Валерий ЧУБАР. БЕССОННАЯ ОСЕНЬ. Поэзия

 

Валерий ЧУБАР

БЕССОННАЯ ОСЕНЬ

 

                                             Внимая ужасам войны…
                                                                       Н.А. Некрасов

* * *

Я помню, как лет пять после Чернобыля

ходил по опустевшему селу

близ Овруча. Там тихо и светло было,

в пронзённом радиацией раю.

 

Я помню школу с выбитыми стёклами,

бурьян у стен покинутых домов,

рушник, покрытый грязными потёками,

что был когда-то бел и нов.

 

Я помню: то больное, что ворочалось

в душе, смирял, как это повелось.

И думал: «Слава богу, всё закончилось!»,

не зная, что всё только началось…

 

* * *

Мускулиста рука Ясона

и не дрогнет в страхе она.

Сеешь в поле зубы дракона –

вырастает война.

Впрочем, если играть в открытую,

мифология не нужна.

Сеешь ненависть ядовитую –

вырастает война.

 

Нынче даже и врать не надо,

нынче в моде полутона.

Сеешь сорную полуправду –

вырастает война.

 

Ни к чему терпеть неудобства,

ведь гордыня не зря дана.

Сеешь пышное фанфаронство –

вырастает война.

 

От того, что душит, отдушину

ищешь: «Пошло всё на свете на…».

Сеешь скудное равнодушие –

вырастает война.

 

Опускаешь руки. Немеешь.

Как истории глубь темна!

Ничего вообще не сеешь –

вырастает война.

 

И стоит пред тобой, громадна,

и растёт, всё ещё растёт.

И чернеют на Солнце пятна,

будто тоже война идёт.

 

* * *

Где-то, стены зданий корёжа,

их с землёю ровняет смерть.

А к тебе, с твоей гладкой рожей,

хоть бы камушку долететь!

Хоть бы брякнуть негромко в дверцу

навороченного авто!

Но однажды поймёшь ты: сердце

есть и может болеть оно

очень тяжко. И тихий ангел

в подступающей к тебе тьме

скажет: «Глупый, плакать не надо.

Это камушек долетел».

 

* * *

Дома элитные, сколько их стало!

Куда ни глянешь – публичный дом.

«Публичный» – сказал я? Что ж это я, старый!

Элитный, элитный… Элита в ём…

 

Да и не дом уже – комплекс, зона,

внутри которой замкнут эдем.

Здесь против ветра плюют с балкона

и пишут вилами на воде.

 

Но всё это с видом таким серьёзным

делается – обсоси гвоздок!

В каждом пентхаусе по Ивану Грозному,

Дальный Запад и Дикий Восток.

 

Вечность куплена за бесценок,

смерть переброшена в интернет.

Ни света, ни мрака – кругом оттенок

тени. Границ этой тени нет.

 

Вот только вечность не знает о тайне вкладов,

а смерть о компьютерной суете.

Время движется так, как надо

ему, а не этим, тем, или тем.

 

Время пройдёт, как проходят роты

маршевые под проливным дождём.

Тень, что с миром сводила счёты,

напрасно надеялась: «Побеждён!».

 

В пентхаусе рожь не заколосится,

когда проблеск смысла утратит он.

Крылом зачеркнёт стремительно птица

к ней подползающий Вавилон.

 

Его эдемчики и эдемы,

жиревшие на чужой беде,

станут слепы, глухи и немы

в рождённой ими же темноте.

………………………………………............

Когда-нибудь, с матерью своей рядом

в кочевье пробравшись сквозь дикий лес,

мальчик, увидев руин громады,

спросит старейшин: «Кто жили здесь?».

 

И старейшины, кашлем сотрясши груди,

ответят, наморщив смуглые лбы:

«Кто жили? А как ты думаешь? Люди! –

И добавят задумчиво: – Вроде бы…».

 

* * *

Мы лагерь разбили у самой реки. Беспокойные волны

Двины лишь полоска песка отделяла от нас.

Дождь переставал и опять начинался. И шёл он,

и шёл он, по тентам палаток потоком струясь.

 

Намокшие гривы коней тяжело обвисали.

Пасясь у реки, головой иногда поводя,

на берег другой взгляды кони бросали. А там, над лесами,                                                                

всё таяло в дымке бесчисленных капель дождя.

 

Дорога, ведущая к лагерю, в поле петляя,

сейчас стала просто участком раскисшей земли.

Машины скользили, то влево, то вправо сползая,

ворочаясь в глине разъезженной вдрызг колеи.

 

«Тринадцать КП размечаем. Дистанция – двадцать».

«Смотрели погоду на завтра?». «Смотрели. Дожди».

«Короче, с седла не слезая, все будут купаться».

«И нам на КП то же самое – мокни, да жди».

 

«Уазик» кренился, как будто корабль. Мне казалось: в окошко

я выставлю руку – и пижмы пучок ухвачу.

А вот и ромашки. А вот жёлтой льнянки немножко.

Колючка… названье не знаю, и знать не хочу.

 

Контрольные пункты ложились на карту. Кому-то

ступеньки на первое место, кому-то к слезам.

«Всем выспаться нужно, а как же дежурство под утро?».

«Да я отдежурю», – водитель негромко сказал.

 

«Один чёрт, не спится». «А что так?». Водитель помедлил.

«Вернулся оттуда – и спать не могу по ночам…».

«Уазик» метался, штурмуя размокшую землю.

«Так страшно?». «Да, страшно», – ответил он и замолчал.

 

И мы замолчали. Но завтрашних соревнований,

но жизни, по-детски не верящей в то, что конечна она,

усилья держали над пропастью нас. Так привычно держали,

как всадника держат, давая опору ногам, стремена.

 

И вскоре вновь шёл разговор – как всё сделать получше,

о чём не забыть… Я с обочины глаз не спускал.

Ромашки исчезли. Шеренгой стояли колючки,

названье которых не знал я. Не знал я. Не знал…

                                                                                       г.Архангельск