Александр ЛЕОНИДОВ. МЕТОД ПРОФЕССОРА ВЫСОРГИНА. Рассказ

 

Александр ЛЕОНИДОВ (Филиппов)

МЕТОД ПРОФЕССОРА ВЫСОРГИНА

Рассказ

 

– Шутить таким… – строго сказал чопорный и надменный, белобородый профессор Высоргин, – играть таким – нельзя! Есть темы, над которыми нельзя шутить, которыми нельзя крутить, и если мы с вами, Вадим Сергеевич, не хотим превратиться в наших пациентов, то обязаны такое понимать… Есть темы, на которые допускается художественный вымысел, гипотетический допуск, а есть – которые должны быть строго протокольными. Без этих вот ваших игрищ смыслами, аллегорий и гипербол!

– И в чём вы видите шутку, профессор? – устало осведомился издёрганный и затёртый трудной жизнью и страшной работой доктор Скрытников.

– Мы говорим с вами о фашизме, – нудел Высоргин, – современном, самом настоящем, в округлённой полноте фашизме, а вы приводите какие-то выдумки из вашей диссертации двадцатилетней давности! Может быть, так, а может быть, не так…

Скрытников поднял руку в протестующем жесте:

– Профессор, я в данном случае говорю не о феномене! Наш феномен я оставляю пока за скобками! Такими феноменами потчует «жёлтая пресса», они неправдоподобны, им не поверят… Но чему именно в них не поверят – вот вопрос? Люди видят фантастику в паранормальном, люди видят фантастику в экстрасенсорном, но люди давно уже не видят никакой фантастики в любом, даже самом запредельном уровне нацистской жестокости…

– Ну, если их каждый день потчуют этим в новостях…

– Профессор, мы засекретили феномен, мы не станем о нём болтать, да и выболтали бы – нам никто бы не поверил. И правильно: феномен незачем понимать, он же феномен! Феномен уникален, он исключение, а не правило. Он случается всего один раз, и легко мог бы вообще не случиться: где исключительное, там недалеко и до невозможного… Но я говорю о контексте! Вот чего я не понимаю!

– Для этого мы и проводим исследования, подключили все виды аппаратуры…

– Я не дерзаю и не посягаю понимать одинокий, такой неправдоподобный с виду, редкий и исключительный феномен! Но контекст-то я должен понимать, ведь он распускается тысячами подобных случаев, в которых только воскрешения нет, а всё остальное – стандартно… Контекст отнюдь не единичен! Он масштабен, он опирается на сотни и тысячи с садистской маниакальностью запротоколированных самими же садистами случаев…

– Мы с вами врачи, Вадим, и не наше дело понимать политику, войну…

– Политика решает политические вопросы, война – военные! Но когда задачей ставится тотальное истребление целого народа – это уже по ту сторону и политики, и войны, профессор! Сколько инфернального можно натолкать в опустевшую без души человеческую оболочку?! Думаете, на это сможет ответить политик или генерал? Это наши вопросы! Для их разрешения мы много лет учимся на психиатров, а наши «коллеги» – в духовных семинариях…

Скрытников неврастеническим жестом взъерошил до срока поседевшие волосы и продолжал почти на грани истерики:

– А потом мы выходим с дипломами, и видим, что бесноватые никому не интересны своей бесноватостью, чёрт среди людей сам по себе никого уже не удивляет, а удивляться начнут, только если он левитировать или телепортировать станет!

– Я вам ещё раз говорю, Скрытников: клин клином вышибают!

– Скажите другое, профессор: если Бог есть, почему он такое допускает?

– Бог мог бы всё исправить без нас, – заученно отрапортовал привычный отвечать на этот вопрос преподаватель медуниверситета. – Но для этого ему пришлось бы нас уничтожить. А Бог нас любит и жалеет, и не хочет уничтожать. И предлагает нам исправить всё самим.  

– Но не вашими же методами!

– А почему не моими, док?

– Вы предлагаете лечить образами ада, но мне трудно не то что партнёрство с «этими», а даже дышать одной с ними атмосферой, ходить по одной с ними земле… Меня тошнит оттого, что они существуют, и эта тошнота – на мой взгляд, признак человека. Я могу вам сказать, что даже работая глубоко в тылу и даже не приближаясь к контексту нашего феномена, я морально и психически сломался! Парадокс в том, что в пределах моего восприятия оказалось для него же запредельное! И теперь вы предлагаете мне, лечащему врачу Ростика, пугануть его этой нечистью тут, в больничной палате?!

– То есть вы не даёте согласия на шокотерапию?

– Считайте консилиум не состоявшимся. Нет, не даю. Я не могу подвергать Ростислава такому риску вторичной аффектации.

– Ну, а если это приведёт к выздоровлению, как в случае с Тимашевой и Алсуфьевым?

– А если нет? Если он от возбуждённой кататонии уйдёт в ступор?

– Доктор, у нас с вами уже какая-то сказка про «белого бычка» получается…

 

***

– Понимаете… – задумчиво и чуть отстранённо начал доктор Скрытников. – Я не хочу, чтобы вы поняли мой отказ как каприз или личную неприязнь… Профессор Высоргин поставил меня практически в безысходное положение упрёком, который напрямую относится к вашей просьбе, Артур Альбертович… Эту историю нужно рассказывать с начала. Вы в курсе, откуда у Ростика его дар?

– Я, – сознался Артур Альбертович Едянский, – знаю только сам факт его дара. Мне продали видео с его визитом. Не спрашивайте, кто, но знайте, что очень дорого. Я точно знаю, что ваш Ростик во сне имеет возможность выходить за пределы трёхмерного пространства и возвращаться оттуда с предметами, которых раньше в комнате не было. Именно так он и спас жизнь этого вашего несчастного завхоза Нифонтова, принёс ему из другого мира флакон с эликсиром, явно неземного происхождения… Если бы, доктор, меня могло спасти что-то другое – я бы вас не побеспокоил. Но мне сказали твёрдо, что при моём диагнозе, кстати, сходным с диагнозом Нифонтова, моя единственная надежда – Ростик из психушки… На земле меня уже ничего не спасёт. А я очень хочу жить, доктор! Очень! Назовите сумму! Назовите крупную сумму! Я готов… Только помогите… Слушайте, ну так же не бывает: какой-то Нифонтов, живущий в коммуналке, выжил, а Едянский, сам Едянский из списка «Форбс», загнулся при сходном диагнозе!

– Артур Альбертович, профессор Высоргин…

– Да плевать мне на профессора Высоргина!

– Ну, послушайте… – умоляюще простонал Скрытников. – Мы решим, как с вами быть, но вначале я должен вам всё рассказать! Вы деловой человек, вы мастер сделок, может быть, вы придумаете решение, включающее профессора Высоргина… Ростислав Иваньков – русский тринадцатилетний мальчик с Луганщины. Он попал в руки нацистского зверья, которое за незнание своего криворечья, корявого диалекта, стало его жестоко избивать. Они называли это «экспресс-курсами по размовлению»… От побоев мальчик умер, точнее, вошёл в состояние клинической смерти. Но этого показалось мало зверям, и…

– А я заметил, что вы избегаете называть их по имени! – игриво подмигнул олигарх, чтобы скинуть раздражавший его морализаторской пафос. – Это такое суеверие, доктор? Типа – «позови чёрта, он и появится»?

– Отчасти да, – сознался Скрытников, которого действительно тяготило «имя собственное» сепаратистов, называющих «сепаратистами» своих врагов в точности так же, как дьявол сам себя зовёт только и исключительно «богом».

– Но угадать имя страны по таким деяниям – самый простой из всех ребусов! Угадайте, Артур Альбертович, в какой стране мира могут расстрелять родителей на глазах у их детей, при этом снимать всё на видео и хохотать в кадре? В какой стране мира в спину военнопленного втыкают лопату, а потом заставляют ползать, снимая это на видео и со смехом в кадре? В какой стране мира людей заживо закапывают в землю, снимают это на телефон и хохочут, как будто на концерте у комика? Как талантливого поэта узнают по манере письма, стилю, как великого художника узнают по манере изображения, так и без упоминания имени любой сразу поймёт, о какой стране речь, по стилю этих поступков! Ubi rerum testimonia adsunt, quid opus est verbis?

– Что, простите? – изломил бровь источающий флюиды дорогого парфюма и страха могущественный, схожий с бесом, собеседник.

– Это латынь. Очень известное крылатое выражение: «Где дело говорит само за себя, к чему слова?». Антон Павлович Чехов его использовал неоднократно… Впрочем, в сторону, при чём тут Антон Павлович?! Итак, звери, имя которых слишком очевидно из их поступков, чтобы его называть, и не к ночи будь помянуты, – продолжали издеваться уже над трупом. Те, кто истязал Ростислава, неизвестно зачем сунули его босые ноги в крутой кипяток…

– Какой ужас! – передёрнул плечами олигарх Едянский. – Откуда вы всё это знаете? Ростик ведь не разговаривает…

Скрытников был благодарен холёному светскому льву за этот, пусть и половинчатый, смазанный, но всё же ожидаемый вопрос. Ведь он каждый раз надеялся, что очередной слушатель истории Ростика Иванькова в этом месте воскликнет: «Немыслимо! Как такое может быть?!». Но люди разучились так спрашивать.

Люди настолько привыкли к фашистской жестокости, что раз за радом бегло опускали эти подробности, торопясь поскорее перейти к лакомству паранормального феномена. А у Едянского проступили навыки следователя. Его, как и других слушателей, не изумила сама жестокость, но хотя бы заинтересовали источники сведений о ней!

Говорят, что три профессии очень похожи: бизнесмена, следователя и врача. Все трое поневоле учатся плести одну и ту же сеть вопросов, чтобы установить истину. Едянский – как и следователь на его месте – моментально сплёл воедино, что потерпевший нем, а значит, в деле имеются иные свидетели.

– Ростик-то не говорит, – пояснил Скрытников, – но его мучители снимали всё это на видео. На телефон. Чтобы отправить своим семьям. Они бурно радовались, наверное, им казалось, что они отлично шутят и что они звёзды КВН… И чтобы семьи тоже посмеялись – они сделали такое видео… Оно стало «вирусным» в интернете, но не потому, что смешное – таких нацистских шуток в интернете завались, а потому, что умерший мальчик воскрес… Когда его ноги обварились в кипятке, что-то, видимо, сработало, что именно – врачи гадают, сказать не могут… И Ростислав вернулся с того света. Я полагаю, что Ростик зашёл немножко дальше клинической смерти, в настоящую. Не просто туннель повидал, но и прошёл туннель – пока чрезвычайные обстоятельства не вынудили его жить дальше… Мальчик сошёл с ума, это и неудивительно, я тут специализируюсь по таким пациентам, которые имели несчастье увидеть фашизм у самого края, в упор и близко… Но кроме вполне предсказуемого безумия и кататонического расстройства у мальчика появилась непредсказуемая и невероятная способность. Та, которую вы смотрели на купленном вами видео исцеления нашего завхоза…

– Мальчик засыпает, во сне перемещается в рай…

– Мы не знаем, как это называется, условно называем это место раем… Ростислав единственный из людей, который умеет туда пройти и вернуться к нам обратно… А поскольку он лишён разума, то этих переходов даже и не замечает, не осознаёт… В его восприятии это место вне нашего физического пространства – ну, просто как ещё одна комната, как чуланчик, что ли… Мы точно не знаем, что там происходит, Ростислав нам рассказать ничего не может, но… Я предполагаю, Артур Альбертович, что в этом месте, условно названном «раем», человеку достаточно что-то вообразить, чтобы оно тут же и появилось…

– Вам не кажется, – мрачно констатировал олигарх из списка «Форбс». – Ад возник именно таким путём? Люди воображали не то, что нужно, оно тут же появлялось перед ними, и вуаля…

– Может быть, может быть! – усталый врач выглядел рассеянным и не хотел вдаваться в дискуссию на отвлечённые темы. – Ростислав – мальчик, и пережитый шок сделал его меньше его же лет… Он теперь почти младенец, понимаете? С той стороны… Оттуда… Ну, не знаю, как ещё это место обозначить… Он приносит обычно игрушки. Иногда малопонятные предметы неведомого назначения, видимо, просто плод его сонной фантазии… Мы установили круглосуточное видеонаблюдение за палатой Иванькова, чтобы наука могла лучше изучить этот загадочный феномен. Слухи стали расползаться, и наш завхоз, преступно воспользовавшись служебным положением, пробрался к Ростику и рассказал о своей беде. Ну, дальше вы знаете, если видели… Ростик уснул… Спал недолго… Вернулся с какой-то баночкой-скляночкой… Это даже был не флакон, а нечто такое, каким маленький ребёнок воображает флаконы… Материал сосуда науке оказался неизвестным, жидкость внутри – тоже. Но одного глотка из этого пузырька хватило Нифонтову, чтобы его диагноз был снят, и все обследования подтверждают, что его болезнь просто растворилась в тканях организма…

– Мне тоже так нужно! – сказал Едянский тоном человека, не привыкшего к отказам.

– Профессор Высоргин упрекает меня публично, что я отказываюсь лечить Ростика, и надеюсь использовать его способности в коммерческих, так сказать, целях… Для личного обогащения… Мол, я опасаюсь – это у профессора домыслы такие, – что если Ростик поправится, то его дар пропадёт, и с того света он уже ничего приносить не сможет…

– Пусть один раз мне принесёт, а потом лечите!

– Вы опять не дослушали! Профессор Высоргин практикует шокотерапию. Грубо говоря, он находит самых страшных мужиков, каких может, одевает их в нацистскую збройную форму и разыгрывает сценку: они вваливаются в палату к больному со сходным анамнезом. И там начинают на мове ему угрожать, и от вторичного шока проходит первичный… Человек, снова жутко испугавшись, возвращается к нам…

– И что?

– Высоргин имеет несколько успешных случаев такой терапии, и он настаивает, чтобы и к Ростику метод инсценировки тоже применили…

– И почему вы отказываетесь?

– Понимаете, тут тонкая этическая грань. У Ростика слабое здоровье, его организм, как вы понимаете, сильно подорван. Нельзя заранее предсказать силу его шока, если он снова встретится с теми, кто за краем… Очень может быть, что клин клином вышибет, и он поправится. А может быть, умрёт. Тут или так – или так, и надо рисковать…

– А какие ещё варианты?

– Больше никаких. Профессор Высоргин говорит, что рискнуть лучше, чем дать мальчику до старости жить придурком с кататоническим раскачиванием… Мы даём мальчику шанс снова начать жить полноценной жизнью, и шансы примерно 80 на 20.

– В какую сторону?

– 80 за то, что он поправится.

– Ну, знаете… Тут и думать нечего…

– Двадцать тоже немало, Артур Альбертович… Я не прощу себе, если своими руками убью Ростислава. Он и так слишком много пережил, чтобы ещё врачи над ним эксперименты устраивали… С другой стороны, время идёт, и шансов на его исцеление всё меньше. Это нужно делать или сейчас, или уже никогда… И вот представьте мою ответственность: если он будет жить до 80, до 90 лет, продолжая оставаться идиотом, и уже неизлечимым?! А тут ещё и Высоргин настаивает, настырно лезет ко мне, подозревает, что я собираюсь продавать мальчика, как феномен в цирке…

– А я тут при чём?

– Ну как – «при чём»?! Вы явились ко мне именно с тем самым предложением, в котором и подозревает меня Высоргин! Вы мне деньги предлагаете за ночь на соседней койке, в палате с Ростиком! И если я вам разрешу – получается, что подозрения Высоргина оправданы…

– Послушайте, доктор! Не хотите денег брать – не берите, я не настаиваю! Но речь идёт о жизни и смерти человека! Вы же клятву Гиппократа давали… Может быть, я для вас не лучший из людей, но я тоже человек… И меня можно спасти, как спасли трижды никому не нужного завхоза психушки! Ну неужели же моя жизнь, жизнь человека, который выступает работодателем для пятидесяти тысяч рабочих и клерков, – менее важна, чем жизнь вашего Нифонтова?!

– Нифонтов наказан…

– Да? И как? Тем, что его из смертников по амнистии выпустили?! Меня так накажите! Я согласен! Накажите так меня, да и дело с концом! Вы заикнулись, что я мастер вести переговоры, так вот моё предложение: дело ведь в этом Высоргине, так? Это его упрёк вас останавливает? А что, если этот самый Высоргин придёт сюда, и на коленях будет вас упрашивать, чтобы вы мне помогли? Причина снимется, вы будете готовы исполнить свой гражданский и человеческий долг?

 

***

– Мы ничем не навредим мальчику! – уговаривал доктора профессор. – Мы будем внимательно смотреть с мониторов! За каждым их жестом! Мы хорошо проинструктируем этого Едянского, как вести себя в палате с Ростиком, что можно говорить и делать, а чего нельзя… Едянский обещал быть лапушкой… Чтобы не пугать мальчика, он будет ходить только на корточках или на коленях, как перед малышом… Моё условие – никто незнакомый не должен возвышаться над Ростиком… Смотреть – только снизу вверх. Весь текст Едянского мы заранее запишем на бумажку и внимательно с вами прочитаем! Ни слова сверх разрешённого врачами! Едянский и сам заинтересован, чтобы его слова подействовали, не городить отсебятины… Он умный человек, он это понимает, поверьте!

Мальчик ходит туда каждую ночь, мы не можем этому помешать, да и не стремимся! Мальчик обязательно туда пойдёт, с Едянским или нет, он вынес склянку для завхоза очень легко, ничего не удивляясь и не пугаясь… Попросили – вышел в соседнюю комнату и принёс, что просили. В самом деле, дело же не только в деньгах! Речь идёт о человеческой жизни, а риска никакого…

 

***

Вокруг пациента Ростислава Иванькова громоздились самые дорогие и замысловатые игрушки, уповающий на него олигарх заставил весь больничный столик роскошными конфетами. Ростик принял нового гостя благосклонно, конфеты кушал, игрушки вертел в руках, и на слезливые просьбы принести лекарство – благодушно кивал. Трудно было понять, понимает ли он, о чём ему говорят, глаза Ростика оставались мёртвыми, неотмирными, но жесты – ободряли.

Потом мальчик, как и положено по довольно строгому расписанию, составленному лечащим врачом, лёг «баиньки». Едянский, одержимый силой последней надежды, лежал на соседней койке, спать, разумеется, не мог, но вёл себя тише мыши…

Когда сон пришёл к Ростиславу – то тут же прервался ужасным, непередаваемо мучительным, адским криком, которого лечащий врач от Иванькова никогда прежде не слыхал. И даже не верил, что человек может так кричать… Тем более ребёнок, которому нет ещё и пятнадцати лет…

Медперсонал отреагировал почти мгновенно, медбратья ворвались в палату, срочно вывели Едянского, доктор Скрытников, с острым чувством вины обнял больного мальчика, прижал его к себе, гладил по голове и умолял успокоиться.

И понял – раньше всех слов от Ростика понял, просто по мерно подрагивающему в руках тельцу, что мальчик уже не болен…

А потом два года молчавший Ростислав заговорил. Связно, складно, как когда-то, до встречи с «экспресс-курсами кривого диалекта».

– Дядя Вадя! – сказал Ростик, заглянув в самую глубину глаз заплакавшего лечащего врача. – Я туда больше не пойду…

– Ты заговорил, Ростиславушка… – комкал рыдания Скрытников.

– Ну да… Дядя Вадя, мне там сказали, чтобы я больше не ходил… Нельзя вот так между мирами ходить… Они мне и раньше говорили, только я же дурик был, ничего не понимал толком… Ну, и забывал потом… Время пройдёт – я и не помню, что просили не приходить…

– А теперь будешь помнить?

– Ну, теперь я всё стал помнить, дядя Вадя! Вот флакончик, его тот дядя просил… Которого хотят забрать… Эти, голубожопые…

– Нельзя так говорить! – очень мягко, без укора, возразил Скрытников. – Это слово ругательное…

– Я знаю… – зачастил вернувшийся из кататонии мальчишка. – У нас все их так звали… У них же шевроны голубо-жёлтые на рукавах…

– Знаю, знаю, Ростик, и флаги…

– Я только когда уснул, увидел… Их не всегда видно… Дядя добрый, он игрушки дарит… А их, наверное, штук восемь, и просто так их не разглядеть… Они за этим дядей пришли, думают, что ему немного осталось… Пусть флакончик выпьет, они и разойдутся…

– Профессор, вы хоть понимаете, что случилось?! – взмолился доктор Скрытников глядя на умилённого профессора Высоргина.

– Сработал мой метод, коллега…

– Какой «ваш метод»?

– А вы, наверное, решили, что олигарх этот меня купил? Нет! Деньги нам с вами не помешают, само собой, но главное… Метод, который вы долго не хотели использовать… Всё получилось, как я и предлагал, и даже массовку нанимать не пришлось… Простите, коллега, если бы я вас предупредил раньше, вы могли бы воспротивиться…

– Чему?!

– Понимаете, мы пустили к мальчику в палату смертельно больного олигарха из списка «Форбс»… А раз он и олигарх, и «на сносях» – эти, разумеется, само собой, всё время с ним… Ждут, пока он «копыта отбросит». И сами сучат копытцами от нетерпения…

– Да какие ещё эти?!

– Ну что вы как ребёнок, доктор? Не понимаете какие эти? – передразнил профессор. – «Окраинцы» нашего мира…

– Русского мира?

– Почему именно русского? Человеческого…

Уфа, 27-28 января 2023 г.