Виктор ФРОЛОВ. РЕССИ. Рассказы

 

Виктор ФРОЛОВ

РЕССИ

Рассказы

 

ПЛАТОН

 

Постепенно возвращаясь в реальность, прогоняя цепко опутавшие сознание отголоски насыщенного яркими чувствованиями сна, Поэт недоумевал: как такое возможно! Ведь только что, будто наяву, он ощущал себя молодым, исполненным жизненных сил безумцем, отчаявшимся на такое, о чём на всём протяжении своей долгой жизни в действительности не мог бы и помыслить.

Откуда, из каких закоулков подсознания выползают эти повторяющиеся сновидения, вновь и вновь будоражащие мозг безвольного, обездвиженного недугом тела. Или они – ещё один из изуверских атрибутов болезни, издевательски контрастирующий с физической немощью?

…Только что ему снился ухоженный парк, по чистым и ровным дорожкам которого чинно прогуливаются опрятно и со вкусом одетые, не обременённые заботами персоны. Аллеи в вечернее время рассвечены огнями, движение гуляющих сопровождается ненавязчиво звучащими томными мелодиями.

 Его, находящегося в центре всеобщего внимания, не оставляют ощущение праздника и торжественная приподнятость победителя. И он знает, какой это праздник. Ему понятно, что мир, посещаемый им в сновидениях, не тождественен тому, в котором многие годы пребывало его ставшее теперь оцепеневшим тело.

Верно: в явленном ночными грёзами бытии десять веков тому назад что-то пошло иначе. Случилось так, что предки не осознали пагубности греха, не поняли искупительной жертвы Крестных страданий, не приняли аскетизм и отречение от плотских радостей во имя спасения души. Продолжали традиции пращуров, поклоняясь несущему в себе огромный заряд животворной магической энергии символическому изображению божественного Солнца. Обращали взор к светлым богам, приносящим благо и справедливость в мир Яви. Не чтили вину и не размышляли о неизбежном ответе за содеянное…

Да, он знает, что это за праздник, сам участвует в турнире ему посвящённом. Ведь впереди самая короткая ночь годового круга. Та, когда распускается цветок папоротника, и влюблённым парам, которым посчастливится наблюдать этот восхитительный процесс, богами наверняка даровано будет прибавление.

Его переставшее повиноваться командам мозга тело, тем не менее, живо. Он ощутил сильный прилив крови к чреслам, когда во сне обнимал и ласкал партнёршу на подиуме, окружённом ликующими зрителями. Они двое в лёгких полупрозрачных одеждах вышли под шум оваций и, точно присматриваясь, взаимно оценивая достоинства и возможности, лёгкими танцевальными движениями кружили по мягкому полу, сближаясь, и тотчас расходясь, едва коснувшись друг друга разгорячёнными телами.

– Ого, вижу, ты уже возбуждён! – восторженно шепнула она.

– Ещё бы, ведь в паре со мной ты! – так же тихо ответил он.

И вот они уже вместе. Её гибкие красивые руки обвили шею мужчины, он обнял партнёршу за талию. Губы слились в сладостном поцелуе. Танец, в ходе которого тела высвобождаются из одежды, продолжается…

Наверняка их дуэт вышел победителем в состязании изящества публичных соитий. С чувством лёгкой усталости они снова на аллее парка. Идут рука об руку, почти взлетая над дорожкой, под восхищённые возгласы и здравицы почитателей.

…Конечно, из прочитанного ранее он мог почерпнуть кое-что о нравах тех времён, когда далёкие предки, не ведая стыда, устраивали коллективные любовные игрища в водах рек, а зимой в жарко натопленных банях. Но вот надо же! Откуда-то теперь возникла память чувств, породившая эту искру вожделения, наэлектризовавшую его немощные старческие телеса и вызвавшую фейерверк столь ярких эмоций, несвойственных ему в прежней, реальной жизни. Загадка!

Ему показалось, что ночные переживания, испытанные в странном сне, отобрали значительную часть тех немногих сил, которыми он ещё обладал. Даже последние возможности, доступные ему, после пробуждения давались с большой натугой. С трудом проглотив несколько ложек поданного сиделкой и показавшегося ему безвкусным завтрака, он в изнеможении зажмурился, что на установленном между ним и окружающим миром языке означало конец общения.

Когда лёгкие шаги кормилицы стихли за дверью комнаты, он разлепил веки и скосил глаза на висящие справа от его ложа портреты родителей – единственные теперь доступные его взгляду изображения.

Поэту показалось, будто матушка, как и бывало, стараясь скрыть это от окружающих, выглядит сегодня более удручённой. Отец же с обычным напором топорщит шляхетские усы и бросает вызов обстоятельствам приподнятым подбородком с клиновидной растительностью на нём.

Да, отец… Сколько бы бед ни выпадало ему, оставался неисправимым оптимистом. Родился в многодетной семье. Окончив учительскую семинарию в Ардатове, отправился работать в далёкую Ферганскую область, в восстанавливаемый после разрушительного землетрясения город Андижан, где и провёл, просвещая молодёжь, значительную часть жизни.

С присущим ему бесстрастием рассказывал в назидание детям о борьбе с басмачами, в которой и ему довелось принять участие в качестве писаря при штабе Одиннадцатой кавалерийской дивизии. В то время как другие отряды Первой конной давно вели в тылу обычную боевую подготовку, всадники этой части продолжали воевать с врагом.

Случилось так, что его, скромного интеллигентного человека, среди бела дня захватила одна из ферганских банд под командованием Иргаша, выкормленного и вдохновляемого английской разведкой вкупе с выпускником Неплюевского кадетского корпуса генералом Александром Ильичом Дутовым.

Старожилы Центральной Азии долгие десятилетия с ужасом вспоминали те страшные налёты басмачей. Нелюди живьём сжигали пленённых, в первую очередь русских, а красноармейцев, с вырезанными на их спинах посыпанными солью звёздами, подвешивали к деревьям вниз головой над пылающими кострами…

К счастью, отца вовремя, до начала подобной экзекуции, успели отбить конармейцы, в отряде которых он, единственный среди них грамотей, находился до самого завершения победного похода.

Несмотря на пережитое, отец оставался весёлым человеком и большим жизнелюбом. Уже в преклонные годы матушка с некоей затаённой гордостью на людях называла супруга «ходоком», памятуя о его многочисленных интрижках. Судя по всему, похождения не остались бесплодными. На похоронах отца появилась странная, никому до тех пор неведомая личность. Человек этот держался особняком, но когда кто-то из наиболее дотошных родственников поинтересовался, в какой мере тот знал покойного, ответ незнакомца привёл присутствующих в недоумение. Неизвестный заявил, что лично знать усопшего не удостоился, а просто приходится ему… сыном, желания сблизиться с роднёй не выказал и, не простившись, удалился по завершении погребальной церемонии.

Сын… Дети… Долго ждали родители, когда же он одарит их наследником. Однако Поэту не дано было изведать отцовского чувства, разве что в мечтаниях, которые с малых лет формирования его творческой натуры играли весомую роль в жизни, порой соперничая с действительно происходившими вокруг него событиями.

Хорошенько поворошив память, он сумел выделить лишь одну знакомую женщину, которая тайком могла бы зачать от него дитя. Они познакомились в пятьдесят седьмом, в Центральном парке культуры и отдыха имени Горького, куда по случаю торжественных дней отменили плату за вход. Он – комсомолец, активный бригадмилец, оказывавший помощь милиции в охране общественного порядка, только-только успешно сдавший экзамены в Литературный институт. Она – гость Москвы, студентка-второкурсница из братской Болгарии, участница Фестиваля молодёжи и студентов.

Нерешительный по молодости лет в амурных делах, он переборол робость и подошёл с предложением познакомиться к смущённой девчушке с многочисленными значками, приколотыми к белой блузке, отчего-то показавшейся ему трогательно беззащитной в шумной разноязычной толпе. Она доверчиво ухватилась за предложенную руку и до самого вечера не выпускала её, словно боялась, что новый знакомый исчезнет, затерявшись в праздничной суете.

Тогда они расстались лишь поздно вечером у входа в один из корпусов гостиницы «Турист». Несколько последующих дней до самого отъезда Иванки, так звали девушку, они практически не разлучались, совершенно не остерегаясь последствий, встречали рассвет то на Ленинских горах, то в Сокольниках.

Потом лишь однажды из Софии пришёл конверт с фотографией Иванки и короткой запиской, в которой та благодарила московского друга за их несколько незабываемых дней и извещала о том, что всегда будет его помнить, но встретиться вновь им не суждено. Традиционных слов «дочака отговор» в письме также не содержалось, что означало, что ответа не ждут…

В дальнейшем он стал осмотрительней и, погуливая – как же без того, в отношениях с подругами принимал меры предосторожности, дабы не обременять ненужными хлопотами прежде всего себя самого. Время активности пролетело как-то незаметно, и проблема отпала сама собой…

Отчего-то снова всплыл в памяти образ отца и именно в тот, последний миг, когда он увидел его при смерти. Сорвавшись с работы в редакции по звонку матушки, он примчался домой и в парадном встретил санитаров с носилками, на которых лежал отец. Ему запали в память бескровное, точно из пергамента, лицо, выражавшее нестерпимые муки, широко раскрытые, не узнающие окружающее пожелтевшие глаза с бегающими в панике зрачками, длинные узловатые пальцы, судорожно комкающие прикрывающую тело простыню. Почему-то сразу стало ясно – отец не жилец! Так оно и вышло…

Через четыре дня он, выпив для облегчения души стакан креплёного вина, только чтобы не находиться в опустевшем доме, зачем-то отправился электропоездом на подмосковное кладбище «посмотреть, как готовят могилу», хотя обо всём было давно договорено без его участия. Выйдя из вагона, не сумел правильно сориентироваться, а спрашивать дорогу у местных не пожелал. Оттого, прошагав несколько километров в направлении, противоположном нужному, вышел к следующей платформе, откуда решил вернуться в город.

…Ближайшие к столице остановочные пункты этой железной дороги были с детских лет хорошо знакомы Поэту. Школьниками они с приятелями ездили купаться на Клязьминское водохранилище до платформы «Водники». В те годы вагоны ещё не имели автоматических дверей, и высшим шиком считалось мчать, стоя на ступенях, держась за поручни отведёнными назад руками, выгнувшись вперёд, навстречу воздушному потоку. С ним рядом были одноклассники: и Михась, и Коляка, и Гурка.

Удивительным парнем был этот Гурка. Считался в школе отпетым хулиганом, но при этом очень любил участвовать в самодеятельности. Особенно, если устраивали совместные вечера мужской и женской школ. Пел песенки, декламировал, а завершал выступление чтением стихотворения, сочинённого ещё в первом классе тем, кого считал своим лучшим другом, и кем, не скрывая того от окружающих, гордился.

Да, то были первые самостоятельно зарифмованные строчки Поэта – что-то о весёлых птичках, которые клюют зёрна и щебечут, перелетая с ветки на забор.

Впрочем, сочинять в прозе он начал ещё раньше, в детском садике небольшого подмосковного посёлка, куда родители переехали перед самой войной. Воспитательница ставила для него стульчик в центре ковра и поручала развлекать небылицами других усевшихся вокруг детишек их группы…

Как всегда, хаотичное течение воспоминаний нарушилось появлением сиделки, пришедшей кормить больного. Мария, не старая и вполне привлекательная женщина, судя по характерному говорку приехавшая в поисках заработка из Украины, неожиданно появилась в его доме сразу же после выписки из больницы. К своим обязанностям относилась педантично, с подопечным обходилась деликатно, если не сказать нежно. Поэт силился отгадать, что же послужило тому первопричиной: привитое воспитанием традиционное почтение к старшим, искреннее уважение его литературных заслуг, либо нечто иное. В любом случае забота этой посторонней, невесть кем нанятой для ухода за ним работницы, была ему крайне приятна.

Следя взглядом за манипуляциями Марии, Поэт часто задумывался: а так ли вёл бы себя с ним Платон – отвергнутый им человек, с которым он лишь по своей воле так никогда и не встретился лицом к лицу, но кто, тем не менее, получил при рождении отчество, образованное от его имени. Да, Платон. Платон и Инга. Незаживающая душевная рана…

Больной ощутил на лбу капли испарины, когда вспомнились злые интонации сорвавшегося на крик Гурама:

– Да как ты смеешь таким образом поступить с ней, придурок! Ведь она ни в чём перед тобой не виновата! Что ты там себе вообразил?..

 

* * *

…Их с Ингой брак длился двадцать лет и два года, как то и принято в сказках. Да, сказать откровенно, до поры это и была сказка, красивая с первых дней, но печальная в финале.

Собираясь на обычную богемную вечеринку в мастерскую к приятелю-художнику, Поэт и не предполагал, что встретит там Идеальную Даму своей мечты. Стройная, в чёрном облегающем платье с белой кружевной накидкой на плечах и длинной светло-русой косой за спиной, незнакомая девушка невольно привлекала взгляды присутствующих. А его приворожила с первой минуты своего появления в шумной компании не умеющих слушать друг друга служителей муз. Одним словом, получилось так, что под утро они ушли вместе; да, пожалуй, с того дня и не расставались. Инга без долгих раздумий перевезла вещи из университетского общежития, где она до того обитала, в его комнату на улице Красина и, с присущей лёгкостью, принялась наводить в холостяцком жилище понятный лишь ей порядок. Через полгода, пригласив только самых близких друзей, они отметили бракосочетание в ресторане гостиницы «Советская».

Длились в целом беспечные годы. Благодаря таланту стилизатора, сделанные Поэтом переводы среднеазиатских собратьев по перу считались одними из самых удачных. Он был востребован, а потому благополучен. Из комнаты на Тишинке они переселились в двухкомнатную квартиру кооперативного дома в Кунцево, приобрели автомобиль, добились дачи в писательском посёлке Пахра. Одно обстоятельство смущало их «модус вивенди», вызывая время от времени состояние задумчивой грусти у Инги и досаду у него: отсутствие детей. Нет, они обходились до поры без упрёков, не винили друг друга, как это часто случается, но ощущение неудовлетворённости досадливой занозой саднило, выплёскиваясь иной раз в виде раздражённой интонации или беспричинной скоропроходящей обиды.

Незаметно подкрался его полувековой юбилей, а супруга вступила в тот период жизни женщины, когда первая беременность, оставаясь всё ещё ожидаемой и желанной, становилась сопряжённой с естественными страхами. Пройдя обследование в районной поликлинике, Инга получила заключение об отсутствии причин с её стороны, препятствующих появлению ребёнка. Несмотря на свою безусловную уверенность в полноценности, он, тем не менее, вынужден был прислушаться к её настойчивым просьбам, и обратился к медикам.

Недельные хождения по кабинетам, не самых приятных ощущений обследования, а главное – невнятное, пересыпанное специфическими терминами заключение уролога, однозначной ясности не внесли, но вызвали лишь раздражение. Румяный, по виду весьма довольный жизнью медик, бурно жестикулируя и подкрепляя выводы обращением к развешанным по стенам плакатам, втолковывал пациенту что-то о расширении вен, вызывающем застой крови, провоцирующий аутоиммунную агрессию и, как следствие, возможное развитие бесплодия. В заключении врач рекомендовал согласиться на оперативное вмешательство для устранения выявленного им дефекта, что, не исключено, положительно скажется на результатах половых контактов.

Тут-то Поэт и вспомнил о своём дружке-однокласснике, задире Гурке, ставшим со временем светилом в своей области, профессором медицины Гурамом Автандиловичем.

Дружеский ужин, на который он пригласил Гурама в ресторан Дома литераторов, близился к завершению, а главный вопрос всё ещё не был задан. Съедено достаточно, выпито – даже чрезмерно, а стихавшая на мгновение беседа давно не общавшихся друг с другом приятелей снова и снова возрождалась традиционным возгласом: «А помнишь!..».

Наконец он решился:

– У меня серьёзная проблема, Гурам, и именно по твоей части!

– Что случилось, дорогой? Давай, выкладывай, не жеманничай, точно красная девица! Не в том мы с тобой уже возрасте.

– Понимаешь, мы с женой вместе уже много лет, а детей до сих пор нет. Поможешь?

– Это в каком-таком качестве? Нет-нет… – Гурам, дурачась, защитился выставленными перед собой ладонями. – Шучу, шучу. Проблема понятна, актуальна и на сегодняшний день, к сожалению, затронула многих. К врачам, как понимаю, вы уже обращались.

– Да. У Инги никаких отклонений не обнаружили. Мне же предложили сделать операцию.

– По поводу?

– Видишь ли, я туго соображаю в этих материях, но суть в том... – путаясь в специфической терминологии, попытался он объяснить свои беды товарищу. Отчаявшись, умолк и протянул тому предусмотрительно снятую копию заключения по результатам обследования.

Гурам углубился в изучение бумаг, а закончив, недоумённо пожал плечами:

– Первое, что считаю необходимым констатировать, – опасения твои явно преувеличены. Серьёзных патологий у тебя не выявлено. Что же касается некоторых возрастных изменений, то от них никто не застрахован. Даже я, – хмыкнул в усы профессор. – Предлагаемая операция – мероприятие не плановое, а следовательно, затратное для пациента, но исключительно выгодное для хирурга. Конкретно в твоём случае, убеждён, она вряд ли принесёт пользу. Хотя, ничему и не навредит.

Давай говорить начистоту и бытовым языком. Судя по справкам, отобранный у тебя биологический материал, вызывающий оплодотворение, достаточно жизнеспособен и вырабатывается твоими железами в приемлемом, скажем так, количестве. Отцом ты стать имеешь все шансы. Но! – поднял Гурам руку с вытянутым указательным пальцем, призывая к вниманию. – Результат зависит не только от тебя. Репродукционный механизм женщины более сложен и капризен. Да, на первый взгляд всё может выглядеть идеально. Гинеколог районной поликлиники чаще всего этим первым, поверхностным, взглядом и ограничивается. Однако, вся закавыка в частностях. Ведь дьявол таится в мелочах! Не бывает двух идентичных организмов, а тем более абсолютно физиологически соответствующих друг другу комбинаций, составленных из пар человеческих особей.

Вот, к примеру, кислотно-щелочной баланс среды, ну, ты понимаешь, где. Это тонкий момент, имеющий принципиальнейшее значение. Конечно, выведены среднестатистические величины. Но ведь индивидуальные особенности и их сочетания также имеют право на существование!

Ладно, давай, перестанем умничать. Вот что я хочу тебе сказать, дружище. Мудрая женщина, убеждённая в собственном здоровье, не станет терзать близкого человека. У неё есть в запасе старый как мир способ: в нужный момент прибегнуть к услугам «мужа на час». Всего-то пара встреч без взаимных обязательств. Если и в этом случае результат не будет достигнут, значит, её проблема кроется значительно глубже. Но выход всё-таки остаётся и тут: суррогатное материнство, экскорпоральное оплодотворение. Методы не дешёвые, спорные с этических позиций и далеко не однозначные по возможным последствиям. Что касаемо меня, то, определённо, остаюсь приверженцем использования «донора».

– А что же муж? Как сможет принять такой оборот он?

– Ты не дослышал! Я же сказал: мудрая женщина. Муж-то тут причём? Его совершенно излишне посвящать в нюансы. Цель оправдывает средства!

– Ты всерьёз полагаешь, что мужчина ни о чём не догадается?

– Убеждён на девяносто девять процентов! Да и потом, в мире – время сексуального раскрепощения и беспорядочных связей, а значит – в принципе никогда и ни в чём нельзя быть уверенным абсолютно. Живут себе вокруг тебя счастливые семьи, растят наследников, вовсе не задумываясь о подобных аспектах. И, пожалуйста, не смотри на меня так возмущённо. Я вовсе не агитирую тебя, но информирую.

– Хорошо. Всё понял. Только ведь я сам не могу дать подобный совет жене, надеюсь, врубаешься, почему?

– Ну и?..

– Будь другом, намекни ей!

– Я? Мы даже не знакомы.

– Дело поправимое, ты же мой одноклассник, школьный товарищ. Приедешь в гости, ну и как врач дашь рекомендации.

– Не пожалеешь? Ну смотри, тогда, как знаешь!..

 

* * *

Да, именно так всё и случилось. На правах друга по школе Гурам стал иногда заходить к ним «на чай». А спустя год с небольшим сияющая от переполнявших её чувств Инга сообщила, что беременна. Поначалу оглушающая новость обрадовала и его. Но вскоре он загрустил. Со временем грусть перешла в тоску, а тоска – в глубокую депрессию.

Не понимая причины дурного расположения его духа, Инга с тревогой наблюдала за мужем, не решаясь подступиться с расспросами. Нараставшее между ними отчуждение вылилось, наконец, в его переезд, точнее – паническое бегство, на дачу. Оттуда он передал с соседом записку жене о решении подать в суд заявление о разводе.

Именно в тот нелёгкий период его жизни к нему в Пахру примчался взъерошенный возмущённый Гурам, отругал, на чём свет стоит, хорошо ещё, что не ударил, а чувствовалось – он вот-вот сорвётся:

– Да, по твоей просьбе я и в самом деле однажды поговорил с Ингой на эту деликатную тему. Только она посмотрела на меня, как на сумасшедшего, и категорически отказалась. Но второму моему совету о том, что количество может перейти в качество, согласилась последовать. Да ты и сам должен был это заметить! Дубина, всё случилось само собой, естественным путём, понимаешь?! Если сомневаешься, давай иди, проверяй – это несложно.

Помнится, холодно и бесстрастно выслушав приятеля, Поэт объяснил тому, что переломить себя уже не в состоянии, и признать невесть чьего-то дитяти не сможет ни за какие коврижки. С того дня их пути больше не пересекались.

Доброжелатели сообщили Поэту, что у Инги родился мальчик, которого она нарекла Платоном. А потом пришедшие в страну глобальные перемены позволили ей по приглашению родственников уехать с сыном за границу на постоянное место жительства…

Сеансу воспоминаний положил конец приход массажиста, крепкого бородатого парня с умелыми руками. Тот бесцеремонно перевернул беспомощного Поэта на живот и приступил к делу. Вскоре, ощутив чувствительными ладонями внезапно произошедшие в теле пациента перемены, кликнул сиделку:

– Мария, быстро ко мне, похоже наш классик-то, того…

 

* * *

…В траурный зал одни за другими входили люди с грустными лицами, одетые по случаю печального события в тёмное. Положив цветы к подножию возвышавшегося на постаменте гроба, постояв для приличия пару минут, опустив глаза и смахнув набежавшую слезинку, отходили, уступив место следующим за ними. Со стороны небольшого оркестра приглушённо доносились заунывные мелодии, усиливая задумчивость пришедших проститься с Поэтом.

Лишь одна пара, отдав долг памяти усопшему, не направилась к выходу, как прочие, а задержалась в зале, остановившись несколько поодаль. Высокая женщина в длинном креповом платье и закрывшей верхнюю половину лица вуалетке, вопреки времени сохранившая стройность и стать, вполголоса обратилась по-французски к спутнику – молодому человеку, лет двадцати:

– Не думай скверно о своём отце, Платон! Странным он был человеком. Талантливым, непоследовательным, ранимым, часто неуверенным в себе – но вовсе не дурным, нет. Жизнь порой ввергает в такой круг противоречий, когда всякий выход из него представляется ложным. Как тут разобраться, не совершив ошибки!

Жаль, ты плохо знаешь русский, а то бы понял сам, какая безысходность звучит во всех его написанных перед болезнью стихах. Вот, попробуй воспринять на слух хотя бы эти строки:

…Дней осталось – что кот наплакал

Коротать и не там, и не с теми.

Сгоряча перекрытый клапан

Не напоит засохшее семя.

Не родит уж лоза винограда,

Не наполнится солнцем вино.

Знать бы загодя то, как надо!..

Да не всё ли теперь равно?!

Я, конечно, переведу тебе эти строки – но лишь слова. А чувства… Их не перескажешь, тем более, на чужом языке.

Он так желал, так ждал твоего появления на свет, что запутался в своих комплексах, и, не сумев прийти к внутреннему согласию, лишил себя счастья общения с собственным ребёнком.

Знаю, не отрицай, что и тебя порой также охватывают сомнения, кто из нас с ним прав, а поверить матери на слово ты не готов. Поэтому я поручила Марии, которую наняла ухаживать за твоим отцом, как только дядя Гурам сообщил о постигшем его несчастье, проделать необходимые для экспертизы манипуляции. На днях получим результаты, и ты удостоверишься, что укорять меня у тебя нет никаких оснований. Что же касается отца, то он сам определил свой путь. И я до сих пор скорблю о его выборе…

 

 

ПРИЁМ

 

Вообще-то Майкл Томпаковски не терпел большого скопления людей. Однажды в детстве, живя в Москве, родители повели его на официально объявленное «народное гулянье» в Парк культуры и отдыха имени Горького. Поскольку подобные публичные мероприятия ещё не успели войти в традицию и представлялись большинству событием экстраординарным, любопытствующих собралось исключительно много. Душевный подъём и праздничное настроение ощущались уже по ходу от метро – на Крымском мосту не смолкали оживлённый гул и радостный смех.

Приобретя входные билеты и пройдя под аркой главного входа, Томпаковские (в те времена их фамилия ещё не утратила завершающей буквы) очутились в центре толпы, гуляющей между лотков с пирожками, аппаратов на велосипедных колёсах, с которых приветливые барышни продавали газированную воду с сиропом, мороженщиц при массивных тележках и торговцев, сразу же на месте заполняющих газом из баллона стремящиеся ввысь воздушные шарики.

Семилетний Миша – в ту пору он ещё не переиначил данное от рождения имя на западный манер – ощутил внутреннее беспокойство уже на подходе, а находясь в гуще событий, почувствовал себя уж совсем не в своей тарелке. Ему вдруг показалось, что это вовсе не он протискивается между чужими людьми за ручку с мамой и папой, стремившимися выбраться на более или менее свободное от гуляющих пространство, а кто-то другой. Сам же Миша наблюдает за всей этой кутерьмой откуда-то со стороны, а исходящий от многоголовой оравы гвалт воспринимается его ушами словно издалека, в каком-то приглушённо-искажённом тембре. В общем, описываемое состояние до такой степени напугало мальчика, что он, сославшись на боль в животе, упросил родителей спешно вернуться домой. Вот после того случая и появилось у него стойкое неприятие многолюдных собраний.

Одно дело отрицательное отношение человека к чему-либо, и совсем другое – исполнение так называемого «долга перед обществом», обязанность всякого публичного человека, пренебрегая свойственными фобиями, время от времени представать перед ватагой почитателей. А именно таковыми явлениями светской жизни стали для проживающей в Объединённом Королевстве многочисленной общины выходцев из Советского Союза презентации новых произведений литератора с мировой известностью, каковым сделался к зрелым годам наш герой.

Вот и сегодня загородное поместье Томпаковски подверглось нашествию в связи с выходом в германском издательстве Бертельсман новой книжки Майкла. В числе приглашённых редки истинные и преданные поклонники литературного таланта хозяина дома, в основном же это дальние родственники, добивающиеся его расположения, обязательные медийные типажи богемных тусовок, журналисты, развращающие любопытную публику тайнами закулисья творческой кухни, а также случайные экзотические персонажи, без которых никогда не обходятся, дабы не прослыть скучными, званые вечера.

Уже с полудня, предчувствуя грозящий наплыв гостей, хозяин захандрил. Тяжестью налился затылок, что предвещало неминуемый приступ головной боли. Она уже давала о себе знать, временами, пока ещё только на несколько мгновений, проявляясь в висках. Нарастало раздражение. Казалось, всё вокруг делалось не так, наперекор его предпочтениям и чаяниям. Мнилось, что не те цветы срезаны в саду и поставлены не в нужные вазы, ошибочен выбор вин для фуршета.

Первыми из прибывших, как обычно, оказались родственники. То, что они привезли с собой многочисленных деток, указывало на намерение погостить в доме состоятельного сородича как минимум до следующего дня. И этот вывод не мог не усугубить уныния виновника торжества. В приличествующем моменту облачении он с мрачным видом обходил дом, распахивая двери, которые не терпел видеть закрытыми в светлое время суток. На ночь же, напротив, раз и навсегда распорядился затворять двери тех помещений, в которых потушен свет. Это на тот случай, если ему при бессоннице придёт вдруг в голову блажь прогуляться по коридорам, обдумывая очередной зародившийся в уме сюжет, и призывно пугающая глубина тёмных пространств невзначай не сманила бы музу. Воистину, непостижимы причуды великих, и несть им числа!

Обязанности распорядителя вечера по традиции исполняла сестра супруги писателя, Мария, женщина бесцветная от волос и бровей до любезного её сердцу белёсого цвета одеяний. Это неприметное, на первый взгляд напоминающее моль существо, никогда не повышающее голоса, обладало, тем не менее, поражавшими окружающих при более близком знакомстве властностью характера и силою воли. В этом невысокого роста хрупком создании каким-то удивительным образом уживались кротость и непорочность старой девы, коей она фактически и являлась, с развязностью и язвительностью фурии, каковой она представала на стороне сестры и её неуверенного в себе мужа в критические моменты назревающих конфликтов.

С первого взгляда верно оценив состояние зятя, Мария взяла его под руку и, мягко подтолкнув в нужном направлении, объявила, что пора бы предстать перед собравшимися. Большая часть приглашённых уже в сборе, а иные, зная традиции дома допоздна не отказывать в приёме, будут прибывать едва ли не до полуночи.

Томпаковски привычно подчинился родственнице, убеждённый, что Мария всегда и лучше всех знает, как дóлжно поступить. По пути он заглянул в апартаменты супруги, которая с удовлетворённым видом выслушивала в тот момент отчёт старшего из дежуривших охранников о прибывших и ставила соответствующие пометки в список. Жестом отпустив стражника, женщина оторвала взгляд от бумаг и подняла на мужа томные с поволокой глаза:

– Майкл, удели, пожалуйста, особое внимание Матвею Окуневичу, это один из богатейших людей нынешней России. Особа настолько важная, что его влияние распространяется до Лондона и даже много дальше, за океан.

Ухоженная Елена была младшей в семье и рядом с Марией казалась скорее её дочерью, чем сестрой. Подражая старшей, она также старалась говорить рассудительно и тихим голосом, но, не обладая достаточными сдерживающими началами, часто срывалась и, начав за здравие, переходила на плаксиво-истеричные нотки.

– Лора с сыном уже вернулись? – поинтересовался Майкл.

Дело в том, что их единственная дочь с внуком с утра отправились на машине в Лондон, дать распоряжение британскому представительству книжного издательства о перечислении определённого договором гонорара на банковский счёт семьи.

– Нет, и даже, что удивительно, они ни разу мне не позвонили!

Покачав седой шевелюрой, что должно было означать недовольство, Томпаковски затеял было рассуждение вслух о невнимательности к родителям современной молодёжи, но вездесущая Мария твёрдой рукой повела его за собой в зал приёмов.

Присутствующая в обширном, залитом сиянием хрустальных люстр помещении публика встретила метра аплодисментами. Томпаковски церемонно раскланялся и, ведомый домоправительницей, послушно приблизился к стоящим обособленно крупному господину рыхлого телосложения с трёхдневной щетиной на пухлых щеках лоснящегося надменного лица и стройной, высокого роста брюнетке, затянутой в белое облегающее коротенькое платье, оставляющее открытыми загорелые ноги до середины бёдер.

– Познакомьтесь, Майкл, это господин Окуневич из Москвы, – представила Мария гостя.

– Мой помощник Алина, – в свою очередь объявил хриплым баритоном Окуневич, небрежно кивнув в сторону расплывшейся в приветливой улыбке спутницы. – Прошу жаловать. А если пожелаете, то и любить! – скабрезно ухмыльнулся нувориш. – Как всегда, говорю без обиняков: новой вашей книги не читал. Впрочем, как и прежних. Занят. Довольствуюсь устным изложением содержания в исполнении моей помощницы. Но и в этом формате, признаюсь, впечатляет. Рад знакомству. Потребуется содействие – обращайтесь без церемоний.

Жестом Окуневич отдал распоряжение спутнице, и та передала Марии помпезно оформленную с золотым обрезом визитную карточку богатея.

Пройдя по залу, персонально приветствуя по мере движения некоторых из гостей, с кем он был знаком накоротке, Томпаковски намеревался было незаметно удалиться из шумного зала, но неожиданно дорогу ему перекрыла молодая помощница московского миллиардера:

– Неужели вы так рано хотите покинуть гостей, – сильно накрашенное миловидное личико выражало столь искреннее огорчение, что Майкл рассмеялся в ответ.

– Да нет же, вовсе нет! Просто… просто я немного утомлён. Но с вами, прелестница, как там, в популярной песенке – «готов танцевать хоть до утра»!

– В самом деле? – оживилась девушка. – Тогда нам непременно надо вместе что-нибудь выпить, сейчас же!

Она подозвала проходившего мимо них с подносом официанта, разносившего гостям аперитив. Взяв два бокала, для себя и визави, Алина продолжила наступление. Приближаясь к писателю ближе, чем того требовала ситуация, она, как бы случайно, касалась его то бедром, то пышной грудью и продолжала трещать без умолка:

– Я читала и перечитывала по нескольку раз все ваши книги. Мечтала, что когда-нибудь доведётся встретиться и рассказать, в какой восторг они меня приводили. Это я, я убедила босса в необходимости посетить ваш дом. В таком случае, если я действительно произвела впечатление на столь умудрённого опытом творческого человека, было бы непростительной ошибкой с моей стороны не попытаться закрепить наше знакомство. А для того полагается выпить на брудершафт!

Девушка изогнула дугой правую руку с бокалом, предлагая спутнику сделать то же самое.

– Ну, пить аперитив на брудершафт, по-моему, как-то пошло! – сделал попытку отшутиться от напора брюнетки Майкл. – Для сего действа полагаю уместным, как минимум, хорошее «Шампанское»!

– Да ладно вам, мэтр, пока сойдёт и так! К «Шампанскому» перейдём позже. Предчувствую, что нам предстоит незабываемая ночь! И учтите, я никогда не отступаю от намеченного! – шаловливо погрозила она пальцем, став вдруг фамильярнее допустимого.

– Барышня, – прервал развязную россиянку тихий голос. – Вот Тони, он проводит вас и покажет, где здесь ближайшая панель. Там вы вполне получите возможность развернуться во всей красе и применить на деле свои таланты обольщения. В этом же доме промышлять не позволено! – Незаметно возникшая рядом с ними Мария указала девице на возвышавшегося за её спиной широкоплечего секьюрити. – А вам, Майкл, пора немного и отдохнуть. Вижу, бесцеремонность этой штучки не прошла для вас даром…

Покинув общество под руку с Марией, Томпаковски почувствовал себя совсем разбитым. Головная боль, до того таившаяся где-то глубоко, злобно вырвалась наружу. Болезненно пульсировала кровь в висках, ломило глаза.

– Послушайте, Мария! Ведь раньше в той стране на виду не было таких… неугомонных в похоти. В моей памяти русские женщины иные, не столь бесцеремонно проявляющие инициативу в половом вопросе. Что сталось там с людьми?..

Плохо соображая, в каком направлении перемещается, он инстинктивно забрёл в покои жены. Встревоженная состоянием супруга, Елена заставила его принять двойную дозу лекарства, недавно прописанного Майклу лечащим врачом:

– Ну вот, скоро боль отступит, ты придёшь в себя, успокоишься. Знаю, как нелегко тебе даётся выносить подобные столпотворения. Ступай к себе и приляг. Гости уже в той стадии, когда, разбившись по интересам, оживлённо общаются между собой. И понемногу начинают разъезжаться. Мне же следует позаботиться о размещении на ночлег родственников. Пойду, организую сначала спальные места в детской, малышей сегодня как никогда много! Да, представляешь, Лора так и не сообщила, где находится и почему так задержалась, – небывалый случай! Я вся в тревоге…

Препарат и правда подействовал быстро, острота боли уменьшилась. На смену пришли отупляющая сонливость и тяжесть в конечностях. Томпаковски прилёг в кабинете на широкий кожаный диван в надежде вздремнуть, но сон не наступал. Кратковременные провалы в беспамятство лишь активизировали последующие вспышки работы мозга, и в сознании зримо возникали кошмарные образы разнузданных убийц и грабителей, истязающих свои безвольные жертвы, в которых ему мерещились дочь и внук. Злодеи отчего-то были все на одно лицо и напоминали нового знакомца Окуневича.

Поняв, что не уснёт, Майкл поднялся и принялся за поиски своего мобильного телефона. Он решил сам тотчас же, немедленно позвонить дочери, понять, где та пребывает, и отчитать её за бесчувственность и чёрствость. Через некоторое время трубку он отыскал, дело оставалось за малым: Томпаковски не помнил наизусть ряд цифр, который следовало бы набрать. Крайне редко используя современные средства коммуникации, Майкл совсем упустил из вида, что все нужные ему номера дотошный внук разместил в памяти телефона. Не обнаружив в кабинете своей записной книжки, писатель разнервничался. Он выглянул в коридор и раздражённым тоном призвал на помощь Марию. Подробно описал, как выглядит предмет его поисков, после чего, уже на пару, они безрезультатно исследовали все места возможного нахождения блокнота.

Почему-то литератор вдруг решил, что книжка непременно присутствует в детской, и направился туда. Отворив дверь в комнату, он поначалу не сообразил, куда попал. За временно развёрнутой поперёк ширмой были поставлены не менее полудюжины невесть откуда принесённых детских кроваток. Лишь приглядевшись внимательно, Томпаковски сообразил: это не кроватки, а составленные парами – спинки врозь, сиденья вместе – те самые замечательные кресла с парчовой обивкой оливкового цвета, недавно приобретённые им по случаю у мебельщика Алекса Снайдера.

Встревоженная посторонним вторжением, дежурившая при детях мамаша одного из сопящих чад поднялась было ему навстречу, но Майкл, безнадёжно взмахнув рукой, покинул детскую.

Болезненное беспокойство за судьбу дочери и внука охватило всё его существо. За окнами совсем стемнело. Никого не уведомив, Томпаковски спустился в гараж, вывел наружу зелёного цвета Ровер-75 с передним приводом и двухлитровым двигателем. Он решил сейчас же отправиться в Лондон, плохо понимая при этом, зачем это делает и где именно станет искать в большом городе близких ему людей.

Прекрасная неширокая дорога от ворот поместья спускалась с холма, описав затем в направлении часовой стрелки дугу длиной около трёх километров между лесом слева и лугом справа, упиралась в шоссе. Как назло, моросил мелкий дождь. Майкл нервничал, спешил. Послушный его воле автомобиль, урча мотором, нёсся вперёд, точно пущенная из лука стрела с тяжёлым наконечником. Прямолинейный спуск закончился. Уверенный в машине водитель, не ослабляя нажима на акселератор, вошёл в вираж. Скорость оказалась слишком велика для манёвра, и машину занесло. В самый неподходящий момент в глаза ему брызнул ослепительный свет галогенных фар неожиданно выскочившего из-за поворота встречного автомобиля. Томпаковски машинально зажмурился и, допустив непростительную для опытного водителя ошибку, сбросил «газ». Его машина клюнула носом, а потерявшие сцепление с дорогой задние колёса сместились вбок, ещё более увеличивая занос. Развернувшись, автомобиль перескочил узкую обочину, слетел в кювет и со скрежетом ударился водительской дверцей о ствол векового дуба…

– Мама, по-моему, со встречным автомобилем что-то произошло! Останови, вернёмся и поглядим! – Мальчик в салоне ослепившей Майкла машины теребил левый рукав плаща сидящей за рулём блондинки. – Мама, ты так спешила, что переключила свет на ближний не перед поворотом, а лишь после того, как мы уже разъехались! Давай вернёмся, возможно, нужна помощь, наверное, это был кто-то из дедушкиных гостей!

– Не выдумывай! Я всё сделала, как надо. А встречный автомобиль нёсся, как угорелый, и скрылся за поворотом, я это видела в зеркале заднего вида. Вот если бы после посещения моего косметического салона ты не потащил меня на Кингз Роуд, в свой любимый «Trotters», и несколько часов не глазел бы на игрушки, выбирая лучшие, мне не пришлось бы сейчас так торопиться. Лучше подумай, как теперь объяснить деду, почему мы в торжественный для него день опоздали на приём!

– Придумал! Я подарю дедушке вот эту прекрасную сумку с милым поросёнком, в которую нам сложили купленные в магазине игрушки. Уверен, она понравится ему, и он простит нас, точно, простит!

 

 

РЕССИ

 

Обеденный перерыв близился к завершению. Следуя привычке, придя из столовой на рабочее место, он первым делом машинально набрал знакомый номер телефона, чтобы убедиться: дочь после окончания занятий благополучно вернулась домой…

Они не проживали совместно уже много лет – так получилось, что супруга, не найдя общего языка с его родными, приняла решение воротиться в отчий дом, когда девочка была ещё совсем маленькой. Принципиальных возражений по многим причинам у него не возникло. Сказать честно, в свои двадцать пять, когда стал отцом, он совершенно не был готов к семейной жизни. В голове постоянно циркулировали всякие фантастические сюжеты, которые так и просились на бумагу, чтобы остаться незавершёнными набросками на разрозненных листках. Сложенные в пыльную архивную папку, они ожидали наступления «лучших времён» на нижней полке книжного шкафа. Работа инженером в лаборатории научно-исследовательского института не была ему в тягость, так как он, единственный мужчина в доме, с ранних лет был на «ты» с бытовой техникой, ремонтируя, придумывая и внося усовершенствования привычными к инструментам руками. Занятия на последнем курсе вечернего отделения института также не обременяли одного из лучших студентов потока, так что оставалось свободное время для часто затягивавшихся далеко за полночь посиделок со старыми приятелями-одноклассниками, компанию которых он предпочитал новым знакомым.

Находясь в круговерти насыщенной событиями жизни, он, тем не менее, ни при каких обстоятельствах не забывал о том, что у него растёт ребёнок, и когда супруге повезло выхлопотать отдельную квартиру в отдалённом районе, деятельно включился в обустройство на новом месте. Тогда и взял за правило ежедневно после работы, если не отвлекали какие-либо уж очень важные дела, заезжать повидаться с дочерью. Выходные дни также чаще всего проводил с семьёй.

Девочке исполнилось четырнадцать. Зная о её мечте иметь собаку, отец изучил газету с рекламными объявлениями, созвонился с заводчиком и условился о встрече. За питомцем они поехали вместе, и дочка сама выбрала пришедшееся ей по душе живое существо. Домой вернулись с подарком – в хозяйственной сумке подрагивал и тихонько скулил от страха чёрно-рыжий кудрявый комочек – немного уже подросший щенок эрдельтерьера.

Собачка и впрямь оказалась великолепной – крепенькая, шустрая и игривая. Согласно клубным правилам, с которыми их познакомил хозяин, ей следовало дать имя на букву «Р». Девочка, недолго подумав, решила назвать её Ресси.

К неожиданному появлению в квартире нового жильца мама отнеслась несколько настороженно, но, увидев сияющее личико дочери, без лишних слов постелила на свободном месте в прихожей старенький коврик. Но всё-таки не удержалась от нравоучений и проворчала что-то в том духе, что «животное, мол – это не игрушка, и уж если завела его, то будь любезна, не забывай ухаживать».

Выяснилось, что и без напоминаний старших дочка принялась всерьёз заботиться о питомице. Когда собачка достаточно окрепла, её записали на занятия к тренеру, который проводил дрессировку. Собачья площадка располагалась довольно далеко от дома, и дочь с эрделькой на поводке дважды в неделю целеустремлённо преодолевали неблизкий путь. От подростка трудно ожидать проявлений упорства и терпения. К счастью, у девочки оказалось в достатке и того и другого, что позволило успешно пройти два курса обучения, положенных всякой благовоспитанной собаке.

К тому времени, о котором идёт речь, дочь уже окончила школу и обучалась на втором курсе института. Ресси же, ставшая не только полноправным членом семьи, но и любимицей всех троих, сформировалась в прелестную особь золотисто-рыжей масти с темными пятнами на висках и ушах. С утра, перед отъездом в институт, дочь старалась выгадать полчаса, чтобы самой вывести её на прогулку. Обычно ей это удавалось. Вечером же получалось по-разному. Он приезжал, как правило, около семи часов. Если в этот час Ресси была дома, то лежала в прихожей мордой к двери и чутко прислушивалась ко всему происходящему за пределами квартиры. Заслышав знакомые шаги, едва только он выходил из кабины лифта, она вскакивала на лапы, начинала волчком вертеться на месте и тихонько поскуливать от радости. Застегнув ошейник и прицепив поводок, он выводил собаку на улицу, и они отправлялись через дорогу на огромный пустырь, постепенно облагораживаемый и на глазах превращающийся во вполне цивилизованную прогулочную зону. Когда-то давно на месте пустыря располагался посёлок, о котором напоминали две обсаженные деревьями аллейки, ведущие на водораздел между Самотёчным прудом и большим заболоченным оврагом.

Случалось и так, что подходя к дому он заставал своих на прогулке. Тогда Ресси, почуяв его приближение, начинала рваться с поводка. Получив же свободу, мчалась навстречу, смешно задирая задние лапы, а подбежав, пыталась допрыгнуть и выразить восторг, охвативший всё её существо, лизнув влажным языком лицо мужчины.

…Дочь сняла трубку тотчас же, будто дежурила у аппарата.

– Ты уже выходила с собакой? – отец, как повелось, задал традиционный вопрос.

– Мы гуляли, но случилась неприятность. Ресси убежала от меня, и я на неё очень рассердилась.

– Да полно тебе! Она, наверное, просто заигралась. По-моему, вовсе нет повода гневаться. Надеюсь, вы уже помирились?

– Ты не понял меня: я сказала, что собака убежала. Её нет дома.

– Подожди, – смешался отец. – Как это, «нет дома»? Её нет, а ты спокойно сидишь?

– Да уж, спокойно! Я вся так и киплю от негодования, – капризным тоном протянула дочь. – Я искала Ресси сколько было сил, кричала на всю улицу – она не отозвалась. Не могу же целый день болтаться на пустыре! Тем более что завтра у нас опрос, и мне необходимо к нему подготовиться. Пусть, пусть побегает, поищет теперь меня. Может быть, поймёт, что совершила проступок, за что и наказана!

– Знаешь, а вот я тебя сегодня совсем не понимаю! – он бросил трубку и долго не мог сосредоточиться. Пальцы, которыми он, чтобы успокоиться, пробовал отбивать ритм по краю крышки стола, не слушались и подрагивали от возмущения. Убежавшая собака овладела всеми его помыслами, а служебные дела отошли на десятый план. Что-то следовало предпринять, причём немедленно. Решив, что толка от сидения в кабинете сегодня не будет, он доложился начальству и поехал на московскую окраину, где проживали жена с дочерью.

 Стоял конец октября, смеркалось рано, потому следовало спешить. Возможные места прогулок были прекрасно знакомы, поэтому ещё в автобусе он продумал маршрут своих поисков. Прежде всего, пока совсем не стемнело, решил выйти на проходившую по другую сторону пруда, там, где заканчивался пустырь, оживлённую магистраль – убедиться, что собаку не сбило машиной. К счастью, в доступной для обзора зоне обочины ничего похожего не высматривалось. Представлялось разумным обойти все те места, где обычно дочь выгуливала Ресси. Быстрым шагом обогнув пруд по тропе, петлявшей среди тростниковых зарослей и кустов ивняка, протянувшейся по извилистому берегу на полтора-два километра, время от времени безрезультатно окликая собаку, он ни с чем вернулся на исходную позицию к автобусной остановке, откуда начинал свой поход.

Немного постояв в раздумьях, куда бы двинуться далее, от безнадёжности зашёл в продовольственный магазин, где купил бутылку марочного портвейна. Нельзя сказать, что он был большим выпивохой, однако по праздникам и в хорошей компании стаканчик-другой пропустить не отказывался, а тут – такая вот оказия. Одним словом, нервотрёпка, сплошное расстройство…

Вторично, теперь уже медленно и понуро, направился он в сторону пруда, туда, где в полусотне шагов от освещённой редкими фонарями проезжей части, за которую не осмелились перешагнуть жилые дома, сгущался мрак. Вспомнив, что на берегу ему попадалось поваленное дерево, он решил отыскать то самое место, где немного передохнуть. Присев на шершавый ствол, достал из кармана бутылку, откупорил и, сделав большой глоток, задумался. Ему было жаль собаки и горько от жестокосердия дочери, так легко отказавшейся от продолжения поисков. В памяти то и дело возникал остро-пронзительный преданный взгляд тёмных миндалевидных глаз эрдельки.

– Эх, Ресси, Ресси! Ну что такое вдруг приключилось с тобой? – только и смог выдохнуть с болью в голосе мужчина, как вдруг за его спиной зашуршала высокая трава. От неожиданности он вскочил и повернулся в сторону шума. Из раздвинувшихся на стороны зарослей тростника выглянула родная рыжая морда с чёрным подвижным кончиком носа и настороженно приподнятыми, направленными вперёд ушами.

– Так вот где ты, оказывается, прячешься! Ну, иди же скорее ко мне! – обрадовался он и как только мог ласково позвал собаку, протягивая в её сторону руки. – Ну, иди, иди ко мне, не бойся!

Ресси подбежала и осторожно лизнула его ладонь. Он погладил собаку по голове, но та внезапно отпрянула, будто вспомнив какую-то затаённую обиду, и в несколько прыжков скрылась в гущине. Инстинктивно он метнулся было за беглянкой, но, осознав тщетность догонялок в темноте, в отчаянье опустился на место. Сделав несколько глотков из пустеющей бутылки, дрожащим голосом мужчина заговорил с собакой так, точно она находилась рядом:

– Ну и что же ты, дурочка, такое вытворяешь! Разве гоже обученной собаке сбегать от хозяев? А выскочишь на дорогу – там вдруг машина, а если драчливые бродячие псы загонят, или сведёт кто лихой – что тогда, мы-то как без тебя?

Тут снова зашелестела сухая трава. Продравшись меж высоких колосящихся стеблей, Ресси выпрыгнула на чистое место и, опустив голову, подбежала к нему с виноватым видом. Она встала перед ним, покорно уткнувшись лбом в его колени. На этот раз он поступил более предусмотрительно и, придерживая одной рукой ошейник, другой освободил ворот рубашки от галстука, применив его вместо поводка. Собака послушно уселась рядом на землю. Изогнув шею и раскрыв пасть, словно в улыбке, она, шумно дыша, вполоборота преданно смотрела, как слёзы радости одна за другой скатываются по щекам хозяина.

– Обидели тебя, девочка, да? Не могла же ты сбежать без серьёзной причины! Не понимает твоя хозяйка, что тебе требуется всё её внимание, и не желаешь ты делиться им с какой-то там подружкой, случайно встреченной и отвлекающей своими пустыми разговорами от самого важного на данный момент дела – общения со своим четвероногим питомцем. На прогулке вам дóлжно всецело принадлежать друг другу. Ты готова хоть сто раз выполнить любую из знакомых команд, неутомимо мчаться снова и снова разыскивать далеко кинутый мячик, ложиться и вскакивать, повинуясь и слову и жесту, перепрыгивать через препятствия. Её же обязанность – хвалить тебя, восхищаться твоими уменьями да радоваться, какого верного друга и преданного защитника обрела в твоём лице. Ладно уж, не сердись больше, прости её! Пойдём же скорее домой, тебя там все заждались!

Услышав знакомое слово «домой», звучащее, как команда, собака весело вскочила и потянула его за собой в сторону рассвеченных огнями многоэтажных корпусов.

Умилённый понятливостью Ресси, он поспешал за ней и размышлял, как отыскать убедительные слова, чтобы доходчивее объяснить дочери действительные причины происшествия. Что никакой вины за собакой не числится. Ведь в отличие от людей она не знает полутонов во взаимоотношениях. Что неверно достигать повиновения только строгостью и наказаниями. С собакой надо ровно, ласково и терпеливо выстраивать партнёрские отношения, прививая тем самым уважение к себе, добиваться полного взаимопонимания, тогда обязательно придёт и любовь, а конфликты станут просто невозможными.