Иван САБИЛО. КАК ЩЕГОЛ СПАС МЕНЯ ОТ ОДИНОЧЕСТВА. Рассказ

 

Иван САБИЛО

КАК ЩЕГОЛ СПАС МЕНЯ ОТ ОДИНОЧЕСТВА

Рассказ

 

Жена моя Лена, с которой мы прожили чуть больше двух лет, ушла из жизни в позапрошлом году. Сердце. У неё потомственная судьба: сначала мама, в сорок семь. Потом старший брат, в тридцать. И она, в двадцать шесть. Глава их семьи пятидесятипятилетний Ростислав Николаевич Столбцов не выдержал горя и тут же обзавёлся новой семьёй – женился на молодой женщине с двумя детьми и уехал с ней в ближний к нам соименник Петрозаводск.

Мои родители-пенсионеры продали питерскую однокомнатную квартиру, добавили деньжат и купили двухкомнатную в Сочи, почти на берегу. «Хочется под старость больше света и тепла», – заявляли они. И два лета подряд мы с Леночкой ездили к ним, как они шутливо поясняли: «для радости общения и непроходной любви». При этом поглядывали на нас весёлыми глазами и призывали не мешкать с их будущими внуками: «У нас же тут для них абсолютно всё: море, горы, кипарисы...».

Живу в двухкомнатной квартире один. И ничего не хочется, никуда, кроме работы, не тянет. Гну хребтину младшего научного сотрудника университетской лаборатории и посещаю аспирантуру. Высшее образование получил пять лет назад. Требуется верхнее. Кое-кто сатирически толкует, что высшее – это подтверждение знаний. А верхнее – поверхностное у того, кто без всякого образования нахватался вершков без корешков и щеголяет ими. На самом деле оно то, что открывает «путь наверх».

Кажется, я неплохо устроен, можно жить. А недавно мои друзья Гена и Рита, они же коллеги по работе, решив, что я потихоньку «закисаю» в одиночестве, подарили на день рождения щегла в клетке. И на первое время обеспечили кормом – зёрнами проса и овса, семечками подсолнуха, и даже морковкой.

Насчёт «закисаю» они оговорились. Юморить, конечно, стал меньше, но ни в чём другом особых изменений не выказывал. Да и с Леной как будто ещё не расстался. Не покидает чувство, что ушла она не навсегда, и скоро вернётся. Много чего помнил с нею и о ней. Тут и наша пятилетняя учёба в университете, и плавание в бассейне. Но чаще всего вспоминал её отношение к моей, а потом и её фамилии Король:

– Славная у тебя фамилия, только у меня лучше, – сказала она.

– Чем же она у тебя лучше, если ты теперь тоже Король?

– А тем, что у меня она не склоняется, – рассмеялась Лена. – Никогда и ни перед кем.

 – Да, действительно: кто-то скажет: «Мы поедем в гости к Павлу Королю». А если к ней, то: «Мы поедем в гости к Лене Король». Гениально! – сказал я. – И хочу, чтобы не только твоя фамилия не склонялась ни перед кем, но и ты сама тоже.

Уверен, так бы оно и было, если бы не столь ранний уход...

Я поставил клетку со щеглом на подоконник и залюбовался подарком. Красивая птаха: жёлто-чёрно-коричневая, с белыми щёчками и такой же грудкой. Вокруг основания белого клюва – широкий, красно-бурый ободок, будто шарфик. В общем, типичный денди или щёголь, как назвали бы его в прежние времена.

– Ух ты! Какой щёголь! – благодарственно восхитился я.

– Нет, – сказала Рита. – Щёголь более крупная птица. Из рода куликов. И не такая яркая.

– К тому же не поёт, а крюкает. Не то, что наш, – подтвердил Гена.

– Я имею в виду щёголя не птичку, а пижона, – пояснил я. – Или, как говорили в не столь давние времена, стилягу.

– Тогда сойдёт, – сказал Гена. – И мы не удивимся, если, благодаря ему, ты обретёшь долгожданного собеседника.

– Точнее, собеседницу, – поправила Рита.

– Спасибо, дорогие! Впервые в жизни в домашних условиях буду общаться не с человеком, а с пташкой. Но кто она, девочка или мальчик? И есть ли у неё имя?

– Мальчик, мальчик… И по росту видно, и по внешности. Имя сам придумаешь. Тебе тут полная свобода.

– Имя… имя… Знаете, мне кажется, если у нас теперь май, то и назвать можно Маем.

– Отличное имя! Пускай будет Май, – согласились они.

Я спросил, можно ли выпускать его из клетки, и друзья хихикнули, мол, конечно, это ж не лев. Только своего унитаза не имеет, так что будь готов к неожиданным презентам.

Отметив день рождения, друзья ушли. Я насыпал в блюдечко овсяных и подсолнечных семечек и поставил на подоконник. Открыл клетку, но Май не собирался покидать её. Наверное, не проголодался. Убрал и вымыл посуду, и на какое-то время забыл о нём. А когда вспомнил, увидел, что мой новый друг с аппетитом склёвывает семечки. Тут же вспорхнул и сел на краешек кухонной полки. Жаль, не спросил, как Мая возвращать на место. Налил в стеклянную розетку воды и поставил в клетку – захочет пить, вернётся. И пошёл спать.

Утром, едва открыв глаза, услышал прямо-таки соловьиные трели. Заглянул на кухню. Май смотрел в окно и солировал в клетке: «Тиу-тиу-тиу-тюрлю-тюрлю-тюрлю-нев-нев-бу-бу-свербит-свербит-сверлей-сверлей...».

Я подошёл – он повернулся ко мне.

– С добрым утром! – поздоровался я. – Браво, Май! Поёшь – соловьи позавидуют!

В блюдечке мало еды, и я подсыпал. Позавтракал и поехал на работу. Целый день думал, как там дружок. Позвонил Генке и спросил, можно ли открывать форточку, когда Май не в клетке. Он ответил, что, пока щегол целых две недели жил у него, он и Рита не открывали.

Вечером вернулся, накрошил морковки, но Май не стал клевать. Выпустил его из клетки, он выскочил и снова взлетел на полку. И, поворачивая голову туда-сюда, с любопытством посматривал на меня.

Так мы стали жить вдвоём, никого не тесня, и стараясь понимать друг друга с полунамёка. Иногда я оставлял его летать по квартире, а, вернувшись, находил в клетке – он любил свой дом, как надёжную крепость.

Однажды утром я по давней привычке открыл форточку и пошёл на кухню. Май сидел на полке и поглядывал, как я готовил завтрак; потом ел, потом собрался на работу. Про форточку забыл и ушёл. Вернувшись вечером, увидел, что Мая нет и что форточка открыта. Ах ты, беда какая! Распахнул окно, смотрел на деревья сверху, на дворишко детского сада – нет моей птички, хоть вой. Спустился на улицу, оглядел кусты и провода – нет щегла. Случайно поднял глаза на своё окно на седьмом этаже и остолбенел – перед окном трепетала птичка, похожая на Мая. Бросился домой – щегол сидел на подоконнике возле своей клетки. Блюдце пустое, и я тут же насыпал зерна.

– Где был? Ага, молчишь, пернатый? Ладно, можешь и дальше разминаться в полётах. Но всегда возвращайся, понял?

Май чуть-чуть наклонил голову и тут же прыгнул к блюдцу.

Я закрыл окно в комнате и стал варить картошку и жарить яичницу. Потом сел ужинать. Щегол прилетел ко мне на стол. Дал ему чуть-чуть картошки – он склюнул. И выдал мягкий звук, будто поблагодарил за угощение. В животе у меня сжалось нервное колечко. «Душа, – сообразил я. – Такая кроха, а гляди-ка, трогает...».

Я уже собирался баиньки, и тут заверещал мой сотовик.

– Алло, Король слушает!

Бывший сокурсник и друг Дима Грибов обрадовал, что завтра он с Валентиной прибудет из Мурманска. Попросил встретить и, по возможности, на пару дней приютить. Причина – доктора посоветовали показать почки в питерском онкоцентре.

– Добро пожаловать! – обрадовался я. – Называй время прибытия. И как же хорошо, что завтра суббота!

 

* * *

Утром я послушал пение Мая, покормил его и заметил, что запас питания подходит к концу. По пути к метро зайду в звериный магазин и пополню сусеки. В половине девятого собрался на Ладожский вокзал. Димка едет с женой. Выходит, делишки с почками неважные. Отличные ребята! С Димкой мы учились в одной группе. Валентина – курсом младше. Она – вологжанка, он – мурманчанин, и после универа уехал домой. А через год и она туда же. Мы с Леной были у них на свадьбе – красивое торжество, с уймой гостей, музыкой и цветами. Отец Димки – капитан первого ранга и большой морской начальник в Североморске, что в двадцати километрах от Мурманска. А младший брат Женька завершает учёбу в местном Нахимовском училище. Но заметнее всех, красивее и радостнее всех Валентина. Черноокая и черноволосая невеста, в бело-розовом подвенечном наряде – глаз не отвести. Во время нашей учёбы многие парни вздыхали по ней, стремились завладеть её сердцем. Мне она тоже нравилась. И даже казалось, и я ей по душе. Но в неё был влюблён мой друг, и я запретил себе какие-либо сближения. Валентина ответила Димке взаимностью и стала его женой. Через год у них родился Гришка – на присланных Димкой фотографиях кудрявый ангелочек двух лет.

Обычно цветы я покупаю возле дома, а сегодня мой дворовый магазин закрыт «по техническим причинам». Вспомнил, что по пути к метро рядом с продмагом для птиц и прочей живности устроен небольшой цветочный киоск. Купил корм и сразу туда. Невысокая темноволосая продавщица в голубой кофточке и тонкой золотой цепочкой с крестиком на груди не стала дожидаться, когда я поздороваюсь, и первая сказала:

– С добрым утром!

Я ответил и прочитал имя на бейджике: Дарья. Не откладывая дела, присмотрелся к ценам. И не выдержал:

– А что это, мил человек, ваши розочки дорожают прям-таки на глазах? – сыграл я «под народинку». – Ещё недавно были полторы сотни и даже не выше сотни за штуку, а ноне – тихий ужас! Могу себе представить, сколько и с какой жалостью вы их каждый день перемещаете на мусорную клумбу.

– Да, не без этого, – вздохнула она.

– Так зачем повышаете? Понимаю так, что вы на этом больше теряете, чем находите.

– Всё меняется, паря, не только цены, – ответила она тоже «под народинку». – Ещё недавно и нам с вами годиков было поменьше, нежели сейчас. Однако время не топчется на месте. Вам под тридцать, дочке моей уже двадцать пять и внуку Алику третий годик.

– Софистика это, – сказал я. – Знаете, что такое софистика?

– Да, как будто антифилософия.

– Ну, можно и так. Однако софисты поумнее и потоньше антифилософов. В давние времена они были выдающимися полемистами. И если бы пришлось, вмиг доказали бы, что Земля имеет форму чемодана.

Заметив, что продавщица как-то особенно внимательно рассматривает ценник на одном из букетов, я закрыл рот.

– Продолжайте, я слушаю.

– В далёкой древности многие состоятельные греки направляли к ним на воспитание своих детей. И платили бешеные деньги, чтобы те учили их полемике. Например, они запросто могли доказать, что человек сильнее моря. И утверждали: «Да, сильнее, потому что он может переплыть море». Им возражали: «Но море запросто накроет человека целиком, и он захлебнётся, как пить дать. Значит, оно сильнее». – «Нет, потому что он запросто выплывет». Значит, чтобы стать сильнее моря, он должен научиться плавать. Есть тут логика? То есть, софисты помогали развивать логическое мышление.

 – Ах да, вспомнила! Ещё они могли утверждать, что у палки один конец, а не два. Для этого палку надо поставить к стене. Правильно? Только причём тут софисты, когда я сказала о нашем с вами возрасте?

Я вгляделся в её чёткие брови, светло-карие, узко посаженные глаза, и понял, что было бы ох как радостно иметь эту женщину своим другом.

– Мне близко ваше разумение, – сказал я. – Не ожидал такого ясного понимания неизбежности перемен. Однако вы столь впечатляюще коснулись возраста, что я готов поцеловать вашу руку.

– И вам спасибо, что оценили. А руке моей и так хорошо.

– Но скажу о нашем отечественном феномене. Вы заметили, что если у нас происходят какие-либо перемены, то почему-то всегда к худшему? Поэтому прошу не пять, как планировал, а только три цветка.

– Выбирайте, – показала она рукой на разноцветные букеты в белых керамических вазах. Тут же одну из них, с багровыми розами, подвинула ко мне. – Советую взять в бутонах, дольше простоят.

Я выбрал, и, ожидая, пока она заворачивала их в прозрачную обёртку, заметил:

– Судя по тому, что на вашем заветном пальчике нет обручального кольца, вы не замужем.

– Всему своё время, – усмехнулась она и протянула цветы.

– То есть, пока что не оставляете надежд?

– А кто ж их оставляет? И хорошо. Хуже, когда сами надежды нас покидают.

Мне по вкусу её общительность. Есть желание познакомиться ближе, но захочет ли она. Одно дело вести беседу покупателя и продавца и совсем другое – разговаривать на вольные темы.

– Как интересно, – сказал я. – Боюсь, вы случайно оказались продавщицей.

– Так и было, – повела она плечиком. – Раньше преподавала историю в школе. Но выяснилось, что моя нервная система не готова к длительным стрессовым нагрузкам. Пришлось перейти.

– Не жалеете?

– Даже и не подумаю. Вот ваш букет. И представляю, как обрадуется та, кому вы их преподнесёте.

– Вы полагаете?

– Ещё бы! Молод, статен и, судя по эрудиции, неплохо образован.

– Спасибо, что заметили.

– И кто же она?

Меня порадовал её вопрос. Получается, я вызвал у неё, хотя бы мимолётный, но всё же интерес. И теперь только от меня зависит, как будут развиваться ваши отношения.

– Если бы она, – сказал я. – А то ведь они. Тороплюсь на вокзал встретить друга Димку с женой Валентиной. Приедут на несколько дней из Мурманска. У Димки неважно с почками, и они едут сюда в какой-то центр.

– Вы один живёте?

– Да... Впрочем, нет, теперь уже с птичкой. Недавно ребята подарили щегла, и мы назвали его Маем. Поёт – лучше Карузо и Шаляпина вместе взятых. Впрочем, на вашем бейджике – имя Дарья. А знаете, как переводится оно с древнеперсидского?

– Да, владеющая добром.

– Точно! Я тоже представлюсь: Павел Король. Теперь только у вас буду покупать цветы. Король покупает цветы у Дарьи!

– Спасибо, спасибо, всегда рада. Наверное, сложно называться Королём, не будучи им на самом деле? – улыбнулась она.

– Кому как. А я с детства привык. Поговорить бы с вами.

– Заходите, поговорим.

Я посмотрел время в телефоне – надо ехать. Рассчитавшись за цветы, для Дарьиной потехи вскинул их над головой и направился к метро.

 

* * *

Поезд пришёл точно по расписанию. Дождался, когда из вагона выйдут мои. Обнялись, вручил Валечке цветы.

– Ой, ой! – озарилась она. – Мало того, что Петербург, так ещё и розы! А ты изменился, но в хорошую, мужественную сторону. Один пока, или...

– Один, Валечка. И такое чувство, что она вернётся.

– Всё правильно, это верность в тебе говорит. Драгоценное качество, которым обладают только надёжные люди. Ты надёжный человек, Паша.

– И верный, – рассмеялся Димка.

– Спасибо, спасибо, рад слышать. Ты лучше скажи, что у тебя с почками?

– Коварный нефрит, или воспаление обеих. В Мурманске провели диагностику, сказали, хворь запущенная, заметна опухоль и посоветовали Питер. Снабдили анализами, дали телефон и, как видишь, я здесь.

Четыре года не встречались, но Валечка по-прежнему юная и красоты неотразимой. Чёрные, вьющиеся волосы, чёрные, с длинными, густыми ресницами глаза, узкий нос и припухлые, манящие губы.

– Как доехали? – спросил я у Димки, поняв, что не могу отвести глаз от его жены. Но почему-то, чем дольше вглядывался в неё, тем отчётливее видел продавщицу Дарью.

– Сутки в пути, тысяча вёрст! – сказал Димка. – Везде понастроили скоростных магистралей, а на таком важном направлении, как Питер, тащимся, будто на телеге.

– Всему своё время, – пригодились мне Дарьины слова. – Помню, на вашу свадьбу мы с Леной летели, как на крыльях. А вот со свадьбы плелись кое-как. Но скажите, на кого оставили Григория? И почему не взяли с собой?

– А зачем он тебе?

– Я бы представил ему птичку. Поёт – закачаешься.

– Как-нибудь в другой раз, – сказал Димка. – Остался с бабушкой, она ведь у нас заведует детсадом, так что без проблем.

В разговорах приехали ко мне. Димка и Валя привезли гору продуктов: сыры, колбасы, банки солёных помидоров и огурцов, копчёная и вяленая рыбка – дары Баренцева моря.

– Вина не брали, тяжело тащить. Тут возьмём.

– Ага, с твоими почками только про вино и думать, – попытался я урезонить друга. Но он авторитетно заявил, что в малых дозах этанол, который входит в состав вина, не особенно почкам вредит. Опасно не само вино, а его перебор.

Я привёл их в комнату, где стояла клетка с Маем и порадовался их восторгу. Конечно, было бы не лишним послушать пение щегла, но тот ни звука. Нахохлился и с некоторым любопытством взглядывал на них.

После завтрака Димка позвонил в свой центр. Разговаривал недолго, тут же отключил телефон и какое-то время молчал.

– Так что тебе сказали? – не выдержала Валентина.

– Что, что! Требуют немедленно приехать. И привезти анализы. Оказывается, им звонили из Мурманска, они в курсе.

– Прямо сразу?

– Да, не откладывая.

– Едем, – сказала Валентина.

Только сейчас я понял, насколько серьёзно Димкино состояние, если так требовательно приглашают врачи. Центр недалеко, на Крестовском острове. Я вызвал такси, и на всякий случай дал им запасные ключи от квартиры и с «таблеткой» от входа в подъезд. Они быстро собрались и уехали. Убрал в холодильник привезённые продукты, накормил Мая и стал варить борщ. Когда он был готов, позвонила Валя – взволнованно, сбивчиво сказала, что Диму нашли в критическом состоянии и кладут в клинику. Опухоль на почке, нужна срочная операция.

– Я их попросила оставить меня с ним – отказали, нет мест.

– Не переживай, всё обойдётся. Вызвать тебе такси?

– Не нужно, я буду здесь, пока разрешают. Потом сама вызову. Прости, что свалились на твою голову и усложнили...

– Хорошо, жду тебя. Держись. Теперь именно от тебя многое зависит.

Я отложил телефон и пошёл к Маю. Тот в клетке пил воду из розетки. Тут же выпорхнул, сделал круг под потолком и сел мне на плечо. Такого ещё не было, и я не знал, что это означает.

– Как дела? Ты хочешь мне что-то сказать?

Он потоптался на плече и перелетел в кухню. Тоже переживает, хотя и молчит. Пускай молчит, важно, что он своей посадкой на плечо выразил сочувствие. Птица. Всё понимает.

Недолгое время мысли были ни о чём. Даже не мысли, а какие-то их отрывки и обрывки. То Димкины почки. То взволнованный голос его жены по телефону. То ключи у Валентины. То продавщица Дарья, с которой так хорошо поговорили. Но вот среди этой мешанины пробилось в первый ряд представление, как вечером вернётся Валентина, и мы в квартире окажемся вдвоём. Ничего особенного, вдвоём так вдвоём. У каждого по комнате, нет проблем. Это да. А каково Димке? Что он будет думать на предмет... А куда деваться? Можно позвонить кому-нибудь из сотрудников и попроситься на ночь. Или даже на несколько дней. Мне, в связи с чрезвычайными обстоятельствами не откажут. А узнав причину, порадуются поступку.

Походил по квартире, постоял у окна, вглядываясь в нежно-зелёную весеннюю листву. И даже не заметил, как от тяжёлых дум про Димку и его жену стал размышлять о Дарье. Она в своём киоске до девяти вечера. А если... Что, что «А если?». Что ты этим хочешь сказать?

Я ещё задавал себе эти и подобные вопросы, но сам уже собирался к ней и сожалел, что не попросил телефон.

 

 * * *

Подойдя к киоску, приостановился, увидев за широким стеклянным окном двух мужчин покупателей. Вот они вышли с букетом хризантем, а я ещё какое-то время стоял, не решаясь открыть дверь. Но взял себя в руки и вошёл.

– Батюшки, кого я вижу! Неужели опять за цветами? – удивилась она.

– Не за цветами, а за вами, – сострил я.

– Интересно. И зачем же я понадобилась? Помню, вы должны были...

– Да, встретил. И вручил. А потом...

Я рассказал, что случилось. Дарья слушала, участливо улыбалась, и я видел, что она отлично понимает мою проблему.

– И вы боитесь, что с нею у вас возникнут взаимные чувства?

– Нет же, этого никогда не случится, ни при каких обстоятельствах. Но сам факт, что мы будем вместе ночевать, явится поводом для Димкиного беспокойства. А мне этого ох как не хочется. Он в тяжёлом состоянии, что может привести к ещё большей беде. И у меня вопрос: вы живёте одна?

Я понимал, что неэтично спрашивать такое у женщины. Вместе с тем я давал ей возможность легко отказать мне, поведав, что у неё большая семья. И даже имеется партнёр, которого сейчас многие для душевного комфорта называют «гражданским мужем».

– Вы имеете в виду, чтобы переночевать у меня?

– Да, если можно?

– В общем, одна. И особой проблемы не вижу в том, чтобы пойти вам навстречу. В девять закончится мой рабочий день, так что приходите, вместе поедем.

Я готов был поцеловать ей не только руку. Вот мгновение счастья, когда тебя не отвергают, идут навстречу и укрепляют твою веру в щедрость и великодушие людей. Моему восторгу не было предела. При этом я лукавил себе перед самим собой. Я прекрасно понимал, что не одно только желание освободить Димку от лишнего беспокойства толкало меня на подобный подвиг. Мне нравится эта женщина. И я хочу быть с нею.

– Какое вино вы предпочитаете? – осмелев, спросил я.

– Белое. Точнее, Мускат и Алиготе. Можно другие, только не крашеные.

– Понял. К девяти я у вас.

Окрылённый успехом, помчался в ближнюю к дому «Ленту», взял по бутылке Муската и Алиготе, и вернулся в квартиру. Валентина уже моет оставшуюся от нашего завтрака посуду. Увидев вино, качнула головой и объявила, что она не будет.

– Я и не предлагаю, – сказал я. – Вечером поеду к друзьям. Скорее всего, останусь у них, так что будешь одна. Точнее, с Маем. Если захочешь проветрить квартиру, загони в какую-нибудь комнату и закрой дверь. Или всё время держи в клетке.

Она смотрела на меня прекрасными чёрными глазами. Изредка чуть заметно кивала и ждала, когда я завершу свои наставления.

– Ты уходишь из-за меня? – чуть слышно спросила она.

– С чего ты взяла? Ничего подобного. Мы с друзьями давно собирались поиграть в бильярд. Представляешь, у них дома бильярдный стол, и они чуть ли не каждый день сражаются «под интерес». Проигравший чистит картошку и варит, или жарит её.

– А ты что делаешь, когда проиграешь?

– Ем, конечно. Тем более что ещё ни разу у них не выиграл.

Валентина подошла ко мне, уставила глаза:

– Врёшь ты всё, Пашенька. Но тут святая ложь. Я догадывалась, что придумаешь какой-нибудь финт, и потому решила переместиться в гостиницу. Выбрала по телефону «Отель Парк Крестовский», там невысокие цены. И клиника с Димой рядом. Так что отменяй свой бильярд и переходи к настольному теннису.

– Нет! – сказал я. – Ни к чему. Если ты сделаешь это, квартира будет пустая. И кто покормит Мая? Столько всего навезли, позаботились и вдруг...

– Тогда другое дело. Остаюсь. Но ты не стесняй себя. Мы с тобой из одного теста. И Дима тоже. Так что сделаем всё, как надо. Понятно я говорю?

– Можно тебя поцеловать? – спросил я.

– Да, вот сюда, – ткнула она пальцем в середину щеки.

К нам из комнаты влетел Май и сел на своё обычное место на полке.

– Кормить и поить его будешь по состоянию блюдца и розетки. Пустые – наполни. Он лишнего не съест и не выпьет.

– Разумное существо, почти как мы, – рассмеялась она. – Всем бы так. Особенно, политикам. Но не стоит о них. Послушаешь по радио или по телеку – и хочется вымыть руки.

Позвонил Димка – операция назначена на завтра, на десять утра. Порадовал, что рак не подтвердился. Поинтересовался, как наши дела. Валя сказала, что я собираюсь к друзьям. Он попросил её передать мне телефон. Спросил, так ли это, и, не дожидаясь ответа, стал благодарить:

– Спасибо, родной. Я понимаю, в чём дело. И для меня в этом нет неожиданности. И знай, что я тоже, если... В общем, разволновал ты меня. Дай Валю.

Они перемолвились ещё какими-то словами. Валентина пожелала ему доброго вечера и спокойной ночи. И позвонила матери. Дома всё в норме: Гриша хорошо спал и кушал. Сейчас играет в кубики на полу.

Я позаботился о том, чтобы Май вернулся в свою крепость, и стал собираться. Валентина к моим бутылкам добавила колбасы, рыбных консервов и сыра. Я улыбался и благодарил, но, когда она вышла в комнату, всё же одну нарезку сыра вернул в холодильник.

– Пока точка, – кивнул я на прощание. – Не переживай. У нас хорошие врачи, так что сделают всё в лучшем виде.

 

* * *

Дальше всё было, как в никем ещё не написанном романе. Я пришёл к Дарье чуть раньше девяти. Она опрыскивала цветы из маленькой зелёной лейки, готовя их к ночи. Увидев меня, обрадовалась, я это заметил. Закрыла дверь на два замка, и мы спустились в метро. Дом её в самом центре, на Загородном проспекте, так что прикатили без пересадок. Двухкомнатная квартира, широкие окна, высокие потолки. Просторная прихожая с книгами на стеллажах – раньше других на глаза попался золотисто-зелёный многотомник Дюма. Потом Булгаков, Платонов.

– Любите читать? – спросил я.

– Да, особенно, когда училась в университете. К детям нужно приходить начитанным человеком.

– А сами не пробовали сочинять?

– Как же без этого! Даже помню какие-то свои ранние опусы.

– Например?

– Погодите, вспомню. Вот, хотя бы такой:

Маша и папа на речку пошли

позагорать и чуть-чуть отдохнуть.

Папа немного поплавать решил –

плюхнулся в воду и стал вдруг тонуть.

 

Маша пловчихой в бассейне была –

кинулась в реку и папу спасла.

Папа дочурку сердечно хвалил –

в лоб целовал и благодарил.

– Стихотворение имеет жизненную подоплёку? Такое с вами было на самом деле?

– Нет, конечно. Само пришло. Чушь откровенная, а вот накатило.

– Я бы не сказал. Здесь, как нас учили в школе, есть всё, что нужно для стиха: завязка – пришли на речку. Проблемный папа – не умел плавать. И дочка пловчиха, которая спасла его. Молоток! И папа молоток, что оценил её поступок.

– Ну, если вы так считаете, тогда ладно.

Вошли в просторную кухню – всё чисто, приведено в порядок. Небольшой круглый стол под золотистой скатертью и четыре белых стула подле него.

– Ванная и все другие условия у меня справа от прихожей. Можете помыть руки.

– Да, чуть-чуть потом. А сейчас мне хочется вас поцеловать, – сказал я и обнял её за талию.

– Мойте руки, а я свои освежу на кухне, – засмеялась она. – И сама вас поцелую. Потому что разговаривать с вами одно удовольствие.

– Я запомнил ваши слова, – сказал я и отправился, куда она велела. Вернулся и выставил из пакета вино и еду.

– Спасибо, но у меня тоже это есть.

– Лишнего не будет, – сказал я. И сел к столу.

Мы ещё какое-то время разговаривали, пили вино и смеялись. А я всё ждал, когда она исполнит обещанное. И, чтобы не подгонять, спрашивал про дочку с мужем и про Дарьиного мужа.

– У Кати отличный муж Константин. Молодой и, как многие считают, талантливый архитектор. Видели наш новый стадион «Зенит»? Вот Костя один из тех, кто его проектировал. К тому же, на последней стадии строительства. Много там возникло проблем, однако справились.

– А дочка чем занимается?

– Учительница, как я. Но ей работа по душе и даётся значительно легче. Правда, и предмет у неё полегче – физическая культура. На её уроках больше простора, больше движения. Она сама в прошлом спортсменка, мастер спорта по бобслею. Или, как она шутит, «принцесса на бобах». И мой бывший муж спортсмен, теннисист. В молодые годы была у него любовь, тоже теннисистка. Потом они расстались, он стал моим мужем. А через годы они снова встретились. И теперь, как полагаю, навсегда.

Что она говорит? Зачем столь подробно? Она обещала...

– Между прочим, вы обещали...

– Конечно! И предлагаю сделать это в ванне. Если вы не против.

Я встал, поднял её на руки и пошёл. И хотел, чтобы мой путь был долгим. Может быть, самым долгим во всей моей жизни.