Анатолий САЗЫКИН. ГОЛОС ИЗ ГЛУБИНЫ РОССИИ. О поэтическом творчестве Таяны Тудегешевой
Анатолий САЗЫКИН 
Анатолий САЗЫКИН
ГОЛОС ИЗ ГЛУБИНЫ РОССИИ
О поэтическом творчестве Таяны Тудегешевой
Я – дочь, я ветвь абинского народа.
Наш род – Аба, и нет древнее рода.
Аба – отец. В степи клубится пыль,
Склонил седую голову ковыль.
Аба! И слышу стрел холодных свист.
Аба … Упал не землю желтый лист.
В тугом колчане каждая стрела
В боях лихих врага настичь могла.
Аба… Но конь споткнулся на скаку,
Лежит в кровавой пене на боку.
Был аргамак* со славою былой –
Затмило свет коварною стрелой.
Сыны ушли, избрав отважный путь,
Земля родная им не сдавит грудь.
Аба – отец! И глохнет в небе крик…
Алыпом** был, а стал седой старик…
Аба, Аба… Смолк наковален стук…
Замкнула тишина зловещий круг.
Аба, Аба… Как гулко бьётся кровь.
Где мой очаг и где отцовский кров?
Аба!.. А полдень светел и высок,
Аба… И дуло холодит висок.
Аба… Растаял звук и песней стих,
Пою я реквием – прощальный стих.
Наш род угас… О, нет печальней рода!
Я – песня-плач абинского народа.
-------------------------------------------------
*Аргамак – (шор.) лихой горячий конь.
**Алып – богатырь
Эти чеканные строки написаны молодой тогда ещё женщиной, но уже чётко определившей своё поэтическое и гражданское призвание и вступившей на историческую тропу своего народа, некогда славного своим трудовым и боевым прошлым, а ныне одним из малых народов, населяющих юг Кузбасса. Это шорский народ (Аба – (шор.) отец) со своей историей и культурой. Таяна (Татьяна) Васильевна Тудегешева (Каныштарова) – верная и ярко одарённая дочь своего народа, талантливый и самобытный поэт, член Союза писателей России с 1999 года.
Она родилась 19 ноября 1957 года, и ушла из жизни год назад, 14 февраля 2022 года. Памяти скорбной даты и посвящается этот очерк.
Родилась будущий поэт в таёжном посёлке Усть-Анзас в семье сельского учителя, директора общеобразовательной школы Василия Васильевича Каныштарова. Кроме неё в семье было ещё три сестры и два брата. Дикая таёжная природа, близость большой легендарной реки Мрассу, народные легенды, песни, предания и сказки навсегда станут первоосновой её миропонимания, характера и творчества. Как она вспоминает в своей автобиографии, пятилетней девочкой так захотела учиться, что 1-го сентября, когда отец стал собираться на работу, она набрала в старый портфель отца разных книжек и тоже пошла в школу. Отец сказал матери: «Не переживай, Она сама скоро отстанет»... Не отстала. И школу закончила раньше своих ровесников.
Пытаться писать стихи стала лет с двенадцати, но до осознанного творчества было ещё далеко. Заметили её стихи на выездном семинаре Союза писателей России в 1999 году в Абакане, там же приняли в Союз как бы в порядке исключения всего по двум рукописным сборникам стихотворений по причине их природной самобытности. Она была рекомендована на Высшие литературные курсы при Литературном институте им. Горького, поступила и окончила их в семинаре Юрия Поликарповича Кузнецова. Он, как известно, тепло относился к начинающим поэтам из среды малых народов, справедливо видя в них один из залогов развития русской литературы.
Несколько лет она будет заниматься вопросами возрождения шорской культуры в родных краях. В 2007 году издаст сборник стихотворений «Небесный полёт девятиглазых стрел», в 2013 – сборники «По ту сторону шорских гор» и «Элимай», в 2017 – сборник «Медногривое солнце встаёт». Наиболее обобщающим из них стал сборник «Небесный полёт девятиглазых стрел», стихотворения из которого и будут рассмотрены в этом очерке.
В сборнике пять тематических разделов: «Сквозь столетий туман», «Думы-караваны», «Листва времён», «Нежность ветвей», «Откровения шаманки». Шестой раздел составили стихотворения на шорском языке.
В предисловии к сборнику секретарь правления Союза писателей России Николай Переяслов подчёркивает, что вся поэзия Таяны Тудегешевой – «это шествие по тропе исторической и генетической памяти в глубину забытых веков, к истокам народной культуры». Отсюда в стихотворениях сборника ощутимое преобладание общего, родового, иногда даже вселенского над повседневным, субъективным и бытовым. И возникает обострённо-личное переживание судьбы своего народа в общем ходе истории.
В первых двух разделах сборника – «Сквозь столетий туман» и «Думы-караваны» – ощутимо слияние двух типов поэтической интонации – одической, прославляющей героическое прошлое тюркских народов, и элегической, выражающей горькое сожаление о прошедших веках. Ярчайшее проявление этого комплекса – уже приведённое стихотворение-символ «Род Аба». Поразительна внутренняя энергия стиха. Высочайшее напряжение авторского чувства передано двухстрочными строфами, что позволяет максимально ускорить выражение этого чувства. Ритм стихотворения – чёткий, без единого переноса: центральное слово «Аба» (отец), многократно повторённое, звучит как удар колокола, выражая и тревогу, и боль. Ключевая лексика – «пыль», «стрела», «конь», «алып» (богатырь), «кровь», и т.п. – выражает трагизм происходящего. Размер – очень чётко выраженный четырёхстопный ямб почти без пиррихиев. Но на концах строк вместо обычной для этого размера каталектики (чередования мужских и женских ударных окончаний) все окончания (кроме первой и последней строф) только мужские, что придаёт звучанию стиха суровый и мужественный характер.
Единственная в стихотворении четырёхстрочная строфа (предпоследняя) трижды повторяет слово «Аба», и за каждым повтором ассоциативный ряд: высокий и светлый полдень, холодное дуло у виска, стихшая песня, «Песня – плач». А первое и последнее двустишие предельно коротко и афористично передают сущность лирического «я» героини:
Я – дочь, я ветвь абинского народа…
Я – песня-плач абинского народа.
Природу любит абсолютное большинство людей. За красоту и гармонию, как место отдыха, природой любуются, ей посвящают стихи. Но многие из пишущих – посторонние, они гости на празднике природы. Совсем иная связь с природой у лирической героини Тудегешевой. По слову Николая Рубцова, это «самая жгучая, самая смертная связь». Для лирической героини Таяны Тудегешевой это и тайна, и опасность, и спасение, и воплощение неведомых законов бытия, и божественная красота, и страх, леденящий душу. Она не гость на лоне природы, она её порождение.
По-разному можно воспринять её образ-символ, но он таков, как в стихотворении «Лунными ночами».
Лунными ночами
Странный сон мне снится:
С узкими глазами
Тюркская волчица.
Взгляд её дремучий
Смотрит прямо в душу,
В мглу веков зовущий
Или – в день грядущий?
Знаю, Мать-волчица
С мудрыми глазами,
Ты – как память, снишься
В сговоре с веками.
Горы и отроги
Для тебя – уроки,
Пыль степной дороги –
Летописи строки.
Чуешь запах неба,
След в траве скрываешь,
Помнишь быль и небыль,
Скрытый путь свой знаешь.
На пути исканий
Сгинешь – я завою,
В тайный мир преданий
В ночь уйду с тобою.
Тюркская волчица
С узкими глазами,
Что ж годами снишься,
Что таишь веками?
Энемай*-волчица
С мудрыми глазами,
Для чего ты снишься
Из глубин сказаний?
----------------------------------
*Энемай – (шор.) мать.
Образ этот, без всякого сомнения, фольклорный, «из глубин сказаний». Достаточно вспомнить совершенно тождественный образ волчицы Акбары в романе Чингиза Айтматова «Плаха». Да, хищница, но она прежде и более всего – мать и хранительница тайны природы. Образ этот просто не мог родиться в сознании человека, живущего вне природы – вечной, великой, таинственной.
Художественный феномен Таяны Тудегешевой ещё и в том, что её поэзия и самобытна, национально-природна, и очень органично слилась с классической русской литературной традицией. Занятия на Высших литературных курсах в семинаре Юрия Кузнецова, опиравшиеся на её искренний, с ранних лет, интерес к литературе, начитанность в русской классике не просто обогатили её знания, а утвердили её в своём призвании – выразить в поэтическом слове то, что вошло в душу от слитности с природой и от полученных знаний. При этом она не впала в подражание кому бы то ни было, она осталась собой.
Возьмём, например, такую значительную тему её творчества, как непостижимость тайн природы. Она и одна из ключевых тем русской поэзии. Читаем ещё у Фёдора Ивановича Тютчева:
Природа – сфинкс.
И тем она верней
Своим искусом губит человека,
Что, может статься,
никакой от века
Загадки нет и не было у ней.
Один из классиков русской советской поэзии Николай Заболоцкий, занимавший отчётливые натурфилософские позиции, так выражает сходную мысль об отношениях человека и природы:
Учительница, девственница, мать,
Ты не богиня, да и мы не боги,
Но всё-таки как сладко понимать
Твои бессвязные и смутные уроки».
(«Засуха»)
Именно: «бессвязные и смутные».
Вот как звучит эта тема в стихотворении Тудегешевой:
Пытайся – и поймёшь.
На переходе между жизнью и смертью,
Застыв в хаосе грёз и образов,
Преодолев Время, Пространство,
Молчаливо стоит пустота.
Это и есть мир в своём начале!
Пытайся постичь смысл Пустоты,
Чтобы знать больше, чем говорить.
Не думай о просветлении,
Тем самым просветляя сознание.
Слившись с духовной гармонией,
Победив материальный дух –
Добродетель должна родиться.
Обретёшь золотые чётки!
Поняв великую Пустоту,
Разомкнёшь вечный круг жизни,
Поймёшь необъятность сознания,
Космическую необъятность творения.
«Пустота» здесь – это метафора той вечной тайны природного бытия, «застывшей в хаосе грёз и образов», что стоит в глубинах Пространства и Времени. Прикосновение к этой тайне возможно лишь через поэзию.
И неизбежно возникает имя ещё одного великого русского лирика – Афанасия Фета. Именно в его поэзии произойдёт не просто психологический параллелизм состояния души и состояния природы, как это всегда было и есть в русской поэзии, а возникает абсолютное двуединство, взаимопроникновение того и другого.
Вот в первой строфе стихотворения «Вечер»:
Прозвучало над ясной рекой,
Прозвенело в померкшем лугу,
Прокатилось над рощей немой,
Засветилось на том берегу.
Что именно «прозвучало», «прозвенело», «прокатилось» и «засветилось»? Совсем не случайно это все безличные предложения. Ничего этого не было без воспринимающей души. В душе это было.
Вот как у Тудегешевой в миниатюре «Тёмная вода»:
Озеро лесное, тёмная молва.
Плавает по озеру жёлтая листва.
Солнце не гостит здесь – сумрачно всегда,
И луны не знает тёмная вода.
Тёмная пучина, тёмные года...
Сломанную ветку приюти, вода.
Как органично соединились здесь тайна скрытого уголка природы, озера лесного, и какая-то смутная тайна души. Первая строка, в которой неожиданно соединились слова из разных сфер бытия, природной и человеческой – «озеро» и «молва, соотносятся с пятой, где «пучина» относится уже меньше к воде, а больше к «тёмным годам», и тогда уже «сломанная ветка» скорее всего метафора сломанной судьбы, чем обозначение сломанной ветки. И строка «солнце не гостит здесь – сумрачно всегда» в равной мере характеризует и озеро, и сломанную тёмной молвой судьбу. Конечно, такая трактовка уязвима с точки зрения логики, но это поэзия, в которой бессознательное, собственно художественно-образное, глубже и полнее формальной логики.
Или вот ещё миниатюра об этом же – об единстве души и природы, только попроще для восприятия и поближе к фольклорному источнику:
Ты ушёл. Всё так же пели птицы,
Сквозь листву весёлый свет струился.
Ничего не изменилось в мире.
Жизнь моя травинкой надломилась.
Ценнейшим качеством поэзии вообще и лирики Таяны Тудегешевой, основой поэтической образности является метафоризм поэтического мышления. В поэтической метафоре явления жизни, вроде бы на первый взгляд далёкие друг от друга, не только сближаются, но даже приравниваются одно к другому, образуя, по мысли Е.Г. Эткинда, как бы систему зеркал, позволяющую видеть скрытые стороны этих явлений. Сопрягаемые явления, отражаясь друг в друге разными гранями своими, объясняют друг друга. Происходит это в творческом сознании поэта и становится главнейшим способом выражения его мировидения.
Особенностью поэтического мышления Тудегешевой как раз и является её сосредоточенность на мире природы, что и позволяет ей душевное состояние своё передать через поэтические метафоры, связанные с природой. Очень показательно в этом отношении одно из стихотворений раздела «Думы-караваны» – «Бабушка в лучах июня».
Беседую с тенями
Давно ушедших солнечных дней,
Когда бабушка ходила
В зимний амбар за июнем.
В углу
Туеса с вином цветущего лета стояли,
Настоянные на горной воде
Родников таёжных,
Стекающих из сладостных рос трав,
Из долин душистых,
Ввысь возносящихся по утрам
К небесам восхода,
В высотах прохладных
Гроздьями чистыми собираясь,
Вбирая в себя силу небес,
Опадая дождями,
В час дивный священнодействия
Становясь вином терпким.
Бабушкино вино –
В нём аромат ячменных пашен,
Дышит
Пойманное в берестяные туеса лето,
Мерцает,
Как раскрывающиеся цветы рассвета,
И сквозь тонкий луч
В нём поблескивает солнце июня.
Смотрю сквозь вино
На невозвратные летние годы,
В таинственном единении
Со своим сокровенным,
В то прошлое,
Где осталась бабушка в лучах июня!
Ключевой образ стихотворения – вино – прост, неоригинален и кем только ни воспет. Но вбирает в себя столько чудес и таинств природы! Секрет-то ещё в том, что метафоры эти природны, органичны, рождены больше сердцем, чем умом. Они и воспринимаются даже не как метафоры, а влекут за собой шлейф жизненных ассоциаций, связанных с миром природы и души. Да ещё и соединены эти ассоциации с памятью о давно ушедших годах детства и святым для всякого ребёнка человеком – бабушкой. Не случайно же поэт не озабочена ни рифмованием строк, ни их размером, а раздумчивый ритм стиха передаёт главное – состояние души.
Очень важно то, что на смену тональности одической и элегической, характерным для стихотворений первых двух разделов сборника, по мере развития авторской мысли будет становиться всё более характерным тон эпический, гораздо более плодотворный творчески. Основные признаки его – это, во-первых, приятие жизни во всех её противоречиях и сложности и, во-вторых, выдвижение на первый план не собственно авторского лирического «Я», а сознания всё более общего, соборного, когда частное, повседневно-бытовое обретает внутренний бытийный смысл.
Таким естественным, природным проявлением законов бытия является в творчестве поэта тема земной любви – главная в третьем разделе сборника «Листва времён». Центральные стихотворения этого раздела – своеобразный тетраптих – стихотворения «Весенняя песня», «Летний урожай», «Осенние раздумья», «Зимняя ночь».
В полном соответствии с жизненной философией родного шорского народа, а по большому счёту – и с философией любого народа, жившего и живущего трудом на земле в единении с природой, основные циклы природного бытия и основные периоды жизни человека абсолютно совпадают. В природе это весна, лето, осень, зима. В жизни человека – молодость, зрелость, старость, подведение итогов, и окончательное увядание.
Этот универсальный закон природного и человеческого бытия, основы которого труд и любовь, лирически осмыслен и выражен в этом тетраптихе. Объединяет эти четыре стихотворения образ возлюбленного (Эркем – (шор.) милый, дорогой, возлюбленный) и образ поцелуя, как высшего проявления любви. Они композиционно закольцовывают каждое стихотворение. А содержание каждого из них – раздумье о торжестве природы, любви и труда.
Весна – время расцвета сил природы и души, время любви и цветения:
Посмотри, в платья свадеб опять облеклись
Цветы, как невесты в день судьбоносный.
Хмель проснулся, стебли его переплелись,
Обнялись тесно, словно пары влюблённых.
Между скал побежали вприпрыжку ручьи
С гор небесных, песням любви звонко вторя…
…………………………………………………
Мы с тобой выпьем остатки слёз дождевых
Из пиалок цветов-медуниц пьянящих
И наполним души пением птиц,
И пойдём, вдыхая аромат ветра,
К реке жизни. О, как тороплива она!
Приходит лето:
…Вот и лето пришло,
Наступили дни сбора жатвы, итогов.
Наш весенний посев завершил свою жизнь,
Созрев от жара любви солнца к природе…
…Так же зёрна счастья собирает душа
Из семян твёрдой верности бескорыстной –
Те, которые всласть посеяла любовь
В сокровенной глубине сердец пылких…
Осенние раздумья сопряжены с горечью от сознания неизбежности увядания сил души и природы, когда и «слёзы радости давно уже высохли до дна» и
…С гор дышит холод, идёт в низину,
Где впервые мы поцеловались с тобой…
Но душа подобно соку спелых ягод,
Скрытому от глаз в берестяных туесах,
Золотых веков мудрость прячет,
Превращая память былого в мечты.
Последняя ступень жизни человеческой души и природы – зимняя ночь – полна глубоким трагизмом:
Эркем! Будь со мной рядом, всегда будь рядом!
Не давай дыханью ветров ледяных
Разлучить утомлённые сердца наши…
Подбрось же в огонь дров, друг жизни моей,
Ведь он скоро погаснет в ночи беззвёздной…
…Вижу: соки годов глаза отягчили,
Потому тихий мрак хочет нас победить.
Огонь гаснет, скоро скроет пепел…
Меркнет жизни светильник, навек уходя.
Обними меня жарко, прежде чем сон обнимет,
Поцелуй жарко… Снег уже победил
Всё вокруг… кроме твоего поцелуя.
Вот такая лирическая повесть в четырёх стихотворениях о красоте жизни и труда, о неизбежности смерти и бессмертия любви. Авторская позиция в ней глубоко народная, стиховая интонация раздумчивая, говорная, изливается как единый свободный речевой поток, не делимый на строфы. Этот неторопливый разговорный ритм стихов характерен и для многих других стихотворений Таяны Тудегешевой.
Легко заметить, что в её стихотворениях нет ни слова о современности, её проблемах и суете. Но это вовсе не потому, что она жила в общественном вакууме и реальная жизнь её не задевала, а потому, что окружающая повседневность не рождала в её душе поэтического отклика и творчески не была ей интересна. Но великое жизненное значение литературы, поэзии, её бессмертие в том, что движение времени выдвигает такие аспекты жизненных проблем, которые вдруг актуализируют то, что ещё недавно не казалось значительным. Простой пример. Все мы с детства знаем пушкинскую сказку о рыбаке и рыбке. Замечательная умная сказка. По его же словам, «сказка ложь, да в ней намёк, добрым молодцам урок». Но вот сегодня, когда мир «сдвинулся» на идеологии, психологии и быте потребительства, сытости и вещизма, она совсем по-другому зазвучала. На Западе всегда было так, там это стало нормой. Но у нас-то, после контрреволюции 90-х годов, когда открылись возможности хватать, набивать карманы и желудок, некоторым «господам» строить коттеджи, дворцы и яхты, эта сказка приобретает, как уже пишут в серьёзных работах, философский характер. Она уже вполне становится предупреждением о том, что «потребительство превыше всего» закономерно ведёт к «разбитому корыту». Последние события об этом очень внятно говорят.
По сути таким же явлением стала и охватившая Европу и Штаты американская бесовщина во имя утверждения «прав личности» и «демократии», утверждения равенства полов. Парламенты европейских стран и даже Ватикан, вершина католической церкви, легализуют однополые браки, право и даже необходимость детям самим определять, какого пола им быть и т.д., и т.п. То, что этим уничтожаются законы природы, законы развития жизни на Земле, Божьи заповеди, законы морали и нравственности, их никак не волнует, потому что тут не только «свободами» запахло, а очень большими деньгами. И сопровождается всё это воплями на весь мир, что «русские варвары» в русских джунглях, как всегда, навечно отстали от «цивилизованной» Европы.
Я не стану цитировать «русских варваров» – Пушкина, Лермонтова, Некрасова и Есенина, воспевших очарование женщины, одухотворяющую и жизнетворящую силу любви, так как в «варварской России» это всем известно. Скажу о другом.
В страшные годы Великой Отечественной войны миллионам солдат и офицеров было жизненно важно, ждут ли их дома жёны, невесты, просто любимые женщины. Почти для всех это значило: хотеть ли выжить и вернуться или нет. Константин Симонов написал стихотворение «Жди меня», за которое был удостоен Сталинской премии. В войну, как известно, премиями не разбрасывались. А за это дали, потому что ждёт ли женщина солдата – это вопрос жизни и смерти, победы или поражения.
…Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня…
……………………………..
…Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: «Повезло…».
Не понять не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой…
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
(1941 г.)
У Тудегешевой тоже есть краткое стихотворение об отношениях женщины и мужчины, совершенно сопоставимое с симоновским, только не о войне, а о жизни, которая есть и труд, и борьба, и любовь, и смерть.
Для тебя, Эркем, я опорой буду.
В грозный час тебе я стрелою буду,
А в лихом бою я колчаном буду;
Если ранит враг, я бальзамом буду,
В час веселья, в той, я комузом* буду;
Станешь нищим ты, я сумою буду,
Если ты умрёшь – я землёю буду.
------------------------------------------------------------
*Комуз – (шор.) музыкальный инструмент.
То, о чём она говорит, – это ненарушимый закон жизни не только её народа, это закон вообще человеческий, который нынче рушится в жизни так называемого «золотого миллиарда», кичащегося своей «цивилизованностью».
И это вовсе не приниженность перед мужчиной, не «нарушение прав женщины». Её позиция сопряжена с сознанием силы своего женского обаяния:
Не смотри на меня, глаз моих не ищи.
Взгляд мой – омут в тиши, иль луна, что в ночи.
Заглядишься – утонешь, иль уйдёшь, как шальной,
Заплутаешь в тайге, сбитый думой хмельной.
Она сопряжена и с сознанием своей духовной силы и глубины:
…И не делай меня виноватой:
Я брела неизведанной тропой,
Набрела на ручей мелковатый,
Мне бы озеро с тайной водой.
Подаю тебе руку прощанья –
Жест прими мой открытый, мужской.
Знай, что я в этот миг расставанья
Сохраняю тебя для другой.
Ну, и как тут не увидеть родственность с пушкинским чувством, завершающим его стихотворение «Я вас любил»:
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам Бог любимой быть другим.
У Тудегешевой это не подражание Пушкину, это преемственность и развитие литературной традиции. Суть нравственной позиции Пушкина Белинский определял как «лелеющую душу гуманность». У лирической героини Тудегешевой мы видим несомненное благородство.
Как уже было отмечено, обстоятельства современной жизни совсем не нашли отражения в поэзии Таяны Тудегешевой, но проблемы исторической памяти волновали её не только по отношению к далёким векам её предков, но и к тому времени, когда «страна огромная» вставала «на смертный бой с фашистской силой чёрною, с проклятою ордой». Исторически точно пишет она в стихотворении «Сибиряки»:
Мы скуластые, пусть мы с глазами узкими,
Но в боях всех враги называли «русскими».
И не слыхивали нацисты фашистские,
Что из сплава народов – люди сибирские.
Правдивее и точнее сказать просто нельзя. Столь же замечательны и строки в стихотворении «Солдаты войны»:
Пусть русский слог – иной,
порой произносился туго,
но следопыта языком
владел из них любой!
Не зря молва: «Бьют шорцы белку в глаз!» –
Они врагов разили метко снайперской рукой.
Пятый раздел сборника – «Откровения шаманки» – более всего пронизан национальным колоритом. Для автора шаманка – это, конечно, реальный персонаж шорского быта, истории и культуры, но главное всё-таки – это поэтический образ – символ духовного всеведения и всевидения, духовной власти над силами добра и зла, и этим очень близкий, по сути тождественный поэту-пророку в русской литературной традиции. В стихотворении, открывающем раздел, мысль эта выражена очень отчётливо:
Сердцем чую, что ветра рисуют
На страницах вод, в тиши уснувших;
По лицу небес – что тучки пишут,
Тёмных рун читаю откровенья.
Соловьиных трелей сладкозвучных
Смысл божественный, дивясь, постигла;
Суть цветов понятна, их дыханье –
Добрый дух живёт в них вездесущий.
………………………………………….
...Ночь. Костёр. И я с шаманским бубном
Вызов силам аспидным бросаю.
Антропоморфизм природных явлений свойствен вообще любому фольклору. Поэт из этих бездонных источников народных преданий черпает не только красоту и поэтичность художественных образов, но и прикасается к таким тайнам бытия, над которыми по самонадеянности и слепоте душевной можно сколько угодно иронизировать, но волновать человеческое воображение они никогда не перестанут.
Вот такая, например, природная зарисовка с несомненным философским и нравственным подтекстом в стихотворении «Человек! Не тревожь…»:
В горах над тайгой –
клочья тумана бродящие:
Это мёртвые души, места не находящие.
Привидениями молча передвигаются,
В нелюдимых чащобах
безутешно слоняются.
Не прощённые, отцом не благословлённые,
Материнской прощальной слезой
не окроплённые,
Души павших в тайге от жестокого холода,
Души в чащах заблудших и погибших от голода,
Диким зверем сражённых
и угасших от раны,
Очага не нашедших, погребённых бураном...
Человек!
Не тревожь
бесприютные души тумана.
Строки эти, помимо их прямого трагического смысла, содержат и несомненный метафорический смысл о блужданиях души человеческой в тупиках бытия. А если их ещё воспринять в контексте нашей недавней истории, то это вообще реквием.
Столь же метафоричен смысл и такого стихотворения в этом разделе сборника, как «Сухостой». В мире природы – это безжизненные пустоши, возникающие в живом океане тайги по каким-то неведомым причинам, в своём роде проклятые места. В русской поэзии изображено такое создание природы, к которому «и птица не летит, и тигр нейдёт, лишь вихорь чёрный на древо смерти налетит и мчится прочь, уже тлетворный» – в «Анчаре» великого Пушкина. Это образ-символ вселенского экзистенциального зла, которое отторгается природой.
И снова: это не подражание Пушкину. Это фактор природной жизни, какой Пушкину и ведом не был. Зато ему было ведомо другое: то, что отторгает природа, приемлет и даже использует человек.
В стихотворении «Сухостой» – другая ментальность, но существования зла она не отрицает. Вот отрывок:
Нет и птиц, и зверь, таясь во мгле тумана,
Не проложит след в лесу гнилом.
Волк, в глухую ночь застигнутый бураном,
Обойдёт петлёй зловещий сухостой.
Содрогаясь, месяц взглядом опустелым
Спешно поутру проложит тайный путь,
И мгновенно Некто в чаще помертвелой
Всё вокруг замкнёт капканом в мрачный круг.
Силу и полноту поэтического дарования Таяны Тудегешевой дополняет и тот факт, что, желая продолжения рода своего, она оставила на земле трёх сыновей, теперь уже взрослых сильных мужчин, и сожалела только об отсутствии дочери.
В последнем сборнике «Медногривое солнце встаёт» есть стихотворение с значащим названием «Живу, как могу». Вот строки из него:
Жаль, что родина стала безлюдной пустыней,
Напевов родных не слышно уж ныне.
Жаль, что дочь на руках никогда не качала,
Ей чёрные косы не заплетала.
Жизнь дорогу другую мне предначертала:
Сынов поднимать, чтобы крепче стала.
Есть три сына, кедры-опоры, много иль мало?
Ивушку-дочку судьба обещала.
Когда ж вдаль навеки уйду тихим ветром,
Вслед дочка заплачет, знаю об этом.
Вклад её в культуру народа родного бесценен. А пока жива культура, жив народ.