Анатолий БАЙБОРОДИН. РУССКИЙ РЕАЛИСТ АНАТОЛИЙ КОСТОВСКИЙ. 95-летие со дня рождения художника

 

Анатолий БАЙБОРОДИН

РУССКИЙ РЕАЛИСТ АНАТОЛИЙ КОСТОВСКИЙ

95-летие со дня рождения художника

 

Беда нынешнего российского «искусства» …грешно величать русским, глупо писать «искусство» без кавычек… в том, что на его золоченном престоле четверть века княжит либо продвинутая халтура – дурят нашего брата зрителя, либо розовый реализм – опять дурят, либо многоликая, сладко искусительная дьявольщина постмодерна – ко греху и пороку влекут нашего брата; но истинная трагедия российского «искусства» в том, что выброшено с корабля подлой современности понятие народности, согласно которой двадцать веков оценивалось народное творчество, и три века светское искусство, в том числе и живописное.

Анатолий Костовский (1928-2018) – художник русский, народный, а русскость, народность произведения, когда храм на холсте – не памятник зодчества, не живописный образ, но – обитель Божия, где в очистительном страдании, в покаянной молитве спасается грешная душа на пороге Вечности; когда деревенские избы, старгородские ветхие усадьбы – не милый сердцу живописный вид, но – русская судьба, величавая и печальная, о которой художник мог бы воскликнуть: «Люблю до слез!.. до вечного покоя!..».

Живопись иркутских художников, любимая мною, не грешит демоническим сюрреализмом, чужда мертводушному «авангардному» абстракционизму, от изобретательного и лукавого ума, а в духовной сути – от хитромудрости князя тьмы. Впрочем, истинное реалистическое искусство – не натурализм, что тоже от лукавого формотворчества, но – любовное осмысление человека, природы и образное символическое воплощение осмысленного на холсте. Отчего в реалистическом поле и мистический символизм живописи Андрея Рубцова, и предельно вольное, образно-стихийное обращение с натурой Анатолия Костовского.

Избранные реалисты Байкальской Сибири, мечущие громы и молнии в дьявольский авангардизм, смехом величаемый в богеме ивангардизмом и абрамгардизмом, горой стоящие за реализм в живописи, порушили привычное и порочное понимание реализма, на горе и беду авангарда изощрённо владея несметными формальными приёмами живописи, с коими авангардисты носились, как с писаной торбой, возглашая их очередными авангардными направлениями в изобразительном искусстве.

 Вот и Анатолий Костовский – художник выдающегося живописного дарования, стихийно-смелого и неожиданного в образе, отчего порой оторопь берет: в портрете ли, пейзаже, жанровой картине живописец не утопает в подробностях видимой всем реальности, но с отмашистой и вольной силой пишет характер, состояние, идею, что от привычно зримой реальности остаётся эхом лишь отзвук и отсвет. Хотя при сем не рушится человек – подобие Божие, не корежится природа – творение Божие, но воспеваются либо с вешним ликованием, либо осенней грустью.

 

* * *

Однажды в мастерскую к Анатолию Костовскому вместе с моей дочерью Аленой наведались студенты художественного училища, затаённо дерзкие, одержимые бесом крушения реализма, мечтающие на порушенном реализме нагромоздить Содом и Гоморру. А коль лохматых пареньков и стриженых девиц Алена загодя упредила, что гостить им у художника-реалиста, то их уже томила заведомая скука, раздирая рот зевотой. Но… посмотрели и оторопели: да реалист ли Костовский при столь образной, символической живописи?!

Может, у иных слепых котят разлепились веки, отпахнулись глаза на реализм, который у художников, подобных Анатолию Костовскому, – не убогий натурализм, но поэтическое, символическое, образное воплощение на холсте земной реальности, непостижимо таинственной, причудливой, парадоксально сочетающей в себе горний свет и дольний сумрак.

Живопись Анатолия Костовского, коллористически многоликая, в самых, на мой взгляд, выдающихся произведениях – стихийно-образная, яркая, зорево и закатно пылающая, в неожиданных, порой и дерзких сочетаниях цветов. Вспоминаю более спокойные, лирические пейзажи, два из которых («Весна», «Сороки») запечатлели даже не времена года, а – таинственное межсезонье, когда весна исподволь вкрадывается в снежную зиму. Еще укрывают землю глубокие снега, но… уже синевато-теплые, но… уже и сороки в предчувствии весны повеселели, но… уже и хозяйка выпустила на волю кур, истомленных в темных и душных курятниках.

Вглядываясь в этюды – а может, уже и картины – помянул я свое природное детство, описанное в рассказе «Озерное чудо»...

«Кажется, лишь дети, и чаще деревенские да редкие взрослые, милостью Божией в утаенных заводях души уберёгшие детство, могут сладостно и нетерпимо, с щемящим и певучим счастьем ощущать, потом запальчиво или пронзительно грустно переживать времена года, их сказочные межи. Вот межа по-сентябрьски желтая, с небесной просинью, когда уморенная, огрузло зеленая листва жухнет и облетает, когда душа человечья, уже не сдавленная суетной летней плотью, полегчавшая, по-осеннему сквозна и проглядна, и готова, кажется, вот-вот повеяться к небу; а вот ядрено хрустящая от мороза, синевато печальная снежная межа, где сугробы, словно чистые и вымороженные холсты твоей души, где рябиново засияют святые письмена; а вот межа, обрызганная мелким вешним листом, похожим на ангельский смех малого чада, в ожидании счастья отпахнувшего ясные глаза к Божьему свету. И за всякой межой, чудилось в детстве, нас что-то благостное поджидает, и перемены в небе, в лесу, на озере, в поле и нам сулят дивные, похожие на чудо перемены».

Вот таким пристальным, по-детски восторженным или опечаленным видением и примечательны «времена года» Анатолий Костовского, поэтически запечатленные на холсте. Если бы художник не назвал картину «Весна», то мы, зрители, скользнув взглядом, приняли бы картину и за теплый зимний пейзаж. Столь еще едва приметны веянья весны.

Суетливые сороки, слетевшие с крученных-верченных древних рябин, клюющие ягоду на голубоватом снегу; куры-пеструшки на выпасе возле причудливо изогнутых матерых берез; чайки, кружащие над корявым деревом, что упало с подмытого речного берега, и вверх сучьями, с неопавшей желтоватой листвой вынеслось из реки в Байкал, – сюжеты эти, по-деревенски песенно запечатленные на картинах, вольно ли, невольно напоминают природные и народные деревенские стихи Михаила Трофимова. Не случайно – по творческому созвучию – Анатолий Костовский и написал серию портретов иркутского поэта.

 

* * *

Анатолий Костовский – мастер пейзажа, о чем писала Татьяна Ли в большой и вдохновенной статье «Теплый зимний пейзаж»: «Большое видится на расстоянии. И чем протяжённее это расстояние в пространстве и во времени, тем яснее и чётче проступает великая значимость окружавшего нас с детства мира – людей, вещей, запахов и звуков, среди которых вырос и которые в итоге составляют такое грандиозное понятие как Родина. Берёзки и подмосковные вечера для нас, сибиряков, образы скорее картинные, «киношные». Наша родина – это мощные сосны и кедры, это сиреневые от багульника горы и прозрачные студёные реки, это яркая синь неба и ослепительная белизна снегов, это невероятная пышность осени и робкая пастозность весны. (…) Образы родной сибирской природы, старых городских улочек, близких сердцу земляков, в произведениях иркутского художника Анатолия Костовского вызывают смешанное чувство грусти и восторга – настолько они правдоподобны и так эмоционально созвучны нашему собственному восприятию. Его пейзажи, натюрморты и портреты – это протяжённое во времени живописание любимых образов. (…) Зимние пейзажи Костовского пахнут снегом и дымом из печных труб; искрящийся снег скрипит под ногами прохожих; развешанные во дворе простыни застыли, их края глухо стучат на ветру; гуси переминаются на снегу, поджимая лапки, и их гортанный гогот разносится в морозном воздухе по всей деревне («Зимний день», 1989; «Крещенские морозы», 1993; «Морозное утро», 1991; «Гуси зимой», 2000). Воздух чист и прозрачен, чёткие контуры домов и деревьев уходят вглубь и вверх к высокому небу. Пространство картин объёмно и насыщенно. Приземистые дома, придавленные белыми шапками, мощные стволы раскидистых деревьев, часто выступающих на первый план, написаны энергичной, сильной кистью.

Живопись плотная, пастозная. Но палитра богата тончайшими оттенками, ветви деревьев легки и сплетаются в тонкое кружево, силуэты церквей удлинены и устремляются вверх. Оттого картины не кажутся тяжёлыми, они свежи и наполнены воздухом. (…) Удивительно хороши осенние пейзажи Анатолия Георгиевича. Богатые, сочные краски пышной сибирской осени созвучны живописному таланту художника с его ярко выраженной эмоциональностью письма, пристрастием к цветовой насыщенности и столкновению контрастных тонов. Такую осень, как на полотнах Костовского, можно увидеть только в Сибири – звучные чистые краски, прозрачный прохладный воздух, яркое холодное небо.

Но всё же камернее, ближе сердцу звучат зимние пейзажи художника, как ни странно, более тёплые и домашние. Зима на полотнах Костовского нарядная, праздничная. Старые дома со ставенками и крылечками, укутанные пышным снегом, кажутся особенно уютными и приветливыми. Не случайно пейзажи родного города, который так любит писать художник, в основном зимние («Улица Нижнеамурская зимой», 1978; «Дом с колодцем», 1988; «Вечер», 1990; «Двор из окна Союза писателей», 1990)».

 Как человек страстный и неравнодушный, Анатолий Костовский никогда не оставался и не остаётся сторонним наблюдателем – художник в полную душу живёт трудную русскую жизнь и искренне выражает своё отношение к происходящему. В картинах Анатолия Георгиевича – печаль о разрушенных храмах, где гуляет ветер и пасутся лошади («Разрушенный храм», 1979), боль за родной город, затянутый чёрным дымом от уродливых заводских труб, в котором понуро бредут рабочие («Церковь и завод», 1966), ностальгия по исчезающим деревянным теремам («Дом, которого нет», 1975; «Иркутский дворик», 1970) и любовь к уходящим старикам – ветеранам и жертвам войн, перестроек и революций («Чапаевец», 1970; «День Победы», 1996; «Старик со старухой», 1995; «Дед с подсолнухами», 1995). Социальность творчества Анатолия Костовского, выраженная в некоторых картинах, – не социальный заказ, но зов сердца. («Октябрь», 1980; «Красный май. Последняя демонстрация», 1980; «Остров Аникин», 1980). «Остров Аникин» – созвучен повести Валентина Распутина «Прощание с Матёрой». Остров на реке Ангаре, угодивший под затопления при строительстве Богучанской ГЭС, на картине словно корабль деревенской жизни, потерпевший крушение, который вот-вот уйдет под воду. Остров притаился, затих под сумрачно нависшим небом; уродливо торчат полуразрушенные стены с пусто зияющими распахнутыми дверями; избы испуганно прижались к земле; лишь старая церквушка и колокольня возвышаются, яко две свечи на открытом ветру, взывая к небу.

Особое место в портретной галерее Анатолия Костовского занимают образы ветеранов. Некоторые из них при всей их индивидуальности удивительно схожи и достигают эпической обобщённости («Георгиевский кавалер Иван Мартынов», 1965; «Боец Чапаевской дивизии Сусанин Я. И.», 1969; «Портрет ветерана войны Фролова», 1970). Лица героев суровы: резкие морщины, прямой жёсткий взгляд, твердые скулы, плотно сжатые губы. Простота композиции, лаконичность рисунка, угловатость линий, размашистый мазок кисти придают портретам повышенную экспрессивность и напряжённость. От них исходит мощная энергия. В этих работах художника – обобщённый образ русского воина, простого солдата, который, пройдя сквозь боль, страх и ужас войны, сохранил душу и достоинство человека. (…)

Сохраняя традиции русской школы живописи, Анатолий Георгиевич Костовский, коренной иркутянин, – певец суровой, но яркой сибирской природы с её бескрайней тайгой, подпирающими небо горами и величавым Байкалом; певец сибирского деревянного зодчества с витиеватой резьбой, и самобытной сибирской культуры. Художник путешествовал по стране, гостил в Монголии, что нашло отражение в его самобытных работах (серия картин «По Монголии», Тобольская, Тунгусская и Енисейская серии)».

 

* * *

Искусствовед Тамара Драница полагает, что Анатолий Костовский, выдающийся представитель реалистической живописи, по дарованию близок классической живописи Пластова, братьев Ткачевых, Андронова, Салахова; а как портретист, созвучен Аркадию Вычугжанину, своему земляку, талантливому русскому художнику.

 «Анатолий Костовский – был удивительным мастером колорита… – говорила Тамара Драница. – На первых порах его живопись – дерзкая, глубокая, насыщенная – у начальства вызывала непринятие… Художник остро ощущал все, что происходило в России. Он был патриотом, и в этом мироощущении был похож на Валентина Распутина. Не случайно, что потрет Распутина кисти Анатолия Костовского – сильный трагический образ. Анатолий Георгиевич по мироощущению был близок Павлу Корину, автору картины «Русь уходящая». Как Павел Корин, как Валентин Распутин, и Анатолий Костовский талантливо воспел Русь сибирскую уходящую на высокой трагической ноте».

Анатолий Костовский любил русское народное искусство, воплощенное в иконе и божественной литургии, в крестьянских обычаях и обрядах, в народной песне, былине, и сказке, в стихотворном и прозаическом слове, в лаптях и сарафане, в древодельном и живописном искусстве, в деревянном и каменном зодчестве. О том и вспоминал Сергей Селезнёв, прибайкальский урожденец, певец, известный в России и за рубежом:

 «…В мастерской было прохладно, художник был в теплом свитере и фартуке. Сразу чувствовалось, что этот физически крепкий человек занимается только делом, но был рад принять в своей мастерской меня и мою жену. Мы сидели за небольшим столиком и пили чай с вкуснейшим вареньем. «Это варенье приготовила моя жена Зоя. Она у меня чудесная хозяйка, мастерица на все руки» (Зоя Костовская, также художница и, мы думаем, его муза и модель, – примечание автора). Окинув взглядом мастерскую, высоко в центре я увидел небольшой святой уголок.

 Во время общения Анатолий Георгиевич шутил, и когда я многажды пытался говорить о нем, художник уклонялся, что было явным проявлением его скромности, при этом в художнике иногда загоралось нечто мальчишеское. И это всегда поражает. Да, лишь высокоодарённые натуры способны сочетать детскую непосредственность и зрелую мудрость. Анатолий Георгиевич сделал с меня два наброска, пока я читал свои стихи. Он рисовал, шутил и улыбался…

 Неожиданно он предложил мне надеть русский национальный костюм. Я смотрел на себя в зеркало, и мне хотелось петь русские народные песни. Было такое ощущение, что в мастерской существует машина времени, и художник перенес меня в прекрасное крестьянское прошлое. Хочу подчеркнуть, народность творчества Анатолия Георгиевича выражается в любви ко всему русскому. Когда мы уходили, он сделал нам чудеснейший подарок – небольшая, но очень светлая работа «Первые лучи солнца», написанная в 1989 году…

 И когда мы расстались, я смотрел ему вслед и видел, как художник спокойно и уверенно идет вперед… И было ощущение, что художник Костовский и город Иркутск нечто целое, и нельзя представить город без такого человека, как он. Совершенно не желая польстить художнику, у меня возникла мысль – желание назвать одну из улиц Иркутска улицей Костовского…».

 

* * *

Анатолия Костовского, равно и друга его, живописца Владимира Кузьмина, можно повеличать певцом града Иркутского, в чем Анатолий и признался: «Всем, что есть во мне от художника, я обязан  Иркутску. Его старые бревенчатые домишки научили меня видеть цвет во всем богатстве и сложности взаимоотношений. Они подсказали мне и живопись и колорит – тот сибирский и неповторимый колорит, который я не встречал нигде больше. Когда смотришь на старые дома, ворота, и представляешь, сколько веков прошумело над ними. Прошлое всегда помогает понять настоящее. Без него нельзя».

Анатолий Костовский в творчестве не насильственно, натурально сочетал и ликующую романтику «детей солнца», и светлую печаль памятливых сынов русского народа; а посему – истинно русский народный художник, и не по гербовой сказке, лукаво добытой, а по русскому духу и русскому дару.

Архиепископ Иркутский и Ангарский Вадим сказал о творчестве Анатолия Костовского:

«Я почувствовал, что в этом человеке заложена мощная добролюбивая энергия... Даже вот движение его рук, его осанка говорят о том, что он полон энергии… В работах Анатолия Костовского поражает многое… Прежде всего палитра красок; казалось бы, как можно их уложить в одном полотне и создать такие цельные произведения? Вглядитесь в лица на портретах, насколько они выражают человеческий дух! Но самое главное – работы Анатолия Костовского светоносны, нравственны и моральны. Они заставляют человека стремиться быть лучше, оптимистичнее, светлее, видеть во всем, прежде всего, прекрасное».

Анатолий Костовский не зарывал живописный дар в землю, но и ради чистого искусства не чурался народной жизни; иные же художники либо по-мышьи таились от мира в норах чистого искусства, либо гибли в хмельном богемном чаду, либо, махнув рукой на родной народ и страну дураков, палили души и дарования в дьявольской погоне за славой смрадной и богатством тленным. Но рече Господь: «…Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие» (Мф.19:24); «не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут» (Мф. 6:19-20). У иных многогрешных деятелей искусства лишь одна слава и была, что не собрали сокровищ на земле, не завели богатого имения, но жаль, что порой завидовали богатым, у коих мамон, распирающий сорочку, нависает над брючным ремнем, у коих в кармане золотой телец, а на коленях золотая телка.

Русский реалист Анатолий Костовский, в отличие от иных собратьев по кисти, не страдал иссушающим душу честолюбием, не гнался за благом земным – послужить разом Христу и мамоне, – а жил тем, что уж Бог пошлет; не слыл и чистым художником – с юных лет жил единой судьбой с родным народом, с единой любовию к родному русскому народу. И по натуре человек справедливый и прямой …хлеб ешь, а правду-матку режь… не избегал народных волнений и народных движений, а посему трудно представить иного художника, кто бы столь хлопотливо радел о сбережении памяти, воплощённой в каменном и деревянном зодчестве города Иркутска, о спасении Байкала, да и всей прибайкальской природы, которую он вдохновенно, то с ликующей, то опечаленной любовью воплощал в живописных произведениях.