Вячеслав МИХАЙЛОВ. ПОСЛУШНИК И ГАСТАРБАЙТЕР. Рассказ

 

Вячеслав МИХАЙЛОВ

ПОСЛУШНИК И ГАСТАРБАЙТЕР

Рассказ

 

В небольшой обители, расположенной в верховьях Волги, Виктора Осетрова прозывали среди братии и бывалых трудников вольным послушником: частенько пропускал он долгие монастырские службы с их совместными молитвами, песнопениями, славословиями из-за специфики своего послушания. Ведал Виктор инженерными вопросами содержания храма и других монастырских строений, автомобилей, трактора, электрооборудования, прочей техники, устраивал ремонт своими силами либо с привлечением специализированных предприятий, приглядывал за ходом сооружения новых объектов на монастырских землях, и слово его было решающим при их приёмке. На нередкие сбои в работе и поломки той или иной техники, систем водоснабжения, теплоснабжения реагировать приходилось зачастую неотложно. Хорошо это понимал монастырский эконом, высоко ценивший инженерный универсализм, дотошность Виктора, и всячески оправдывал, защищал его, когда суровый настоятель почтенных лет, неплохо осведомленный о домонастырской производственно-управленческой биографии Осетрова, упрекал, бывало, в сердцах послушника-инженера: «Ну, зачем, скажи, тебе монастырь, коли не творишь молитвы как положено, живёшь тут, почти как в миру жил, ночуешь только в персональной келье да ешь в трапезной!».

По просьбе убедительной отца эконома Виктор в таком случае кротко каялся, не пытаясь объясниться. Но образа жизни не менял. На упрек же настоятеля отвечал обыкновенно эконому – с налётом обиды, будучи с ним наедине и вполне откровенно. Тот терпеливо выслушивал. Ответ приоткрывал ещё одну причину пропуска монастырских служб, помимо хозяйственной надобности, и был приблизительно такой: «Что значит – зачем мне монастырь, отец Серафим? Затем же, что и всем тут – попытаться к Богу быть ближе. И молитва всегда со мной. Утром, вечером и днем – как отвлекусь от заботы, так скажу «Отче наш» про себя или просто молю Господа простить меня грешного. По завету Христову молюсь – без многословия, в уединении. Иначе трудно почувствовать Отца небесного… Сложно мне на общей молитве сосредоточиться, теряю смысл слов. Свой-то голос отвлекает, многоголосие – тем паче». А однажды прибавил к подобному ответу: «Как вспомнятся девяностые, я и в «Отче наш» пропускаю просьбу к Господу о хлебе насущном – небольшой, думаю, грех. Не поворачивается язык о том просить». Эконом усмехнулся с укоризной, сказав: «Попировал, нашалился, чай, в лихие годы», на что Осетров хмуро откликнулся: «Какие, прости Господи, лихие! То ли опасные и горькие, то ли удалые да бойкие – поди разбери, кто что имеет ввиду. Подлые те годы были, прежде всего».

Со временем настоятель остыл, смирился с Викторовым укладом, но о постриге в монашество ему не напоминал и Осетров разговор о том не заводил. Жил и жил в монастыре послушником.

 Как-то посреди осени, когда урожай монастырский был убран, земли, занятые под огороды, кукурузу, однолетние травы, были вспаханы, эконом попросил Осетрова помочь агроному обители с новым земельным участком, находящимся километрах в трёх от основного монастырского комплекса, рядом с рекой. Смородина там вроде бы неплохо прижилась, а овощные – томаты, перец сладкий, картофель – чахнут второй год: и отдача мала, и удобрений жаль, да и трудов. Агроном считает, что почва там переувлажнена: то ли вода дождевая застаивается, то ли грунтовая вода близко подбирается к корням, а может и то и другое.       

После осмотра худородной земли и окрестностей Виктор привёл с собой крепкого молодого трудника; с ним вдвоём откопали лопатами несколько метровых шурфов в разных концах участка. Сделав в них замеры складным метром, и далее посидев в келье за ноутбуком с часок, Осетров доложил при встрече эконому:        

– Прав агроном насчет избыточной влаги на той земле. Дренажные канавы нужно выкопать и засыпать их дно небольшим слоем щебня. По прикидочному расчету получается, две вполне достаточно. И поторопиться стоит до слякоти и холодов – чтобы к следующему сезону дренаж работал.  

– Успеем ли? – усомнился отец Серафим.

– Не успеем, отец агроном заругает, – улыбнулся послушник. – А копать лучше вручную.

– Кто же копать будет? – насторожился эконом. – Трудники сезонные разъехались почти все, а кто остался – нарасхват… Со стороны придётся нанимать. Может трактор заказать небольшой или экскаватор?  

 – Мини-экскаватор дороже будет и после него всё одно поправлять, дорабатывать надо лопатами… Чертёжик сделаю простой, объём работы прикину и поеду в строительный кооператив к Семёнычу. Он подберёт людей. Скорее всего, гастарбайтеров среднеазиатских предложит. Если они за наличные работают, соглашаться?   

– Меньше бумажной мороки, – кивнул отец Серафим. – Я казначея предупрежу насчет денег, если понадобятся. Втридорога не заломит твой Семёныч?

 – Не беспокойтесь, не заломит, – пообещал Виктор, – давно его знаю, он прихожанин нашего храма, редко только захаживает.

– Тогда поспешай, брат честной, поспешай.

Утром следующего дня Осетров созвонился с Алексеем Семёновичем, замом председателя кооператива, изложил суть дела, прихватил чертёжик с расчетом объёма работ и отправился на разъездном уазике эконома в путь.   

Выезжая за пределы обители по делам, он обыкновенно менял подрясник и скуфью на неброскую гражданскую одежду по сезону, превращаясь из подтянутого, русоволосого послушника лет пятидесяти – с карими глазами, видавшими немало книг, классической стрижкой и небольшой аккуратной бородой – в мирянина, похожего на доцента или моложавого профессора. Теперь же – как бывало при спешной нужде – поехал в своём монастырском облачении, полагая, что это ускорит проход к начальственному лицу и охранит избалованные пристойной речью уши от матерка, привычного в кругу строителей. Так и вышло: в конторе кооператива попадавшиеся навстречу работники дружно приглушали голоса или умолкали, оглядывая Виктора с интересом, а несколько посетителей в приемной уважительно пропустили его вперёд, хотя он о том не заикнулся.

Семёныч, небольшого роста энергичный здоровяк с заметным брюшком и взглядом командарма, радушно встретил Осетрова; взаимно осведомились о здоровье. Тем не менее, сославшись на авральную ситуацию, он быстро перешёл к делу: спросил чертеж, мельком посмотрел его, открыл на мобильнике калькулятор, сделал несколько вычислений и, закончив, сказал:

– Я предварительно говорил с бригадиром: Маликом зовут – из Средней Азии, земляками своими командует. В основном чернорабочие у него – выносливые ребята. По-русски знают десяток слов, но это неважно. Главное – пашут световой день и землю ворочают с малых лет. Тебе ж за недельку нужно управиться?

– Хорошо бы.

– Думаю, трёх-четырёх человек хватит. Работа будет стоить пятьдесят тысяч рублей наличными – меньше никак. Малику скажу об этом; попросит больше, конечно, но я найду нужные слова. В общем пятьдесят и точка… Хотел тебя с ним познакомить, но он на дальнем объекте сейчас. Номер телефона твой ему сброшу. Завтра встретишь его и ребят, покажешь место, расскажешь, что к чему. Через два-три дня пришлю самосвал щебёнки – это наш дар. Всё будет путём.   

– Благодарствую, – сдержанно сказал Осетров и спросил: – По-русски Малик тоже кое-как?

– Не хуже нас с тобой говорит, пишет, – усмехнулся Семёныч. – Примерно ровесник наш – советского разлива. Учился в русской школе, университет окончил в русской группе – историк. В институте академическом немного потрудился, пока науку у них не забросили, как и у нас. Грамотный мужик, хваткий. С ним и будешь общаться по своему дренажу, с ним и рассчитаешься.

Семёныч умолк на мгновение, заглянул продолжительно, тепло в глаза Осетрова и вздохнул:

 – Эх, брат Виктор, поговорить бы нам с тобой не спеша за чаем хорошим и плюшками домашними о том о сём – давненько не говорили… Ехать мне нужно, в другой раз как-нибудь. Звони, если что.

Со второй половины следующего дня работа на участке уже пошла.

Малик, типичный восточный горожанин с бледным выбритым лицом, добротно и даже щегольски одетый – от клетчатой тёплой кепки до коротких резиновых сапог с декоративными застёжками, – привёз на пожилой «Ниве» инструменты и троих смуглых черноглазых парней, сельских жителей по наружности. Он действительно свободно и без акцента говорил на русском, доволен был, увидев готовую, удобную для работы разметку дренажных канав на участке. Виктор напомнил на всякий случай их размеры, показал, куда вывозить на тележке извлеченный грунт, а Малик синхронно переводил его слова для рабочих.         

  Перед отъездом бригадир недолго переговорил со своими ребятами, что-то наказал им строго напоследок и, прощаясь с Виктором, сказал с улыбкой в глазах:

– Пристали кадры мои любопытные: спрашивают, мулла вы местный или кто. Я сказал, как у нас домулло медресе – преподаватель в мусульманской школе. Другой аналогии не нашёл – в исламе же нет монастырей. Предупредил, что вы заказчик наш, проверять работу будете.

– Ну и хорошо, – улыбнулся в ответ Осетров. – Побуду домуллой.

Как и говорил Семёныч, работали гастарбайтеры бойко, умело, с редкими короткими перерывами.    

Виктор завозил им днём на велосипеде свежий тёплый хлеб из монастырской пекарни и вечером заезжал на участок – поглядеть, как дело движется, да присесть неподалёку на пенёк, полюбоваться красочным видом на пустынную реку, окаймленную желто-рыжим лесом с тёмно-зелёными сосновыми фрагментами, причудливой игрой цветов надвигающегося заката: от золотого и розово-фиолетового до сапфирового. Прохлада осенняя удалила уже комаров и остальную всю несметную рать насекомых – кого спать уложила, кого отправила в небытие. Ничто не мешало пребыванию в дивном земном уголке, редкие слабые птичьи голоса лишь добавляли очарования.

К полудню пятого дня дренажные канавы были выкопаны. Осетров показал рабочим, каким слоем щебня нужно засыпать их дно с выравниванием, а вечером позвонил Малику и договорился назавтра рассчитаться, уверенный, что всё будет доделано к тому времени. 

Когда в условленный час подъехал на участок, издали увидел, что Малик уже на месте – громко и сердито отчитывает своих ребят, энергично жестикулируя, а те виновато помалкивают. Насторожившийся послушник приветливо поздоровался с примолкшим бригадиром и рабочими, пошёл осматривать дренажные канавы, а вернувшись, удовлетворенно сказал:  

 – Ну, что, Малик, сработали в общем как надо, если малых огрехов не считать. Спасибо за старание, парни, – поклонился слегка рабочим Осетров, а они в ответ почтительно приложили ладони к груди и тоже немного приклонили головы, косясь с опаской на бригадира. – Деньги за работу я привёз. Пятьдесят тысяч, как договаривались.

 Малик вдруг раздраженно и решительно проронил:

– Придётся ещё десять тысяч добавить.

– Это почему? – приостановился послушник, полезший в карман за деньгами.

– Потому, что я с Семёнычем договорился за пятьдесят тысяч только выкопать и убрать грунт, – нервно ответил бригадир и зыркнул недобро на рабочих. – А эти лопухи ещё и щебень уложили – не могли вам отказать.   

 – Семёныч при мне всю работу оценил с учетом укладки щебня, – возразил уверенно Виктор, решив, что ушлый бригадир нашёл повод получить сверх оговоренной суммы. – А с вами он иначе, что ли, условился? Быть не может.

Лицо Малика мгновенно загорелось, тёмные глаза округлились, сверкнули гневом.

– Думаешь, обдурить тебя хочу, монах? – воскликнул он яростно, с надрывом и ударил Осетрова кулаком в подбородок.

Не растерявшийся Виктор успел уклониться, удар пришёлся вскользь; опешившие рабочие застыли в тревоге. Сделав два шага назад, он тихо произнёс:       

– Зря вы это сделали.

Оттолкнув одного из рабочих, попытавшегося удержать его, взбешённый Малик опять ринулся на Осетрова, и тут взметнулся чёрный рукав подрясника: подзабытым ударом в грудь послушник остановил бригадира, который разбросав руки, задохнулся, припал одним коленом на сухую лежалую траву и судорожно хватал ртом воздух, чуть постанывая.      

Другой гастарбайтер потянулся было за лопатой, но бригадир, начавший приходить в себя, увидел это краем глаза и жестом дал знать: не дёргайся.  

Отдышавшись, Малик натужно поднялся и остуженным голосом с напускной иронией сказал, взглянув на Виктора, готового ко всякому повороту ситуации:

– Не по Христу, не по Христу поступаете – он другую щёку подставлять учил, а вы по принципу «око за око, зуб за зуб» мне врезали.

– Да нет, партнер мой буйный, – возразил спокойно Осетров, порадовавшись, что бригадир очухался, но виду не подав. – Всё у нас было как раз по Христу – вы просто не заметили в ярости.

– Как это? Непонятно, – продолжил деланно и незлобиво иронизировать Малик.

– Очень просто, – пояснил послушник, не обращая внимания на ироничные нотки. – На первый удар я тем же не ответил, а отступил – другую щёку, стало быть, подставил, одуматься предложил. Вы опять на меня бросились. А во второй раз, и в пятый, и в десятый подставляться под удар Иисус Христос не учил. Ясно, почему: подобная безответность плохо заканчивается и для того, кто её проявляет, и для ближних его и друзей.

– А что, разумное толкование спорного наставления Христа, на реальном примере к тому же, – оценил бригадир, потерев ладонью грудь. – Учение Христа богато разными толкованиями – Чехов ещё отметил через фон Корена в «Дуэли»… Ну, ладно, это всё отступление, – перешёл он сразу на серьёзный тон и голос его заметно дрогнул. – На самом деле, Виктор, я хотел сказать… Вы меня простите. Чего разбушевался, не пойму. Нервишки, конечно, пошаливают: семья далеко, детей младших по телефону воспитываю, с работой тут не всё клеится. Но, чтобы так! Как говорится, шайтан попутал. Простите… И забудьте про эти десять тысяч. 

С годами у Осетрова при встрече с искренним раскаянием само собой возникало душевное волнение, перехватывающее горло и увлажняющее глаза. Это случилось и теперь – когда дослушивал Малика. Как сумел, придержал внешние проявления волнения и сказал привычные слова:

– Бог простит, и я прощаю. А насчет десяти тысяч… Сейчас позвоню Семёнычу, переговорю по поводу вашей с ним договоренности – надо же прояснить этот момент. Погодите чуток.

Виктор отошёл в сторону и после короткого телефонного разговора воротился, широко улыбаясь:

– Он сказал, запарка у них была, и вполне мог забыть об укладке гравия, когда оговаривал работу с вами, – такие дела, такое недоразумение… Ах, Малик, я ведь и вправду подумал грешным делом, что вы меня провести решили. Ну, слава Богу, всё выяснилось.

Лицо Малика, в напряжении ожидавшего возвращения Осетрова, после этих слов просветлело, он молчал, не зная, что сказать, а послушник между тем достал портмоне, отсчитал деньги и протянул их ему:    

– Вот, получите ваши шестьдесят тысяч.

Тот принялся упираться, отказывался брать такую сумму, говоря, что это неправильно, что возьмёт только пятьдесят, что монастырь не должен платить за забывчивость Семёныча. Послушник же уговаривал не противиться, взять шестьдесят тысяч, настаивая, что они заработаны, а Семёныча, говорил, понять можно – вертится, как белка в колесе. Наконец, Малик всё же взял шестьдесят, попросил Осетрова подождать пять минут, направился к своим ребятам и, быстро пообщавшись с ними словами и жестами, вернулся.

 – Погрузят инструменты, вещи свои в машину и прогуляются потихоньку к большой дороге, а я скоро догоню их на колёсах, – пояснил он и, малость помявшись, смущенно добавил: – Мне Семёныч сказал, что вы до монастыря управлением занимались на производстве. Кое о чём спросить вас хотел – важно это для меня…     

Осетров заинтересовался, предложил не смущаться и спрашивать.

– Вы, знаете, – продолжил поспешно Малик, – я начал работать в России наездами ещё лет двадцать назад, с конца девяностых. Тогда здесь мало было мигрантов трудовых из Средней Азии – коренных жителей региона, а теперь – многие-многие миллионы, в основном молодёжь. Сразу это бросается в глаза, особенно в Москве, Питере, других крупных городах. Точной цифры не знает никто – полно нелегалов. Зато точно известно, Средняя Азия – главный поставщик гастарбайтеров в Россию. Куда только не зашли – от Калининграда до Камчатки. Не только в городах, и в сельском хозяйстве работают вовсю. Вы, конечно, в курсе. Я за этим процессом давно слежу, анализирую… Почему едут и едут на заработки – известно: низкая зарплата, работы не хватает на родине, прирост населения каждый год изрядный, больше всего за счет села, а там с работой совсем туго – для освоения новых земель водных ресурсов нет. Почему именно в Россию едут – тоже не секрет: неплохо можно заработать – раз, дешевле, проще въезд-выезд и проживание относительно других вариантов – два, отношения с госорганами строятся по сходным понятиям – три, некоторые знают русский язык худо-бедно, остальные прицепом к ним идут – четыре, диаспоры крепкие есть – пять, и главное – востребован их труд. Вот скажите, Виктор, – возвысил невольно голос бригадир, – Россия что, не может уже прожить без миллионов гастарбайтеров? Прежде обходилась своими людьми и в ЖКХ, и в сфере услуг, и в сельском хозяйстве, и в строительстве, а теперь нет? В советские времена строители российские ещё и наделали уйму всего в Средней Азии и не только.

– Вы меня огорошили прямо, Малик, – растерянно сказал послушник, чуть задумавшись. – Неважный я эксперт, изредка только – по старой памяти – интересуюсь обстановкой в стране, какими-то деталями… Если только экспромтом скажу… Обойтись без гастарбайтеров Россия, конечно, может. Но тогда ведь спотыкаться будут те самые ЖКХ, сфера услуг, строительство из-за нехватки рабочих рук – на убыль идёт потихоньку население российское увы… Ясно, побуждать нужно всячески рождение деток. На полное государственное довольствие пора брать каждого младенца до окончания школы. И ещё модернизировать производства, трудоёмкость их снижать. Но почему пока не использовать труд мигрантов, тем более из бывших советских республик? К тому же охотников немного среди местных на черную, утомительную работу за небольшую зарплату, а гастарбайтеры берутся за неё. Выходит, у первых выбор есть, а у вторых он скуден очень – не по-людски их не поддержать.

– Это миф какой-то, – встрял Малик, не удержавшись, – что массовый приток трудовых мигрантов в Россию вызван нехваткой здесь рабочих рук. Смотрите: количество трудоспособного населения России и реальный валовый продукт российский в последние годы примерно те же, что были перед крушением Советского Союза – это по официальной вашей статистике. И где, скажите, нехватка российских рабочих рук? Нет её по существу или мала она совсем. Зато к созданию валового продукта в последние годы привлекались многие миллионы гастарбайтеров. Что так? Первое – очевидное: бизнесу российскому выгоднее их труд. Второе – главное: государство российское либо не желает, либо не способно организовать как следует использование труда своих людей. По-моему, не желает: расходы, хлопоты непростые и бизнеса интересы ему больше по сердцу. Поощряет ещё приток мигрантов: бизнесу легче выбирать и цену их труда внизу держать.

– Вы недовольны будто, что люди ваши в Россию едут, – заметил недоуменно Осетров, когда бригадир остановился. – Не отдыхать и гулять – из нужды выбираться. Или мне показалось?  

– Последствиями я недоволен, – тотчас горячо отвечал Малик. – У меня в последние годы стойкое возникло ощущение, что русские – о россиянах речь – в большинстве своём устали от среднеазиатских мигрантов, да и от прочих инокультурных мигрантов. Объяснимо вроде бы: другие обычаи, традиции, с русским языком обычно плохо, особенно у молодежи, – оттого обособляются, кучкуются, кто-то на преступную дорожку выходит – в семье не без урода. Короче, малопонятные они в массе своей, чужие даже, и встречаются небезопасные. Но пока мало их было в России, местные этого почти не замечали. А много стало – часть семьи привозит, десятки тысяч каждый год получают паспорта российские, обживаются всерьёз – и чужеродность уже рядом, вокруг, уже напрягает, раздражает местных. И пугает: чаще стали сталкиваться с мигрантским грабежом, иным насилием. Конкурируют уже с местными кое-где за рабочие места. И готов в итоге неприязненный образ мигранта из моих краёв. Старательные дворники, вежливые курьеры слегка только и локально его поправляют. А как иначе при таком наплыве чужаков?! Будь на месте среднеазиатов китайцы, арабы, индийцы, та же история бы случилась, если не острее… Меня, кстати, этот образ противный тоже огрел. Дружок мой, Санёк, – вместе росли, дрались с пацанами из соседнего двора, в университете учились, не раз встречались после его переезда в Питер, созванивались постоянно, – в этом году перестал вдруг звонить. Я звоню, говорит нехотя, быстро сворачивает разговор. Спросил в чём дело, а он: «Не сердись Малик, трудно мне: полгода назад наш с тобой земляк, гастарбайтер-юнец, напал на дочь – сумку выхватил, побил, а недавно с женой похожий случай». Так-то… А я, Виктор, – прибавил громкость Малик, – не хочу терять здесь друзей, не хочу, чтобы меня здесь сторонились. Я вырос в русской культурной среде. Люблю Россию не меньше, чем родину!.. Не хочу, чтобы русская усталость – не стоит она на месте, копится – обернулась конфликтом большим и таким разрывом, что совсем тут не отыщешь наших мигрантов.

Тронутый эмоциональным откровением бригадира Осетров взялся успокаивать и подбадривать его:

– Да, не волнуйтесь вы так, Малик, не преувеличивайте. Вы же историк по образованию – Семеныч мне говорил, – знаете прекрасно, веками жили русские бок о бок со множеством народов, разных по культуре, религии, обычаям и всякому прочему. Постепенно, не спеша притирались взаимно, обменивались традициями, мигрировали внутри страны, смешанные семьи возникали, сплачивались назло врагам, а русский язык всех объединял и объединяет. И теперь с новоприбывшими в российскую семью – на постоянное житье и заработки – так будет, интегрируются за милую душу. А преступников к ногтю прижмём. Всё образуется.

Малик поморщился разочарованно и несогласно покачал головой:

– Не забывайте, народы эти числом невелики, и на притирку, на культурный обмен предостаточно было времени – столетия. Вы верно сказали – постепенно, не спеша притирались, мигрировали внутри России – это ключевая вещь! Шёл органичный объединительный процесс при всех изъянах… Возьмите татар, второй по численности народ после русских. Живут в России почти 500 лет, если считать от присоединения Казанского ханства, а первая татарская слобода возникла в Москве, кажется, ещё при Иване III. За эти века расселились широко по России, и численность их выросла где-то от полумиллиона до пяти миллионов. По менталитету они сегодня гораздо ближе к русским, чем к единоверцам из Средней Азии, и язык русский – как родной… Сравните теперь: всего лишь за 20-25 лет мигрантов среднеазиатских – временно и постоянно проживающих – стало в России примерно в два раза больше, чем татар за 500 лет. Фантастическая скорость! Какая может быть притирка за такой мизерный срок?! Да никакой, практически. И не нужна она особо такой огромной общине: своих вокруг полно, чувство локтя есть, можно обустраиваться и жить привычным образом, своими устоями, своим миром, не заморачиваться освоением русского языка – знай минимум для работы, бытовых контактов и всё. Так и живут… Естественным образом, в силу обстоятельств, живёт, крепнет, растет в России, на всех её просторах, довольно обособленное и по большому счету чужеродное общество. Русско-культурные, вроде меня, на процесс не влияют – их мало очень. Не единое оно, с выходцами из разных стран Средней Азии со своими противоречиями; есть националисты, встречаются экстремисты – как в любом обществе… Ко всему прочему это и подарок врагу, что мечтает разжечь смуту в России – этническую, социальную, любую, – лишь бы ослабить, взять под контроль, разделить. Не находите?

– Погодите, погодите, Малик… – не удержался теперь Осетров. – А где же в вашем раскладе Средняя Азия сначала в Российской империи, а потом в СССР? Более века ведь притирались, а в советские времена вообще жили под флагом «дружбы народов», вместе победили в Великой Отечественной войне.

– Это лишь начальная притирка была, – сразу отвечал бригадир, ожидавший, похоже, такой вопрос. – Да, в Советском Союзе она шла недурно – в одну сторону смотрели, в общем. Притом Союз умел устроить, чтобы «где родился, там и пригодился». Отсюда и миграция была неспешная опять же внутри большой страны… Но прервалась притирка с крушением Союза. Сегодня в России обитают, работают мигранты из Средней Азии, что выросли в большинстве своём уже в независимых странах. Русские, русскоязычные разъехались почти оттуда – немного осталось… Причем, росли – знаете, конечно, – на учебниках истории, где Российская империя и СССР в неприглядном свете изображены, однобоко, да и лжи хватает. Не было у этих поколений притирки до миграции в Россию, за редкими исключениями. Следов прошлой притирки тоже не заметно.

Заиграл мобильник бригадира, и он встрепенулся, хлопнул себя ладонью по лбу: «Парни мои!». Быстро ответив, Малик взглянул с сожалением на послушника:

– На большую дорогу они уже вышли. Разговорились мы – время быстро пролетело. Я поеду.

– Да-да, конечно, – огорченно покивал головой Осетров. – Пора ехать… Вы меня, Малик, нагрузили прилично миграционной темой – не придавал ей особого значения. По-вашему выходит, нынешняя миграция коренных жителей Средней Азии в Россию противоестественно чрезмерная и поспешная, неважно контролируется у нас, обременительная, даже опасная для российского общества, государства российского. И для самих мигрантов тоже небезопасная. Так приблизительно, если коротко?

– В общем – да, – согласился Малик. – Вы простите, Виктор, ещё раз за то, стыдно вспомнить – правда… Если понадобится что сделать, звоните: у меня и плотники есть, и каменщики, и плиточники. До-свидания. 

Послушник тоже попрощался, добавив «храни вас Бог», и Малик направился скорым шагом к машине.