Александр КОСЕНКОВ. СОТВОРЕНИЕ МИРА. Русская душа бывшего губернатора

 

 Александр КОСЕНКОВ

 СОТВОРЕНИЕ МИРА

 Русская душа бывшего губернатора

 Духовной жаждою томим…
 А.Пушкин

 

 О достоинстве и качестве человеческой жизни судят, как правило, по количеству добрых или недобрых дел, пригодности для полноценной и полезной жизни выращенного и воспитанного потомства, умению жить в согласии с окружающими и природой. При случае помянут умение любить и прощать, обсудят, к тому ли месту приделаны руки, способна ли голова на правильные раздумья и выводы. И лишь затем, словно подводя окончательный итог своей оценке, вспомнят, а то и вовсе забудут о душе. Не случайно вспомнят или забудут. Ведь если никчемный человек, то и душа у него такая, что отыскивать её нет никакого резона.

 Характеристик человеческой души в наших пословицах и поговорках, песнях и простых житейских оценках отыщется немало. Вровень с разнообразием характеров и пониманием того, по какой дорожке норовит отправиться её обладатель к своему последнему отчету о сути прожитой жизни. Бывают души нетерпеливые, добрые, ищущие, страстные, взыскующие, неуемные, отчаянные, расчетливые, безрассудные, творческие, неприкаянные, разгульные, верные. Перечислять можно долго. Пока не озадачит такое определение, в котором все вышеперечисленные скопом уместятся, да еще место останется для чего-то такого, чему и названия сразу не подберешь, настолько бездонна и необъяснима таинственная глубина несовместимых, казалось бы, проявлений и особенностей. Рассуждения о «загадочной русской душе» как раз из таких неточных точных определений. Употребляют его, когда надо обозначить в поступках типичного нашего россиянина что-нибудь неподдающееся стандартному раскладу и за пределами наших национальных особенностей воспринимающееся, как неразумное, непонятное или вообще из обыденного ряда вон.

 Вот, скажем, готовил человек масштабное мероприятие. Кучу времени и сил на него затратил, с десятками людей провел переговоры, немалые деньги вложил. Очень важно было и для него, и для тех, кто рядом с ним, чтобы все прошло, как надо и, что особенно важно, в точно назначенный срок. А тут кто-то из отвечающих за место и сроки по невнимательности или запарке как раз место и время мероприятия перепутал. Спохватились почти вовремя, отыскали виновного, вернее, виновную. Все еще можно было исправить. Правда, ценой обращения к начальству виновной. А та в слезы – если начальство узнает, мне здесь больше не работать. Как бы поступил в этом случае любой здравомыслящий человек? Сказал бы, что цена ошибки для него слишком высока и постарался бы её незамедлительно исправить. Что делает Иван Иванович Индинок? (Именно с ним совсем недавно произошел этот случай.) Соглашается на ошибочную дату, теряя при этом массу преимуществ и очень важных гостей, которым заранее были разосланы пригласительные билеты на первоначально намеченное число. Не смог переступить через слезы и возможное увольнение допустившей ошибку женщины.

 Кто-нибудь, возможно, сейчас улыбнется. Скажет – мелочь, случайность. Пошутит по поводу неделовой сентиментальности, совершенно неуместной в наше жестокое время. Но тем, кто знает Ивана Ивановича давно и не понаслышке, и в голову не придет мысль о случайности. Скажут: «по-другому и быть не могло», «такой уж это человек», «узнаём». А мне лично поневоле вспомнился Иван Карамазов, который Царство Божие готов был отвергнуть, если за него надо заплатить слезой ребенка.

 Хорошо помню многотысячный митинг в начале 90-х. Площадь Ленина до краев переполнена озлобленными, растерянными, не знающими, где искать виноватых в происходящем со страной и с ними людей. Виноватым в этой митинговой стихии мог оказаться любой, кто, по мнению толпы, был так или иначе причастен к её час от часу ухудшающейся участи. А причастными, по нашей традиционной зависимости от власть предержащих, прежде всего считаются те, кто эту власть олицетворяет. Причем без малейшей оглядки на то, было ли у них время и возможность сделать хоть что-то хорошее или непоправимо плохое за время их вынужденного или добровольного руководства. Принцип «раз начальник – значит, сволочь», к сожалению, и сегодня довлеет в сознании озлобленной и мало рассуждающей обывательской массы. А в начале 90-х, на фоне то и дело прорывающихся к власти людей беспринципных, наивных или профессионально беспомощных, те немногие, кто действительно умел и мог управлять ситуацией, меняя её к лучшему или, хотя бы, удерживая на плаву, тоже огульно заносились в список тех, кто должен был быть в ответе за всё и за вся.

 Только что выбранный в мэры Новосибирска Иван Индинок ни сном ни духом не был виноват в десятках и даже сотнях скандируемых толпой обвинений. Его команда едва начала работать, и буквально дни и ночи проводила в раздумьях, спорах, поисках выхода. Только-только начали воплощаться в жизнь первые решения, обозначились первые положительные результаты. Многое приходилось начинать едва ли не на пустом месте, при бешеном сопротивлении тех, кто вообще не хотел никаких результатов, кроме разора, воровства и безнаказанности. Предъявить многотысячной толпе кроме обещаний и надежд было еще почти нечего. Мы тогда снимали репортаж об этом митинге. Я хорошо слышал, как побледневшие советники отговаривали Индинка выходить на трибуну – возбужденная толпа слушала только тех, кто истерично выкрикивал всё новые и новые обвинения. Остальным воплями, свистом и угрозами не давали сказать ни слова. Иван Иванович внимательно всех слушал и курил сигарету за сигаретой – лишь это выдавало его волнение. Когда ему предоставили слово, он решительно поднялся на подмостки, выждал недолгую паузу и сказал: «Я тоже могу кричать не хуже вас, тоже могу обвинять всех и вся и махать кулаками. Ни к чему хорошему это не приведет. Сейчас надо одно – работать. Работать день и ночь, не покладая рук. Спасать страну и самих себя. И всех, кто готов работать, у кого есть мысли и предложения конкретные и деловые, как сделать нашу жизнь лучше и умнее, приходите ко мне в любое время. Вас поддержат, вам помогут, а вы поможете нам».

 После этого он сошел с трибуны и пошел через огромную толпу к мэрии. Мы снимали этот проход. Смею утверждать, что это были лучшие кадры, снятые мной за двадцать лет работы в документальном кино. Люди расступались, доверчиво хватали мэра за руки, останавливали, задавали вопросы, сами друг другу на них отвечали. Многие шли следом до самого крыльца мэрии, а кто-то даже вошел внутрь. Снятый одним 60-метровым планом этот проход стал для меня своеобразным символом нелегкого, взбудораженного, запутанного времени, в котором пока лишь очень немногие видели единственно возможный путь, по которому следовало идти в неведомое будущее.

 Тогда я еще совсем не знал Ивана Ивановича, но меня сразу задело за живое его чисто мужицкое упрямство и чисто мужское бесстрашие в ситуации, которая для очень многих могла бы оказаться последней проверкой на умение быть настоящим политиком и руководителем. Именно в то время я услышал от него фразу, которая запомнилась мне надолго: «Не надо все сваливать на время, не надо его проклинать и хулить. Время – это мы с вами, оно живое, оно наша общая Родина, которую нельзя предавать, как бы жестока она ни была с нами, которую надо спасать и спасти, чтобы она навсегда и после нас осталась живой и плодоносной».

 Антуан Экзюпери когда-то написал: «Призвание найдешь просто, потому что не ты его выбираешь». Призвание Ивана Ивановича Индинка в мучительные годы перелома, в котором оказалась наша страна, – быть на самом острие всех явных и скрытых противоречий, принять на себя самые болезненные удары судьбы и времени. И, видит Бог, далеко не все эти удары были справедливыми.

 Помню еще одну киносъемку в самый канун бездарно и несправедливо проигранных выборов за пост губернатора Новосибирской области. Вместе с Индинком наша съемочная группа только что вернулась из Москвы, где в кабинетах и кулуарах высшей власти страны снимали и записывали отзывы о нашем губернаторе. Говорили о нем добрые слова и высоко оценивали сделанное премьер-министр, члены Совета федерации и Думы, губернаторы многих областей России, известные политики и экономисты. В эту же поездку Ивану Ивановичу удалось на уровне президента и правительства добиться для области весьма существенных субсидий, «пробить» перспективные проекты. Воспользовавшись хорошим настроением губернатора мы попросили его поехать на давно запланированную встречу на «Сибсельмаше», в то время переживавшем далеко не лучшие свои времена. Рабочие месяцами не получали зарплату, многие цеха простаивали. Перспективы дальнейшего существования завода не взялся бы спрогнозировать ни один специалист. Люди были на пределе. Надо было просто и толково объяснить им, что произошло и что их ожидает в ближайшем будущем.

 То, что встреча будет нелегкой, понимали все. И снова было немало советов от неё отказаться. Тем более что «Сибсельмаш» издавна считался вотчиной противника Индинка по предстоявшим выборам. То, что произошло с заводом, активно ведущие пропаганду сторонники его конкурента вовсе не склонны были объяснять объективными и совершенно не зависящими от местных властей причинами. Они все валили на действующего губернатора – у тебя власть, значит, ты и виноват во всём, и если не в силах сразу исправить положение, уступай место другому, который обещает золотые горы.

 Огромные безмолвные цеха завода, сотни навсегда замерших станков ещё больше подчеркивали, казалось бы, необратимый процесс распада и стагнации, обратить который вспять было выше человеческих сил. Такое происходило тогда на подавляющем большинстве промышленных предприятий страны. Но своя беда всегда больнее и безысходнее. Сотни рабочих, вплотную окруживших Ивана Ивановича Индинка, без обиняков высказывали все, что наболело. Было видно, что терпение людей подошло к пределу. От него ждали чуда или, хотя бы, обещаний, что чудо произойдет в ближайшее время. Этого он обещать не мог, не позволяла совесть. Спасти положение могла только умная совместная работа, конкретные дела по совершенно конкретным направлениям, там, где еще можно было добиться хоть какой-то реальной отдачи. Это был нелегкий разговор. Губернатору все труднее и труднее было парировать сыпавшиеся со всех сторон обвинения. Наконец он сказал: «К сожалению, я не Бог и даже не президент. Поверьте, на своем месте я делаю всё, что могу. Но могу далеко не все. Знаю пока только одно – может быть, будет еще хуже. Надо быть к этому готовыми».

 Честный ответ часто проигрывает в поединке с ложью. Почти ни одно из предвыборных обещаний последующего губернатора не было выполнено. Но в те дни обещания оказались выше правды. Когда мы смонтировали этот эпизод и вставили его в фильм в контрастном монтажном стыке с московскими эпизодами, он произвел почти на всех членов выборного штаба Индинка гнетущее впечатление. Им казалось, что Иван Иванович проиграл эту встречу. Мы же пытались доказать, что нельзя играть в поддавки, нельзя строить предвыборную кампанию на одних славословиях. Надо показывать реальные трудности и реальный расклад сил. Только так можно завоевать настоящее доверие. Но от нас буквально потребовали убрать эпизод на «Сибсельмаше». Тогда мы показали отснятый материал Индинку. Представляю, как нелегко ему было принять решение. Ошибок в его предвыборной кампании было понаделано уже немало. Ещё одна могла оказаться роковой. И все-таки он принял решение – оставить эпизод. К сожалению, было уже поздно. Фильм в том виде, как мы его сделали, так и не вышел на экраны.

 Вполне справедливо выражение, что «у истории не бывает сослагательного наклонения». И все-таки порой я нет-нет и задумаюсь над тем, как сложилась бы дальнейшая судьба Ивана Ивановича, выиграй он тогда эту борьбу за губернаторское кресло? Как ни странно, но этот вполне возможный выигрыш совершенно не вписывается в изначальный ход судьбы этого талантливого, незаурядного человека. Он противоречит всей его душевной и человеческой сути, главное в которой – неизбывная духовная жажда и сострадание, стремление помочь как можно большему числу тех, кто в этой помощи нуждается. Болезненный парадокс нашей действительности: будучи у власти, мы далеко не всегда можем сделать то количество добрых дел, которые нам хотелось бы сделать. Недаром в народе говорят, что власть только обещает, а как только доходит до выполнения обещаний, они благополучно забываются. Иван Иванович не перестает повторять, что ангел-хранитель спасает и оберегает его на самых трудных жизненных поворотах. Проигрыш в борьбе за губернаторское кресло он считает своим духовным спасением, и вполне искренен, говоря это.

 А ведь до сих пор немало людей искренне жалеют о том, что Иван Иванович вынужден был уйти из власти. Вспоминают его доступность, простоту, энергию, умение создать отличную команду помощников, умно и перспективно работающий аппарат. Вспоминают его искреннее и деятельное внимание к вопросам культуры, постоянную боль за осиротевших, больных, лишенных детства детей, которым он старался помогать и помогал буквально из последних сил, выкраивая на это средства в самых, казалось бы, безвыходных финансовых ситуациях. Ему до сих пор искренне благодарны руководители нашей епархии за постоянное внимание и помощь. В немыслимой экономической ситуации при нем продолжало строиться метро. Яростно он отстаивал в Москве и интересы сибирских ученых, не переставая убеждать высшую власть в том, что потеря научного потенциала, падение уровня образования, может быть, одна из самых страшных потерь России на современном историческом этапе.

 Вспоминается еще один эпизод, как нельзя более ярко характеризующий бывшего губернатора. Полувменяемый или, лучше сказать, не вполне трезвый тогдашний президент России возвращался из одной из своих зарубежных поездок. Предстояла кратковременная, не больше часа, остановка в Новосибирске. По протоколу президента в аэропорту обязан был встретить губернатор и провести с ним короткую и, как предполагалось, сугубо деловую и результативную беседу. Были подготовлены и оформлены соответствующие предложения и просьбы по самым неотложным направлениям. Среди них – очень простая и, можно сказать, личная просьба самого губернатора: присвоить, минуя рамки обычных тягомотных процедур, звание народного композитору Н.М. Кудрину.

 С первого взгляда на президента стало ясно, что серьезный деловой разговор с ним в настоящий момент невозможен.

– Что там у тебя? – с трудом ворочая языком, спросило первое лицо государства.

Иван Иванович передал бумаги кому-то из свиты президента, а ему самому протянул небольшую кассету.

– Борис Николаевич, дела мы еще успеем обсудить с вашими помощниками. Дел много, вы устали, время позднее, впереди еще несколько часов полета. Станет совсем невмоготу, прикажите поставить эту кассету и усталость как рукой снимет.

Глаза президента просветлели, в лице обозначился интерес.

– Что это?

– Песни нашего прекрасного композитора, который давно уже стал народным. Надо только узаконить это звание, о чем вас и прошу.

Президент усмехнулся:

– И всё?

– Всё.

– Хитер у новосибирцев губернатор, – повернулся Ельцин к своим выжидательно переминающимся с ноги на ногу помощникам. Те, как по команде, заулыбались.

– Сделаю, – сказал президент и пошел к трапу.

Но так ничего и не сделал, забыл. А Иван Иванович до последнего дня своего губернаторства продолжал теребить Москву, выбивая для композитора давно заслуженное звание. А потом одним из первых членов клуба «Зажги свечу!», о котором речь впереди, стал Н.М. Кудрин, что стало для композитора в те дни буквально спасением и, возможно, на несколько месяцев продлило его жизнь, на которую он уже было совсем махнул рукой.

 «Меня иногда обвиняли в том, что, будучи губернатором, я слишком много внимания уделял культуре, религии. А я до сих пор убежден: без нравственного возрождения, без постоянного воспитания чувства гордости за страну, без любви к Родине, без поддержки талантов, самородков, которые россыпью по всей области, без поддержки духовной нравственной сферы, без всего этого – мы никогда не добьемся перелома в экономике, не наведем порядок в стране, а, напротив – можем стать страной третьесортной. Видел и вижу главной задачей – сделать человека Человеком. Чтобы он жил с сознанием, что способен сделать для блага Родины много хорошего. Надо отыскивать в человеке ростки таланта, помочь ему развиться, заметить его высокие духовные качества и помочь, чтобы они стали достоянием общества. Не орать на человека – ты лентяй, пьяница, только и знаешь, что водку жрешь. Сколько уже орали на людей… И сейчас некоторые наши «доброжелатели» готовы всех нас поголовно черной краской мазать – мол, туда вам и дорога от вашего пьянства и неумения жить. Если изо дня в день твердить людям, что они никуда не годны, изо дня в день показывать только грязь, развал, воровство, убийства, человек в полное уныние придет – пропади всё пропадом. Не того ли добиваются? Специально забывают, сколько великого, бессмертного, светлого в своей неимоверно трудной жизни наши люди сделали и продолжают делать. А могут сделать во много раз больше, если им помочь, поддержать в них светлое и доброе. Совсем недаром уныние и бездеятельность считаются большим грехом в нашей православной вере», – эти или, примерно, такие слова Иван Иванович не перестает повторять при каждой своей публичной встрече с людьми.

Борьба за духовность, нравственность, национальное достоинство стали для него главной жизненной целью. Путь к этой цели был непрост. На него одновременно влияли как внешние обстоятельства нашей общей жизни, круто повернувшей в сторону от прежних ценностей и идеалов, так и постоянная работа души, внутреннее духовное становление, которое началось в далеком детстве, с тех первых мгновений, когда человек начинает осознавать свое «я».

У каждого человека свой жизненный и свой духовный путь. Иногда они совпадают. Гораздо чаще лишь пересекаются в каких-то пограничных, критических ситуациях. И, чего греха таить, у многих духовный путь отсутствует начисто. Такие люди заканчивают свою жизненную стезю, так и не поняв – зачем они появились на этот свет, куда и зачем шли, каково было их предназначение в этой жизни и было ли оно вообще. Пока, не напрягаясь, живешь вполсилы, просто плывешь по течению, не замечаешь ни силы течения, ни своей души. Еще говорят, пока у человека не заболела душа, он и не подозревает о её существовании. Душа – это то, что болит у человека, когда всё тело здорово. Не сердечная мышца болит, не левый желудочек, а душа. Болит – и своей болью доказывает, что она есть. В детстве мы ещё не ощущаем этой боли. Но через поведение родных и близких, их слова и поступки пока еще бессознательно, но уже начинаешь формировать свое духовное и нравственное начало, свое отношение к миру и самому себе в нем. И не секрет, что в семьях, где смещены, искажены, а то и вовсе отсутствуют понятия о добре и зле, дети, как правило, вырастают либо нравственными уродами, либо с таким душевным вакуумом, который готова заполнить любая случайность, чаще всего, к сожалению, негативная.

В большой крестьянской семье Индинков дети сызмальства были приучены к постоянному труду, к непререкаемому авторитету старших, к той очень простой и в то же время высочайшей нравственности, которая веками складывалась в тех семьях, где труд, вера, чувство кровного родства, уважение к традициям были единственным и высочайшим критерием повседневного существования. И формулировались заповеди этой жизни, как правило, с предельной крестьянской простотой: «Помоги сегодня Мишке, а завтра он поможет тебе», «сделал плохо – переделай», «брать чужое – грех», «как бы ни было тяжело – всегда говори правду», «живи так, чтобы не стыдно было людям в глаза смотреть». И никакие социальные потрясения, голод, войны не смогли расшатать эти исконные устои, без которых семья бы рухнула, распалась, сгинула, как вольно или невольно случалось в те годы с тысячами и миллионами подобных семей. Не потому ли чувство глубочайшего уважения и любви к своим родителям, своим братьям и сестрам у Ивана Ивановича до сих пор одна из главнейших жизненных опор, постоянный пример для собственных взаимоотношений с окружающим миром.

 Наверное, уже тогда ангел-хранитель оберегал самого младшего в семье Ивана от обид, несправедливостей и несчастий страшных лет войны. И хотя не миновали их семью голод, раны, болезни, непосильный труд, все те тяжелейшие испытания военных и первых послевоенных лет, но никого в семье они не озлобили, не сбили с пути, не ослабили привязанности друг к другу и к жизни. А первые слова молитвы, которую маленький Иван повторял за бабушкой Марьяной, почти наверняка (сейчас он совершенно уверен в этом) уберегли от погибели четырех старших братьев, которые вышли из пекла войны пусть и ранеными, но живыми. «Господи, спаси моих братьев!» – помнилось и повторялось потом всю жизнь.

 Если человек ищет веру или, как говорили раньше, «взыскует о ней», он к ней обязательно придет. Путь этот у каждого свой. У одних он прост и ясен. Других ведет через нелегкие жизненные испытания и тяжкие раздумья, пока тлеющий огонек, иногда только крохотная искорка, не превратится в ровное пламя, благодатный свет которого вдруг освещает смысл прожитой и будущей жизни. Когда я спросил Ивана Ивановича, что дала ему вера, он, подумав, ответил: «Я сейчас не боюсь умирать». Глубина и гениальная простота этих слов говорит о его духовной жизни с такой откровенностью и силой, после которых, как говорится, ни убавить, ни прибавить. А ведь, пожалуй, еще несколько лет назад они вряд ли могли быть произнесены. Да, искорка веры затеплилась еще в те бесконечно далекие детские годы, когда вместе с бабушкой он клал поклоны, отмаливая жизнь воевавших братьев или повторяя за отцом слова благодарственной молитвы за очередной прожитый день. Она замерцала сильнее, когда по просьбе умирающей матери студент томского политтеха, комсомолец, активист, весельчак и заводила согласился окреститься в маленькой церквушке города Ачинска. В то время он после долгих раздумий понял, что в жизни есть вещи более важные и судьбоносные, чем карьера, которая могла пострадать от этого.

 По-настоящему верующим стал после гибели сына. Горе ведь тоже способ познания, не заменимый ничем. Именно тогда резанули по сердцу слова нашего великого пророка Ф.М. Достоевского: «Сострадание есть главнейший и, может быть, единственный закон бытия всего человечества».

 Вот и задаю сейчас себе вопрос – смог бы Иван Иванович сказать, что не боится умирать, останься он тогда губернатором, продолжай существовать в ранге активно действующего политика? Вот уж от чего должен быть совершенно свободен политик – так это от глубоких раздумий и чувства сострадания. Иначе сердце и года не выдержало бы груза невыполненных обещаний и осознания зависимости, временности и бессмысленности выбранного пути. Можно стараться быть честным политиком, но нельзя быть политиком справедливым и правым, ибо суть любой политики сиюминутность, выживание в сегодняшнем, лучшем случае, завтрашнем дне, но никак не забота о жизни будущей, общей и вечной, поскольку она несовместима с суетливым страхом за место и бесправной обязанностью подчиняться интересам тех, кто в данный момент диктует очередные правила выживания.

 Ангел-хранитель в очередной раз протянул спасительную руку, и отстраненный от власти губернатор получил возможность осмыслить прожитое и задуматься над тем, как жить дальше. О многом, конечно, думалось и раньше. Противоречия окружающей жизни и даже то, что поневоле приходилось делать самому, мучили, угнетали, заставляли искать выход. Отдельные раздумья прорывались еще в предвыборных выступлениях, в статьях, в беседах с друзьями.

 «Глубоко убежден, что никакие экономические программы, никакие усилия государства не принесут нашей стране процветания, если не будут сопровождаться возрождением нравственной основы человеческой деятельности»;

 «Несмотря на то, что страна медленно выходит из экономического кризиса, приобретает политическую стабильность, вокруг еще немало событий и бед, которые ранят сердце и разум»;

 «Представляете, какая точность нужна при запуске космического корабля с несколькими космонавтами на определенную орбиту. Малейшая ошибка – и он взорвется, сгорит или полетит не туда, превратится в мертвый снаряд, затерянный в глубинах Вселенной. Не меньшая – несравненно большая! – точность нужна сейчас при «запуске» нашего общего «корабля» – России, с её уникальной историей, народом, жизнью, с её возможным – немыслимо интересным, вдохновенным, честным, хотя, конечно, и немыслимо трудным – будущим, при «запуске» её на новую спасительную социальную, духовную орбиту»;

 «Надо немедленно уничтожить неопределенность в вопросах нравственности (что есть добро и что есть зло), иначе эта неопределенность уничтожит нас».

 «Речь, прежде всего, должна идти о духовном и нравственном состоянии общества, национальном характере и сознании, психологии народа, исторической памяти, базовых ценностях и вековечных русских традициях, исторической преемственности и национальных идеалах»;

 «Только порыв творческой, созидательной энергии позволит преодолеть разложение духовного и нравственного состояния общества, гражданскую апатию, падение стимулов к жизни».

 Но одно дело продумать и понять все это для себя одного, другое – начать воплощать задуманное в жизнь. Вдруг осозналось, что спасти даже одну человеческую душу порой намного труднее, чем выбить кредит под «горючку» для всей области или убедить депутатов в необходимости восстановления часовни в центре Новосибирска.

 Кое-кто склонен думать, что существование теперь уже широко известного гуманитарно-просветительского клуба «ЗАЖГИ СВЕЧУ!» обязано случайности, которых в жизни Ивана Ивановича, кстати, было немало. Мол, собрались после проигранных выборов друзья и соратники теперь уже бывшего губернатора, сидели в унынии и растерянности, раздумывая: что же теперь делать, как жить? А тут еще, усугубляя катастрофичность момента, свет погас. Посидели несколько минут в темноте. Потом кто-то зажег случайно отыскавшуюся свечу. Колеблющийся свет изгнал мрак, осветил задумчивые лица, и вдруг – словно искра пробежала: да что это мы? Конец света что ли? И сил в каждом полно, и каждый из собравшихся, как говорится, не последняя спица в колеснице, скорее наоборот – ученые, писатели, народные артисты, психологи, экономисты, журналисты. Все люди активные, нацеленные на добрые и большие дела. Как-то сразу сформулировалась и цель дальнейшей совместной работы, подсказанная светом разогнавшей мрак свечи. Иван Иванович сказал о ней так: «Легче всего кричать, что всё плохо, тьма обступает, надежда гаснет. Вот и давайте зажжем свечу в этой тьме, будем по мере своих сил творить добро, помогать людям, любому человеку. Укреплять в нем надежду, пробуждать веру в добро, поддерживать словом и делом. Надо утверждать святыни, нужно эти святыни хранить. Можно день, другой прожить без куска хлеба, а вот быть бессовестным, безнравственным, быть предателем нельзя ни одного дня, ни одной минуты. Будем говорить, убеждать, кричать, доказывать собственным примером – люди добрые, становитесь людьми!».

 Так двадцать семь лет тому назад начал свое существование клуб, главные цели которого были обозначены уже в самом его названии – «гуманизм и просветительство». Как мудро сказал один из первых членов клуба замечательный поэт Александр Плитченко: «Закономерность появления нашего дружеского сообщества было настолько предопределено всей окружающей жизнью и непременным желанием каждого из нас сделать эту жизнь достойнее, умнее, лучше, что мы просто не могли не собраться вместе, не могли не придумать наш клуб, не могли не выбрать нашим президентом Ивана Ивановича».

 От людей посторонних, как правило, приезжих, не знающих ни Индинка, ни истории, ни предыстории возникновения клуба, я не раз слышал недоуменные вопросы: «Бывший губернатор? Кому это интересно? Почти все члены клуба люди творческие, яркие, незаурядные, известные далеко за пределами города и области. Что их может объединять с отставным политиком? Как правило, «бывший» – это отыгранная карта. Ни власти, ни влияния, ни авторитета. Что он вам может дать, куда поведет?».

 Это недоумение предопределено, к сожалению, сотнями и сотнями примеров, когда бывший политик, крупный руководитель, еще недавно вершивший, определявший, приказывавший, каравший и миловавший, после своего отстранения от власти вдруг оказывался навсегда выкинутым из активной, деятельной жизни. Почти мгновенно оставляют и забывают его недавние «соратники», «приверженцы», «последователи» и «почитатели». Удел бывшего политика, как правило, одиночество и писание никому не нужных мемуаров.

 Мне рассказывали о страшной оглушительной пустоте, как-то мгновенно образовавшейся в закулисье Оперного вокруг многолетне всесильного члена ЦК, первого секретаря Новосибирского обкома КПСС Федора Горячева. Проходило какое-то крупное областное мероприятие, в зале тысячи людей, на сцене все руководители области. Еще день назад приезд первого секретаря вызвал бы за кулисами подобострастную суету десятков, а то и сотен людей. Стремились бы протянуть руку, попасть на глаза, удостоиться кивка, а то и просто взгляда. На этот раз не подошел ни один. Отворачивались, отходили в сторону, делали вид, что не замечают, не видят, не слышат. Хотя еще не было ни указа, ни распоряжений, но анонимный телефонный звонок из Москвы подтвердил: «Федор Степанович больше не первый!». В чужую душу не влезешь, но и врагу не пожелал бы оказаться в тот час в шкуре опального руководителя области. Думаю, хоть минутное, но было у него тогда прозрение – вот какова цена власти без любви, уважения и доверия к её носителю. И хотя цена тем, кто разбегался тогда в стороны при его приближении, не больше пресловутого ломаного гроша, но все-таки, все-таки, все-таки…

 С уходом из власти Ивана Индинка подала в отставку почти вся его команда, хотя многие из них наверняка бы остались на своих местах и при новом губернаторе. А те, кто раньше вроде бы и в стороне стоял, приглядывался, раздумывал, теперь без колебаний подошли и стали рядом, чтобы поддержать, помочь, продолжить начатую работу. И если спросить сейчас этих людей, почему они рядом с Индинком, чем он для них интересен, почему вот уже двух десятков лет после его отставки они продолжают считать его своим другом и с удовольствием передали ему руководство очень важным делом в своей жизни, они ответят, конечно, по-разному. Но в каждом ответе будет общее – любовь и уважение к человеку, фундаментом мировоззрения которого теперь уже до самого конца жизни стали слова: «Я люблю вас люди!».

Притягательная сила доброты, душевной щедрости, четко обозначенной и понятной всем цели сделали бывшего губернатора знаковой и очень нужной для нашего времени и для нашего города фигурой. Растет число членов клуба – каждый из них человек известный, неординарный, с активной, яркой и очень индивидуальной творческой энергетикой. За плечами у каждого заметный вклад в историю нашего города, страны, времени. Никогда бы не объединились эти люди вокруг человека, которому бы не доверяли всецело, которого бы не уважали, который бы словом и делом не доказал бы своего мучительного желания сделать окружающую жизнь лучше, умнее, достойнее.

 Хорошо известно, что при определенных условиях духовные идеалы могут становиться мощной преобразующей силой. Но сила эта станет таковой лишь тогда, когда овладеет умами и сердцами тысяч, а затем и миллионов людей. Труднейшая и поистине спасительная для нашего времени задача. Чтобы справиться с ней, нужны сотни таких клубов, объединений, дружеств, союзов, соборов по всей нашей великой и несчастной стране. Иван Иванович твердо уверен, что с каждым годом их будет больше и больше.

– Знаешь, почему? – со своей обычной прямотой и предельной откровенностью сказал он. – Потому, что не я один плачу, глядя на обездоленных детей. И пока они есть, не будет и не должно быть нам всем покоя. – Он протянул мне листок, на котором наспех, от руки были написаны кем-то строки:

Но до сих пор еще страдают дети:

Кто от мирских соблазнов защитит?

Кто их прижмет к груди на этом свете?

Растопит словом лед земных обид?

Родные золотистые головки

Дороже благ и радостей милей!

…И вновь берутся силы и сноровка

Жить, охраняя хрупкий мир детей.

Прочитав, я посмотрел на Ивана Ивановича. Видно было, что он с трудом справляется со слезами. Не справился, отвернулся. А я, в который уже раз за время этого затянувшегося разговора, вспомнил его слова, сказанные им когда-то в ответ на упрек в излишней сентиментальности и «несовременности»: «Я считаю, что у меня «русская душа» – и это лучшее, что во мне есть».