по итогам года колхозникам выдавали зерно, сено, солому и т.д. Чтобы купить что-либо детям или в дом, отец в межсезонье уходил на «шабашку»: мастерил печи в избах, строил дома, а весной, когда начиналось судоходство на реке Юг, разгружал баржи на Иваковской пристани. Но надолго отлучаться было нельзя – колхозная работа требовала немало сил и времени.

Рая получала стипендию, но это были мизерные деньги, а ведь нужно было не только питаться, молодой красивой девушке требовались соответствующие наряды. И здесь помогали домовитость, рукоделие и женская смекалка. Наряды перешивались из старых вещей, к ним добавлялись какие-то атрибуты. Многие умелицы сами шили юбки, платья, вязали платки и кофты, причём не всегда из нового материала. Так или иначе, но наша Рая одевалась уже в то время модно и современно.

В летние каникулы я любил ходить с ней в кино в Калинино. Ребятишки, молодёжь и некоторые взрослые из окрестных деревень (Челпаново, Подольская, Наговицино, Степшинский Починок, Иваково, Ковригино) собирались в сельском Калининском клубе на фильмы, на редкие концерты художественной самодеятельности и просто на деревенские молодёжные тусовки (их тогда называли «игрища»). Собираясь в клуб, Рая долго прихорашивалась перед зеркалом. У неё были тёмные волнистые, можно даже сказать кудрявые, волосы, и она вытворяла с ними что-то невообразимое, делая различные причёски. Мама с отцом иногда ворчали, что у неё глубокий вырез на платье. По нынешним временам вырезы были абсолютно скромными, но в глазах родителей это выглядело не совсем приемлемым. Поздним вечером, вернувшись из клуба, мы с Раей доставали крынку молока из погреба, где оно даже в жаркие летние дни было прохладным, разливали молоко в чашки и пили с хлебом, переговариваясь шёпотом, чтобы не разбудить родителей.

Летом дети, как правило, спали на «повити» – это место, где хранилось сено. Там на летние дни мама стелила нам постели. В деревне даже летом хозяйки по утрам топили русские печи – надо было печь хлеб, готовить обеды для семьи и пищу для скота. В такой печи в больших чугунах всегда стояла тёплая вода для домашних нужд. В доме могло быть жарко от печи и шумно от рано встающих родителей, которые по утрам, занимаясь домашним хозяйством, громко разговаривали между собой, а на сеновале ничего не мешало и ребятишки могли выспаться. Могли, но часто не высыпались. С малых лет мальчики управлялись с колхозными лошадьми, и утром нас будили родители, чтобы мы шли каждый за своей лошадью, запрягали в телегу и ехали на колхозную работу, чаще всего на сенокос или заготовку силоса. Я по природе «жаворонок», и вставал почти всегда сразу, как только меня окликали родители. Сложнее было с младшим братом Шуриком: ему по утрам хотелось спать, и вставать рано было нелегко. Бывало не раз, открыв глаза, но, видимо, ещё не проснувшись, он перебирал руками одеяло и спрашивал: «Где узда?».

С одной стороны, работа была непростой и иногда тяжёлой, с другой стороны, в детстве мы приобрели необходимые навыки управляться не только с лошадьми, но и выполнять многие виды работ наравне со взрослыми: косить сено, копать картошку, заготавливать в лесу дрова (причём делалось это ручной пилой и топором), плотничать и столярничать.

Как-то раз мы с Раей загребали сено на лугу, довольно далеко от деревни, и отпросились у взрослых сходить покупаться на речку. Речка протекала рядом, но в этом месте она имела очень быстрое течение, даже стоять в речке было трудно – вода буквально сносила с ног. Мы зашли чуть глубже, искупались, хотя нас сносило по течению. И тут Рая, показывая на другой, челпановский, берег (от названия деревни, расположенной на том берегу), сказала мне, что там, на крутом склоне, есть цветная глина, и она сейчас за ней направится. Мне она запретила следовать за ней, и я остался на берегу. Вброд до середины реки, а затем вплавь она переправилась на другой берег, набрала глины и таким же образом вернулась обратно. То, что она принесла и показала, удивило меня, глина была действительно разного цвета. Голубые, фиолетовые, чёрные, жёлтые и красные кусочки мягкой мокрой глины, переливаясь на солнце, были необыкновенно яркими и как будто разбрасывали вокруг себя блёстки воды и солнца. Мы взяли их с собой, и, когда они высохли, я использовал их как цветной мел, рисуя на стене сарая.

Спустя годы я специально в этом месте переходил речку и искал цветную глину, но такого разнообразия так и не отыскал. Может, берег скрыл во времени своё изумительное многоцветие и больше не дарил людям загадочную красоту необыкновенной глины.

Рая была фантазёркой и хорошей рассказчицей. Она часто рассказывала мне занимательные истории, которые как бы само собой превращались в познавательные уроки. Например, рассказала, что однажды зимой она шла по улице в Великом Устюге, а навстречу ей шёл хорошо одетый, представительного вида молодой мужчина с большим букетом белых хризантем. Поравнявшись с Раей, он поздоровался, хотя они не были знакомы, и Рая впервые его видела, протянул ей букет цветов со словами: «Это вам». Трудно сказать, была ли эта история с ней на самом деле, но Рае пришлось объяснять мне, что за цветы хризантемы, почему увидеть их зимой в далёком северном городе – это большая редкость, что означает слово «представительный» и, вообще, как надо дарить цветы.

В другой раз она говорила о дедушке, который ходил на лекции в техникум вольным слушателем, вызывал большое уважение профессоров и преподавателей и, в конце концов, даже получил диплом. Естественно, затем Рая объясняла мне, кто и как получает звание профессора, что такое «вольный слушатель», почему в техникумах и институтах учатся молодые люди и т.д.

Впоследствии я понял, что таким образом старшая сестра расширяла мой кругозор и развивала любопытство, причём делала это в лёгкой манере обычного, непринуждённого разговора.

Приезжая на каникулы, Рая всегда привозила разные иллюстрированные журналы, я смотрел их, читал и, естественно, задавал кучу всяких вопросов. Рая отвечала серьёзно и не как ребёнку, а как обычному собеседнику. Позже такую манеру отвечать на детские вопросы подробно, не упрощая тематики, я использовал, общаясь со своими детьми и внуками. Надо сказать, это приносит свои результаты.

В очередные летние каникулы, когда Рая была дома, а я закончил третий или четвёртый класс, она попросила меня сходить в Калининскую библиотеку и принести ей «Войну и мир» Льва Толстого. Я объяснил библиотекарше, что книга нужна моей сестре, которая учится в техникуме (библиотекарша была из местных и знала всё население ближайших деревень). Получив четыре тома известного произведения великого классика, я принёс их сестре. Уже в то время меня не устраивали детские книжки в нашей школьной библиотеке, и я брал для чтения хрестоматии по литературе у моего старшего друга Володи Лужинского (он был старше меня на четыре года). В нашей школьной и Калининской сельской библиотеках книги выдавали согласно возрастного ценза, смотря в каком классе учился школьник – ему полагалось читать и соответствующие книги. Книги для старшего школьного возраста детям начальной школы, конечно, не выдавали. Поэтому, как только Рая закончила читать первый том, его начал читать я, затем последовал второй том. Но сестра прочитала всё произведение быстрее, чем я закончил чтение второго тома, и поскольку ей нужно было брать и другие книги (наверное, было задание на летние каникулы), она отнесла «Войну и мир» в библиотеку. Но мне очень хотелось дочитать роман до конца, и когда сестра вновь уехала в Устюг, я пошёл в библиотеку и попросил «Войну и мир». Библиотекарша наотрез отказалась выдать роман, предлагая детские книжки, но оказалось, что почти все они мною прочитаны и вообще детская литература меня уже не интересует. Тогда библиотекарша компромиссно разрешила мне взять «Цусиму» Новикова-Прибоя.

А к великому роману Льва Толстого я вернулся много позднее, в 9 классе, когда мы сами изучали его по программе литературы в Аргуновской средней школе. Причём книг в школьной библиотеке на всех не хватало, и мы вечерами в школьном интернате собирались на втором этаже, в комнате девочек (там было теплее), и я, сидя за столом, читал вслух «Войну и мир». Остальные одноклассники располагались кто где: на кроватях, тумбочках, стульях. Наверное, поэтому у меня к этому известному произведению особое отношение, и сочинения на выпускном экзамене в школе и на вступительном экзамене в институте я писал на темы этого замечательного романа.

На старших курсах техникума Раисе необходимо было пройти производственную практику, и ей удалось договориться с руководством техникума, чтобы она проходила её в Вахневе, это всего в 10 км от нашей деревни. Как раз в это время вахневская молодёжь подготовила концерт художественной самодеятельности, с которым и выступила в Калининском клубе. Раиса тоже принимала участие в концерте. Её номер, танец «Цыганочка», был заключительным. Под звуки соответствующей музыки Раиса выбежала на сцену в длинной цветной широкой юбке, блузка её была увешана ожерельями из монет, которые беспрерывно звенели. Рая танцевала легко и непринуждённо. Мы с сестрой Валей присутствовали в зале. Я даже не подозревал, что наша Рая умеет так танцевать. Публика была очарована. Переполненный зал аплодисментами и криками вызывал «артистку» на бис. Сестра выбежала ещё раз и танцевала дополнительно несколько минут на радость зрителям. Некоторые местные ребята и девчонки даже не узнали в «цыганочке» бывшую деревенскую девчушку Раю.

Весной 1965 года наша семья переехала в Казахстан. Мы поехали, как говорили в то время, «на целину». Это было в конце марта во время весенних каникул. Рая заканчивала 4 курс техникума и, естественно, осталась в Устюге. Родители, сестра Валя, тогда семиклассница, я – пятиклассник и брат Шурик, ученик 2 класса, прибыли в совхоз «Астраханский» Астраханского района Целиноградской области. Родители наши были люди работящие, быстро себя зарекомендовали на работе, и вскоре нам дали квартиру в одноэтажном доме. В нашем распоряжении были две просторные комнаты, коридор, кладовка с отдельным из коридора входом, а во дворе – сараи и хлев для домашних животных. Отец с мамой сразу же завели корову, поросят, гусей – всё, что было принято иметь в хороших семьях зерносовхоза.

Родители стали зарабатывать неплохо по тем временам, и вскоре наша семья ничем не отличалась от других переселенцев, приехавших «на целину» раньше нас со всех концов Советского Союза. В посёлке жили и работали представители многих национальностей: русские, казахи, украинцы, армяне... Были выходцы из Северного Кавказа и Сибири, жители крупных городов, прибывшие в поисках романтики, и сельские жители из разных деревень и сёл России, надеявшиеся заработать на целинных землях. Не было не только национальной вражды, а даже каких-либо разногласий и недоразумений на этой почве. На весь большой посёлок и находившихся вокруг него коренных казахских поселений был всего один милиционер.

В школе работали секции по многим видам спорта. Мы с удовольствием занимались в спортзале, играли в волейбол, баскетбол, а на стадионе – в футбол. Зимой бегали на лыжах. Именно в Казахстане была заложена основа моего спортивного развития, и здесь на долгие годы я приобщился к спортивным играм, а в футбол играл аж более пятидесяти лет. Рядом с посёлком был пруд, где мы с удовольствием купались и загорали.

Я также продолжал писать письма Рае. Она закончила техникум и работала старшим экономистом райфинотдела в городе Великий Устюг. После окончания шестого класса родители отпустили меня на побывку в деревню. В Вологодскую область я ехал вместе с попутчиком, взрослым парнем Сашей из Челпаново, который тоже приехал в целинные земли на заработки. На автобусе до Астраханки, затем до Целинограда, на поезде до Шарьи с пересадкой в Свердловске, далее самолётом от Шарьи до Никольска и на автобусе до Калинино – таков был наш маршрут.

Пробыв в деревне у бабушки несколько дней, я сразу же написал письмо Рае, а когда получил ответ, в котором она приглашала меня приехать в Устюг, быстро собрался к ней. Рая жила на частной квартире в чистой и хорошо обставленной комнате. Я пробыл у сестры несколько дней. Днём она работала, а вечером мы вместе гуляли по городу, ходили на стадион (она бегала, а я играл с более взрослыми ребятами в футбол), иногда ходили в кино. В те годы в нашей большой стране были свои преимущества. Когда у меня заболел зуб, и подруга Раи отвела меня к врачу (сама сестра была в это время на работе), то доктор в поликлинике не спрашивал никаких документов типа полисов, прописки и т.д., он просто в течение двух дней вылечил мой зуб, разумеется, бесплатно.

Уже тогда Рая более конкретно занялась моим эстетическим воспитанием. Например, случайно встретив на улице знакомого парня, она разговаривала с ним (я стоял рядом), а затем объясняла мне, что модного в его одежде, соответствует ли галстук его рубашке или пиджаку и т.д. Она детально объясняла, какие цвета в мужской или женской одежде подходят друг другу, какие нет. Мне много было знакомо из книг, но подробные объяснения о классической красоте, правильных и неправильных чертах лица, о соответствии стиля одежды месту и времени я услышал именно от сестры. Много лет спустя, неоднократно участвуя в качестве члена жюри в различных конкурсах красоты, я не забывал об уроках моей старшей сестры, и моя эрудиция в этом направлении начала развиваться именно благодаря Рае. Даже во время просмотра фильмов она успевала шепнуть мне на ухо о чертах лиц актёров и актрис: греческий профиль, открытый взгляд, пропорциональность телосложения, а когда шли домой после кино, рассказывала о чудесах грима и косметики, сочетании манер и интонации голоса.

Несколько дней у сестры пролетели быстро. Мы договорились, что через две недели я снова приеду к ней (тогда из Никольска до Великого Устюга уже регулярно ходили автобусы), и мы вместе поедем к родителям в Целиноградскую область. Мне трудно сказать, что случилось, но Раиса уехала, не дождавшись меня. В назначенный день приехав в Устюг, я узнал, что сестра уже в Казахстане. Это расстроило меня, я даже заплакал от обиды, но соседка по квартире успокоила меня, проводила до автостанции, и в тот же день я вернулся в деревню.

Через несколько дней, уже один, я возвращался к родителям. Из Никольска до Шарьи летали самолёты АИ-2. Билет в кассе мне дали на основании свидетельства о рождении. На тот момент мне исполнилось 13 лет, и билеты на самолёт и поезда мне давали без особых проблем. В целом, до места назначения я добрался вполне удачно.

Это было моё первое самостоятельное путешествие в череде многих поездок по стране, которые мне ещё предстояли. Люди в нашей стране в то время были доброжелательны и открыты, можно было рассчитывать на помощь абсолютно незнакомых мужчин и женщин, взрослых и детей. Что бы ни говорили, но в 1960-е годы в стране было гражданское общество, основой которого были патриотизм, порядочность и гражданский долг. Это сейчас эти слова звучат высокопарно и даже иронично, а тогда это было реальностью нашей жизни. Не было социального разделения, вражды, зависти. Одним из основных критериев поведения людей являлось отношение окружающих. Считалось очень важным, какое мнение о тебе и твоих близких имеют соседи, знакомые, коллеги, односельчане и т.д.

По приезду в целинный посёлок Рая устроилась на работу экономистом в совхозную машинотракторную станцию. Она находилась недалеко от нашей улицы, где водители, трактористы, слесари и механики обслуживали и ремонтировали различную сельскохозяйственную технику, а высоко, почти под самой крышей, располагалось помещение для инженерно-технических работников. Две стены этой большой комнаты, где за канцелярскими столами сидели конторские служащие, были практически полностью стеклянными, и из неё, так называемой конторы МТС, можно было видеть всё, что происходит в производственном цехе. Подниматься к инженерно-техническим работникам нужно было по крутой лестнице. Рая не разрешала мне часто приходить на работу, а вскоре её, как перспективного специалиста, перевели в центральную контору совхоза, куда, в общем-то, дети и не заходили.

Рае на тот момент было девятнадцать лет, Вале шестнадцать, они были очень видными девушками, и многие совхозные парни мечтали познакомиться с ними. Отчасти поэтому я пользовался у взрослых парней определёнными привилегиями. Так, например, меня могли допустить на волейбольную площадку играть вместе со взрослыми, проводить до дома, если уже было темно, или помочь пройти на вечерний сеанс «взрослого» фильма.

Рая активно участвовала в общественной жизни, была всегда на виду. Яркая, с густыми тёмными волосами, она привлекала к себе внимание, но умела дипломатично успокоить чересчур навязчивых кавалеров. Был один случай, когда её коммуникабельность и даже строгость моих родителей не принесли успеха в разговоре с одним из претендентов на её руку и сердце. Это высокий парень, который будучи не совсем трезвым пришёл к нашему дому и сначала просил, а потом требовал, чтобы Рая вышла к нему для серьёзного разговора. Сестра не хотела видеть ухажёра в таком виде и отказалась выйти, но тот не уходил. Наш отец тоже попытался объяснить сначала доброжелательно, а потом строго, что сегодня разговора не будет, но молодой человек стоял на своём и зашёл уже в коридор. Тогда мама, как раз вовремя вышедшая из подсобных помещений, где ухаживала за домашним скотом, видя безуспешность всех мер, сняла свои калоши, которые были в навозе, и стала хлестать ими парня. Надо отдать должное: тот не сказал даже грубого слова. Остаётся только добавить, что и в последующем все ухаживания этого молодого человека не были приняты, но тот забавный случай мама часто вспоминала со смехом в кругу нашей семьи.

Когда я закончил семь классов, родители решили вернуться обратно в родную деревню. Инициатором была мама, она скучала по родным местам и деревенским подругам. И хотя родители неплохо зарабатывали в совхозе, а я уговаривал их дать мне возможность закончить восемь классов, решение было принято, и мы вернулись в свою деревню. Рая тоже уехала из посёлка, но не с нами, а в небольшой город Мичуринск. Наше общение снова стало происходить через письма: я писал сестре подробно и обстоятельно, она зачастую отвечала кратко.

Вернувшись в деревню, мы прожили год в нашем старом доме, который родители построили давно, когда только поженились. Прошло более 20 лет, и им хотелось иметь более удобный и просторный дом. Бабушка по отцовской линии Аксинья Ивановна предлагала жить в её доме. Он, единственный, был оставлен при раскулачивании большой семье моего деда. Был ещё вариант – переселиться в большой пятистенок, что стоит на берегу Шарженьги. В этом старинном, но всё ещё крепком доме родилась наша мама, провела там детство и юность, а когда вышла замуж, а её братья Павел, Володя, Юра и сестра Нила уехали в Мурманск, в доме никто не жил. Однако, перебрав все варианты, родители решили строить новый дом. Отец самостоятельно изготовил чертёж будущего жилья, и мы стали заготавливать брёвна для строительства. В те годы в лесных массивах, что были рядом с деревней, подыскать подходящие деревья для сруба не было проблемой. Край Северных Увалов – это территория лесов и чистых речек. Когда лесоматериал был привезён, а затем изготовлен сруб, мы временно переехали в дом брата отца – Василия Александровича. К тому времени дядя Вася переселился в Никольск, дети уехали, и дом его пустовал. Мы разобрали на дрова наш старый дом и заложили фундамент под новое строительство, которое окончательно было завершено, когда я уже учился в институте.

Тем временем у Раисы изменилась личная жизнь. Она познакомилась с офицером – Митиным Александром, родом из Кич-Городецкого района, проходившим службу в Йошкар-Оле, в городе, о котором я никогда не слышал, несмотря на то, что интересовался географией и неплохо её знал. Единственное упоминание о столице Марийской АССР я прочёл в газете, где сообщалось, что Марийский лесотехнический институт в городе Йошкар-Ола переименован в Марийский политехнический институт имени Горького.

Зимой, когда я учился в 8 классе, Раиса приехала к нам вместе с мужем в гости и сообщила, что они будут жить в Йошкар-Оле. Не знаю, почему, но мне и моей сестре Вале Митин не понравился сразу. Он был лысоватым, спортивного телосложения, обходительным с окружающими, но было в нём нечто такое, что сдерживало от общения с ним. Похоже, он это почувствовал и в друзья не набивался.

В этот период письма от Раи стали приходить реже, но она не забывала отчий дом, и на следующий год приехала снова к нам в гости уже с дочкой, маленькой Марианной, родившейся 31 мая 1968 года. Чаще мы стали переписываться, когда я после окончания Аргуновской средней школы поступил в Мурманский педагогический институт на физико-математический факультет. Хотя я получал стипендию, и родители регулярно высылали мне немного денег, их в студенческой жизни всегда не хватало. Рая сама была студенткой, и знала, что значит для молодого человека, живущего вдали от родного дома, материальная помощь. Поэтому в силу возможности она иногда высылала мне по 20 рублей. Для меня тогда это была существенная помощь.

После первого семестра, зимой 1971 года, мы с однокурсником Аликом Драгулиным (он был ещё и мой земляк – из города Сокол Вологодской области) летели самолётом в Вологду с пересадкой в Ленинграде. У нас оставалось совсем немного свободного времени (прилетели мы ближе к вечеру, а уже утренним самолётом отправлялись в Вологду), тем не менее, вечером мы, впервые приехавшие в северную столицу, погуляли по городу и переночевали у моей двоюродной сестры Тамары, которая работала в швейном ателье и проживала с подругой в общежитии квартирного типа. (Стоит сказать, что Тамара и сейчас живёт в Санкт-Петербурге, а для её взрослых детей и внуков наша Северная Венеция – это родной город.) Утром Тамара проводила нас до аэропорта, и через пару часов мы были в Вологде. Алик сразу отправился на автовокзал, чтобы успеть на автобус, следующий в Сокол, а я пошёл в здание аэропорта. К моему удивлению и великой радости, я встретил там Раю, которая вместе с маленькой Марианной (ей было 2,5 года) тоже ехала к родителям. В те годы попасть из Вологды в Никольск можно было только самолётом. Из областного центра во многие районы области было налажено авиасообщение, но полёты в Никольск – это нечто особенное. Свободных билетов до Никольска никогда не было. Люди записывались в списки, которые передавали в кассу, а сами толпились у кассового окошечка в ожидании продажи билетов. В этот раз было вообще нечто невообразимое: пассажиры в Никольск не могли улететь по нескольку дней, так много было желающих попасть в этот небольшой город на Северных Увалах. Рае с маленьким ребёнком на другой день вне очереди продали билет на Кич-Городок (от Кич-Городка до Никольска всего 40 км), поскольку на Никольск даже пассажирам с маленькими детьми билеты достать было невозможно. Однако я должен был остаться в аэропорту на неопределённое время, т.к. не имел никаких льгот, а впереди меня, согласно записи, было огромное количество пассажиров. Рая решительно направилась в кабинет начальника аэропорта и потребовала ещё один билет на меня:

– Без брата не полечу, а если откажете, посажу вам на стол ребёнка, и возитесь с ним сами, пока у брата не будет билета.

Начальник аэропорта привык к крикам, истерикам, требованиям, но однозначность слов сестры и её уверенный тон подействовали. Раисе тут же выдали билет на меня, и мы улетели в Кич-Городок, а оттуда на автобусе с пересадкой в Никольске, наконец, добрались до дома, к чрезвычайной радости наших родителей.

Закончив первый курс института, я во время летних каникул не сразу поехал домой, а по приглашению старшей сестры отправился в Йошкар-Олу поездом через Москву. В Москве я всегда останавливался у своего дяди, Алексея Александровича Подольского, который закончил факультет физической культуры и спорта Архангельского пединститута, работал на кафедре физвоспитания Московского института стали и сплавов. Его двухкомнатная кооперативная квартира на седьмом этаже   

Профсоюзной улицы была моим пристанищем в поездках через Москву многие годы, вплоть до того момента, когда моя дочка Катя переехала в Москву, вышла замуж и приобрела собственное жильё. Останавливался у Алексея Александровича не только я, но и многие другие наши родственники, которые по тем или иным причинам ездили в нашу столицу. Поезд Москва – Йошкар-Ола после станции Зелёный Дол шёл очень медленно, останавливался на всех маленьких станциях. Наконец, наш очень «нескорый» поезд прибыл в Йошкар-Олу. Сестра заранее объяснила, как доехать от вокзала до Дубков (так называется и сейчас район города, где проживали преимущественно семьи военнослужащих), где она жила с Марианной. Митин в это время находился на поселении в Нижегородской области. За превышение должностных полномочий и незаконное занятие предпринимательской деятельностью с использованием техники воинской части и привлечением личного состава он был осуждён и направлен на принудительные работы. Рая работала недалеко от своего дома, и я, приехав, оставил вещи в квартире, пошёл к Рае на работу. Вечером мы взяли Марианну из садика, ужинали, пили чай, обмениваясь новостями и впечатлениями.

На другой день я поехал в центр города знакомиться со столицей Марийского края. Был июнь 1971 года, Йошкар-Ола утопала среди зелёных деревьев и кустарников, везде стоял аромат цветов и отдавало естественной свежестью от бесчисленного количества пышных веток, которые прикрывали тротуары от солнечного зноя. Прибывший из заполярного круга, я был поражён этим зелёным великолепием. За вечерним разговором сестра предложила мне перевестись из Мурманского пединститута в Марийский политехнический институт. Сказала, что разводится с Митиным, возможно, уедет в Оренбург, поэтому на время учёбы я могу жить в её квартире. Утром я поехал в «политех» на площадь Ленина и, пообщавшись со студентами и встретившись с деканами разных факультетов, остановил свой выбор на инженерно-экономическом факультете. Мне было вручено официальное письмо за подписью декана факультета в адрес ректора Мурманского пединститута с просьбой оформить все необходимые документы для перевода в Марийский политехнический институт.

Выйдя из института, я шёл по проспекту Гагарина в сторону фонтана и был полон впечатлений. Мне всё нравилось: парки, скверы, фонтаны, здания и люди. Город мне казался очень красивым, современным, и я был рад, что буду здесь жить и учиться.

Всё так и получилось. Я съездил в деревню к родителям, а в августе оформил в Мурманске документы по переводу на второй курс МПИ им. Горького. Ректор, конечно, поворчал, но всё, что нужно, сделал. Соответствующий приказ был подписан, и к началу учебного года я прибыл в столицу Марийской республики.

В сентябре вместе со всеми студентами второго курса меня на месяц направили в дальний район республики на работу в сельхозпредприятие, как это тогда было принято, но сестра договорилась в деканате, чтобы меня не посылали «на картошку». За это время я смог подготовиться для сдачи экзаменов и зачётов по предметам, которые не изучались на первом курсе пединститута. Это химия, начертательная геометрия, немецкий язык, черчение, философия, научный атеизм и т. д. Трудности были с немецким, но я всё же сумел сдать и этот предмет, иначе не смог бы получать стипендию, а это было очень важным для меня фактором.

Осень 1971 года – прекрасный период, когда мы жили вместе с сестрой. Утром она уходила на работу, а я отводил Марианну в садик и занимался сначала дома, а когда мой курс вернулся из трудового семестра, уже ездил в институт на лекции и практические занятия.

В эти дни я познакомился с местными ребятами, мы с удовольствием играли в настольный теннис, вместе проводили свободное время во дворе или шли на «Улыбку». Так называлось известная на весь город танцплощадка за кинотеатром «Мир».

Однажды Рая купила мне билет на концерт ВИА «Мари», который проходил в летнем театре парка культуры и отдыха. Яркие костюмы, громкий звук стереофонических колонок, лирические мелодии в исполнении молодых музыкантов очаровали меня. Тогда ВИА «Мари» был на пике своей популярности, музыкальный коллектив постоянно гастролировал по стране и в республике Марий Эл концерты давал нечасто. Это был тот редкий случай, когда жители Йошкар-Олы могли встретиться со своими музыкальными кумирами.

В сентябре приезжал Митин, но его попытки помириться с женой не увенчались успехом. Рая твёрдо решила разводиться и готовилась к переезду в Оренбург.

Этой же осенью я провожал Раю и Марианну. Они уезжали на поезде через Казань в далёкий, как мне казалось, город Оренбург. Из вещей она взяла с собой только одежду, в основном для Марианны. Когда они сели в поезд, и Рая смотрела на меня через окно вагона, я вдруг заметил, какие в этот момент у неё были грустные глаза. Это была даже не грусть, а скорее печаль. Но выбор сделан. Что ждет её на новом, незнакомом месте? С тяжёлым сердцем я возвращался с вокзала домой.

Хотя сестра и прописала меня на весь период учёбы в своей квартире, но прожил я в ней только до июня 1972 года. Рая в Оренбурге вышла замуж за Климентьева Александра Александровича, или как его называли – Сан Саныча. После окончания института с военной кафедрой он проходил воинскую службу в Йошкар-Оле (в офицерском звании) и познакомился здесь с Раисой. В Оренбурге они получили трёхкомнатную квартиру, и Раиса время от времени в наших телефонных разговорах, которые проходили с переговорного пункта почтамта, просила меня сдать квартиру в Йошкар-Оле, в противном случае её не прописывали в Оренбурге. После второго курса, летом 1972 года, я выписался из квартиры в Дубках, в которой мы с однокурсниками и однокурсницами не часто, но регулярно устраивали весёлые студенческие вечеринки, иногда шумные и бесшабашные, но такие приятные в наших воспоминаниях. После того как я освободил квартиру и сдал её, как положено, домоуправлению, от Раи пришло письмо, в котором она писала: «Толя, с пропиской всё устроилось, в квартире можешь жить до конца учёбы, а там будет видно». Письмо это, к великому сожалению, опоздало на несколько дней. Квартира была сдана, а мебель и вещи, как и просила сестра, я выслал железнодорожным контейнером Митину. Рая ничем не хотела ему быть обязанной.

С третьего курса я проживал в общежитии института, где сначала, после отдельного жилья со всеми удобствами, было непросто, а потом я привык и снова вернулся к обычной студенческой жизни.

Рая не забывала обо мне и по возможности помогала. Я учился хорошо, получал повышенную стипендию, к тому же родители тоже присылали денежные переводы. Этого было достаточно, чтобы одеваться и питаться, а для развлечений мы, ребята, которые не боялись физической работы, подрабатывали на выгрузке вагонов или на другой подвернувшейся «шабашке».

На ноябрьские праздники осенью 1972 года я самолётом из Казани прибыл на побывку к сестре в Оренбург. В это время она была в декретном отпуске – у них родился маленький Алёша Климентьев. Оренбург тогда был обычным областным центром со всеми атрибутами региональной столицы. Там я познакомился и подружился с музыкантами ВИА «Дуслык» (в переводе с татарского – «Дружба»). Этот казанский ансамбль был на гастролях в Оренбурге. Открытые, компанейские парни музыкального коллектива имели достаточно свободного времени. Мы гуляли по городу, сидели с бесконечными разговорами у них в номерах в гостинице «Оренбург» и зажигали в одноимённом ресторане. На память они мне подарили фотографию с полным составом ВИА с дарственной надписью и автографами всех членов ансамбля. Она до сих пор сохранилась у меня.

Студенческие годы пролетели быстро, затем были Братск и Тайшет, где я начинал трудовую деятельность, армейская служба в Забайкалье, после которой я вернулся в Йошкар-Олу.

За это время в Оренбург уехала и моя другая сестра Валя, а также двоюродный брат Коля Подольский. С Колей это случилось так: однажды Рая с детьми приехала летом в деревню к родителям. В это время Николай, закончив строительный техникум в городе Буй, работал в Никольском районе мастером в строительной бригаде без каких-либо перспектив. Рая предложила ему ехать с ней в Оренбург, что и было осуществлено. С лёгкой руки моей сестры Николай сделал неплохую карьеру в строительной сфере, а затем после перестройки – ещё более успешную в строительном бизнесе и теперь возглавляет собственную фирму «Оренбургспецстрой-10», в которой только строительной и дорожной техники насчитывается около пятидесяти единиц. Современная база, расположенная в черте города, производит впечатление рациональной планировкой. В последние годы, приезжая в Оренбург, я всегда останавливаюсь у брата, который кроме своего дома построил ещё два особняка для своих сыновей Александра и Алексея Подольских.

Надо сказать, что Рая умела и могла помогать другим людям. Она работала в системе Управления внутренних дел Оренбурга. Её очень ценило руководство, и когда нужно было решать важные вопросы в центральном аппарате министерства, в Москву направляли именно её. Алексей Александрович (наш дядя, проживавший в Москве) вспоминал позднее, что когда Рая приезжала в столицу и, как правило, останавливалась у него, сразу начинались телефонные звонки, разговоры, хлопоты и деловые встречи. Молодая, красивая, эрудированная женщина производила приятное впечатление человека, который прекрасно знает предмет разговора, и умела выстроить беседу таким образом, что необходимый для неё результат чаще всего достигался без видимых усилий. Как экономист с широкими, разносторонними познаниями, она была на высоте в кабинетах начальства, а как интересная, обаятельная женщина – всегда в центре внимания на праздниках и вечеринках. Когда она приезжала к родителям на родину, то старалась встретиться со всеми своими школьными подругами. Её наряды всегда были к лицу и соответствовали моде того времени, что нередко вызывало пересуды и сплетни в женской среде, но обаятельность и доброжелательность сестры брали верх и, несмотря на присущую часто зависть окружающих, её всегда принимали тепло и радушно.

Марианна ходила в школу, Алёша – в детский садик, Рая с мужем имели хорошую работу, друзья и родные всегда были рады общению с ними. Что ещё нужно для счастья? Но судьба приготовила для всех нас жестокое испытание.

В конце 1970-х годов у Раисы признали болезнь с пугающим диагнозом – рак. Мне сказали об этом не сразу. В 1978 году я звонил Рае с работы в Москву в госпиталь, где она проходила обследование и лечение, и сестра неожиданно сказала, чтобы я не забывал о её детях. Я начинал догадываться, что у Раисы обнаружили что-то ужасное, и спросил:

– Всё так серьёзно?

– Да, – ответила Рая. – Поэтому я тебя прошу отнестись к моим словам с полным пониманием.

Осенью 1979 года я вылетел в Оренбург. Там уже была наша мама. Мне самому требовалась операция, и мама настояла, чтобы операцию делали в Оренбурге. Когда я прилетел, Рая была снова в Московском госпитале. Положили меня в Оренбургскую областную больницу, в которой впоследствии успешно прооперировали. На всю жизнь я сохранил добрые воспоминания о тех врачах и медсёстрах, которые лечили и ухаживали с душой и искренней заботой. Там, кстати, я встретил и свою будущую жену Лидию Ивановну, в девичестве Гусеву, где она, будучи студенткой 5 курса медицинского института, проходила в клинике лечебную практику.

Когда Раю привезли домой в Оренбург из Московского госпиталя, вся семья, друзья и коллеги знали о её безнадёжном состоянии. Сестра Валя предложила ей:

– Толя может на несколько дней выписаться из больницы, чтобы повидаться с тобой.

Но Рая ответила:

– Нет, не надо. Пусть он меня запомнит такой, какой знал. Не хочу, чтобы он меня видел такой больной.

19 февраля 1980 года Рая умерла. Ей было всего 33 года. Перед смертью она написала письма, адресованные Марианне и Алёше. Похоронили её там, где она просила: на кладбище у деревни Неженка, недалеко от трассы в Оренбургский аэропорт. Врачи отпустили меня из больницы на похороны.

После похорон в семье произошла череда драматических событий. Маме, остававшейся некоторое время в Оренбурге, пожаловалась Марианна, тогда ученица шестого класса, на поведение её отчима. Мама приняла решение: забрать внучку и увезти в деревню. Это была почти детективная история. Надо было увезти девочку таким образом, чтобы Климентьев ничего не заподозрил до самого отлёта самолёта. В этой истории участвовали, кроме мамы, сестра Валя, соседи Раи по квартире и учительница Марианны. О том, что Марианну срочно и тайно вывезли из Оренбурга, мне по телефону рассказал Климентьев, позвонивший в тот же день поздно вечером мне в больницу.

Марианна заканчивала шестой класс уже в Калининской восьмилетней школе и жила у бабушки с дедушкой в деревне Подольская. В июне месяце после успешного лечения я тоже приехал к родителям. Мы долго обсуждали: как поступить с Марианной дальше. Возвращать Климентьеву было нельзя, хотя он очень просил меня об этом. Конечно, Марианне можно было жить и дальше у бабушки с дедушкой, но у них уже жила с малых лет одна внучка – Люда (дочка Вали), которая, кстати, до окончания десяти классов в Теребаевской средней школе воспитывалась дедушкой и бабушкой.

Мы вспомнили о Митине, родном отце Марианны, который жил со своей новой семьёй в Лысково Горьковской области.

Я написал ему письмо о том, что хотелось бы обсудить ситуацию, сложившуюся вокруг Марианны. Митин неожиданно сразу приехал и предложил, чтобы Марианна жила в его семье. Надеясь, что в материальном плане девочке будет лучше жить с родным отцом, мы согласились, поставив условие, что он будет привозить её, по крайней мере, на летние каникулы в деревню – к бабушке и дедушке. К сожалению, о своих обещаниях Митин благополучно забыл, и Марианна вновь посетила деревню Подольская спустя годы, уже будучи взрослой, вместе со своим мужем. Только мой отец, её дедушка, не дожил до этого дня. Сейчас Марианна живёт в Подмосковье в большом просторном особняке вместе с мужем и детьми, которых у них трое, и я думаю, её мать, моя сестра Рая, была бы за неё рада.

По-другому сложилась жизнь её брата Алёши Климентьева. В 16 лет он ушёл от отца, который жил с новой семьёй. Мы с женой не потеряли связи с Оренбургом и, несмотря на то, что живём в Йошкар-Оле, за тысячу километров от Оренбурга, регулярно навещали и навещаем родственников Лиды в Оренбурге. Кроме того, как я уже отмечал, там живёт со своей семьёй мой двоюродный брат – Подольский Николай Васильевич.

В один из приездов я отыскал Алёшу Климентьева. Он профессионально занимался спортом, проживал у друзей. Я рассказал о его матери, которую он помнил очень смутно, и вообще о нашей семье. Для него всё было откровением. Через несколько лет он погиб в автомобильной аварии, было ему всего 19 лет.

Я не забыл просьбу сестры и стараюсь поддерживать отношения с Марианной и бывать на могиле Алёши на Оренбургском кладбище.

Рая для нашей семьи навсегда осталась звёздочкой, которая так ярко горела и так неожиданно погасла. Даже после её смерти я ощущал её участие. Когда меня готовили к операции, накануне мне приснился фантастический и одновременно пророческий сон: мы с Раей оказались в большом подземелье, под нашей родной деревней. Вокруг ходили знакомые, но уже умершие люди. Там не было совсем темно, но сумрак и холод окружали нас.

Я сказал сестре, что хочу домой. Она подвела меня к лестнице, ведущей наверх, где был виден кусочек неба через отверстие, в котором проходила лестница.

– Поднимайся, – сказала сестра.

– А ты? – спросил я её.

– Я останусь здесь, – ответила Раиса.

И я полез наверх, где был солнечный свет. Я вышел из подземелья на берегу реки и побежал к нашему дому. Проснувшись, я сразу понял смысл этого сна. Мне предстояло жить в нашем мире, Рая оставалась в мире другом, может быть, несуществующем.

Мы никогда не забывали Раису. Мама часто рассказывала, что в свой последний приезд в деревню, когда Рая уже знала свой смертельный диагноз, она, проведя с родителями несколько дней, стала собираться уезжать. В день отъезда она зашла в каждый дом в нашей деревне и попрощалась со всеми жителями.

Спустя несколько лет мама попросила меня привезти с могилы Раисы горсть земли. Я выполнил её просьбу, и мама положила землю с могилы Раисы на кладбище около Старогеоргиевской церкви рядом с могилой своей мамы, моей бабушки Ульяны, и старалась как можно чаще бывать на кладбище.

В нашей квартире в Йошкар-Оле висит портрет Раисы. Это не просто память о старшей сестре. По нему я сверяю свои важные шаги и поступки в жизни. Мысленно пытаюсь представить, какой была бы реакция сестры на те или иные события, и стараюсь быть достойным её слов, которые она сказала за несколько дней до смерти: «Толя – хороший парень». 

Теперь у меня самого взрослые дети и подрастают внуки. Другое время, другие условия, но есть черты, которые я стараюсь сохранить в нашей семье – это открытость, доброжелательность, интеллектуальность и чувство собственного достоинства.

Всегда много друзей и знакомых по выходным, в праздники, а иногда и в обычные дни в квартире моей дочки Кати в Подмосковье. К ней, общительной, искренне сопереживающей за проблемы знакомых и близких, приезжают и звонят не только из Москвы, но и из других городов. Кате, единственной из наших детей, передались гены на вьющиеся волосы, что любила подчёркивать наша мама, обладательница в юности роскошных кудрявых волос.

Старший сын Александр, с юности самостоятельный и всегда реально оценивающий жизненные ситуации, сохраняет в своих чертах признаки сходства с нашими предками по мужской линии.

Младший сын Игорь, эрудированный и целеустремлённый, имеет все шансы сделать служебную карьеру. Его обострённое чувство справедливости тоже от наших предков из генеалогического древа, живших с честью и верностью.

Всем им я рассказывал о непростой судьбе моей любимой сестры, которая стала для меня символом женственности и обаяния. Хочется верить, что черты её характера передались её внучке и двум внукам, но при всём этом, я надеюсь, они будут более счастливы.