Валерий КУЗНЕЦОВ. РУССКИЕ БЫЛИ АЛЕКСАНДРЫ ПРОТОПОПОВОЙ. К 110-й годовщине рождения хранительницы русского слова

 

Валерий КУЗНЕЦОВ

РУССКИЕ БЫЛИ АЛЕКСАНДРЫ ПРОТОПОПОВОЙ

К 110-й годовщине рождения хранительницы русского слова

 

Самородку русского языка –
оренбургской песеннице и сказочнице
Александре Сергеевне Протопоповой
 

Душа-Александра Сергевна,

Я лучших не знаю имён

И с Вашей судьбою напевной

Уже навсегда породнён.

 

Откуда в Вас чудо такое,

И как он, прозрачный, возник –

То речкой-ручьём, то рекою –

С лукавинкой мудрой язык?
 

Он дышит раздольем Урала,

Где с послепетровских времён

Как будто в котле клокотала

Стихия российских племен.

 

А сколько там истин избито

На долгом, на трудном веку –

И вот ничего не забыто,

И каждое лыко в строку!
 

«Есть и овощ в огороде:

Хрен да луковица,

Есть и медная посуда:

Крест да пуговица»…

 

Люблю Ваши вольные речи –

Смотри и не высмотришь дна,

В них всякий, кто жизни перечит,

Своё получает сполна…

 

На милых полянах не тесно,

И по сердцу горная высь.

А песни… Какие же песни

Из горницы Вашей лились!

 

Они освятили калитку,

Дорожку и низенький дом,

Где правду с простою улыбкой

Родните Вы в сердце своём!

с. Ташла, 1986 г.

 

ЛЕСНОЙ ПОКОС В ИЮЛЕ 1986-го

Дрогнут ромашек головки,

Охнут дыханьем одним –

С блеском коротким литовки

Соком текут травяным!

Сколько навеяно истин:

Лиственный шелест с утра

И на траве, и на листьях

Солнца живая игра!..

Вечер накопит усталость,

Крикнешь: – Хорош! Не могу!

Где мои силы – остались

В сложенном за день стогу!

Стог завершает вилами

Дед, по-солдатски прямой.

Пахнет лесными клопами,

Горькой осиной, ветрами,

Вянущей душно травой…

Господи, как хорошо-то:

Броситься навзничь в траву,

Словно бы в бездну полета

Или как в сон наяву!

Копны цепочкою длинной –

Сладко смотреть меж копён,

Видеть, как в дымку долины

Падает, падает склон…

Словно весь мир, как когда-то,

Грезит, согласный с тобой,

И небеса не чреваты

Невыразимой бедой.

с. Ташла, 1986 г.

 

Амбаром у нас чаще всего называли хлебный склад. От него и пошла «амбарная книга» – незаменимая в деле учёта толстая общая тетрадь обычно в прочной коленкоровой обложке, удобная для подённых записей прихода-расхода.

Вот и я порой заношу в свою «амбарную книгу» продиктованные настроением, внешне не связанные записи – всё, о чём болит, чем занята душа. У неё, души, есть свой подённый приход и свой расход.

 

Из встреч с Александрой Сергеевной Протопоповой (1979-1986 гг.)

 

Эх, Ташла, эх, Ташла,

Где ты поселённая…

Кругом лес, крутые горы,

Да трава зелёная!

В конце семидесятых обронила этот припев, частушку ли пожилая крестьянка, коренная жительница села Ташлы Тюльганской, что на склоне лесных и гористых башкирских отрогов вошло в степное Оренбуржье, – хранительница местных преданий, сказочница, песенница, самородок русского языка Александра Сергеевна Протопопова (23.03.1912 – 14.07.1996), и с тех пор прочно поселилась в памяти, поражая образным лаконизмом и художественной силой народа.

Отец Александры Сергеевны, Сергей Игнатьевич Санин, был первым председателем местного колхоза имени Челюскина, а она девчонкой окончила в тридцатом году курсы трактористов, пахала только что отведённые земли совхоза имени Молотова (позже «Колос» Октябрьского района Оренбургской области). Это было время, когда застигнутых в поле трактористов «кулаки» поджигали вместе с их машинами.

И муж будущий её Сергей Гаврилович в те же тридцатые пахал, сеял, убирал хлеб. А во второй половине тридцатых прославился на всю область: вызвал на соревнование знаменитого Федора Колесова и убрал за сезон не 600 гектаров зерновых, как тот, а 750. Потом он воевал, после Победы ещё служил во Львове, куда через всю разбитую, изувеченную страну приехала за ним из Ташлы его жена. Об этом стоит рассказать так, как рассказывала в 80-е годы сама Александра Сергеевна.

Обычно молчаливый Сергей Гаврилович, военный водитель, и до Победы не баловал дом письмами. А после окончания войны замолчал совсем. В село начали возвращаться фронтовики, а от него ни слуху, ни духу. Не знала Александра, что и думать, – и решила погадать на Святки. В полночь набрала в проруби воды, не оборачиваясь, принесла домой, опустила на дно обручальное кольцо и после ещё каких-то ритуальных действий увидела в воде своего Серёжу в кабине трофейного «Студебеккера», а рядом с ним – свою разлучницу – «пэ-пэ-же» (походно-полевую жену). Думала она недолго. Договорилась с матерью, чтобы та присмотрела за домом и скотиной, продала, что могла, набирая рубли на дорогу, надела праздничный белый свитер и отправилась за «изменщиком».

Решиться на такое могла только нерассуждающая любовь. В освобождённых районах и на вокзалах еще действовали законы военного времени. Регулярное междугороднее сообщение только налаживалось. Пешком, на попутках, на тормозных площадках и в угольных ящиках товарных поездов неведомая сила несла её от станции к станции, от города к городу. Она объясняла каждому патрулю конечную цель своей дороги, на каждом крупном контрольно-пропускном пункте ждала, пока подтвердится сообщенный ею номер части, куда ехала. Её белый свитер стал пёстрым от угольной пыли и паровозного дыма. И все же через полтора месяца она добралась до Львова, до воинской части, в которой служил её Серёжа.

Та самая сила, которая вела её, доставила её к жене командира части, и ей первой всё поведала Александра. Всё поняла командирская жена, отмыла её, модно постригла, пристойно одела для долгожданного свидания.

Как ни заманчиво передать «немую сцену» при встрече жены с мужем, не буду делать этого из уважения к фронтовику, который мог и не выйти живым из войны. «В двадцать четыре часа» военный водитель Протопопов был демобилизован и отправлен с законной супругой на родину, домой. Растроганная силой чувств, жена командира части подарила Протопоповой целое состояние: перину, швейную машинку «Зингер» и золотые часы.

Мы уже не узнаем, что думал тогда военный водитель о чуде внезапных жизненных перемен, но мысль о том, что есть жёны, изменять которым нельзя, не могла его обойти. Вот когда понимаешь, как сказал поэт Боратынский, «точный смысл народной поговорки», что «суженого не обойти, не объехать».
 

* * *

18 июля. Снова в Ташле после городской суеты и томления духа. Сплю на сеновале без сновидений. Восемь утра. Орут петухи: два своих и дюжина окрестных. День серый, преддождевой, плохо для сенокоса. Сегодня договорились идти со стариками – Александрой Сергеевной и Сергеем Гавриловичем – на выделенные лесхозом неудобья. Раньше на покос они ездили на «Муравье» – мотороллере с грузовой тележкой, в которую тяжело усаживалась А.С., теперь «Муравей» сломался, и они ходят пешком.

Каждый раз жду встречи с А.С., жду нового – и никогда не обманываюсь. Как она умудряется не повторяться, её секрет.

Вырывать фразы из бесед с А.С. – всё равно, что вытаскивать радужную гальку из горной речки: высохшая галька превращается в серый голыш. И все-таки жаль, если совсем исчезнет во времени живое, искреннее, образное слово старой крестьянки, оставшееся лишь в памяти знавших её и в моих записных книжках.

 

Итак, народные присловья Александры Протопоповой

 

* * *

«Люблю свою Ташлу… Осенью лес разукрасится, а зимой покроется куржаком (инеем. – В.К. Здесь и далее примечания мои), как заколдованный. Любила я молодой на лыжах в лес ходить. Уж и не знаю, чего там искала…».

* * *

«Моя корова на меня похожа, а эта не моя».

* * *

«Года идут, совесть убивает…».

* * *

«Этот мал, а этот велик,

А с этим мама не велит».

* * *

«Брали девок (у них в Ташле в конце ХIХ века), чтобы на палец была грязь на подоле. Если нет грязи, значит, белоручка, замуж не возьмут».

* * *

«Избы топили по-чёрному (первая треть ХIХ века). К Пасхе потолок, лаковый от сажи, покрывали крапинами белой глины. Любили смотреть на него в лунные ночи с лучиной – как звёздное небо… А белёные избы не любили». (Рассказывала мать отца А.С., а отец родился больше ста лет назад.)

* * *

Для А.С. выражение «ушел в армию» – не переносное, она застала то время, когда в армию уходили пешком!

* * *

«Если бы не песни, зачем и жить?».

* * *

Стоя на пороге своей избы, А.С. показывает рукой вниз, в долину, на еле видимую опушку леса: «А какая вон там, посмотри, поляна! Кажется, придёшь туда, и она все тайны тебе откроет!».

* * *

– Как его зовут? (Об односельчанине А.С.)

– Да его мало зовут – больше выгоняют!

* * *

Приехал в Ташлу после большого перерыва и, прежде всего – к Александре Сергеевне. Она слушает объяснения, что, вот, собирался приехать с магнитофоном, чтобы, наконец, записать её песни – старинных песен, которые, не дай Бог, уйдут вместе с ней, знает она великое множество, как и сказок, пословиц, прибауток. Она не заставляет себя ждать и, понимающе улыбаясь глубоко посаженными глазами, подхватывает:

– Собирались, собирались да рассыпались!.. Давно здесь?

– Только что приехал и сразу – к вам.

– Как же пройти мимо – за угол задеваю! – ведёт она свою линию.

На вопрос «как живут» отвечает, весело блестя глазами:

«Было два телёнка: один худой, другой кругленький.

– Что они такие у тебя? – спрашивают меня.

– Да один ест со мной, другой – с Серёжей».

* * *

«Порог вымыла,

В горох вылила!» – какая гениальная звуковая организация творчества народа-художника!

* * *

«Еду, еду – ночь тёмная, а лошадь чёрная, еду, еду – пощупаю, здесь ли она…».

* * *

А.С. о ягодах клубники в рядках на покосе: «Они такие хорошие лежат, только во сне можно увидеть!».

* * *

«Видно сову по полету, а молодца по штанам».

* * *

«Втулка железная вместо сердца» (А.С. о своей бабушке Марии).

* * *

О тщеславии и манерности: «В хлеву отелилась, а кашляет по-горнишному».

* * *

«Растёт каждый день по коровьему котяху» (о ребенке).

* * *

Ох, грибы мои, грибы,

Вы грибочки мои!

Вчетвером сели за стол,

Дали душенькам простор –

Распоясались…

Погляжу я на Егора –

Он рыгает у забора,

А жена его Татьяна

Лезет на стену, как пьяна.
 

(Поели ядовитых грибов.)

* * *

Своеобразный юмор А.С.: «Я такая женщина – мало найдешь на навозной куче».

* * *

«Горе с тобой, беда без тебя»; «С ним горе, а без него вдвое».

* * *

А.С. выгоняет мух из летней кухни: «Идите, где-нибудь переночуете, завтра придёте. Не обижайтесь на меня!».

* * *

«На лавочке всю колду (стойло для скота) проеду, как ведьма, мне бы ещё пест железный!» (по поводу строптивой коровы, которая не даётся доить её).

* * *

«Напьётся и валяется, как окурок», – А.С. передает слова рабочего лесхоза о жене местного начальника.

* * *

Директор местного лесхоза готовился к приёму очередных нужных людей. Велел бабам, когда закончат работу на лесоповале, навязать веников, а внутрь положить по три веточки душицы – для благоухания в бане. А.С. беззлобно-насмешливо выругалась, понимая, в чём дело:

– Я им, их мать, шиповника по три веточки вставлю!

Баба, задремавшая после обеда, спросонья вскочила:

– Да как же шиповник? Он ить колючий!

Объяснение такой неприязни обычно сдержанной А.С. простое: осенью 1982 года в Ташле умерла фронтовичка Постнова Вера Ивановна. Директор не дал досок на гроб и не пустил мастера с готовыми досками к станку…

* * *

Петух кудахчет курицей. Оказывается, это ничего. Вот когда курица заорёт петухом – это к беде, говорит А.С.

* * *

«Мне лекарства не помогают. Полынь кипячу – пью, или в печке парюсь».

* * *

«Принёс чёрт гостей – подруга детства пришла».

* * *

Налил я в доме у А.С. квасу в кружку. Заметил, что кружка изнутри чёрная, подгоревшая. С квасом всплыли какие-то чёрные крошки. Зная простоту нравов этого дома, не сказал ничего. Выпил квасу и Сергей Гаврилович и говорит:

– Шура, что-то у меня в кружке!

Посмотрела А.С. и всплеснула руками:

– Господи, это же я кружку скоблила и забыла ополоснуть!

И тут же виновато-весело рассказала историю на полевом стане с тряпкой для посуды, оставленной в бригадном котле с кашей.

Уже смеясь, завершила обычным своим присловьем:

– Чем в таз, лучше в вас!

* * *

19 июня 1986 г.

«Всю зиму болела. Думала Николаше-плотнику гроб заказывать. Он говорит: «Осина ещё не выросла…».

* * *

Показываю А.С. её фотографии с прошлого приезда.

«Вы бы их побольше сделали – ребятишек пугать», – отвечает.

* * *

«Никак до культуры не дойдём – не разделимся: спим вместе…» (о муже Сергее Гавриловиче).

* * *

«Я видела: они ехали парой – то левой, то правой…».

* * *

«Надо баб спрашивать, что делать. Они всю правду скажут. И даже с добавлением. Вот добавление-то и дороже всего».

* * *

К вопросу о народной культуре. А.С. вдруг читает стихи Брюсова «Каменщик». Скорее всего, из школьного учебника послереволюционных десятилетий. И на фоне новейшей отечественной истории отмечаешь новый смысл старых стихов:

– Каменщик, каменщик в фартуке белом,

Что ты там строишь? Кому?

– Эй, не мешай нам, мы заняты делом,

Строим мы, строим тюрьму.

* * *

А.С. повторяет, что говорит о себе знакомая 83-летняя старуха: «Через каждую соломинку падаю…».

– Она к нам часто ходит. Приходит, расплачется… Поговорим-поговорим, смотрю: улыбается – ну, значит, дошла до истины!

* * *

Всегда поражался отсутствию уныния в душе Александры Сергеевны. Если древние греки лечились «катарсисом» – очищением духа посредством «страха и сострадания», то русская крестьянка, как и все, не обойденная драматичными противоречиями жизни, лечится неистощимым юмором чудом дошедшей из глубины времён припевки:

Сошью милому рубашку

Из крапивного мешка,

Чтобы тело не болело,

Не чесалось никогда!

* * *

Обычная беззлобная пикировка между мужем и женой – Сергеем Гавриловичем и А.С.:

– Золотая ты баба, – хоть бы у тебя язык отсох!

– Я бы тебя руками защекотала!..

* * *

«У людей грехи – кулижки небольшие, а у меня – вся поляна».

* * *

«Я много видала работы и повторять свою жизнь не хотела бы. Сказали бы: живи ещё! – Нет, закапывайте лучше живьём!».

* * *

18 октября 1993 г. С 14 по 16 октября – праздник Покрова в Ташле. Закладка камня в восстановление разрушенной в русско-российский геноцид 20-30-х годов ХХ века церкви Покрова.

Октябрь того года был холодным, с дождём и ветром-листобоем. Так было накануне – тринадцатого октября, так было и ранним утром на Покров. Но вот за час-полтора до молебна ветер вдруг переменился с северного на южный, стал стремительно прогонять тучи и нагонять тепло. Солнце вышло и больше не пряталось, располыхалось по-летнему, обсушивая землю, травы и деревья. Ветер затих, запели исчезнувшие было птицы и – как в сказке о двенадцати месяцах – вернулось лето.

Было и ещё что-то в этом невиданном преображении: особенная ли голубизна неба и прозрачность воздуха, невиданная ли мягкость солнечных лучей и неслыханный лад птичьего щебета – словно и впрямь на эти холмы, одетые в роскошное осеннее разноцветье, сошёл Покров.

Своим чередом прошёл молебен, на месте алтаря прежней церкви заложили памятный камень, а закончилось всё щедрым сельским застольем во главе с владыкой Леонтием (Митрополитом Оренбургским и Бузулукским (1913-1999). Грешен, запамятовал тосты, в том числе и сказанные владыкой, но помнится, он шутил, по-белорусски произнося неистребимо твёрдую «р», после каждого тоста пригубливал рюмку, закусывал, словом, вёл себя за столом не как церковный иерарх, поведение которого относится уже не к быту, а к бытию, а как равный в миру среди равных, и это отсутствие внешнего величия особенно трогало.

Последняя встреча на этом застолье с угасающей А.С. Протопоповой. Её не слышанная прежде частушка о первых послереволюционных годах:

Николашка (Николай II) был дурак:

Ел крупчатку за пятак.

А мы с годик поживём –

И мякину пережуём.

Этнографический комментарий не только для молодых: по Далю, «крупчатка» – лучшая пшеничная белая мука, «мякина» – полова, избитый хлебный колос, от которого отвеяно зерно… Так «здравый смысл народа» увидел перспективы революционных перемен.

2008-2023 гг.