Владимир НЕЧАЕВ 
Владимир НЕЧАЕВ
ВЫСОКИЙ ГОЛОС ВАШ…
КАНУН
В великой простоте свершается благое,
Когда часы стоят, и ветер в кровле спит.
И стих ночной, как самое простое,
Не умыслом, но замыслом молчит
До той поры, пока не обнаружит
Упорный глаз молчание, когда
Твоя душа, оставленная, тужит –
И смысла нет тебе, и места, и следа.
ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПОЭТА
Не муж, конечно, не отец –
простец, небесный бубенец.
Он сам себе отец и сын,
и в Духе Святом господин.
Он от рождения – овча
и меч, и более меча.
Он – гвозди, копие и крест.
Он весь – предание. Он – весть.
Он в одиночестве творца
не знает глаза и лица.
От скверных богохульных уст –
оставлен, разлучен и пуст.
Он – это в полноте и то,
всё называя, сам – ничто.
* * *
«Каждому будет по вере, –
Сказано, – Аз воздам!».
Светит туманный берег
Мне по моим стихам.
Дело ведь не в тумане –
Ветреный тот сюжет.
Песней ещё поманит
Деву какой поэт?
Дело моё простое –
Корни вязать основ.
Страннику на постое
Нужен надёжный кров.
Что укрываю ныне,
Всё разрешится там –
Сердце, пока не остынет,
Тянется к небесам.
Сердце – особый случай,
Всякому слову царь.
Вот и вяжу созвучья,
Мой корневой словарь.
ПТИЦЫ
Просто так, без усилий и цели,
На большой высоте, над водой,
Не следя ни глубины, ни мели,
Реют птицы в забаве простой.
Ветра вал надвигается с моря –
Птица ловит большую волну
И, подъемную силу утроив,
Позволяет себе слабину.
Это счастье, когда в оперенье
Нет заботы и тяготы жить.
И кричат, отрицая паденье,
Чтоб с другими восторг разделить.
МЕТАФИЗИКА ИМЕНИ
В том имени другом, в посмертной нашей жизни,
Мы медлим и молчим, и слышим голоса
Друзей своих. Неназванной отчизны
Черней земля и круче небеса.
Ждем милости и хлеба. Тихо в доме,
Где пахнет деревом и чистым полотном.
Мы откликаемся и в голосе знакомом
Неузнанное имя признаём.
ТАРКОВСКОЕ
Дом под крышей черепичной
И с поляной земляничной
Под распахнутым окном –
Снится, снится этот дом.
Белка там живёт? – не знаю,
Только песенка по краю
За корундовой иглой
Поведёт мотив простой.
Где я слышал голос этот
Страстотерпца и поэта?
В прежней жизни, в давнем сне,
Поздним летом, по весне?
Тот повтор, о том, что мало,
Что горело и пропало? –
Свет мой, зеркальце, скажи,
На груди узлом свяжи.
Возвращайся блудным сыном,
Эхом, знаком голубиным,
Вешней веткою в окно,
Вечным словом – всё одно.
* * *
Кто стоит за словами?
Чей там глаз или слух?
За лесами, морями
Чей костер не потух?
Кто дыханием, взглядом
Провожает меня? –
Не чужая засада,
Но цветенье огня.
Нареченные вещи
За проемом в окне –
Я как будто бы резче
Вижу камни на дне
Сквозь текущую воду
Руку лишь протяни –
Обретая свободу,
Что расскажут они?
Называние мира –
От начал ремесло;
Пусть бездомно и сиро,
И следы занесло.
Есть забота простая,
Где один – не один.
Называй – я узнаю
Это новое: Сын.
* * *
Нет, не о зауми я говорю – о судьбе и о встрече
С тем, что стоит за спиной, не охвачено глазом,
Что обитает живою водой в набегающей речи
Замысла выше и больше простого рассказа.
До языка – это в трепете, до воплощенья –
Птицы и люди, и звери – крылаты, косматы.
Прежде вины – виноватое стихотворенье.
Всё здесь до мира ещё, до греха, до расплаты.
В ТОЙ ОБЛАСТИ
Что отражает зеркало, когда
Нет перед ним смотрящего пытливо
Живого глаза? Тёмная вода
От дней творенья так же сиротлива.
Здесь, не найдя опору, сам не свой
В окно стучится дух, себя не зная.
Неназванный всяк сущему чужой
Да и земля без имени другая.
* * *
У поэта скорбь своя,
И она же – перемога.
Не стихи, но жития,
Где и лирики немного.
Не откроешь – не поймёшь,
То ли слово забирает
В поименный тот правёж,
В ножевую правду края,
Или ты хозяин здесь,
И сюжет твой предсказуем.
И не тайнописи весть,
Но рассказанное всуе.
* * *
Уплыву далеко за буи,
Не замечу, как скроется берег.
Что мне слезы и просьбы твои,
Этот край, этот галечник серый!
…Там, где небо сходилось с водой,
Где забытого взгляд не касался,
Он всё руки бросал над собой
И, казалось, назад возвращался.
* * *
Душа умна – таинственное свойство,
Почти забытое, когда есть голова.
Но прорастет в глухое беспокойство
Забытой мысли тихая трава,
Но переборет шумную дорогу,
Оставит лишь тропу, что вьется по холмам.
И повернет не сразу – понемногу,
И заберет, когда не знаешь сам.
ПОСЛЕДНИЙ
Рычков Игорёша – отличный поэт,
Пусть пьяница он и пройдоха,
Уехал в Приморье. Кричу ему вслед:
– Мы помним тебя, Игорёха!
Немного осталось – по пальцам считать,
Одной хватит, может быть, правой, –
Поэтов от Бога, имущих печать
Небесной бессрочной державы.
И кто же остался на этом ветру,
Кто ласточкой лепит жилище
Из глины словесной? – В такую игру
Сорвался, последний, и свищет
С оглядкой: «А где же, что были со мной
На ветви надломленной этой?».
Последний из первых, не спрашивай, пой, –
Тебе и не нужно ответа.
* * *
Проснусь в шестом, переберу слова,
Как двигатель, до гайки-запятой,
Верну свои негромкие права,
В календаре отмечу день седьмой,
Весь поименный перечень простых
Вещей, где первой горечи трава
Полузадушенно ещё бормочет стих
От Вербного – вовсю до Покрова!
* * *
Поэта замах отличает,
Высокая ставка его.
Поэт не блефует, но знает,
Врастая в своё естество.
Не знает летящая пуля
О сердце, что где-то в груди,
Но сердце уже повернулось
Навстречу за миг впереди,
Чтоб, помня о пуле, и плача,
Слепую, горячую плоть
Спасти, именуя, иначе –
Её слепоту побороть.
ТРУДНАЯ ПАМЯТЬ
Другая музыка неба другого…
Ты среди смертных, ничтожный, случайный
Нищий поэт, подбирающий слово,
Чем ты рискуешь за чашкою чая?
Что именуешь ты, вещь или прихоть
Рода людского? Пустые забавы?
Пошлый сюжет твой кончается лихо,
Не пригодилась формула славы.
Вечный язычник, ты ладил протезы,
В старых колодцах отыскивал клады.
Тянет распадом, разладом, железом,
Гнилью шестого техноуклада.
Так вспоминай же, как пахнет родное
Радостью кровной в родильной рубашке,
Памятью смертной простого покроя,
Смазкой ружейной солдатской отмашки.
* * *
На излете жизнь быстрей идет.
Все казалось – только половина.
Если твой кончается завод,
Стоит ли и заводить пружину?
И слова уже в который раз
С Божьих веток обрывать оглядкой,
Торопить движенье влажных глаз,
Медлить над клеенчатой тетрадкой –
Незачем, но словно бы впервой –
Бессловесный – за ограду рая
Клонишься седою головой,
От своих находок обмирая.
* * *
Я построил свой дом, да не узкую домовину,
Но тело. Я о теле одном лишь пою.
Ждет меня, распрямляет затекшую, умную спину
В том ликующем и необжитом краю.
Отпустите, прощаний и праздников длинные руки! –
Я уже не расслышу ваш гомон в морозном тепле.
Эти плёсы и отмели, эти речные излуки…
И не рюмку, но сердце моё понесут на весле.
* * *
Имена ваши написаны на небесах...
Евангелие
Не только имена – написанное вами,
Пройдя небесную цензуру и учёт,
Блистает золотом, сияет образами,
Рекою первородною течёт.
Одним составом, в слитности и гуле,
В сердечности, в молитвенной нужде –
Услышаны. Так слышат в карауле,
Так капля различается в дожде.
И вы не сироты, пророки и поэты, –
Вы все в заоблачный занесены гроссбух.
Одно лишь горе, если не допето,
Когда оборвано не сказанное вслух.
Пускай не здесь, не сразу и другие
Ваш голос сорванный, высокий голос ваш
Найдут в отточиях – пробелы дорогие, –
Бог и тогда возьмет на карандаш.
г.Петропавловск-Камчатский, 2023 г.