Андрей ФРОЛОВ. УБЕРЕГИ МЕНЯ, СУДЬБА… Поэзия

 

Андрей ФРОЛОВ

УБЕРЕГИ МЕНЯ, СУДЬБА…

 

ЗАТИШЬЕ

Слабеющий зайчик
                            последнего солнца

с церковного купола
                                     падает вниз

и между крестами
                                 уныло плетётся,

и вязнет в пыли
                            позабытых гробниц.

Глядит исподлобья
                                   больная собака,

Прижав к животу
                               леденеющий хвост.

Мохнатым крылом
                                  неминучего мрака

склоняется небо
                              на тихий погост:

тревожно и медленно,
                                    будто немилость

ниспослана Богом
                                 на здешний приход.

И если ещё ничего не случилось,

то лишь потому,
                               что случится вот-вот…

 

ПРОВОДЫ

Впереди был дальний путь,

провожали стонами.

Плач прощальный «Не забудь!..»

бился над вагонами.

 

Тяжело вздыхал баян,

на печаль настроенный, –

пел о том, что нету стран

в мире лучше Родины.

 

Так велось со старины:

с поводом, без повода,

даже если нет войны –

со слезами проводы.

 

БЕЖЕНЦЫ

Даль дорожная – скопище пыли.

Ночь черна и котомка пуста.

Люди здесь по-звериному выли

на обочине у креста.

 

Отрыдав в придорожную глину,

только крепче сжимали уста.

Дальше шли, проклиная судьбину.

За версту заплеталась верста.

 

МУЖИЦКИЙ РАЗУМ

Избу поставить – разом!

Работа не за страх.

Гудит мужицкий разум

в мозолистых руках.

 

На море и на суше

в любых делах мастак.

Он даже бьёт баклуши,

отнюдь, не абы как.

 

Прочищен, водкой смазан,

под кнут поставлен – ну!

Сопит мужицкий разум,

прёт на себе страну.

 

КУЗЬМИЧ

Картина ясная вполне:

запасы соли, спичек, мыла…

Соседка мрачно пошутила:

– Кузьмич готовится к войне…

 

«Кузьмич готовится к войне…».

Смешно. Он три прошёл когда-то,

и нет надёжнее солдата

ни в той, ни в этой стороне.

 

Ни в той, ни в этой стороне

не обходилась так судьбина

ни с кем: сперва лишила сына,

затем – поминки по жене…

 

Пять лет поминки по жене.

И зимы, что невыносимы.

И одиночеством гонимый,

Кузьмич бредёт, как в полусне.

 

Кузьмич бредёт, как в полусне,

туда, где люди, к рынку ОРСа.

А как не купишь, коль припёрся,

то, что доступно по цене?

 

А что доступно по цене?

Конечно, спички, соль и мыло…

Кузьмич соседке, что шутила,

отдаст всё это по весне.

 

СТРОЙКА

Домишко скромный –
                                         стена в кирпич

полгода строил
                              старик Кузьмич.

Село ворчало:
                            не тот, мол, пыл,

у Кузьмича, мол,
                                не хватит сил,

ровесник века –
                               не совладать…

Кузьмич кумекал,
                                где тёс достать.

Залил фундамент
                                 и начал класть

на камень камень,
                                  перекрестясь.

Стропила, кровля –
                                     не на авось.

Забил к Покрову
                              последний гвоздь.

Приладил двери
                               и вытер пот:

– Ну, кто не верил?
                                   Глядите – вот…

Присел в сторонке

                            и вдруг… чихнул.

Как о приёмке
                             акт подмахнул.

 

СВОБОДА

Сроду не было такого:

шёл на рынок Евстигней

покупать свободу слова

за родные сто рублей.

 

Возвратился через сутки –

несвободен, сильно пьян.

Вылезая из попутки,

показал пустой карман.

 

Объяснил соседу Сеньке,

нацедив в стакан вина:

– Я б купил, когда б за деньги,

а задаром – не нужна!

 

ГЛУБИНКА

Сдвинув в сторону плетень,

Бог поставил мету

из окрестных деревень

именно на эту.

 

В холода дворы тесней

прижимались к тыну,

отмирали по весне,

пережив годину.

 

Быт размерен,
                             у людей

вкусы простоваты:

сговорясь, в апрельский день

все белили хаты.

 

Дружно – вспашка,
                               дружно – сев,

и любой при деле.

Здесь и немцы, обрусев,

под гармошку пели.

 

СВАДЬБА

На два дома поделено счастье:

невзирая на серенький дождь,

шумно, весело едет венчаться

из обеих семей молодёжь!

 

Чинны сваты, задиристы сватьи,

поцелуи по-русски – взасос,

на невесте шикарное платье,

море радости, толика слёз!..

 

Всё путём, по обычаям древним:

пир горой…
                        Да ведь речь не о том.

В этой, Богом забытой, деревне,

почитай, уже есть третий дом!

 

ИДЕАЛИСТ

– Счастье где-то за морями… –

сколько лет уже тому,

как густыми вечерами

пела бабушка ему.

 

Добредя до края света,

переплыв пятьсот морей,

убедился – счастья нету,

но ничуть не стал мудрей.

 

За спиной последний берег,

не приветивший мечту.

В сказки бабушкины веря,

он ступает за черту.

 

Всё яснее песню слышит

и уже не держит слёз.

Ветер дружески колышет

гриву пасмурных волос.

 

РЕПЕЙ

Под небом пыльным и сухим,

меж двух сквозных степей,

живёт адептом строгих схим,

отшельником репей.

 

От зноя жилист он и чёрн,

тревожен, как беда,

корнями в выветренный дёрн

вцепился навсегда.

 

Когда тебе у той черты

случится проходить,

не пожалей глотка воды

и дай ему попить.

 

* * *

Вырастая до прежнего роста,

человек возвращался с погоста.

Шли минуты,
                            и делалось легче,

расправлялись ладони и плечи,

возвращались дела и заботы,

воскресение шло за субботой.

Всё предельно понятно и просто:

человек возвращался с погоста.

 

ФОТОАЛЬБОМ

Дождь с восторгом встречен лужами –

вон как пенится вода…

У окна, насквозь простуженный,

ворошу свои года.

 

Здесь я очень-очень маленький.

Ах, как мама молода!

Дом с кирпичною завалинкой,

сад – в нём яблонь два ряда…

 

Школьный двор. Я чуть встревоженный

с гладиолусом в руке

и, как школьникам положено,

в новом сером пиджаке…

 

Старый дом, дождями стиранный,

вот с тобой прощаюсь я –

обзаводимся квартирою.

Вот и новые друзья…

 

Не поспеть за жизнью мчащейся.

Стены техникума… Но

не прилежный я учащийся –

танцы, девушки, кино…

 

Вот с погонами сержантскими

в ладном воинском строю.

И готовы все сражаться мы,

все – за Родину свою.

 

Ведь она – одна пока у нас,

друг литовец, друг бульбаш,

Могилёв, Орёл и Каунас… –

весь Союз пока что наш…

 

Дальше, брызжа многоточьями,

покатились времена:

крах страны, рожденье дочери…

Быстро выросла она…

 

Как судьбу не перелистывай –

чем пытливей, тем больней…

Ветра свист, дорога мглистая,

тень моя летит по ней…

 

Всё ещё бурлит и пенится

в лужах стылая вода…

Ах, судьба, годов ты пленница!..
 

Над дорогою звезда.

 

УБЕРЕГИ…

Убереги меня, судьба,

не от невзгод, не от болезней –

от суматохи бесполезной

и от позорного столба.

 

Не дай забыть своё родство,

чтоб не краснеть отцу и деду;

дай счастье знать, что я не предал

на этом свете никого.

 

Что все свои отдал долги,

что был не пасынком Отчизне…

От пустяковой, зряшной жизни,

судьба, меня убереги.

 

* * *

Кажется, я не умру никогда…

Речка дымится над вспаханным полем.

Вслед отступающим страхам и болям

смотрит насмешливо с неба звезда.

 

Ей говорю: «Не меня сохрани,

но береги без конца, год за годом

тех, кто с моим невесёлым уходом

могут пред миром остаться одни…».

 

Сорванный лист устремлён в никуда –

то ли падение, то ли паренье.

Дочка вишнёвое варит варенье…

Кажется, я не умру никогда.

 

* * *

Родина любимей не становится

с добавленьем прожитых годов.

По моей судьбе промчалась конница –

глубоки отметины подков.

Выбоины тотчас же наполнила

светлая небесная слеза.

Сердце от рождения запомнило

Родины усталые глаза,

спрятанную в сумерках околицу

и дымки лохматые над ней…

Родина любимей не становится,

Родина становится нужней.

г. Орёл