РЕЦЕНЗИЯ / Николай ДОРОШЕНКО. НАШ РУССКИЙ КАТОН. О книге стихов Николая Беседина «Искушение надеждой»
Николай ДОРОШЕНКО

Николай ДОРОШЕНКО. НАШ РУССКИЙ КАТОН. О книге стихов Николая Беседина «Искушение надеждой»

 

Николай Дорошенко

НАШ РУССКИЙ КАТОН

О книге стихов Николая Беседина «Искушение надеждой»

 

Лет двадцать тому назад на одной из наших писательских встреч поэт Геннадий Иванов познакомил меня с поэтом и прозаиком Николаем Бесединым, мне показавшимся очень уж похожим на скульптурное изображение того «римлянина из Отриколи», который традиционно отождествляется с Марком Порцием Катоном Старшим. Причем, более всего это сходство мною обнаружилось в очень уж характерном, с первого взгляда запоминающемся выражении его лица.

Затем, погружаясь уже и в поэзию Николая Васильевича Беседина, я вынужден был опять о Катоне вспомнить. Как оказалось, схожесть я обнаружил также и в их, скажем так, исторических судьбах.

Да, все самодостаточные цивилизации, даже и отстоящие одна от другой во временном пространстве на тысячелетия, в пору своего благополучия отличаются одна от другой лишь своими политическими устройствами и жизненными укладами, а вот исчезают они с лица земли от одного и того же недуга – от вырождения и разложения своих элит. Но если во все времена одни одинаково ищут себе выгоды даже и от приближающейся катастрофы, то другие, как Катон и Беседин, одинаково пытаются процессам разложения противостоять любою ценой.

Например, Плутарх так характеризует одно из выступлений Катона Старшего: «...открыто с ораторской трибуны обличая погрязших в пороке, он кричал, что городу потребно великое очищение, и настоятельно убеждал римлян, если они в здравом уме, выбрать врача (т.е. госчиновника – Н.Д.) не самого осторожного, но самого решительного...». И словно бы уточняющим продолжением этого политического выступления Катона, упоминаемого Плутархом, являются вот эти поэтические строки Беседина:

Если мы не смиримся в бессилье

И отринем вселенское зло,

Значит мы ещё дети России,

И Победа встаёт на крыло.

А поскольку в мои «античные святцы» входит также и Марк Порций Катон Младший (правнук Катона Старшего), ставший у римлян символом защиты республиканских традиций от триумвирата, претендовавшего  сосредоточить всю власть в своих руках, то невольно мне пришлось обнаружить, что в восприятии нынешнего нашего цивилизационного слома Николай Беседин вполне подобен еще и Катону Младшему, которого Гай Саллюстий Крисп охарактеризовал так: «Он соперничал не в богатстве с богатым и не во власти с властолюбцем, но со стойким в мужестве, со скромным в совестливости, с бескорыстным в воздержности. Быть честным, а не казаться им, предпочитал он». А соратник Катона Младшего Цицерон свидетельствует о нем даже и более красноречиво: «Он высказывается так, словно находится в «государстве» Платона, а не среди подонков Ромула». И то же самое можно сказать о Николае Беседине, не смирившемся с предательством властных элит и превращением России (Третьего Рима!) в третьестепенный субъект нового мирового порядка:

О, сколько душ пожертвовано злату,

Химере власти, колдовской любви!

Какая же чудовищная плата

За Божий храм, стоящий на крови!

Но особое внимание следует обратить на различие между язычником Катоном Младшим, являющимся приверженцем стоической философии и потому, при осознании своего поражения, пронзившим себя мечом (дабы все-таки самому распорядиться своей судьбой!), и нашим православным христианином Николаем Бесединым, вручившим свою судьбу воле Божьей:

Раб Божий. И превыше званья нет.

Не генерал, не член французской ложи,

Не замминистра, даже не поэт,

А просто раб. Не чей-нибудь, а Божий.

Именно потому, что нерушимою крепостью у Николая Беседина остается только его собственная бессмертная душа, слово его подобно разящему мечу. И как христианин он, не поддаваясь унынию, уступает лишь «искушению надеждой»:

Сколько раз под звездой Козерога

Наших дней исчезала дорога,

Сколько раз возникала она... 

Но только ли вот это искушение надеждой позволяет нашему старейшему русскому поэту Николаю Беседину сохранять  свою внутреннюю, точнее, свою благодатную свободу?

Для себя ответ на этот вопрос я нахожу в его вот этих строках:

Вновь дожди позовут косые,

Васильковая синь в полях.

Я опять возвращусь в Россию,

С пересадкою на небесах.

Хотя и до «пересадки на небесах» его душа-христианка ощущает себя насельницей вечного времени:

Бесконечна печаль уходящего,

Лишь немногое память хранит.

Зимний вечер, безмолвье звенящее.

Это вечность с душой говорит.

 

Комментарии