Павел ШИРОГЛАЗОВ 
Павел ШИРОГЛАЗОВ
И МОЖЕТ БЫТЬ, НАСТАНЕТ ДЕНЬ И ЧАС...
БЕЗВРЕМЕНЬЕ
Я обезлюдил изнутри, поизносив себя снаружи,
И сколько в душу не смотри, там только мартовские лужи.
Не верь, не бойся, не проси, живи и радуйся без денег:
Сегодня праздник на Руси, а завтра чистый понедельник.
И станет не для кого петь свою любовь и сырость вёсен:
Нам суждено перетерпеть нелепое многоголосье,
Где всякий всякому под стать и не заметен в общем хоре.
Всех книжек не перелистать и близких не утешить в горе.
И сколько в душу не смотри и не ищи первоисточник,
Сломали душу изнутри и заменили на подстрочник.
Нам исковеркали судьбу, чтоб мы в потемках измельчали
И не смогли начать борьбу за Слово, бывшее в начале…
* * *
Не всё на свете выстрадано мной.
Не каждый день мой выжат непогодой.
Озёрный край натянутой струной
Звенит во мне немыслимой свободой.
Кудрявых лет березовая глушь
Хранит меня от собственного лиха,
От суеты и полумёртвых душ,
И слаще вин простая облепиха.
Не всё ещё закончено со мной,
Точнее ни конца со мной ни края,
Пока перепоясан тишиной
Мой русский мир: моё предместье рая.
ДЕТСТВО
На всякую душу – бездушная хмарь,
И город в привычном дыму.
Я улицу эту прочел, как букварь
Веселых лет двадцать тому.
Здесь были качели, скамейка и куст:
Ничейный терновый венец,
А впрочем, карман мой по-прежнему пуст,
И я все такой же юнец.
Пацанские «тёрки», лихие дела
И нет продуктовых корзин,
А Лёхин родитель опять с похмела,
И Лёха бежит в магазин.
Холодное пиво, на речку гурьбой
Под самый Октябрьский мост:
Андрюха еще не присел за разбой,
И Михе не светит погост.
Я память свою открываю, как ларь,
И город в привычном дыму.
Я улицу эту прочел, как букварь
Далеких лет двадцать тому.
СЕРГЕЮ ХОМУТОВУ В РЫБИНСК
Всё меньше людей, что прикроют в бою
Мою беззащитную спину.
Всё чаще я чувствую, как устаю
Плясать под свою окарину.
Все ближе Господь, молчалив и велик,
И я себя больше не прячу:
Я слушаю ночью, как плачет кулик,
И верую этому плачу.
Терновые чащи моих ивняков:
Деревни, радушные хаты,
И мудрая правда простых мужиков –
Все это уходит куда-то.
Скрывается в толще мирских передряг:
Наживе, обмане, вещизме.
Простите, коль что-нибудь было не так
В моей человеческой жизни.
Все ближе Господь, молчалив и велик,
И я себя больше не прячу.
Я слушаю ночью, как плачет кулик
И верую этому плачу…
* * *
Без любви всё равно, что распят
И оставлен до лучших времён.
Домочадцы по-прежнему спят:
Им приснился невиданный сон.
Пусть не кончится мой звукоряд
И раздвинет сознанье моё.
Без любви всё равно, что распят,
И над полем кружит вороньё.
Каждый хоть на минуту, но свят
Перед смертью контуженным днём.
Без любви я как будто распят
И оставлен до лучших времён…
* * *
Наташе Мелёхиной
За деревьями – деревня, а в деревне никого,
Только звёзды растекаются по крышам.
Отмахнувшись от неправды задубевшим рукавом,
Я в морозном звоне Господа услышал.
Вместо тёплого местечка – сырость тёмного угла,
Вместо стриженых газонов – бездорожье.
Только вера и спасала: помогала, как могла,
И оправдывало душу слово божье.
За деревьями – деревня, а в деревне только я:
Здесь берёт начало всё моё наследство,
Это бабушкины сказки, это родина моя,
Это в памяти оставшееся детство.
* * *
Промахнуться надумаю – стану зваться Акелою.
Осуждающий жизнь мою, посмотри, что я делаю.
Приглядевшись внимательно, ты увидишь, как в рубище
Я пройду по касательной, всех неистово любящий.
Ты услышишь, как совести тихо вторят бубенчики,
И спасёшься от горестей в окровавленном венчике.
Вознесёшься над бездною, над толпой оголтелою.
Осуждающий жизнь мою, посмотри, что я делаю
ПОЧТАЛЬОН
Не следи за мной в четыре глаза:
Все равно избавлюсь от «хвоста»,
И скупая матерная фраза
Осквернит блаженные уста.
Стану я, как фреска на фасаде,
Украшать стороннее жильё.
Обнищаю духом Бога ради:
Я теперь небесный почтальон.
Ковыляю с кожаным баулом:
Адресатам письма разношу,
Но у света белого под дулом
Ничего другого не прошу.
И назло житейским оплеухам,
Вопреки неровностям судьбы,
Я живу и здравствую по слухам,
А одышка – это от ходьбы.
* * *
Все, что сказано было доныне – враньё:
Сотни лет из пустого в порожнее.
Я из всех в мире слов выбираю своё:
Со своим самоваром надёжнее.
Сколько б жизнь ни отвесила мне кренделей,
Проживу без медалей и почестей:
Всё равно эта женщина будет моей
В неотступном моём одиночестве.
Всё, что сказано было доныне – враньё:
Сотни лет из пустого в порожнее.
Я однажды готов умереть за неё.
Не просите, чтоб жил осторожнее.
* * *
Слякотно полю, а мне – благодать:
Шорох листвы обращается в скерцо.
Прежде, чем осень закончит рыдать,
Всё расскажу остывающим сердцем.
Шумная свора голодных сорок
Крутит меня на последние крохи.
Вот и закончился весь сахарок:
Дальше слова на воде и горохе.
Брошенных яблонь ночной перепляс
Кружит башку, словно выпил хмельного.
Боязно русскому полю без нас.
Зябко душе без надежды и крова.
Как это просто, себя оправдать
И побрататься с глухим иноверцем.
Слякотно полю, а мне – благодать:
Шорох листвы обращается в скерцо.
* * *
Памяти Н.Якушева
Поймать бы мне небесную волну
И примириться с лютыми врагами
Капустным хрустом снега под ногами
И песнями, что пели в старину.
И может быть, настанет день и час,
В котором распознает краем уха
Участие во мне святого духа
Мой ангел, не покинувший плеча.