Андрей КАРПИН. СЕДЛАЮ ЛОШАДКУ: НУ, ВСЁ! Я ПОЕХАЛ. Стихи

Андрей КАРПИН

СЕДЛАЮ ЛОШАДКУ: НУ, ВСЁ! Я ПОЕХАЛ

 

САМОЕ ПРОСТОЕ                       

Кружка крепкого чая

хлеб и масло куском

я за всё отвечаю

в этом мире людском

за язык ведь не тащат

но скажу невпопад

чтобы жизнь стала слаще

в душах должен быть лад

чтоб не било с размаху

чтоб не чувствовать боль

только что я про сахар

если надо про соль

если всё по рецепту

то без соли нельзя

вносят в жизнь нашу лепту

и враги и друзья

если первые раны

посыпая прижгут

поздно ты или рано

съешь с друзьями свой пуд

мир не солон, не сладок

и всему свой черёд

кто на что-нибудь падок

тот всегда упадёт

быстро сверзится с горки

поведясь на искус

мир не сладкий не горький

у него – жизни вкус

 

ВКУС СЛОВА

Меня не корми нынче хлебом,

халвой и сушёным урюком.

Ни кисло-солёным, ни пресным.

Все сладости мне надоели,

пресытился прежним десертом.

Вкус каждого слова смакую.

Вкус слова прочувствовал нёбом.

Вкус губно-зубных и сонорных,

шипящих и лающе-властных,

смягчённых и просто согласных...

Невкусно звучащее слово

не может быть ярким…

Прекрасно

щемящее синее небо

России.

 

* * *

Я душою здоров. И не верю я

в то, о чём на задворках галдят,

мол, распалась на части империя,

пал последний имперский солдат.

Я не верю досужим ораторам,

позабывшим про совесть и  честь.

Нет в России уже императоров,

но Россия  Великая есть.

От Онеги, Невы, Старой Ладоги

начинался России исток,

опираясь мостом чистой радуги

на Сибирь и на Дальний Восток.

Ермаком собиралась и Дежневым

вся держава. На том и стоим.

А солдаты Руси – очень вежливы,

и тому доказательство – Крым.

Дым Отечества сладок. Он стелется

над лесами, полями, жнивьём …

всё плохое в муку перемелется:

с хлебом мы, а не в муках живём.

Русь стоит от Куруша до Груманта.

И стоять ей до Солнца седин,

как имперский солдат.

И так думаю

я, России моей гражданин.

 

…ЧУЖЕРОДНОЕ ТЕЛО

По тучным полям, зарубежным столицам,

доверясь рекламных листков копирайтам,

они разбрелись, забурясь за границу,

где точкой исходной Манхэттен и Брайтон.

Бич божий заставил вставать на пуанты

балетных и бедных, в быту и на сцене,

когда выбирали, теперь иммигранты,

роскошные тряпки, доступные цены.

В советской России дымили заводы,

как, впрочем, в Чикаго работали бойни.

Твердил эмигрант: выбираю свободу!

а просто… хотелось пожитков достойных.

Нет, зря эту шкуру на них я примерил:

хотели свободы – её получили,

когда в СССР я ещё пионерил,

и в школе мы – партии слава! – учили;

когда уезжали к Гудзонским заливам

и к Мёртвому морю, душою мертвея;

тогда я к троллейбусу брёл торопливо,

ещё БМВ заводить не умея.

На лекциях в вузе проскакивал мимо,

начётно, основы любых философий,

когда за бугром побрели пилигримы,

а с ними известный всем ныне Иосиф.

У тех пилигримов дороги харизма

ложилась на шузы канзасскою пылью.

Дробили осколки своих коммунизмов…

Но редкие сказки становятся былью.

Про дедку и репку – возможно, пожалуй:

в ней трудятся люди и мышки, без лени.

А щука волшебная вызовет жалость

Гринписом воспитанных У-поколений.

…О чём это я?

Да не будьте так строги

к тому, кто купился на детские сказки.

Я тоже сейчас выбираю дороги,

где встретят калику добром, без опаски.

Я здесь – иммигрант, чужеродное тело,

которому хочется как-то прижиться.

Бродить пилигримом уже надоело:

осяду в какой-нибудь ближней столице.

В конюшне есть мерин и чёрная бэха,

но тем лошадям предпочту Сивку-бурку.

Седлаю лошадку: ну, всё! Я поехал.

Дорога и адрес известный мне – Турку*.

…………………………………………

*Турку – первая столица Финляндии

 

ЭКСКЛЮЗИВ

          Minä olen niin yksin, niin yksin,

          EinoLeino, YKSIN

Я одинок, так одинок,

как твой императив,

как мысль, стучащая в висок,

как сыгранный мотив.

Я одинок, так одинок,

как только может тот,

кто счастье гонит за порог –

одной мечтой живёт.

Я одинок, так одинок,

как может быть печаль,

и памяти один виток,

растянутый в спираль.

 

9-й ДЕНЬ

Рай не в рай, но и точно не в ад…

Пётр, святой, дал в воротах отмашку.

И куда же теперь полетят

души… те, что всегда нараспашку?

те, что жили, ничем не кичась,

без обид на судьбу и без страха…

что месили и падали в грязь,

без долгов отдавали рубаху…

те, что лезли всегда на рожон,

как на танки с отточенной шашкой…

что любили оставленных жён…

что испили до дна эту чашу

с бражкой, водкой, святою водой –

всё единым казался им привкус:

влага жизни шибала бедой,

разбавлялась слезами и риском…

Знали точно, что в чаше не мёд,

только пили и жили беспечно…

Так куда же теперь от ворот

полетят эти души, навечно?

Пётр, ты строгий, но мудрый старик.

Понимаю – такая работа.

Но я знаю, сегодня на миг

ты для них приоткроешь ворота.  

 

ДОЗВОНИСЬ

Соглашусь: у Бога много просится,

хоть в него и верует не всяк.

И бог с ним. Но как же Богородица?

Без неё-то этот мир – пустяк.

Пуст и гол, как стол без красной скатерти,

как без тех, кто верил и любил.

Отрицать, что нет в нём Богоматери,

может только конченый дебил.

Не рабами в мир пожить мы просимся,

а богами, чистыми душой.

И для всех нас  мамы – Богородицы –

напишите с буковки большой.

Пресвятая дева и заступница

бережёт своих заблудших чад.

Каждый для неё – герой и умница.

Детки, правда, маму не щадят.

И спокойны только девять месяцев,

когда мамам минимум хлопот.

Но потом… сбегают вниз по лестнице

в жизни …ад. И так за годом год.

Мать волнует, как живём, не тужим ли?

Как её ребёнок: здрав ли, цел?

А всего страшней ей лязг оружия

и зрачок, зауженный в прицел.

«Свой-чужой» есть знак оповещения,

когда вспыхнут где-нибудь  бои.

Матерям же всем, без исключения,

дорог каждый. Дети все – свои.

По делам Господь воздаст, но мерою

будет, и тому не прекословь:

не в какого бога слепо  верую,

а вот есть ли к матери любовь?

И словами грешник не откупится.

Если даровала мама жизнь,

если в чём-то помогла заступница –

за неё сегодня заступись.

Оглянись.

Дозвонись.

Помолись.

 

* * *

Нам русскими быть.

Оставаться с Россией.

Куда б ни забросила наша судьба.

В каких бы полях, как траву, ни косили,

топтали и жгли города и хлеба…

Нам русскими быть.

С матерком и гармошкой

медведей водить на цепи, как собак.

И Запад рычаньем пугать (понемножку).

Но, если придётся, то двинуть в пятак.

А что здесь не так?

У нас в городах, по посёлкам, просёлкам

и просто в чащобах гуляет зима.

Сугробы да ели, метели да волки

незваных пришельцев сводили с ума.

И мы без ума от безмерных просторов:

российская ширь, присмотреться – и вкось –

любому здесь крышу снесёт очень скоро.

А выведет к свету привычный «авось».

Нам русскими быть

в околотках, в столицах,

на ближних и дальних своих рубежах...

Россию опять собирать по крупицам,

по зёрнышку в поле, где птицы кружат.

Снега по весне понемногу оттают.

Вспугнёт вороньё шум зелёный и гул.

И гостем желанным нагруженный аист

заглянет в деревню, село и аул.

Нам русскими быть.

Неизбывно, навеки.

Планида такая, навязанный рок.

Раз есть дураки – поворачивать реки.

И клясть красоту и надёжность дорог.

Не быть нам с Россией? Не вижу причины,

зачем ей от нас отворачивать лик.

Полмира, возможно, и сгинет в пучине,

но Русский останется жив материк.

На картах отмечены судеб разломы,

безжалостно время, а рок просто глух.

Но если сейчас далеко мы от дома,

То худшее выбрали, значит, из двух.

Мы русскими были. Мы есть. Будем ими,

порой не всегда ко двору приходясь.

Но помнить и знать, что нам РУССКИЕ имя,

мы будем везде.

В этом – с Родиной связь.

 

9.05.1944

Совсем не просто вспоминать войну.

Особенно, когда на ней ты не был.

Я нахожусь у времени в плену.

Сегодня встречу с дедом День Победы.

Я посмотрю по телеку парад.

За деда выпью фронтовые… двести.

Его я старше десять лет подряд.

И за столом мы не сидели вместе.

Пусть я его не видел никогда,

а если где-то и осталась фотка,

то он на ней моложе… навсегда

сорокалетний рядовой, в пилотке...

погиб в бою:

44-й, май,

9-е…

За год до Дня Победы…

Смотрю парад.

Братишка, ну, давай,

за то, чтоб к внукам возвращались деды!

 

Турку, Финляндия