Анатолий САЗЫКИН 
Анатолий САЗЫКИН
ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ ДУШИ
О поэзии Сергея Донбая
В самом конце 2022 года в Кемерово вышел в свет III-й том книги «Современная литература Кузбасса». В нём собраны подборки стихотворений поэтов, ныне здравствующих и работающих. Хотя несколько авторов, пока том готовился к изданию, и ушли уже из жизни, но стихи их, слава Богу, в этом томе опубликованы. Всего в нём номинировано 47 поэтов, все члены Союза писателей России, а подборки стихов 13 из них сопровождаются статьями об их творчестве.
В настоящей статье я хочу остановиться подробнее на стихотворениях Сергея Лаврентьевича Донбая как одного из поэтов, вызвавших особое внимание. В книге о его творчестве отозвались такие, можно сказать, мэтры современной литературной критики как Станислав Куняев и Вячеслав Лютый. Их отзывы очень одобрительны, очень интересны, но, как говорится, кратки по определению. Для меня они, конечно, стали направляющими. Самую суть своего отзыва Станислав Куняев выразил афористично, сказав, что Сергей Донбай – «поэт от мира сего», и кратко развернул этот афоризм. Вячеслав Лютый акцентировал «цепкое литературное зрение» Донбая, благотворную соединённость «природного и детского» (т.е. предельно искреннего – А.С.) в его манере, верность пушкинским традициям и способность «чувствовать надмирное значение художественного слова».
Я свои наблюдения и выводы строил на базе внимательного прочтения семи сборников стихотворений Сергея Донбая, изданных в разные годы – от 60-70-х годов прошлого века до 2021 года, и позволил себе говорить о них не по временному принципу, а по тематическому.
Конечно, начать разговор нужно с того, чем мы все внутри себя живём, – с прошлого в жизни и в стихах поэта. Прав был Антуан де Сент-Экзюпери, когда сказал: «Все мы родом из детства». Детство автора, как и детство моё и всех людей нашего поколения, – детство военное и послевоенное. Замечательно сказал поэт в стихотворении «Военное детство»:
Отчётливо в детство, в отрочество
Вошла – до сих пор видна –
Как общее наше отчество,
Отечественная война.
Как цепляет за глубины души и памяти стихотворение «Соцгород»! Поэт родился в 1942 году. Мне в этом году было уже 6 лет. Но мы люди одного поколения и одной судьбы. И жили-то, по сибирским меркам, рядом – он в Кемерове, я в Новокузнецке (до начала 60-х – Сталинске). Каких-то 200 километров! У меня сердце вздрагивает от точности и правды деталей изображённой в стихотворении жизни. И даже Соцгород у нас был свой.
И двухэтажные бараки
Кишат, как в джунглях, ребятнёй;
И руки чешутся – для драки –
У ребятни полублатной.
Блатной – не то чтоб хулиган –
За кулаком не лез в карман.
…………………………………..
И фэзэушников в бушлатах
Считаем тоже за своих.
Они такие же – в заплатах…
…………………………………..
.......................... они нас любят,
Но почему-то вдруг отлупят.
…………………………………..
И книжку языком неловким
Читаю – первую мою,
И букву «Ф» никак запомнить
Я не могу, чтобы заполнить
Слова. И лезут со страницы
То фюрер, то фашист, то фрицы…
……………………………………
И в каждой праздничной гулянке
Победы чистое тепло.
И кто-нибудь вприсядку пляшет;
И взрослые навеселе –
Со знаком дружбы на челе…
………… Кончилась война,
Но молоды ещё сполна
Отец, и мама, и страна,
И сладки детства времена.
И какие пронзительные, убийственные и возрождающие по чувству строки в стихотворении «Кадры хроники»:
Старенький, маленький, бедный,
Поезда ждущий перрон –
С перекошённым победой
Женским счастливым лицом.
Вот они! Видели! Видели!
В звёздочках и в орденах
Высыпали победители –
Целые, на костылях,
С воздухом в рукавах…
И на плече у родимой,
Старый – не по годам,
Плачет непобедимый
Мальчик во весь экран!
Такие слова и картинки не сочиняются, а живут бессмертно в душе и в памяти.
Как мы, пацаны-третьеклассники (тогда ещё в мужской школе), под аккомпанемент на гармошке нашего учителя, демобилизованного моряка, пели «Вставай, страна огромная, / Вставай на смертный бой» – до сих пор слышу.
Естественный, яркий и логичный компонент детства в стихотворениях поэта – это пионерское лето, пионерский лагерь. На волне либерально-буржуазной контрреволюции 1993-го года уничтожены эти формы организации жизни детей и юношества – пионерия и комсомол. Да, они были забюрократизированы, но ребёнка с водой выплёскивать не надо было. Выплеснуто воспитание в самый благотворный период жизни человека.
Как всегда, в стихотворениях Донбая меткие, точные, «цепкие» детали быта звучат в «Воспоминании о пионерском лагере»:
Пионерского горна бодрящий родник –
Выбегаем, от холода съёжив лопатки!
………………………………………………….
Начинается лето, лагерь, первый сезон.
Нас вчера завезли, укачав на трёхтонке,
На ухабах подпрыгивал горизонт,
И визжали всё время от страха девчонки!
…………………………………………………..
Мы дерёмся, растём, нарушаем режим.
Я тогда и не думал совсем, что когда-то
Станет всё это детством счастливы моим
Возвращаться на крылышках зябких лопаток.
Совсем не зря здесь дважды повторились «зябкие лопатки». Это место, откуда у ангелов крылышки растут. И тут же: «мы дерёмся, растём, нарушаем режим»… Как точно и как ёмко по смыслу! Настоящая жизненная диалектика.
Надо сказать, что отличительная черта лирики Сергея Лаврентьевича – это обилие стихотворений о родных людях, с кем прошли и детство, и юность, и вся жизнь. Вспомнены и бабушки, и дедушки, и родители, и сёстры, и дети… Это замечательно, хотя иногда и возникает мысль, что не всё может быть общеинтересно. Хорошо, что поэт живёт памятью рода своего, как положено всякому человеку.
А одно стихотворение при всей его внешней простоте просто восхищает:
Мама стряпает вареники,
Лист присыпала мукой.
Я ещё совсем малененький,
Да почти что никакой.
А она так ловко лепит их –
Сами пальчики летят.
На листе, как гуси-лебеди,
Тихо крылышки лежат.
Призадумалась болезная:
Кем я буду, Боже мой?
Перед ней, как будто тесто я,
Перепачканный мукой.
Последние две строчки с точки зрения формы – метафорическое сравнение, а сколько мудрости и любви! Очень характерно для его творческой манеры – простота слова и образа при его глубокой смысловой насыщенности.
Поэзия «простого слова» – это, конечно, знак принадлежности к пушкинской традиции и готовности поэта всегда идти этим путём. Таким же знаком является и ведущая тема в творчестве едва ли не каждого русского поэта – это тема единства природы и души. Казалось бы, неизбежная, обязательная, чуть ли не «дежурная», а как она играет своими гранями, если укоренена глубоко и органично в душе поэта... Литературная традиция – великое явление. Она позволяет поэту быть индивидуальностью, личностью и всё-таки разными гранями соприкасаться с великими предшественниками.
Вот стихотворение Сергея Донбая «Деревья»:
Без листьев, без криков, без перьев,
Под взглядами нашими сквозь
Рентгеновский снимок деревьев –
Гнезда охладевшая горсть.
Безжизненны и недвижимы.
Уже отлетел листопад,
И кажется, с каждой вершины
И души вот-вот отлетят.
Деревьям не больно на свете.
Но, тронув рукою лицо,
Как будто почую на срезе –
Ещё годовое кольцо.
Ассоциация возникает сразу. Конечно, это сближенность с Афанасием Фетом, с его «Учись у них – у дуба, у берёзы»:
Всё злей метель, и с каждою минутой
Сердито рвёт последние листы,
И за сердце хватает холод лютый;
Они стоят, молчат; молчи и ты!
…………………………. Но верь весне.
… Для ясных дней, для новых откровений
Переболит скорбящая душа.
Но фетовская здесь лишь сама генеральная мысль, полностью совпадающая нравственная позиция, как и со многими классиками русской поэзии, а способы, приёмы и средства выражения жизненного закона – у нашего современника свои.
Вот ещё стихотворение Донбая:
Птица в воздухе ночует
Там, где дерево росло,
Пустоту ночную чует,
Но не верит ей крыло.
Натекает, натекает –
Ночь за ночью, день за днём,
Как душа, не отдыхает
Птица в воздухе моём,
И, привычная трудиться,
В бесполезности кружа,
От усталости, как птица,
Камнем падает душа.
(«Памяти тополя»)
Великая мысль: душе, как и птице, нужна опора, потому что та и другая – в неустанном труде.
Да это же Заболоцкий:
Не позволяй душе лениться,
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
Оба поэта, каждый по-своему и каждый в своё время, выразили тот нравственный закон, по которому живут миллионы людей. Вот это состояние слитности души с природой выражено очень разнообразно и всегда очень глубоко и органично. То совершенно по-детски, не зря Вячеслав Лютый подчёркивал детскость видения мира у Донбая.
Как вот в такой ситуации. Отец подкидывает вверх и ловит визжащего от восторга и страха ребёнка.
– А ты хотел иметь бы крылья? –
Меня спросили ветерки.
И я ответил без усилья:
– И хвост, и жабры, и клыки!..
Эта связь переживается на уровне почти мистическом, как у Пушкина в «Бесах»: «Страшно, страшно поневоле средь неведомых равнин», как у нашего поэта в стихотворении «Чур»:
…Лунный оттиск окна на стене оживает отчасти,
И оттуда грозит крючковатая клёна рука…
…Что-то нас обступает, и зренье, и мысль притесняя,
Но внимает душа, замирая, как встарь из-под шкур.
Это древности детство, славянская дрёма лесная,
Это пращурской ночи прищур, это – чур меня, чур!
То осознание этой слитности достигает слияния земного и космического, как вот здесь:
Упали травы. Косари ушли.
И косы отдыхали на плечах.
Ни звука, ни ромашек, ни души.
Поляны в солнечных лучах.
Упали травы. Кажется, к Земле
Прижалися испуганно поля…
На веточке у космоса во мгле,
Как яблоко, чуть держится Земля.
То наше короткое сибирское лето выражено через метафоры и сравнения органичные, ясные и, на мой взгляд, высокохудожественные:
В глубоком зените колодца
Плетёт паутину куржак.
Мы – дети холодного солнца…
…………………………………….
И лето почуявший школьник,
Как в галстуке красном, шиповник!
…………………………………….
Ребёнок холодного света,
За месяц согрелся земляк.
Но дышит короткое лето
Колодцу в озябший кулак.
Замечательно! Как вот и эта зарисовка:
Нищим светом облиты снега,
Заунывно дорога басит,
И тоски золотая серьга
Одиноко над полем висит.
И луна эта мне дорога!
И печать эта мне хороша!
Раздевается свет донага,
Бедной пищей довольна душа.
Великолепно чувствует природу поэт и тесно слита с ней его душа. Это у очень многих людей так. А вот сказать об этом дано лишь поэту.
Без любви и без этой темы поэтического творчества вообще не бывает. В лирике Сергея Донбая она, естественно, есть, и она очень своеобразна. Подойти к ней лучше всего от великого Пушкина:
Прошла любовь. Явилась Муза.
И прояснился тёмный ум.
Свободен, вновь ищу союза
Волшебных звуков, чувств и дум.
Прошли скорее всего для поэта времена, когда «сердце бьётся в упоенье», а вот время «союза волшебных звуков, чувств и дум» наверняка наступило. В стихах Сергея Донбая (он «поэт от мира сего», правильно сказал Станислав Куняев) и есть, естественно, своя индивидуальная особенность. И память хранит, и великие предшественники помогают, как видно из названия стихотворения «Два рубайи»:
Любовь в меня влетела неземная,
Как будто пуля ранила шальная,
И как шальной, увы, хожу я тоже,
На розы у знакомых занимая.
Любовь в меня влетела безрассудная.
Я скромный, а она, увы, распутная –
Всё норовит везде устроить ложе…
Ах, легкотрудница моя ты, неподсудная!
Это, конечно, в молодости, не зря же лирический герой «на розы у знакомых» занимает. А на большом жизненном пути, как у всякого человека, идёт чередование встреч и расставаний, влюблённостей и разочарований, каких-то смутных душевных состояний, как вот в стихотворении «Воспоминание»:
Нахлынули воспоминанья толпою,
Ведь были мы связаны чем-то незримым!
Тревожным – по чувству, по мысли – озимым,
Когда и не знаешь, что это такое.
Когда не упомнишь – о чём говорили,
Но вспомнишь отчётливо ямочки щёк
И как продлевал времена дорогие
Спешивший на выручку к нам юморок.
Нас время отдельно и точно состарит,
Те дни не сбылись и не сбудутся вновь!
Но кто-то из нас обязательно станет
Считать их за главную в жизни любовь.
Как верно, зорко замечает поэт, что бывают и такие вот встречи, куда более определённые, но с тем же результатом, зато как они мимолётным светом освещают жизнь. И назван стих хорошо: «Терялось всё»:
Терялось всё – в прибитом ливнем свете
И в дикой пляске капель-бубенцов!
Я увидал её в минуты эти
Глазами освещённое лицо.
Загнал под арку лет, наверно, двадцать
Тому назад нас дождь как из ведра.
Я ею не успел налюбоваться,
Дождь перестал. Нам уходить пора.
Обращает на себя внимание стихотворение, посвящённое Марине Цветаевой, полное глубокого сострадания судьбе великой русской поэтессы и какой-то внутренней духовной близости к ней.
Может быть, я ошибаюсь, но мне показалось, что поэту близка её устремлённость к любви как к вечно манящему, но недоступному свету, поэтика «не-встреч», «не-стоянья под луной», вообще недостижимости ни любви, ни счастья. Могла же она годами переписываться с такими людьми, как Рильке, Пастернак… Знаем, что влюблялась она и не-платонически и жила невероятно тяжело, но любовь всегда была для неё манящим светом. Было бы с любовью попроще, не стала бы она неразрешимым феноменом и жизни, и искусства во всех его видах и проявлениях. Это сегодня, в эпоху потребительства (не зря иногда говорят «потреблятства»), стало возможным и словечко такое: «заниматься любовью», и подмена.
Приведу ещё в заключение этой темы два стихотворения Сергея Лаврентьевича.
Ни в церкви, ни тебе не каюсь
В грехах невидимых моих.
Я этот воз тащить стараюсь,
Не разделяя на других.
Что каяться? Видны для Бога
Мои грехи, в конце концов.
А ты – лишь поглядишь немного,
«Всё ясно», – прокричишь лицом.
И второе:
Это видно без бинокля,
Да и не при чём бинокль –
Ты со мною одинока,
Я с тобой не одинок.
Эта истина жестока,
Как судьбы взведён курок.
Ты меня осудишь строго,
Я бы так тебя не смог.
А представить: если, как бы,
Вопреки и поперёк –
Ты, наверное, смогла бы,
Я бы без тебя не смог.
Кто-то из древних мудрецов, кажется, Декарт, сказал: «Я мыслю, следовательно – существую». Абсолютно правильно, особенно когда уже позади большая часть жизни.
У Пушкина так:
…Мечты кипят, в уме, подавленном тоской,
Теснится тяжких дум избыток;
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток…
Мысль Сергея Донбая вполне в пушкинском русле:
Я в одиночестве не мучусь,
Не огорчаюсь в тишине.
По мне вполне такая участь –
Люблю побыть наедине.
С невыразимою печалью,
С невыносимою тоской…
Тогда я жизнь свою прощаю.
Бог с ней, коль жизни никакой.
Наедине побыть люблю я,
Не забывая ничего,
С воспоминаньем поцелуя…
Бог с ним, коль не было его.
Со всем, что в жизни невозможно,
Наедине, как за стеной.
Пусть кто-то скажет – вру безбожно,
Бог с ним, коль знаю – Бог со мной.
Мысль поэта, естественно, обращена и к своей судьбе, и ко многим повседневным насущным ситуациям и переживаниям, но более всего, как у каждого думающего человека сегодня, – к сложившейся ситуации в стране. И согласиться, может быть, с многими из них трудно, и не соглашаться ещё труднее. Только не будем забывать, что это не социологический анализ, не публицистика, а поэзия. В ней и эмоционального начала больше, и обобщения. Как поэт говорит: «Время сменилось, на мне поменялось время».
Сухие грозы, мнимые дожди,
Горит земля, и в горле пересохло.
Так непомерно набралось вражды,
Что тесно жить от выдоха до вдоха.
И ненавистью воздух заражён,
И помыслы враждуют насмерть с речью,
И взгляд огнём холодным подожжён –
Не согревает душу человечью.
Едва заметны дружбы миражи,
Улыбки, прикрывающие ярость…
Объявлен комендантский час вражды!
В том часе – поколенье затерялось.
Об этом только в стихах и поразмышлять, иначе – одна дискуссия, если не цензура.
Но есть и такие «шуточки» современности, над которыми не знаешь, то ли смеяться, то ли взгрустнуть.
Вот такая, например, миниатюра:
Встала женщина, да не с правой ноги.
И расходилась в хозяйском пылу:
Скатерть одёрнет – графин в дре-без-ги!
Простынь одёрнет – мужик на полу!
Встанет мужик. И не спорит, не ноет.
Молча стекло за собой подметёт.
После – жену «на скаку остановит»…
Словом, – «в горящую избу войдёт».
(«Эмансипация»)
Есть проблемы и куда посерьёзнее, хотя одна из них (точнее, один её аспект) и обозначена в стихотворении «Шутки прогресса». Проблема катастрофы с демографией. Уж слишком много стало молодых людей, желающих «пожить для себя», т.е. и не помышляющих об обзаведении семьёй, а если и объединились, то утруждать себя детьми не намерены.
В стихотворении поэт касается одного из аспектов этой проблемы:
…Раньше были милашки, красотки –
Им такое теперь недосуг…
Как мундир, надевают колготки
По утрам кандидатки наук.
И толкают прогресс… Шутки в сторону!
Юбки в сторону – новый почин!
Если так и пойдёт по-учёному,
Мужики не нужны им почти.
Перетерпим прогресса припадки,
Не до шуточек будет опять:
Захотят «поглупеть» кандидатки
И детей, как прабабки, рожать!
Есть и стихотворения с совершенно конкретным и даже горьким раздумьем над явлениями современной жизни, которые и чужды, и нелепы, и опасны, о них просто нельзя не говорить. Как в таком вот наблюдении над жизнью, каждая строчка которого прямо просит и ждёт комментария:
Стихи называются – «текстом»,
Возлюбленный, значит – «партнёр».
Когда занимаешься сексом,
Не надо завешивать штор,
Чтоб энергетический кризис
Тебя обошёл стороной.
Сие называется «бизнес»,
А Родина – «этой страной»,
Где солнцем поэзии росской
Теперь называется – Бродский.
На мой взгляд, честь делает поэту коротенькое стихотвореньице, говорящее о проблеме такой серьёзной, что она либо вообще не решаема, либо решаема с огромными сопутствующими издержками.
Заняв в парламентах палаты,
В иммунитеты совесть пряча,
Они уходят в депутаты,
Как в партию когда-то раньше.
А мы друзьями их считали,
За это и несём вину...
Они и в партию вступали,
Как в полицаи шли в войну.
(«Они»)
Конечно, не мог поэт молчать и о беде, которая над Родиной нашей нависает из столетия в столетие и даже из десятилетия в десятилетие. Это в стихотворении «Второй фронт»:
Когда мы под самой Москвой
За землю свою умирали,
Тогда вы нам тем, что второй
Откроете фронт, помогали.
Мы сами в Европу вошли,
Мы смерть за неё принимали.
Вы всё ещё были вдали,
Вы всё ещё нам обещали.
Когда же мы кровью своей
Досыта войну напоили,
Вы фронт свой открыли скорей,
Как будто на праздник спешили!
Тепло ли вам было вдали,
Когда на правах чемпионства
Вы сразу два солнца зажгли
В стране восходящего солнца?
Раздвинул расчёт горизонт:
Вы в звёздах окопы отрыли…
Когда-то открыли вы фронт –
Закрыть до сих пор позабыли.
Им об этом и напоминать едва ли стоит, а вот нашим благодушным либералам – надо.
Вопрос о самом предназначении поэтического творчества для Сергея Донбая фатальным, трудно разрешимым не является. В корень смотрел Станислав Куняев, называя его «поэтом от мира сего». И «наступать на горло собственной песне» ему не надо. Вот так определяет сам поэт эту проблему и задачу:
Словно в сторону время толкает:
Я хочу написать о любви –
Как глухарь, во мне сердце токует!
Но отстреляны все глухари…
Я хочу о любви написать!
Но дыхание перебивает
Повседневность опять и опять.
Словно время за горло хватает.
И при этом он не обязанность исполняет. Мысль, как я пытался показать, в его творчестве и присутствует, и доминирует, и чувством все стихи пронизаны. И вдохновение рождает душа:
Есть христианское воззрение на смерть.
Умер человек. Тело лежит.
А душа отлетела и смотрит:
И человек видит себя, окружающих,
Родных и знакомых,
Где бы они ни находились на земле.
Может, это и есть вдохновение?
Душа отлетает и смотрит...
(«Вдохновение»)
Дай Бог ему ещё долго через призму души смотреть на мир!